Хайнц Кохут Анализ самости системный подход к лечению нарциссических нарушений личности перевод с английского Москва «Когито-Центр» 2003

Вид материала

Анализ

Подобный материал:

• Системный подход к управлению профессиональным риском нарушений здоровья работников, 753.07kb.
• Нарциссизм и трансформация личности. Психология нарциссических расстройств личности, 3384.58kb.
• Программа учебной дисциплины "системный анализ и моделирование в техносфере" для специальности, 294.34kb.
• 2. Системный подход как метод управления, 2677.2kb.
• Введение Понятия "системный подход", 200.22kb.
• Российское педагогическое агентство когито-центр л. С. Цветкова методика нейропсихологической, 1613.45kb.
• А. Конан-Дойль новоеоткровени е перевод с английского Йога Рàманантáты, 2314.23kb.
• Системный подход к обоснованию новых методов диагностики и комплексному лечению больных, 457.89kb.
• Курсовая работа Системный подход в социально-гуманитарном познании, 1638.98kb.
• Улучшить свой образ жизни посредством самостоятельного создания возможностей для более, 195.94kb.

непосред­ственно благодаря заботливому пониманию, может и в са­мом деле стать властной и назойливой, то есть она может основываться на неустраненных фантазиях терапевта о всемогуществе. Но даже если аналитик в значительной степени справился со своим желанием исцелять непосред­ственно, используя волшебство своего заботливого пони­мания, и действительно не ведет себя покровительственно по отношению к пациенту (то есть использует эмиатию как инструмент наблюдения и соответствующей коммуни­кации), сам факт того, что пациент перестал защищаться от возможности быть эмпатически понятым и получить обратную реакцию, вызывает у него архаичный страх ранних разочарований. На некоторое время он может стать подозрительным, ему будет казаться, что аналитик им манипулирует, что аналитик руководит им, чтобы затем садистским образом его разочаровать и т.д. Такие вре­менные паранойяльные установки встречаются довольно часто, но какими бы настораживающими они ни казались, обычно их век недолог, и их можно устранить с помощью корректных динамических и генетических интерпре­таций. Тем не менее, какова бы ни была судьба сопротив­лений, при надлежащим образом проведенном анализе нарциссических личностей с большим постоянством мож­но наблюдать постепенное усиление способности к эм-патическому пониманию других людей и постепенно креп­нущую надежду, что и другие люди тоже будут способны понять чувства, желания и потребности пациента.

Креативность

Креативность, варьирующая от новоприобретенной спо­собности увлеченно и с энтузиазмом выполнять ряд опре­деленных задач до возникновения блестящих художест­венных замыслов и проницательных научных решений, также может проявляться — внешне спонтанно — в процессе анализа нарциссических личностей. Ее проявление опять-таки специфически связано с мобилизацией ранее сдержи­ваемых нарциссических катексисов в областях грандиозной самости и идеализированного родительского имаго.

Вначале я хотел бы обратиться к весьма деликатной проблеме и ответить на вопрос, следует ли научную и ху­дожественную деятельность рассматривать как творче­скую, по какой бы причине человек к ней ни обращался — спонтанно или вследствие психоэкономических, динами­ческих и структурных изменений, возникающих в процес­се анализа. Мы должны рассмотреть этот теоретический вопрос, поскольку художественная и научная деятельность возникает и прекращается в процессе анализа нарцис-сических нарушений личности в одном и том же важней­шем контексте, то есть та и другая представляют собой трансформации архаичного нарциссизма анализанда.

Если рассматривать объективно, то строгое разграни­чение науки и искусства prima facie¹ является оправданным. Оно основывается на представлении о том, что целью науки является открытие уже существующего, тогда как искусство привносит в мир нечто новое (Eissler, 1961, р. 245-246). Но даже в объективном смысле (то есть без учета психологических процессов, происходящих при совершении научного открытия и создании художест­венного произведения) это принципиальное разграни­чение не является таким четким, как кажется на первый взгляд. Великие научные открытия не просто описывают уже существующие феномены, но и дают миру новый способ видения их значения или их взаимосвязи с другими явлениями. Великий ученый, совершивший фундамен­тальное открытие, может направить развитие науки в осо­бое русло, точно так же как гениальный художник, со­здающий новый стиль, может определить направление, в котором будет развиваться данная область искусства. Вера в то, что наука может идти только в том направлении, в котором она до сих пор развивалась, пожалуй, является следствием завышенной оценки актуального состояния научного мировоззрения³. С другой стороны, мы также

² На первый взгляд (лат.). — Примечание переводчика.

³ Детальное обсуждение квазихудожественных процессов при
совершении некоторых великих открытий в физике см. в работах
Александра Койра, в частности л его эссе «Метафизика и изме­
рение: очерки о научной революции XVII века» (Коугё, 1968).

не должны забывать, что некоторые из величайших худо­жественных произведений являются не созданием чего-то нового, а отражением уже существующего и становятся бессмертными благодаря (творчески избирательному) использованию художником красок на полотне или слов на печатной странице. И тем не менее если мы будем оценивать и сравнивать научные и художественные рабо­ты в объективных, непсихологических рамках, мы будем склонны закрепить атрибут креативности за последними и почувствуем, что говорим метафорически, относя его к первым.

Если от объективной оценки мы перейдем к сравне­нию личности ученого и художника и к исследованию психологического отношения ученого и художника к сво­ей деятельности (в частности, к рассмотрению проявле­ний нарциссического катексиса в специфическом кон­тексте данной работы), то мы сможем увидеть нечто новое в данном проблемном поле и провести дальнейшую диф­ференциацию.

Вообще говоря, нарциссические катексисы художника, как правило, менее нейтрализованы, чем нарциссические катексисы ученого, а его эксгибиционистское либидо, по-видимому, более плавно, чем у ученого, перемещается между ним самим и его нарциссически катектированным произведением. Выражаясь иначе — и опять-таки пол­ностью отдавая себе отчет в том, что существуют много­численные исключения, — можно сказать, что, с одной стороны, слишком строгий контроль над эксгибициониз­мом художника, как правило, препятствует его продуктив­ности, тогда как, с другой стороны, вторжения не подверг­шихся изменению грандиозных и эксгибиционистских требований архаичной грандиозной самости являются помехой для эффективной научной деятельности.

Сравнение восхитительной самонадеянности и эксги­биционизма молодого Фрейда в письмах к Гизеле Флюсе⁴ с его все более усиливавшимся контролем над всяким

¹ Эти письма написаны в 1872-1874 годах (см. Freud, 1969). См. также проницательное обсуждение этой переписки в работе Гедо и Вольфа (Gedo, Wolf, 1970).

потворством своим эксгибиционистским желаниям (его настороженность по поводу смеси лицемерия и прояв­лений магического мышления в адресованных ему поздра­вительных посланиях, его отказ от участия в торжествах, организованных с целью его публичного чествования) является прекрасной иллюстрацией типичной жизненной кривой в развитии личности ученого. Другими словами, великий ученый, пример которого являет собой Фрейд, с течением времени становится все менее терпимым к не­посредственной стимуляции своего подавляемого эксги­биционизма и ограничивается проявлением сдержанных в отношении цели и нейтрализованных нарциссических катексисов в своей работе.

Таким образом, в целом можно сказать, что работа ученого обычно включает в себя гораздо более нейтрали­зованные нарциссические катексисы и бульшую примесь объектных катексисов, чем создание произведений искус­ства. Это различие становится особенно очевидным, если обратить внимание на тот факт, что законченное произве­дение искусства (созданное композитором, скульптором, живописцем, поэтом или романистом) становится не­прикосновенным и в принципе не может быть изменено кем-то другим, какие бы несовершенства и какие бы потен­циальные возможности улучшения оно ни имело. Худо­жественное произведение бессознательно воспринима­ется как неразрывно связанное с личностью его создателя, и в него не позволено вмешиваться другому. Отличие научного творчества в этом смысле очевидно. Если один ученый сформулировал новую теорию, а другой ученый обнаруживает в ней слабые места и изменяет предыдущую формулировку, то он не оскорбляет этим предшествующую работу. На самом деле он с благодарностью признает, что новое открытие или усовершенствование было бы невозможно без предыдущей работы, какой бы неполной и несовершенной она ни была. Другими словами, работа ученого более отдалена от его личности и касается более независимого объекта, нежели работа художника.

Хотя приведенные выше общие положения, возможно, нуждаются в небольших изменениях, я полагаю, что они верно выражают основную тенденцию. Я оставляю в сто-

роне исключительные случаи, когда открытие ученого появляется на свет в форме, напоминающей произведение искусства, и поэтому мы реагируем на него так, словно оно представляет собой продукт художественного творчества. Однако необходимо добавить, что в сфере искусства на са­мом деле существуют великие произведения, которые созданы неизвестными мастерами (или группой, или поко­лениями художников), что, казалось бы, противоречит принципу внутренней неотъемлемой связи произведения искусства с его создателем. Соответствующими примера­ми являются скульптуры и средневековые соборы, в част­ности относящиеся к раннему готическому периоду, созда­тели которых нам не известны. Что касается скульптур, то легко увидеть, что мы все равно реагируем на творение неизвестного автора как на не подлежащее изменениям выражение его творческого акта: никому, например, не приходит в голову мысль заменить несовершенное по форме ухо или нос средневековой мадонны на достав­ляющее большее эстетическое удовольствие. Что же каса­ется поколений строителей великих готических соборов, то здесь ситуация более сложная. Действительно ли они представляют собой художественные творения, в которых нарциссические катексисы творца являются нейтрали­зованными, а конечный продукт не зависит от творца, как в случае научной работы? Или, быть может, величие задачи, которая ab initio' зависит от самозабвенных усилий нескольких поколений строителей, создает здесь исключи­тельные условия, не позволяющие провести сравнение с другими художественными стремлениями человека?

Однако мы не можем здесь подробно останавливаться па этих вопросах. Достаточно будет сказать, что по сравне­нию с ученым художник в целом вкладывает в свой труд менее нейтрализованное нарциссическое либидо и в боль­шей степени идентифицируется со своим произведением. Тем не менее не стоит придавать чрезмерное значение этим различиям. Они основаны не на качественных критериях, а на оценке степени нейтрализации нарциссических энер­гий и степени нарциссического инвестирования работы.

Изначально (лат.). - Примечание, переводчика.

Кроме того, как уже отмечалось, нет сомнений в том, что научная и художественная деятельности, возникающие на определенных стадиях анализа нарциссических наруше­ний личности, являются сходными феноменами и занимают аналогичные позиции в аналитическом процессе. Поэтому в дальнейшем клиническом обсуждении эти два вида деятель­ности будут рассматриваться не отдельно, а вместе — как важнейший способ проявления нарциссических катексисов, возникающий благодаря их трансформации в процессе терапевтического психоанализа нарциссических личностей.

Активизация художественной и научной деятельности, нередко встречающаяся в качестве вспомогательной меры на стадиях процесса переработки при анализе нарцисси­ческих личностей, когда относительно неподготовленное Эго пациента сталкивается с внезапным наплывом ранее вытесненного нарциссического либидо, как правило, явля­ется кратковременной. Если процесс переработки осущест­вляется последовательно, грандиозно-эксгибиционистское или идеализирующее либидо обычно инвестируется в раз­ного рода новые устойчивые образования (например, в повышение самооценки или в формирование идеалов), которые уже нами упоминались, а обращающая на себя внимание временно мобилизованная художественная и на­учная деятельность постепенно сходит на нет (см., напри­мер, кратковременное увлечение танцами мисс Е.).

Разумеется, ситуация совершенно иная, когда сублими­рованная деятельность не возникает de novo^b в процессе анализа нарциссического нарушения личности, а высвобо­жденное нарциссическое либидо перетекает в уже заранее сформированные паттерны научной или художественной деятельности. В определенной степени такие заранее сформированные паттерны имеются у всех пациентов, которые используют эту отдушину для проявления своей нарциссической энергии, поскольку, наверное, каждый человек в подростковом возрасте испытывает свои твор­ческие способности. Однако между теми, кто перестал заниматься творческой деятельностью по прошествии подросткового возраста, и теми, кто продолжил эти заня-

^f> Внове, впервые (лат.). — Примечание переводчика.

тия, имеется существенное количественное различие, независимо от того, в чем состоят их эмоциональные проблемы и торможения. В этих случаях часто можно отчетливо наблюдать, как реактивированные нарцис-сические катексисы постепенно начинают усиливать едва поддерживавшийся прежде сублимированный интерес и как несущественное на первый взгляд хобби превраща­ется в приносящую глубокое удовлетворение деятель­ность, которая — словно неожиданная, но желанная на­града — может даже усилить извне самооценку пациента благодаря общественному признанию его достижений. К сожалению, обязанность сохранять инкогнито пациен­тов не позволяет нам продемонстрировать на конкретных примерах то, как прежде асоциальная нарциссическая конфигурация в конечном счете может трансформиро­ваться в значительные художественные и научные до­стижения.

Например, художественное творчество мистера Д. поначалу казалось лишь вспомогательным средством, позволявшим ему поддерживать себя во время мучитель­ного расставания с аналитиком на выходные (см. главу 5). Но в процессе анализа этот пациент все более увлеченно и успешно стал заниматься творческой деятельностью — она выполняла функцию вышеупомянутого вспомогатель­ного средства, но не была ему идентична, — несомненно, представлявшей собой реорганизацию тех же самых нар­циссических катексисов, которые ранее побуждали его совершать опасные вуайеристские действия. Эта первер­сия выражала потребность в архаичном слиянии, впервые проявившуюся у него в позднем детстве в связи с фрустри-рованными эксгибиционистскими побуждениями (см. гла­ву 5). Сублимированные действия, в которые он все боль­ше вкладывал свои силы, дали приемлемый выход его потребности в контактах, интенсивность которой легко понять, если взглянуть на историю его жизни. Он родился недоношенным ребенком и какое-то время провел в инку­баторе. Даже после того как его привезли домой, родители почти никогда к нему не прикасались. В позднем детстве его мать тяжело заболела и стала для него недоступной; в конце концов, когда ему было шестнадцать лет.





она умерла. Художественное творчество, которому он посвятил себя на поздних стадиях анализа, не только позволило ему сублимировать и разрядить свои потреб­ности в слиянии и контакте, но и стало важным источ­ником внешнего одобрения и даже финансового успеха.

Было весьма поучительно — и для аналитика, и для па­циента — наблюдать и понимать на фоне трансформаций зеркального переноса постоянные колебания между (а) ар­хаичным выражением потребности пациента в слиянии в виде временных регрессий к извращенным импульсам (и даже к кратковременным галлюцинаторным пережива­ниям слияния с умершей матерью) и (б) утонченным худо­жественным творчеством, к которому он стал способен. В ранних фазах анализа он не мог заниматься творческой деятельностью, если оказывался разлученным с анали­тиком во времени и пространстве или когда не чувствовал его (эмпатического) понимания. Позднее он научился гораздо лучше переносить разлуку и мог продолжать свою работу даже тогда, когда аналитик его неправильно пони­мал или когда ощущал эмоциональную отстраненность аналитика, поскольку теперь он мог предвосхищать после­дующее возвращение к эмпатической близости.

Способность мистера Д. к надежной сублимации в твор­ческой деятельности не является исключением, но и не яв­ляется правилом. Несомненно, он мог с пользой для себя обратиться к художественному творчеству, поскольку имел такой опыт еще до того, как начал проводиться анализ. Большинство сублимаций этого рода (например, увлечение танцами мисс Е.) появляются лишь ненадолго и прекра-щаются, как только высвободившееся нарциссическое ' либидо находит иное применение.

Изменения в творческой деятельности мистера Д., особенно в переходный период, то есть до того, как она достигла действительно надежной степени автономии, свидетельствуют о том, что для сдержанного в отношении цели удовлетворения архаичных нарциссических потреб­ностей посредством сублимированной художественной или научной деятельности необходима хотя бы частичная их переработка (в процессе развития и созревания или позднее в процессе анализа). Вуайеристские симптомы
мнстера Д. впервые появились в позднем детстве, когда его мать была неспособна должным образом отвечать на эксгибиционистские желания мальчика. Когда она не проявила никакого интереса к его желанию показать, как он ловко умеет раскачиваться на качелях, он обратился к подглядыванию в мужских туалетах. Эта же последова­тельность в течение долгого времени воспроизводилась в процессе анализа. Каждый раз, когда аналитик не пони­мал потребности пациента в отклике иэмпатическом | одобрении или фрустрировал эту потребность каким-либо иным образом, сублимированная деятельность пациента прекращалась, и он пытался вернуться к своей перверсии. Тесную связь между фрустрированными потребностями в контакте и стойким желанием слияния, которое, однако, постепенно трансформируется в сублимированное эмпати-ческое слияние с окружающим миром и в конечном счете приводит к возникновению необычайно сенситивного отношения к миру, можно наблюдать у некоторых худож­ников, особенно у поэтов. Например, склонность Джона Китса идентифицироваться с наблюдаемыми объектами (далее с неодушевленными предметами — например, с бил­лиардным шаром) могла бы показаться патологической, если бы она не сочеталась с удивительной способностью передавать свое чувственное понимание, которая сохраня-лась у него, пока он ощущал поддержку благодаря прояв­лению внимания и одобрения со стороны своих друзей). Когда поэт заявляет, что идентифицируется с биллиардным шаром, он приводит свидетельства нарциссического, ' по существу, характера отношения творческого человека к соответствующему аспекту окружающего его мира. Однако нет надобности опираться исключительно на такие явные примеры, чтобы найти доказательства нарциссической природы творческого акта. Часть творческого потенциала — каким бы узким ни был его диапазон — относится к сфере переживаний многих людей, и нарциссическую природу творческого акта (а именно то, что предмет интереса твор­ческой личности катектирован нарциссическим либидо) можно выявить с помощью обычного самонаблюдения и эмпатии. Например, нерешенные интеллектуальные

и эстетические проблемы создают нарциссический дис­баланс, который в свою очередь подталкивает человека к нахождению решения, будь то разгадывание кроссворда или поиск в комнате наилучшего места, чтобы разместить новый диван (ср. Zeigarnik, 1927). Вместе с тем решение интеллектуальной или эстетической проблемы, особенно если правильный ответ находится за сравнительно короткое время, всегда ведет к возникновению чувства нарцисси-ческого удовольствия, которым сопровождается внезапно восстановленное нарциссическое равновесие⁷.

Феномен, отдаленно связанный с тем, что для сохране­ния новоприобретенной способности к художественной сублимации необходим эмпатический контакт с аналити­ком, можно также наблюдать — вне сферы патологии — у не­которых творческих личностей, которые, по-видимому, нуждаются в особого рода отношениях (подобных нар-циссическому переносу) в периоды интенсивной творче­ской деятельности. Эта потребность особенно выражена, когда открытия приводят творческий ум в уединенные области, которые до этого не были исследованы⁸. Чувство изоляции творческого человека и возбуждает, и пугает его — пугает потому, что это переживание травматическим образом повторяет ранний детский страх одиночества, отвержения, отсутствия поддержки. В такой ситуации даже гений пытается выбрать человека из окружения, которого он может расценивать как всемогущего, как фигуру, с кото­рой он может временно слиться. Некоторые нарцисси-чески фиксированные личности определенного типа (даже граничащие с паранойей), внешне абсолютно уверенные

и себе и ни в чем не сомневающиеся, особенно подходят для этой роли⁹. Такие переносы, устанавливаемые творческими людьми в периоды их интенсивной творческой деятель­ности, имеют гораздо более тесную связь с переносами, возникающими при анализе нарциссических личностей, чем с переносами, возникающими при анализе неврозов переноса. Другими словами, мы имеем дело либо с экспан­сией активной творческой самости (напоминающей одну ил разновидностей зеркального переноса), либо — что бывает значительно чаще — с желанием получить силу от идеализированного объекта (идеализирующий перенос), а не с оживлением фигуры из прошлого, которая катектиро-вана объектным либидо. Воплощением такого нарцисси-ческого переноса для Фрейда в наиболее важный период творческой деятельности стал Флисс; и Фрейд вполне мог обходиться без иллюзорного чувства величия Флисса и, сле­довательно, без нарциссических отношений — в отличие от устранения переноса посредством инсайта — когда он вы­полнил свою великую творческую задачу.

Разумеется, отношения, подобные только что описан­ным, могут развиваться не только у ученого в критические моменты на его пути к новаторскому открытию, но и у худож­ника в наиболее важные периоды его творчества. Напри­мер, в письме Мелвилла Хоуторну¹⁰ сам выбор метафоры свидетельствует о сильнейшей потребности в одобрении со стороны идеализированной фигуры и о нарциссическом слиянии с ней: Хоуторн, — говорит он, — пьет из чаши его жизни. «И когда я подношу эту чашу к своим i-убам, — продол­жает Мелвилл, — о чудо, я чувствую, что это ваши губы, а не мои. Я чувствую, что Тело Господне разламывается,