Дадун Р. Фрейд

Вид материалаРеферат

Содержание


Мысль, фрейда
Антропология фрейда
Мысль фрейда
Мысль фрейда
Антропология фрейда
Мысль фрейда
Антропология фрейда
462 Мысль фрейда
Мозаическое восстание
АНТРОПОЛОГИЯ ФРЕЙДЛ -i
Мысль фрейда
Подобный материал:
1   ...   29   30   31   32   33   34   35   36   37


Гипноз и внушение обретают особый интерес при соотнесении с вызывающими их механизмами экономии либидо. Эту мысль Фрейд выражает в шутливой форме: "Если индивидуум в толпе теряет свою неповторимость и отдается внушению других, то он делает это, вероятно, ..."из любви к ним". Точнее, из любви к нему — Вождю, Вожаку. Индивидуум в толпе поддерживает "любовные отношения (или, пользуясь более нейтральным выражением, сентиментальные связи)", с одной стороны, с другими членами толпы, которых можно назвать "братьями", а с другой — с высшей фигурой, выдающимся Объектом, к которому все стремится, и который Фрейд определяет как замену отца.


Вожак "любит всех членов толпы равной любовью"; таков Христос в Церкви, где "верующие называют себя братьями во Христе, то есть братьями по любви, которую Христос питает к ним".


"Похожая ситуация, — продолжает Фрейд, складывается в Армии; главнокомандующий — это отец, который одинаково любит всех солдат, вследствие чего они становятся товарищами друг другу". Как же индивидуум в толпе воспринимает подобный Объект, отдаленный, странный и часто нереальный в качестве объекта любви? На основании тщательных исследований Фрейда можно кратко сказать: через регрессию и идентификацию. Индивидуум в толпе регрессирует до ранней детской стадии, где во всей своей мощи, престиже и потенциале


454


^ МЫСЛЬ, ФРЕЙДА


любви существовала фигура отца; он хочет не только быть похожим на него, но слиться с ним, раствориться в нем, получить все его выдающиеся качества — короче говоря, стать самому этим высшим существом. Идентификация с объектом желания закончилась введением объекта в свое Я, благодаря чему детская психика, экономя на настоящих отношениях с объектом, всегда сложных, конфликтных и разочаровывающих, оказывается обладающей ценными качествами модели. Этот очень древний и мощный либидный процесс Фрейд резюмирует такими словами: "Идентификация заняла место выбора объекта, выбор объекта регрессировал до идентификации".


Идентификация определяет также либидные отношения "равных" в толпе между собой. Главная роль приписывается здесь идеалу Я, то есть внутренней модели, которую создает себе индивидуум через нарциссическую идеализацию своего собственного Я и идентификацию с различными родительскими или социальными образами и ценностями, считающимися выдающимися. Вслед за выразительным описанием "любовного состояния", которое "в целом" характеризуется формулой "объект занимает место идеала. Я", Фрейд предлагает свое определение "либидного состояния толпы", руководимой Вожаком: "Подобная первичная толпа является суммой индивидуумов, поставивших один и тот же объект на место своего идеала Я и, как следствие, в своем Я уподобившихся друг другу".


Высвечиваемая Фрейдом игра смыслов позволяет выявить определяющий и в высшей степени характерный фактор организации толп: принцип иллюзии. Буквально говоря, толпа создает иллюзию. В своем обзоре "Психологии толп" Ле Бона Фрейд ясно подчеркивал всю мощь ирреальности толп, "преобладание жизни фантазий и иллюзий, поддерживаемых несовершенным желанием". А "ирреальность всегда накладывает свой отпечаток на реальность", "опыт реальности исчезает перед лицом сильных влечений, связанных с желанием и эмоционально


^ АНТРОПОЛОГИЯ ФРЕЙДА


455


окрашенных". "В случае Церкви и Армии, — уточняет Фрейд, — превалирует... один и тот же мираж (иллюзия)" — представление о равной любви верховного вождя ко всем индивидуумам толпы; "эта иллюзия определяет все". "Он создает себе, — пишет Фрейд о больном неврозом, — свой собственный мир фантазий, свою религию, свою бредовую систему, повторяя таким образом институты человечества".


Толпа отражает то, чем являются "институты человечества", что составляет основной принцип работы общества: "бред", "фантазии", "миражи", "иллюзии" — работу вымысла. Фрейд обнаруживает здесь проблему "опыта реальности", различие между психическим и реальным, которая всегда занимала его и к которой он обращался в очерке 1895 года "Психология на службе невропатологов". Ее отголосок, лишенный количественной стороны, слышится, как нам кажется, в работе "Коллективная психология...", которую в этом контексте можно назвать психологией масс. Масса как бы является экраном созданных индивидуумом психологических посылок, благодаря им утверждается объект либидо, и в качестве такового может рассматриваться реальное существо. Придавая весь смысл слову "объект", можно сказать, что масса блокирует объектное и объективное', она берет на вооружение и усиливает, дает развиться галлюцинаторным процессам, руководящим созданием психической реальности. Толпа или масса работает на иллюзию, на галлюцинацию (то есть с помощью иллюзии и галлюцинации) для того, чтобы производить, воспроизводить и сохранять иллюзии и галлюцинации. В этом плане социальная жизнь человека является как бы сном наяву.


Несомненно, масса характеризуется активной и вполне "реальной" либидной жизнью, но либидные отношения, которые она использует, в значительной мере отвечают фантазиям (фантомы прошлого, детские образы) и процессам далекого прошлого. Так, вызванная галлюцинациями фигура первого отца — идущая от детства и


456


^ МЫСЛЬ ФРЕЙДА


филогенеза — стремится слиться с вызывающей галлюцинации фигурой вождя; и эротические, и агрессивные мотивации, вместо того чтобы направляться на единственный объект и через это отношение укреплять Я, переносятся, перемещаются от субъекта к "ним", к "другим", к другим, этим, анонимным, сведенным к состоянию некой численной группы, потерявшим свою неповторимость, чтобы раствориться в массе.


Либидо соотносится с массой; за возбуждением либидо, броуновским движением Эроса действует принцип инерции, поглощающий различия, особенности, особую динамику и все приводящий к единому уровню, который можно считать уровнем образов человечества. Энергетические траектории эроса теряют свою силу и остроту, ослабевают, размываются; туман либидо распространяется среди толпы. Сохраняя, для удобства цитирования, слово "толпа", принятое большинством переводчиков Фрейда, мы полагаем необходимым ввести в систему слово "масса", поскольку оно дает почувствовать основы инертности фантазии толпы, является отголоском немецкого выражения Massenpsychologie, используемого Фрейдом, и, кроме того, имеет важное социополитическое значение.


Заявить, что масса формируется на фантастической, выдуманной, галлюцинаторной основе, что любая масса по сути своей галлюцинирована — .значит непосредственно ударить по иллюзии, ее объектам и ценностям, которые она восхваляет, а главное — по двум самым важным ее представителям — Вождю и Власти. Если "вожак толпы всегда остается первым отцом, которого боялись", следовательно. Вожак — это лишь Обман, нечто вроде Пугала, сделанного из странных одежд Первоотца, фантастический ирреальный силуэт, стоящий во главе орды. Поскольку, как Фрейд особо подчеркивает, безудержным Желанием массы является желание Власти ("толпа всегда хочет, чтобы над ней стояла неограниченная сила, она в высшей степени алчна до власти, она... жаждет власти"), такая Власть является


-


457


антропология фрейда


отражением, продуктом галлюцинаторного процесса, триумфирующим на этом желании; забыв о тормозах, она стремится к "безграничности", кричит об идеале вопреки реальности; она представляет собой изображение, создающее иллюзию реальности, рычание бумажного тигра. Мало сказать, что Король гол; за формой Короля, за царской мишурой скрыта пустота — и страх.


Галлюцинированная Масса, Вождь — Обман и Власть — Иллюзия свидетельствуют о нигилистской позиции Фрейда в понимании общества. Эта позиция кажется совершенно анархистской, если обратиться к той ведущей роли, которую, по его мнению, в противоположность массе играет индивидуум — индивидуальная неповторимость с ее эротической направленностью на объект, свойственным ей движением к восстанию и свободе, близостью героизму и поэзии. Хотя заметки Фрейда по этому поводу достаточно кратки и приведены, как ни странно, в "Приложениях" к "Коллективной психологии...", они заслуживают внимания, поскольку намечают, хотя и издали, главную линию антропологии Фрейда, ведущую нас от эротической субъективности к свободному субъекту.


Предварительно следует остановиться на некоторой путанице в работе Фрейда. Произвольно выделяя психологию индивидуумов в толпе и "психологию отца, вождя, вожака", он пренебрегает удивительной общностью интересов, связывающей эти две составные части массы. Индивидуум, которого Фрейд противопоставлял толпе, — не кто иной, как "отец первобытной орды", и его портрет странно идеализирован: он "был свободен", "его интеллектуальные действия были ... сильными и независимыми", "его Я не позволяло ничего лишнего другим" и т.д. Фрейд высказывает даже такое удивительное суждение: "В начале истории человечества существовал сверхчеловек, которого Ницше ожидал лишь в будущем". Трудно согласиться с этой мыслью. Мог ли Первоотец быть таким, каким рисует его Фрейд, будучи "абсолютно нарциссическим", не знающим других законов,


458


^ МЫСЛЬ ФРЕЙДА


кроме закона своих желаний, и другой цели своей власти, как воплощать их в жизнь?


Находясь в симбиозе с ордой, от которой полностью зависел, поскольку она обеспечивала немедленное удовлетворение всех желаний, была массой протоплазмы, окружавшей его как ядро, он видится нам не сверхчеловеком Ницше, но скорее первым представителем, первым воплощением массы, человеком-массой, ставшим им вследствие каких-то преимуществ или по старшинству. Фрейд сам предлагает нам представить подобную картину с помощью своего замечательного выражения из работы "Трудности цивилизации": "То, что началось отцом, заканчивается массой".


А индивидуум продолжает (хотя никогда не завершает) то, что начато сыновьями и братьями, поскольку именно в объединении братьев, восставших против отцовской тирании, следует искать зачатки общества свободных индивидуальностей. Чем сильнее сыновья подчинены власти массы в орде и галлюцинирующей ауре Деспота, тем в большей степени восстание способно освободить их от того и другого. Не в качестве просто забавного случая Фрейд рассказывает о том, как сам избавился от гипнотической ауры, окружавшей идею внушения, которую защищал Бернхейм. "Я не забыл, — пишет он в "Коллективной психологии...", — той глухой враждебности, которую испытывал по отношению к тирании внушения". Заставлять больного подчиняться этому внушению казалось ему "явной несправедливостью и актом насилия". Заключительные слова не вызывают сомнения в его глубокой решимости: "Мое сопротивление сориентировалось тогда в дальнейшем на восстание..."


Рождающиеся индивидуальности униженных, изгнанных и лишенных прав сыновей утвердились и отточились в восстании против Отца. Братство субъектов, движимых мощным эротическим влечением, питавшимся их отношениями между собой и с матерями и сестрами, к которому примешивались также надежда на свободу и желание полностью предметной сексуальности, взяла на


459


^ АНТРОПОЛОГИЯ ФРЕЙДА


себя инициативу в борьбе с Тираном — и это стало решающим событием для орды и для индивидуума. Первоначальное убийство, преступление любви проявило, как никогда, свою двойственность: в качестве "действия" ("в начале было действие", несколько туманно заключает Фрейд в "Тотеме и табу"), совершенного, победного, освободительного, преступление обеспечило каждому ощущение своей собственной конкретной реальности: это я, я убил Отца! После сокрушения Монолита, свобода и независимость стали действительно возможны. Но кроме того, преступление скрепило союз братьев; они оказались связанными не только жизнью, но и смертью. Смерть отметила своей печатью либидные связи, существовавшие раньше в качестве эротического сопротивления. Под воздействием греха братья регрессируют, стремятся вновь собраться в массу. Этому способствует возможная эволюция фигуры отца: до убийства он утверждался лишь в виде Первоотца, Деспота, уродливого Хроноса, единого воплощения страха и власти. Смерть разрушила этот образ и позволила возникнуть внутренней, скрытой или заторможенной форме, настоящей, чувственной отцовской действительности: благодаря поступку сыновей, их жесту одновременно мщения и любви мертвый Отец достиг статуса отцовства, стал способным войти в новые отношения через окольную работу скорби и воссоздание нового образа с теми, кто его убил. Можно сказать, что именно преступление сотворило Отца — или отца. Но одновременно оно породило ошибку, чувство вины, через которое вновь вернулся первоначальный Деспот и обрел свое влияние на массу. После молниеносного убийства масса восстановилась, реформировалась под эгидой мертвого Отца, вокруг своих тотемов и табу — но с той существенной разницей, что на таблицах общественной жизни зафиксировался неизгладимый след Восстания братьев, клятва о сопротивлении возвращениям первобытных Отцов и Деспотов любого рода.


Чтобы придать больше размаха процессу созидания индивидуума, были необходимы героизм и поэзия. Индивидуальность


К оглавлению


460


^ МЫСЛЬ ФРЕЙДА


формируется не только в борьбе с Отцом, но с не меньшей силой проявляется и в соперничестве братьев. Индивидуальность занимает место погибшего Отца, входит в систему образов; она же лежит в основе мифов о героях: "Героем становится тот, — пишет Фрейд, — кто в одиночку победил отца и благодаря мифу стал играть роль тотема". Желание выделиться, типичное для героя, еще более четко выражено в следующем спорном замечании Фрейда: "Герой хочет один исполнить действие, на которое с уверенностью могла решиться только вся орда в целом". Здесь Фрейд под "ордой" понимает любое примитивное общественное формирование, поскольку в его собственном повествовании об убийстве Отца не "орда в целом" решается осуществить освободительное действие, но группа братьев, исключенных из орды, объединившихся вместе и, вероятно, в "изгнании" осуществивших заговор с целью свержения Деспота.


Помимо воли Героя, мечтающего, как полагает Фрейд, заменить собой Отца, и особенностей его рождения ("это, по-видимому, — пишет Фрейд, — самый младший сын, любимец матери, которого она защищала от отцовской ревности") — важнейшую роль, по нашему мнению, играет принцип героического одиночества, героизма одиночества со всеми заключенными в нем отвагой, силой и надеждой индивидуума, подвергающего себя смертельному риску отрыва от толпы, от массы.


Характерно, что этот героический поступок, тесно связанный с процессом индивидуализации, выражается через поэтический рассказ, обретает символическую форму в мифе, созданном "поэтом", способным связать в своем слове реальное и вымышленное, личность и массу.


"Миф — это шаг, позволяющий индивидууму выкристаллизоваться из психологии толпы. Первый миф наверняка был психологическим мифом, мифом о герое... Поэт, совершивший этот шаг и также в своем воображении оторвавшийся от толпы, знает, однако ... как найти дорогу, приводящую к ней снова... Делая это, он


'


461


^ АНТРОПОЛОГИЯ ФРЕЙДА


опускается до реальности и возвышает своих слушателей до высот воображения".


Поэт — это не кто другой, пишет Фрейд, как сам герой, самый младший сын, "любимец матери", представляющий клан братьев, восставший Индивидуум. Восстав против Деспота, уничтожившего общественную власть, стершего разницу между желанием, галлюцинацией и реальностью, подавившего всякое сопротивление племени, превратившего его в аморфную, однородную, молчаливую и инертную массу, Поэт, герой-одиночка, возрождает действенность символического Слова, позволяющего различать субъекты, налаживать между ними общественные связи, а следовательно, и устанавливать их единство, сохранять необходимое расстояние между вымыслом и реальностью.


Если значительно упростить и обобщить все предшествующие исследования Фрейда, мы получим типично фрейдовскую двойственность, порождающую конфликт. С одной стороны находится отцовский принцип, или принцип власти, выраженный в образе первобытного Деспота, тесно связавшего тоталитарную власть и подверженную галлюцинациям массу, пытающегося отрицать время и субъективность (а также смерть как фактор ирреальности), и который даже в сексуальности является проводником мотиваций агрессии и разрушения, влечения к смерти. С другой стороны, в качестве непримиримого противника существует братский принцип, или принцип восстания, стремящийся нарушить, раздробить сплошную массу на мозаику субъектов, озабоченных понятиями времени и смерти, пытающихся познать ускользающую, хрупкую реальность посредством мысли, слова, символов и действий — агентов Эроса, создающего свои объединения из единиц, которые сами являются полностью эротическими, единственными, автономными и способными к сопротивлению.


Тогда как под Деспотом общество превращается в массу, закрывается, вступает в состояние неподвижности, застоя либидо, окружая себя смертью и питая ее


^ 462 МЫСЛЬ ФРЕЙДА


собственной плотью, принцип Восстания — дитя Эроса, обладающий смертностью и силой, борется с общественным Монолитом, зовет к обществу открытому и мягкому, открывая Эросу в качестве области развития все человечество в целом.


^ МОЗАИЧЕСКОЕ ВОССТАНИЕ


Со лбом, венчаемым светлыми завитками, длинной бородой пророка, струящейся вдоль длинных тонких рук и Таблиц свода законов, бессмертного сокровища, которое он прижимает к себе, Моисей Микеланджело, гордо повернув голову в сторону чего-то, остающегося для нас тайной (видит ли он вдали древних евреев, поклоняющихся золотому Тельцу?), настойчиво приглашает нас задуматься над "духовным содержанием" его жеста и взгляда. Таким должен был увидеть его Фрейд, который чувствовал себя как бы насквозь пронизанным "гневным и презрительным взглядом героя". Об этом он повествует в небольшом очерке 1914 года "Моисей Микеланджело", где пытается дать моральную, духовную интерпретацию произведения художника: пророк сверхчеловеческим усилием воли подавляет страшный гнев, который пробудил в нем при виде неверных евреев, предающихся культу идолов; он преодолевает собственную страсть ради своей миссии.


Психоаналитический очерк Фрейда, касающийся вопросов эстетики, представляет, вероятно, большую ценность в плане методики и способа демонстрации, чем в смысловой части; он учитывает лишь некоторые ограниченные и почти анекдотические элементы работы, на что указывает сам Фрейд. Произведение искусства, которое, подобно сценам из сновидений, жестко контролируется определенными психическими факторами, требует все новых изучении, и конца им не предвидится. Собственные рассуждения Фрейда в книге "Тотем и табу" — близкой, заметим, ко времени написания очерка о "Моисее..." — ив самой 'работе "Моисей и монотеизм",


^ АНТРОПОЛОГИЯ ФРЕЙДЛ -i


463


где он с неослабевающим энтузиазмом возвращается к темам первобытной Орды, восстания сыновей и убийства Отца, отмечены совершенно особым, антропологическим взглядом на произведение Микеланджело и дают обильный материал для достаточно произвольных интерпретаций, впрочем, не более произвольных, чем сами рассуждения Фрейда.


Оставим за скобками психологические, моральные, духовные и исторические значения Моисея из мрамора и постараемся через все эти смыслы осознать материальность произведения, почувствовать его каменное существо и все тяжелые последствия, которые влечет за собой эта необычная вещественность. Статуя Моисея, напомним, была предназначена для гробницы папы Юлия II


— "колоссального мавзолея", как пишет Фрейд. Она должна была занять место в пространстве смерти и поминовения умершего Папы — мертвого Отца. По своей сути статуя Моисея является надгробным камнем


— камнем смерти. Камень и смерть напоминают -нам в антропологической перспективе "Моисея..." о знакомых образах главных действующих лиц первобытной Орды. Мы характеризовали первобытного Деспота, Первоотца как "доминирующую массу", "монолит", следовательно, он подобен единой, единственной глыбе камня.


Отрешившись от формы Моисея, монополизирующей наше восприятие и блокирующей интуицию, столь необходимую для понимания темы Фрейда, мы можем увидеть выступающую из каменного монолита фигуру первобытного Отца, дважды окаменевшего: в своей исторической мифической функции, олицетворяя силу смерти и окаменения для всего племени, которое он держит в оцепенении и страхе, и убитый сыновьями, он превращается в окаменевший труп, в существо из камня. Мертвый или живой. Деспот — это камень, вокруг которого группируется плотная масса орды, инертная и окаменевшая от ужаса. Так Монолит, бесформенная глыба мрамора, из которой был высечен "Моисей", поражающая наш взгляд при условии его готовности к


464


^ МЫСЛЬ ФРЕЙДА


этому, заключает в себе и выражает главные составляющие Орды: абсолютного Деспота, живого и терроризирующего всех, убитого Отца и сплоченную толпу орды.


Грубая "мускульная сила", на которой, как уточняет Фрейд, основывается власть Деспота, и длинная, почтенная борода Пророка выражают несомый Моисеем отцовский символизм и широко обыгрываются в многочисленных психоаналитических и других интерпретациях. Но динамика формы позволяет преодолеть этот несколько ограниченный и, следовательно, банальный исторический образ и увидеть в нем его главное антропологическое значение: зарождение Мятежа, Восстания против Отца. Мощная мускулатура вначале выступает в качестве черты Деспота: внушительная колонна правой ноги тяжело опирается на основание, ее продолжением и усилением служит выразительная атлетическая мускулатура левой руки, образующей в своем изгибе жесткий прямой угол. Общий строй драматизируется и выводится из равновесия другим, нервным и странным движением, как бы скрытым: левая нога, сдвинутая назад, опирается на концы пальцев, левая рука, также слегка откинутая назад, сильно согнута и покоится на Таблице законов. И, наконец, поворот головы нарушает фронтальное положение фигуры, в противоречивом движении направляет ее в сторону, к какой-то иной цели. Мятежный Сын готовится вскочить и сразиться с Отцом!