Энциклопедия глубинной психологии

Вид материалаДокументы

Содержание


Происхождение межчеловеческих отношений — начало и новое начало
Подобный материал:
1   ...   10   11   12   13   14   15   16   17   ...   35
базисного дефекта (basic fault) речь идет не о конфликте или комплексе, а о дефекте, «дефекте в психической структуре, своего рода дефици­те, который должен быть устранен» (там же, 32). Кроме того, Балинт, используя сло­во «базисное» в своем новом понятии «базисный дефект», имеет в виду не только то, «что речь идет об условиях, которые проще тех, что характеризуют эдипов комплекс, но и о том, что их влияние простирается дальше, возможно, распространяется на всю психобиологическую структуру данного человека и в разной степени охваты­вает тело и психику» (там же). Под дефицитом Балинт понимает не столько недос­таточное материальное, сколько недостаточное психическое обеспечение. Он де­лает «основной акцент на дефиците 'приспособления друг к другу' ребенка и тех людей... из которых состоит его окружение» (там же, 33). Это недостаточное «приспособление друг к другу», перенесенное на аналитическую ситуацию меж­ду пациентом и аналитиком, Балинт считает «одной из возможных основных при­чин трудностей и проблем, с которыми аналитик сталкивается в своей практике» (там же).

В отличие от эдиповой сферы, все процессы, следовательно, разыгрываются на уровне базисного дефекта в рамках исключительных отношений между двумя людьми; мы имеем дело не с конфликтом, а с дефектом, и обычный конвенциональ­ный обиходный язык, или язык взрослого, оказывается «часто непригодным и ведет к заблуждениям, если мы пытаемся описать процессы на данном уровне, поскольку здесь слова уже не имеют своего конвенционального значения» (там же, 26). Вслед­ствие этого возникают многочисленные технические проблемы, одна из которых состоит в том, «что даваемые аналитиком интерпретации уже не воспринимаются пациентом как интерпретации» (там же, 28).

«Классическая» техника, которая восходит к Фрейду, в первую очередь относится к способам переживания в эдиповой сфере. Хотя аналитиками, придерживающи­мися этих техник «'догенитальные' переживания никоим образом не пренебрегаются и не подавляются, однако они также обсуждаются на языке взрослого, то есть подни­маются на эдипов уровень. В результате эти аналитики будут, например, пытаться ог­раничивать свои реакции на регрессию пациентов прежде всего толкованиями, кото­рые доказали свою пригодность на эдиповом уровне конфликта, надеясь со всей осторожностью вывести пациентов из их регрессии...» (там же, 120). Фрейд говорит, что случаи, в которых техника интерпретации отказывает, как правило, непригодны для анализа (X, 315). Соблюдение параметров классической техники предполагает строгий отбор пациентов. Балинту это казалось «неприемлемым, и под влиянием Фе-ренци [он] начал экспериментировать с невербальной коммуникацией» (Balint 1968, 211). Он разработал технику, основной чертой которой, на мой взгляд, является «це­лебная сила объектных отношений» (там же, 193), позволяющая лечить также и па­циентов «с глубокими дефектами», которые имеют более глубокие корни, чем эдипов комплекс. Балинт не соглашается с представлением Фрейда о том, «что регрессия, которую мы наблюдаем в аналитической ситуации,» — Балинт имеет здесь в виду рег­рессию, которая происходит в сфере психологии двух людей, то есть в рамках объект­ных отношений, тогда как Фрейд описывал ее «как процесс, разыгрывающийся цели­ком в душе индивида» (там же, 165) — «по крайней мере может иметь две цели: достижение удовлетворения влечений или признания со стороны объекта; другими словами, регрессия одновременно является и интрапсихическим, и интерперсональ­ным феноменом. Существуют также отчетливые признаки того, что для аналитиче­ской терапии регрессивных состояний интерперсональная сторона является более важной» (там же, 193). «Одна из важнейших проблем современной аналитической техники заключается в том... в какой степени оба терапевтических средства — ин­терпретация и объектные отношения — должны применяться в соответствующем случае, если работа достигла области базисного дефекта. Поскольку... польза, кото­рую имеют слова в этой области, ограничена и ненадежна, объектные отношения, по-видимому, в этот период времени являются более надежным и более важным фак­тором; но как только пациент выходит из своей регрессии, интерпретация снова ста­новится правомерной» (там же, 210).

Балинт проводит различие между двумя формами терапевтической регрессии: Доброкачественной («benignen») формой регрессии, «которая выливается в подлин­ное новое начало» (там же, 179), и злокачественной формой регрессии, при которой

«постоянно предпринимаются бесплодные попытки обрести новое начало» (там же, 179). Доброкачественную форму Балинт характеризует также как «регрессию с це­лью признания» (там же, 176), злокачественную форму — «как регрессию с целью удовлетворения» (там же). Балинт подчеркивает, что форма и глубина регрессии за­висят не только от пациента. Мы должны «учитывать, что она является результатом взаимодействия между данным пациентом и данным аналитиком, а также зависит от того, каким образом аналитик понимает регрессию, принимает и реагирует на нее» (там же, 196).

Чтобы преобразовать регрессию, которая, возможно, принимает злокачествен­ное развитие, в доброкачественную форму, аналитик должен избегать «создания даже видимости всезнания и всемогущества (и), с другой стороны... проявлять свою готов­ность взять на себя роль первичного объекта, основная функция которого заклю­чается в том, чтобы понимать пациента и существовать для него» (там же, 209). «Это предложение себя в качестве 'первичного объекта', разумеется, неравнозначно предоставлению первичной любви; также и мать не дает ребенку первичной любви; скорее, она ведет себя, как первичный объект, то есть позволяет катектировать себя в качестве первичного объекта первичной любовью» (там же, 217). Или, выражаясь иначе, «регрессия с целью признания предполагает окружение, которое принимает пациента и готово его поддерживать и носить, как носит человека земля, которой он доверяется всем своим весом» (там же, 177).

«Это не означает, что (аналитик) обязан возместить пациенту все его прежние лишения...» Это «окружение» в периоды, когда господствовал базисный дефект, оз­начает, что аналитик предоставляет пациенту «время и среду», а именно «время, сво­бодное от внешних соблазнов, побуждений и требований, включая и те, которые ис­ходят от самого аналитика... (чтобы) помочь пациенту найти самого себя, принять себя, поладить с собой, все время помня о том, что внутри у него есть шрам, а именно базисный дефект, который нельзя 'выанализировать' из его жизни. Кроме того, необ­ходимо помочь ему найти свой собственный путь к миру объектов, а не наставлять его на 'истинный' путь с помощью самых глубоких и корректных интерпретаций» (там же, 218).

Под новым началом Балинт понимает решение пациента довериться этому «окружению», позволить ему себя нести, а также вновь приобретенную способ­ность к простодушным, доверительным, преданным и ненапряженным объектным отношениям» (Balint 1965,254). «Это решение начать жизнь с самого начала дается далеко не просто» (там же, 200). «В лучшем случае пациенты лишь шаг за шагом отказываются от многих условий, формул и т.д., с которыми они связывали свою са­моотдачу, свою готовность любить» (там же, 171). Однако Балинт утверждает: «С помощью моей нынешней техники я могу полностью излечить лишь таких лю­дей, которые в ходе аналитической работы могут приобрести способность методом проб и ошибок начать любить заново» (там же, 201 ). В другом месте он продолжает: «Создается впечатление, будто в глубине каждого человека сохраняется неустрани­мый след памяти, который возник в рамках первичных объектных отношений, про­является лишь в первоначальной форме, как в детстве, или при переносе, то есть в аналитической ситуации. Вероятно, что уже сформированную психическую струк­туру можно изменить только в том случае, если данного человека поместить в эти первичные объектные отношения» (там же, 148).

Поскольку регрессия к «моменту до начала неправильного развития» (Balint 1968, 161) является необходимым условием нового начала, но не идентична ему, Балинт говорит также о «регрессии ради прогрессии» (там же). Это новое начало, «это решение начать заново любить по-настоящему», является первым шагом на пути к генитальной «активной объектной любви». «Также и ей необходимо — иногда с большим трудом — научиться» (Balint 1965, 63). «Никогда нельзя забывать, — пи­шет Балинт, — что вначале объектное либидо преследует пассивные цели, и только благодаря тактичному, в подлинном смысле слова 'достойному любви' поведению объекта могут развиться объектные отношения. Но и потом к этим заново начатым отношениям необходимо бережно относиться, благодаря этому они находят путь к реальности, к активной любви» (там же, 200).

Я попыталась в общих чертах показать, что я понимаю под новой сферой опыта, которую Микаэл Балинт включает в психоанализ; это сфера самых ранних объект­ных отношений, сфера отношений между двумя людьми в рамках психоаналитиче­ской ситуации. «Исследования Балинта центрированы в первую очередь, — пишет Вольфганг Лох, — именно на этом, и, таким образом, переступая установленные прежними понятиями границы переживания, ему удается прояснить новые, ранее скрытые факты» (Loch 1966, 882). В другом месте той же работы, написанной им по случаю семидесятилетия со дня рождения Балинта, он отмечает: «Как психоанализ, так и психологическая медицина обязаны ему важными техническими и теоретиче­скими статьями, содержание которых еще долго не будет исчерпано» (там же, 881).

Под новыми фактами подразумеваются самая ранняя «первичная форма люб­ви», «первичная объектная любовь», и возникающие из нее патологические, равно как и нормальные объектные отношения и ее последующие проявления. Патологи­ческое развитие описывается с помощью двух других «первичных форм любви», «ок-нофилии» и «филобатизма», и с помощью понятий базисного дефекта, а также доб­рокачественной и злокачественной регрессии; нормальное развитие — с помощью понятий генитальной, или активной, объектной любви, основным признаком кото­рой Балинт считал «генитальную идентификацию».

Чтобы сделать «видимым» доселе скрытое, необходимы по меньшей мере два условия: наличие данных наблюдения и фактическое существование того, что дела­ется наглядным. Наличие богатого материала наблюдений, как мне кажется, Балинт никогда не отрицал, но он увидел нечто, чего он не смог бы увидеть, если бы следовал классическим представлениям. В соответствии с классическими воззрениями, чело­век в начале своего психического развития находится на безобъектной ступени в фазе первичного нарциссизма. По мнению Балинта, уже «самая ранняя фаза внеутроб-ной психической жизни является не нарциссической, а направленной на объект» (Balint 1965, 91), и «эта форма объектных отношений не связана с какой-либо эро­генной зоной» (там же, 94). Таким образом, сформулированный Балинтом в 1937 году тезис о «первичной объектной любви» противоречил господствовавшему классическому представлению.

Рене Шпиц, который, как и Балинт, находился под впечатлением работы Фрейда «Три очерка по теории сексуальности» (1905), в своем исследовании 1954 года под названием «Возникновение первых объектных отношений» — оно основывает­ся на «многолетних наблюдениях за более чем сотней младенцев» (Spitz 1957, 9) — пишет, что «прогресс и развитие в психической сфере по существу зависят от уста­новления объектных и социальных отношений... Однако я придерживался — и это необходимо подчеркнуть здесь особо — гипотезы о существовании интрапсихиче-ских процессов у ребенка сразу после рождения» (там же, 11-12). В другом месте он пишет: « В мире новорожденных не существует ни объектных отношений, ни объекта. То и другое развиваются постепенно и последовательно в первый год Жизни, в конце которого устанавливается объект либидо».

Шпиц выделяет три стадии развития: «1) безобъектную стадию; 2) стадию пред­шественника объекта; 3) стадию объекта в собственном смысле слова» (там же, 20) И добавляет: «безобъектная ступень в большей или меньшей степени совпадает со ступенью первичного нарциссизма» (там же, 21).

В 1965 году, развивая свои идеи на тему объектных отношений, Шпиц пишет: «Я хочу здесь исследовать особый раздел этих двухсторонних отношений между ма­терью и ребенком, которые я называю диалогом. Он составляет такую большую часть отношений между матерью и ребенком, что практически его можно приравнять к объектным отношениям. Разумеется, это невербальный диалог. Это обмен дейст­виями и реакциями, происходящими в диаде в виде кругового процесса, в виде по­стоянной взаимно стимулирующей обратной связи. В действительности речь идет о предшественнике диалога, об архаической форме беседы. У человека он в конеч­ном счете ведет к приобретению вербальной коммуникации, речи» (Spitz 1973,700). «Представляется, что решающим для отвода либидинозного влечения является все же взаимность... Живой партнер может не только отвечать позитивно или нега­тивно на агрессивные или либидинозные инициативы ребенка; он делает гораздо больше — он сам захватывает инициативу и делает ребенка целью... Таким образом, диалог представляется инструментом, которым пользуются интрапсихические процессы, чтобы в рамках объектных отношений сделать влечения управляемыми. Когда и где он начинается? Не может быть никаких сомнений в том, что предшест­венник диалога имеет свои истоки в ситуации утоления голода» (там же, 707). «Разу­меется, диалог не включает в себя всю совокупность объектных отношений. Поня­тие объектных отношений сложно описать и сложно понять. Вводя свой термин 'диалог', я хочу сделать хотя бы отчасти понятным это поистине абстрактное поня­тие... Диалог является лишь одной стороной объектных отношений; он является их видимой частью [курсив мой. — M. X.] и одновременно инструментом. Объектные отношения пользуются им для своей реализации» (там же, 710). Рене Шпиц заклю­чает: «У нас есть веские основания применить инструмент психоаналитического ис­следования также и к довербальным проявлениям маленького ребенка, к предшест­веннику диалога» (там же, 716).

Если влечение формируется «в рамках объектных отношений», то это предполага­ет, что развитие объектных отношений и развитие целей влечений являются отдель­ными процессами. Именно это Балинт утверждал еще в 1935 году в своей работе «Кри­тика учения о догенитальной организации либидо». И если диалог или предшественник диалога «имеет свои истоки в ситуации утолении голода», то тогда по крайней мере предшественник объектных отношений должен существовать с самого начала внеут-робной жизни. Находится ли, и если да, то в какой период времени, новорожденный ребенок на стадии первичного нарциссизма, Шпиц не объясняет.

Вольфганг Лох по поводу первичного нарциссизма пишет: «Сам Фрейд, однако, не сумел окончательно решить этот вопрос» (Loch 1966, 885). В другом месте он ссылается на работу Балинта «Ранние стадии развития Я. Первичная объектная любовь»: «Столь хорошо известная взаимная зависимость пары матери и ребенка является, кроме того, веским контраргументом против тезиса о первичном, безобъ­ектном нарциссизме, поскольку она делает очевидной бесспорную зависимость мла­денца от объекта. В лучшем случае первично нарциссическими можно было бы на­звать дуальные отношения между матерью и ребенком» (там же, 888; см. также: Balint 1965, 97).

Еще в 1937 и 1939 годах Микаэл и Алиса Балинт, исходя из своих наблюдений и данных, полученных в психоаналитической ситуации, сформулировали в своих пуб­ликациях то, что, на основе наблюдений за поведением младенцев и маленьких де­тей примерно через двадцать лет описывали Рене Шпиц (Spitz 1954) и Джон Боулби (Bowlby 1958), а именно, что «первичные архаические объектные отношения» (A. Balint, 1965,117), «предобъектные отношения» (une relation prй-objectale, Spitz, 1957), другими словами, что первые объектные отношения ребенка являются опре­деляющими для его психического развития, для Ф°РмиР°вания его характера.

В основополагающей работе Шпица, в которой рассматривается сфера ранних от­ношений между матерью и ребенком (см. также статью И. Шторка в т. II), имеется всего одна ссылка на публикацию Балинта 1948 года. В своей работе «О сущности при­вязанности матери и ребенка» Боулби пишет: «Я удивлен и разочарован, что в опубли­кованных за последние десять лет работах британских и американских аналитиков проявляется так мало интереса к идеям будапештской школы. В сноске в работе Паулы Хайманн (Klein et al. 1952, 139) мы обнарркиваем лишь скупые упоминания. Здесь, выступая от имени других авторов книги, она выражает свое согласие с подробной кри­тикой М. Балинтом теории первичного нарциссизма. Она также вкратце указывает на то, что в вопросе о природе деструктивных влечений и роли интроекции и проекции в раннем детстве существуют определенные расхождения во мнениях. Однако она не говорит, что Мелани Кляйн и ее коллеги рассматривают оральность как преобла­дающую силу в отношениях, тогда как представители венгерской школы делают осо­бый акцент на неоральных компонентах ранних объектных отношений. Важность это­го различия необходимо подчеркивать гораздо сильнее, чем это делалось прежде. Далее, следовало бы указать на то, что Мелани Кляйн, уделяющая теперь более пристальное внимание неоральным компонентам и объясняющая их с точки зрения первичного стремления к возвращению в тело матери, в своих теориях значительно отдаляется от представлений, отстаиваемых аналитиками венгерской школы» (Bowlby 1958,426).

Я попыталась показать, в какой степени открытия, сделанные Рене Шпицем при наблюдении за поведением младенцев, согласуются с открытиями, сделанными Микаэлом Балинтом при наблюдении за детскими и раннедетскими переносами своих пациентов в психоаналитической ситуации. То, что Шпиц понимает под «диа­логом», «видимой частью» объектных отношений, Балинт, основываясь на самых разных представлениях, постоянно описывал как важный компонент отношений между двумя людьми на уровне базисного дефекта.

И все же, по-видимому, между Балинтом и Шпицем существует непреодолимая пропасть — и это относится не только к Балинту и Шпицу, — возникновение кото­рой объясняется представлениями о первичном нарциссизме.

В своем предисловии к работе «Возникновение первых объектных отношений» Рене Шпица Анна Фрейд пишет: «При обсуждении детской личности до развития речевой способности доктор Шпиц отстаивает взгляды, противоположные воззре­ниям представителей других аналитических направлений, которые говорят о суще­ствовании с самого рождения первичной объектной привязанности младенца к ма­тери» (Spitz 1957, 7).

Следовательно, расхождения между Балинтом и Шпицем основываются не на вза­имно исключающих наблюдениях, а на гипотезе. Первичный нарциссизм не является клинически наблюдаемым фактом, «что, впрочем, и сам Фрейд всегда подчеркивал, когда, например, говорил: 'Предполагаемый нами первичный нарциссизм ребенка, который является одной из предпосылок нашей теории либидо, проще доказать с по­мощью вывода, основываясь на другой позиции, чем постичь с помощью непосредст­венного наблюдения'» (Balint 1965, 97).

В работе 1937 года Балинт предостерегает: «Мы не должны... забывать, что здесь в конце концов обсуждаются теоретические конструкции. Ведь, наверное, мы еди­ны в том, что самое раннее состояние человеческой психики в действительности су­щественно не отличается в Лондоне от такового в Вене или в Будапеште...»

До сих пор контроверза «первичный нарциссизм или первичные объектные от­ношения» не разрешена, а сфере отношений между двумя людьми стало уделяться значительно меньше внимания. Печальным последствием этого факта является то, что статьи Микаэла Балинта, посвященные теории и технике психоанализа, хотя И не остаются без внимания, но в значительной мере замалчиваются.

В своей опубликованной в 1968 году книге «Терапевтические аспекты регрес­сии. Теория базисного нарушения» Балинт пишет: «Все эти аналитики, и я в том числе, — он упоминает Александера, Сирлза, Винникотта, Литтл и Хана, — относят­ся не к 'классическому' центральному массиву, а к периферии. Нас знают, терпят, возможно, даже читают, но нас не цитируют» (Balint 1968,189) 2.

После смерти Балинта Александр Мичерлих в своем написанном с большой теп­лотой некрологе вначале в нескольких словах останавливается на теме «'Первичный нарциссизм', или первичная любовь, и базисное нарушение», а затем основной ак­цент в своих рассуждениях делает на работе Балинта с группой практикующих вра­чей. «Результатами исследовательских семинаров в Лондонской Тэвистокской кли­нике, посвященных 'психологическим проблемам в общей медицинской практике', Балинт совершил важный в историческом отношении шаг для вывода (психоанали­за) из изоляции», — пишет Мичерлих и продолжает: «Всю свою жизнь (Балинт), как известно, изучал влияние аналитика на аналитическую ситуацию. В своей книге 'Врач, его пациент и болезнь' он впервые в более широком контексте сообщает о своем открытии, что и в общей медицинской практике чаще всего прописывае­мым лекарством является 'таблетка под названием врач'». Мичерлих заключает: «Я думаю, все мы, практикующие врачи и психоаналитики, благодарны ему за му­жество, с которым он преодолевал преграды. При этом примером для подражания было то, что он не стремился к упрощениям и что в общении с ним никому не при­ходилось отказываться от своего вероисповедания. С Балинтом можно было обсуж­дать 'все', что присуще не каждому аналитику. Это придавало отношениям с ним атмосферу свободы и непринужденности — незабываемый в человеческой жизни опыт» (Mitscherlich 1973, 97-100).

В 1922 году Микаэл Балинт начал работать психоаналитиком (Balint 1965, 222), а в 1927 году провел в Будапеште первые психоаналитические семинары для прак­тикующих врачей. К сожалению, по политическим причинам ему пришлось оста­вить эту деятельность, но он продолжил ее в 1956 году в Лондоне. Вместе со своей женой Энид Балинт он начал проводить учебные семинары для врачей, консультан­тов и социальных работников, так называемые балинтовские группы.

В своей работе — я думаю, что не только в ней — Балинт интересовался межче­ловеческими отношениями, прежде всего отношениями между двумя людьми, неза­висимо от того, где они складывались — в психоаналитической ситуации или в об-щемедицинской практике. Он пытался понять и прочувствовать, что происходит между этими двумя людьми, между врачом и его пациентом, не только на вербаль­ном, но и на невербальном уровне. Когда Балинт стал понимать это событие, проис­ходящее между двумя людьми, как взаимодействие, как нечто взаимное, возникла необходимость в понимании не только пациента, его интрапсихических процессов, но и того, как пациент воспринимает аналитика, аналитическую ситуацию. Как бы аналитик ни старался придерживаться «объективной, участвующей пассивности» и контролировать свой контрперенос, он не воспринимается пациентом как человек, наблюдающий со стороны; он воспринимается как партнер в рамках аналитической ситуации, пассивность же — как действие, а, например, на уровне базисного дефек­та — как отказ. Поэтому понять развивающуюся между аналитиком и пациентом атмосферу и истолковать ее становится столь же важно, как понять пациента. В каче­стве терапевтического средства воздействует не только то, что аналитик вербально сообщает пациенту, то есть его интерпретация, но и сам аналитик становится тера­певтическим агентом. Такое понимание терапевтического воздействия привело Балинта к его формулировке «таблетка под названием врач» и к сохранявшемуся на протяжении всей его жизни стремлению исследовать отношения между врачом и пациентом, сделать приобретенные знания полезными для пациента

Разграничение теории Балинта и его метода было бы несколько искусственным предприятием, поскольку то и другое тесно взаимосвязаны. Об этом свидетельству­ют и названия его книг: «Первичные формы любви и метод психоанализа» и «Тера­певтические аспекты регрессии. Теория базисного дефекта».

Когда Балинт видит нечто новое, приобретает новый опыт, разрабатывает новые представления, он меняет тогда и свою технику, а пробным камнем этой техники становится психоаналитическая ситуация, что в свою очередь ведет к новым пред­ставлениям и к изменениям метода.

Такая последовательность событий со всей отчетливостью проявляется в рабо­тах Балинта, которые позволяют читателю самому участвовать в постепенном разви­тии его идей. Живой ум Балинта, его дар наблюдения, его умение вчувствоваться, его терпимость и его неиссякаемая вера в способность человека расти и развиваться, если только имеется необходимое для этого окружение, которое создает для него подходящую атмосферу, делают его работы чем-то необычайно самобытным, источ­ником научного знания и свидетельством редкой человечности.

В начале моей статьи я указала две темы, которые с 1917 года определяли мыш­ление Балинта — развитие сексуальных функций у индивида и развитие межчелове­ческих отношений, — подчеркнув, что с самого начала основное внимание Балинт уделял ранним объектным отношениям.

Вслед за этим я вкратце попыталась прояснить, что я понимаю под новой сфе­рой опыта, которую Балинт сделал объектом психоаналитического исследования — речь идет об области отношений между двумя людьми в рамках психоаналитиче­ской ситуации, — и какие новые факты при этом обнаруживаются — ими являются «первичная форма любви», «первичная объектная любовь» и возникающие из них патологические, а также нормальные объектные отношения и их проявления в даль­нейшей жизни.

В заключение я указала на то, что сформулированный Балинтом в 1937 году тезис о «первичной объектной любви» не согласуется с господствующими клас­сическими представлениями, и попыталась показать, что одним из следствий контроверзы «первичный нарциссизм или первичная любовь и базисное нару­шение» является то, что работы Балинта, посвященные теории и технике пси­хоанализа, хотя и не оставались без внимания, однако, как правило, замалчи­вались.

В следующем разделе моей работы я бы хотела попытаться вкратце изложить в той последовательности, как они появлялись, важнейшие сочинения Балинта, по­священные теории и методу психоанализа, при этом основное внимание в моих рас­суждениях будет уделено основной цели Балинта — исследовать происхождение межчеловеческих отношений, «первичные формы любви», и обращение аналити­ка с «ребенком в пациенте» в области базисного нарушения.

Я буду лишь изредка останавливаться на идеях и исследованиях других аналити­ков; это, помимо прочего, объясняется тем, что, как уже отмечалось, лишь немногие аналитики в своих публикациях обсуждали работы Балинта, посвященные теории и методу психоанализа.

В области исследования поведения животных имеется богатый материал, позво­ляющий провести аналогии с наблюдениями Балинта. Я бы хотела здесь прежде все­го сослаться на исследования Харлоу поведения макак-резусов и на исследования Лжейн ван Лавик-Гуделл поведения диких обезьян.

В заключение я бы хотела также отметить, что сочинения Балинта, посвя­щенные отношениям врача и пациента в общемедицинской практике, в дан­ной статье не рассматриваются. На эту тему см. работу М. Б. Клайна и Г.-К. Кноп-феля.

^ ПРОИСХОЖДЕНИЕ МЕЖЧЕЛОВЕЧЕСКИХ ОТНОШЕНИЙ — НАЧАЛО И НОВОЕ НАЧАЛО


Получив в Будапеште медицинский диплом (1920), Микаэл Балинт изучал в Бер­лине биохимию, философию и филологические науки, а в 1924 году стал доктором философии. В 1936 году он получил в Будапеште Венгерский государственный ди­плом по клинической медицине и психоневрологии. В 1945 году в университете Манчестера ему была присвоена степень магистра психологии за работу «Индиви­дуальные различия поведения в раннем младенчестве и объективный метод их реги­страции».

В написанной Балинтом в 1930 году работе «Психосексуальные параллели с био­генетическим законом» (опубликована в 1932 году) проявляются широкий спектр его интересов, глубокие знания и богатство его идей. Под впечатлением работ Фрей­да «Три очерка по теории сексуальности» (Freud 1905) и Ференци «Попытка создания теории генитальности» (Ferenczi 1924) Балинт пытается связать биофило­софские спекуляции с психоаналитическими концепциями. Опираясь на биогене­тический закон Геккеля и следуя К. Абрахаму, который «обнаружил в последова­тельности эмбриогенеза и развития психосексуальности удивительное соответствие» (Abraham 1924), Балинт утверждает, «что не только тело, но и душа повторяет раз­витие вида» (Balint 1965,13). Он пытается показать, «что у животных можно наблю­дать сексуальное поведение, которое, без сомнения, можно считать эквивалентом уже известных нам ступеней сексуальной организации, и что открытому Фрейдом трехступенчатому психосексуальному развитию соответствует также трехступен­чатое сексуальное развитие в филогенезе» (там же, 15). У самых примитивных од­ноклеточных организмов сексуальность существует исключительно в виде акта оплодотворения, а именно в форме взаимного пожирания, — пишет Балинт. «Сле­довательно, первичная форма сексуальности тесно связана с приемом оформленной пищи» (там же, 16). У более развитых одноклеточных имеются сексуально диффе­ренцированные клетки, гаметы и «вегетативные» клетки, гаметоциты, половая функ­ция которых состоит в формировании и выделении гамет. «Эти функции легко можно интерпретировать как эквиваленты форм анального удовлетворения — об­разования кала и опорожнения стула» (там же, 17). У еще более высокоразвитых одноклеточных гаметы могут продуцировать лишь отдельные определенные клетки, тогда как носители гаметоцитов, называемые «сомой», в отличие от «зародышевых клеток», «пока из сексуальности исключены» (там же, 18). «Создается впечатление, будто недавно развившаяся сома отстаивает здесь свое превосходство перед эросом... однако неутомимый эрос недолго оставляет превосходство за сомой. Шаг за шагом он завоевывает ее и ставит себе на службу» (там же). Основные линии этого измен­чивого развития, в ходе которого эрос ставил «различные эксперименты», «стекают­ся в генитальность взрослого человека» (там же, 24). Пиком этой «карьеры эроса», «сексуализации сомы», является генитальное объединение, которое, если его рассмат­ривать с позиции биологии, по сути «уже существовало».

«Следовательно, генитальное объединение в принципе является регрессией» (там же, 25). Регрессия означает возврат к ранней ступени, упрощение. Однако Ба­линт показывает, что регрессия является необходимой предпосылкой оплодотворе­ния, то есть «нового начала» (там же, 36). И, перебрасывая мост от биогенеза к пси­хогенезу, он утверждает «Ядерная редукция и упрощение клеточной организации, которые тесно связаны с оплодотворением, кажутся нам также освобождением от застывших форм реагирования. В этом смысле новое начало в результате редукции и новое начало в результате психоаналитического лечения являются, следовательно,

аналогичными процессами. Однако существует принципиальное отличие между ними, которым является сознательность, можно сказать, намеренность психоанали­тического лечения» (там же, 38).

В этой работе Балинт развивает некоторые идеи, имеющие фундаментальное значение для его последующих исследований. Шаг за шагом можно проследить то, как развиваются эти теоретические концепции и как они трансформируются под влиянием наблюдений Балинта и материала, получаемого в аналитической си­туации.

Балинт постулирует:

Сома вначале была независимой от сексуальности.

Сексуализация сомы на отдельных этапах развития, произошедшая в процессе филогенеза, повторяется в онтогенезе.

Эта задача решается благодаря власти, которую захватывает эрос.

Наградой эроса, формой удовлетворения генитальной сексуальности, является оргазм.

Регрессия к ранней стадии развития является необходимым условием для того, чтобы начать жизнь заново.

Новое начало в психоаналитическом лечении является более осознанным, наме­ренным процессом.

Представления Балинта о том, что терапевтическая регрессия является необходи­мой предпосылкой для «освобождения от застывших форм реагирования» и для но­вого начала, в значительной мере определяют его интерес к регрессии в аналитиче­ской ситуации.

Несмотря на предостережения Фрейда, который описывал регрессию, выража­ясь клинически, в первую очередь как защитный механизм, как патогенный фак­тор и как весьма эффективную форму сопротивления (Balint 1968,155), и несмотря на ошибки Ференци, разработавшего «активные техники» и «принцип релаксации» (там же, 184) — эти методы привели к печальному конфликту между Фрейдом и Ференци, — Балинт не отказался от исследования отношений между врачом и па­циентом в области базисного дефекта.

Тридцать восемь лет спустя в работе «Терапевтические аспекты регрессии. Теория базисного дефекта» Балинт пишет: «Я признаю, что эти неэдиповы отноше­ния сопряжены для пациента, как и для аналитика, с определенным риском... Но вправе ли мы отдавать это дело, каким бы рискованным оно ни было, в другие руки, неаналитикам? Несмотря на многие, хорошо обоснованные предостережения, я считаю, что делать этого мы не должны. Ибо в чем состоит эта задача? Мы должны по возможности изучать все примитивные, неэдиповы отношения, чтобы выделить факторы, которые ведут к их развитию или его стимулируют; мы должны опреде­лить условия, которые должен соблюдать аналитик, если он хочет их контролиро­вать и не допустить их превращения в факторы риска; и, наконец, мы должны ис­пользовать их в качестве средства для терапевтических интервенций.

Я полагаю, что мы, аналитики, в силу своей подготовки, являемся единственной группой исследователей, которые могут справиться с этой задачей, и, безусловно, мы бы многое потеряли, если бы решили от нее отказаться» (там же, 125).

В своей написанной в 1933 году работе «Две заметки об эротических компонен­тах влечений Я» Балинт развивает свои представления об усиливающейся власти эроса.

Балинт проводит различие между функциями Я, «которые осуществляются в основном автоматически, которые, следовательно,