Лекция по возвращении в восстановленную после пожарища «Билингву»
| Вид материала | Лекция |
- Положение о третьем Всероссийском детском творческом конкурсе, 55.3kb.
- -, 1488.63kb.
- М посещении дошкольного образовательного учреждения малыши обычно проявляют выраженную, 134.66kb.
- «Социальная стратификация и социальная мобильность», 46.19kb.
- Мирча элиаде миф о вечном возвращении перевод Е. Морозовой и Е. Мурашкинцевой оглавление, 1760.23kb.
- Лекция № Государственный банк России в IX-XX веках, 277.95kb.
- «Репродуктивное здоровье молодежи», 15.94kb.
- Лекция 2 (часть 2), 25.26kb.
- Лекция. Правописание не с разными частями речи, 59.35kb.
- Кассационное представление на постановление о возвращении дела прокурору, удовлетворено, 42.82kb.
Евгений Штейнер (фото Н. Четвериковой)
Штейнер: Хороший вопрос, который требует больших размышлений. Но я боюсь, что особенно ничего глубокого привиться не может, очень уж большая разница. Привиться - в меньшей степени идей и в большей степени товаров. Я думаю, что много всяких японских потребительских товаров будет здесь появляться, в них я включаю даже, если будет угодно, японские медитативные центры, куда можно будет прийти, тебе быстренько мастер скажет, как сидеть и о чем думать, ты заплатишь сумму по таксе, и летай над Гималаями. Я не верю, что на каком-то уровне возникнет более глубокое взаимодействие. Может быть, для этого должны произойти глубинные катаклизмы, которые вызовут коренную перестройку сознания, во что я опять же не верю.
Т.е. эта всемирная деревня, если взять старый и, в принципе, дискредитировавший себя термин Маклюэна, приводит к опошлению всего, где все понемножку перемешивается. В принципе, это не так плохо, но каким-то глубоким и структурным заимствованиям не приводит, это всегда остается уделом маргиналов, которые перенимают иноземные экзотические черты в качестве личностной, индивидуальной и контркультурной альтернативы. То, что входит в mainstream, - это нечто среднее, опошленно-усредненное, мне так кажется.
Царьков: Спасибо. Но все эти практики, в частности - карате, которое здесь многократно упоминалось, не стихийно ведь возникают. Дело в том, что эти практики не в формате «пришел к мастеру, мастер ему сказал, тот заплатил деньги, ушел тренироваться». Все происходит несколько иначе, и у человека, если он практикуется, это само собой, естественным образом накладывает отпечаток на сознание, будь он японец, будь он китаец, будь он русский, будь он перуанец. Соответственно, для этого не нужно находиться в условиях до XIII в. в Японии, вполне можно находиться в России XXI в. На таком уровне, мне кажется, заимствование было бы вполне возможно - не только этого, а многих других вещей.
Штейнер: В двух словах. Я не стану спорить, и сама идея мне очень симпатична, и я хотел бы в нее верить и всячески приветствовать и помогать. Я просто достаточно скептически к этому отношусь. Может произойти нечто вроде слияния китайской и, скажем, французской кухни, в разных странах очень много ресторанов, где идут через черточку франко-японская кухня. Ну, некоторые говорят, что это вкусно, но я предпочитаю отдельно французское, отдельно японское. Поэтому все может быть. Не знаю.
^ Дмитрий Гутов: Добрый вечер. У меня один вопрос, сугубо узкопрофессиональный. Могла ли японская живопись, не гравюра, а то, что называется “ink painting”, оказать влияние на Рембрандта? Я просто слышал от голландских искусствоведов, что он мог быть с этим знаком, и это повлияло на его движение кисти. Это реально? Это совершенно исключено. Тогда еще один связанный с искусством вопрос. В чем принципиальная разница между американским экспрессивным абстракционизмом или абстрактным импрессионизмом и той же самой классической тушью? В чем ее грань, которая не может быть преодолена?
Штейнер: Про Рембрандта – нет, я в это просто не верю. Этого не могло быть. Во-первых, структура его мазка абсолютна не такая, да и исторических контактов быть не могло. Если бы это было, это было бы где-то зафиксировано.
Что же касается сходства и различий американского абстрактного импрессионизма и японской живописи тушью в дзэнской манере, то здесь влияние налицо, сходство очень большое. А разница, я бы сказал, прежде всего в идеологии, потому что для японского художника это продолжение его жестко структурированной каллиграфической работы, когда он учится выписывать отдельные черты и линии каллиграфически, а потом, овладев этим искусством, позволяет себе видоизменять и свободно деформировать. Всегда прочитывается некий жестко структурированный костяк и идеологический настрой, поскольку картины тушью называют «медитацией в туши». Они делаются в определенном состоянии сознания, они чаще всего жестко формализованы, несмотря на весь поэтический раздрызг, и состоят из довольно четкого набора структурных элементов.
Ничего подобного нет в американской абстрактно-экспрессивной живописи. Там все это намалевано «пьяной метлой». Это термин, который применялся к романтической живописи, но, думаю, что к абстрактной американской он подходит в еще большей степени. За этим, как правило, стоит идея ничем не стесненной внутренней свободы, ничем не стесненной, но и ничем не подкрепленной. Чаще всего они решали чисто формальные моменты: пятно здесь, пятно там, мазок такой, мазок сякой. У японцев же это все не так. Это для них было представлением и визуальным отображением структурированной картины мира.
И в технике. Чаще всего у абстрактных импрессионистов техника была грубая или примитивная. Я знаю, что в зале присутствуют специалисты по американской абстрактной живописи, которые, если бы понимали по-русски, предали бы меня тут четвертованию, но, пользуясь тем, что они по-русски не понимают, я это говорю. Да, я думаю, что это была контркультурная выходка и следствие спада традиционной западной школы, нежели следствие высоко сублимированного религиозно-философского искусства (если оставить в стороне такие фигуры, как Ротко или Готтлиб).
^ Вопрос из зала: Находите ли вы какую-нибудь разницу между увлечением советской интеллигенцией японизмом и православием?
Штейнер: Разницу? Ну, нахожу, конечно. Чтобы медитировать, можно сидеть, а на службе надо стоять.
<смех в зале>
Штейнер: Православие для многих было большим искусом, а для людей, не имевших религиозного образования и семейной традиции, считалось чем-то тяжелым и чуждым. Оно требовало определенной ролевой модели поведения, определенного изучения, включения в некоторую структуру, годовой цикл жизни, посты, молитвы и прочее. Тот же дзэн в препарированном, упрощенном и через несколько инстанций прошедшем виде казался тотальной свободой: встретишь Будду – убей Будду. Черта с два. Поживши в японском монастыре, я знаю: что-нибудь не так вякнешь - схлопочешь от старшего монаха палкой. Но советскому интеллигенту казалось, что это более прямой путь к «духовке». Я думаю, что это ошибка, но это был большой соблазн.
Если же говорить серьезно (здесь я переключаю регистр), то, безусловно, на определенном уровне, достигаемом не всеми и только после очень долгой духовно-молитвенной практики, есть определенный уровень совпадения, уровень энергий. Здесь я сделаю отступление к слову «синергийная антропология», которое фигурирует в сведениях об авторах; меня спрашивали, что это такое. Для меня самого это новая ипостась – занятия синергийной антропологией. Речь идет о божественной энергии, соединяющей Бога и индивидуальное сознание, в православной, прежде всего исихастской, традиции. В японской традиции ничего подобного не было, потому что отдельно взятого Бога не существовало. Но существовали каналы энергии между мастером и учеником и между группой единомышленников. Были приняты исключительные, небывалые в западной традиции формы коллективного искусства, когда составляли стихи по кругу (это называлось «рэнга»), когда одну картину писали несколько человек, сливаясь в совместной мыследеятельности (это называлось «иссин» - единое сердце). Вот на уровне этих тонких энергий, исходящих от отдельных личностей и идущих к Богу или к ближнему, можно говорить о каких-то точках прикосновения. Но это уже серьезная академическая тема.
^ Лейбин: Хочу заметить, в связи с дзэн и православием, завтра будем отмечать настоящий Новый год, не противоречащий Рождеству.
Екатерина Круглова (предприниматель): Евгений, скажите, пожалуйста, как лично на вас повлияла японская культура, что укоренилось в структуре вашей личности и чем вы утилитарно пользуетесь? Ну, и про методики говорили… О себе расскажите немножко.
^ Лейбин: Интригующий вопрос.
Штейнер: Да, перешли на личности. Утилитарно я пользуюсь «хаси», палочками. Также люблю разгуливать в кимоно и, вообще, люблю всякие японские штуковины, среди которых приятно жить. Пробирает до дрожи флейта сякухати. Более подробно я попытался рассказать о том, что Япония со мной сделала, в этой самой книжке, которая состоит из писем и эссе, где я рефлексирую свое восприятие Японии. Глубокое, конечно, влияние.
^ Валерия Симонова: Мне бы хотелось продолжить личную тему. Во-первых, спасибо за интересную лекцию. Во-вторых, вы рассказывали притчу о рыжей кобыле и вороном коне и потом упомянули, что 20 лет вы ей восхищались, потом в ней разочаровались. Можно немного подробнее о том, в чем же вы в ней разочаровались.
Штейнер: Я подумал просто-напросто, что это от какой-то бедности воображения и бедности эстетического восприятия - не обращать внимания на масть, на форму.
Симонова: Это не о притче конкретно, а о японской культуре вообще.
^ Штейнер: А я не говорил, что разочаровался в японской культуре вообще.
Симонова: В начале лекции вы сказали, что сейчас вы переосмыслили этот опыт…
Штейнер: А, правильно, правильно. Я говорил о том, что «Дао и Дзэн» полезны не всем. Думаю, что чрезмерное увлечение мало к чему хорошему приводит. Ну и, собственно, я попытался это выразить, сказав, что для многих это было оправданием контркультурности, подпольности, пассивного отношения к жизни, не-овладения мастерством. И Япония в этом не виновата, поскольку у них дзэн был встроен в другую социальную и ментальную структуру. Но некритическое увлечение этими завиральными восточными идеями мало к чему хорошему приводит.
^ Дмитрий Кудря (редактор альманаха «Хайкумена»): Евгений, разговоры о влиянии Японии на Запад и на Россию, Запада на Японию вызвали у меня желание задать вопрос, ответ на который, конечно, глобальный, но все-таки, хотя бы в общих чертах. Из популярных книжек, которые я читал, не будучи специалистом, я имею представление, что Япония практически с самого начала сколько-нибудь цивилизационного или культурного в нашем понимании становления находилась под влиянием китайской культуры, т.е. где-то с IV-V вв., когда еще, собственно, и письменности не было, только-только начала меняться родоплеменная структура, и к IX-X вв. такая тотальность прекращается, Япония становится автономной.
В свете этих, может быть, не очень четких рассуждений о влияниях: что может остаться, что может появиться? Как, по-вашему, Китай насколько тотально осел в качестве культурной парадигмы в Японии? Или наоборот, насколько основательно проявились японские корни, которые находятся глубже, в Японии, и что тогда для Японии означало привитие этого китайского духа, китайской культуры? Как возможная парадигма, анализ и рассмотрение нашей современной ситуации? Я понимаю, тогда не было масскультуры, этой тотальности, которая порождает потребительство невиданных масштабов. Может, есть какие-то похожие механизмы культурной преемственности, нам тогда будет легче говорить о современной ситуации. Что-нибудь понятно о влиянии Китая на Японию, и как это там переваривалось? Спасибо.
Штейнер: Очень глубокий, дельный вопрос, поскольку он затрагивает основы японской культурной традиции. Китайское влияние было в Японии основополагающим, и без китайского влияния невозможно представить себе японскую культуру. Начиная с письменности и заканчивая чем угодно, Япония обязана Китаю. Влияние это не было одноразовым и однократным. Началось это, как вы сказали, в середине VI в., тогда оно через Корею шло, и потом продолжалось волнами. Япония – уникальная страна, почему и интересно ей заниматься, ее изучать. Она представляет собой совершенно уникальный полигон для культурологических штудий и медитаций. Ни одна другая страна в мире не подвергала себя такому массированному воздействию чужеземных культур. Япония не боялась потерять свою национальную самобытность и идентичность и перенимала все, казалось бы, поголовно и некритично, в частности из Китая.
Это могло продолжаться век или два. Сначала в эпоху Асука, когда пришел буддизм, потом контакты были ослаблены. В эпоху Хэйян пришла ученость, литература, буддийские сутры, и все японские кавалеры писали прозу исключительно по-китайски, женщины китайский язык не учили и в результате породили еще один уникальный мировой феномен – женскую литературу. 1000 лет назад ни в одной другой точке мира женщины не были столь активно вовлечены в написание литературных произведений. После этого страна захлопнулась на несколько веков. После этого снова открылась в эпоху Мурамати и т.д.
В итоге Японию я мог бы уподобить раковине, которая раскрывает свои створки, принимает в себя какую-то воду и прочую пищу, потом захлопывается. Частицы этой пищи или песчинки, принесенные водой, со временем обволакиваются какими-то ее внутренними соками и потом, через несколько веков, когда Япония, или раковина, раскрывается, что получается на месте песчинки? Жемчужина. Этот образ, который я когда-то породил и с неизменным успехом описываю своим американским студентам, очень точно показывает специфику и уникальность японской культуры.
С Западным влиянием произошло нечто похожее. Когда иезуиты - португальцы, испанцы – пришли в Японию в эпоху Момояма, XVI в., Япония чуть не поголовно крестилась. Тому много причин, но обращение в христианство было совершенно феноменальным и ложно понятым западными людьми. Там были свои собственные причины. Но когда это превысило некий критический порог, власти страну закрыли, миссионеров выгнали, а кое-кого даже распяли, желая сделать им приятное, уподобив их Христу.
Наступил период изоляции в 2,5 века, после чего пушки командора Перри, американцы, насильственно открыли Японию. После первоначального испуга начался новый период массового заимствования, и некритическая вестернизация, которая, по большому счету, продолжается и сейчас, хотя были маленькие периоды национализма. Первый из них был в 80-90-е гг. XIX в., потом перед войной угар национализма и японского духа и т.д. Но такое тонкое балансирование между заимствованием, потом перевариванием и порождением чего-то специфического – это национальная особенность Японии, которая делает ее абсолютно уникальной на карте всей мировой культуры.
Что касается конкретно китайского влияния - да, это все. Если брать глобальную картину, то Япония в определенной степени - конечно, с оговорками - может рассматриваться культурной провинцией Китая, что в некоторых больших, глобальных исследованиях и делается. Страна, которая приобрела свой современный классический облик благодаря влиянию китайской культуры.
^ Вопрос из зала: А можно коротко сравнить на нынешнем этапе ментальность внутри «желтой расы»: японца, китайца и монгола?
Штейнер: «Желтая раса», «желтая опасность». «Желтая опасность», кстати, очень много обсуждалась именно в российской печати в свое время, в начале XX в. Кажется, впервые это возникло в письме императора Вильгельма своему двоюродному брату императору Николаю. Что же касается сравнения японцев с монголами, ей-богу не знаю, контактов у них абсолютно никаких нет. Единственный случай контактов, известный мне (нет, я знаю два случая), это когда монголы дважды пытались завоевать Японию в XIII в., и помешал этому божественный ветер, армия была практически небоеспособна, но налетел тайфун, который называется, кто знает как?
^ Реплика из зала: Камикадзе.
Штейнер: Камикадзе, браво, студент. Других контактов не было. Что же касается китайцев, то долгое время это были амбивалентные отношения. С одной стороны, уважаемые учителя, с другой стороны, всегда было стремление младшего брата вырваться из-под опеки старшего, что привело в конце XIX в. к резкой неприязни к Китаю вообще и вызвало Японо-китайскую войну 1895 г., оккупацию Маньчжурии, во время которой японцы часто вели себя просто по-зверски по отношению к китайцам, Нанкинская резня и другие случаи. Т.е. отношения весьма амбивалентны.
Как они относятся, например, к корейцам, которым они исторически очень многим обязаны, ибо через Корею шла первая инфильтрация китайского влияния? Современных корейцев они, мягко говоря, не уважают. Там есть колония корейцев, достигающая численностью примерно полумиллиона, и это самая большая неяпонская этническая группа. Так вот, эти корейцы, в основном, были ввезены перед войной в качестве рабочей силы, многие из них остались, сейчас уже третье поколение, если не четвертое. Многие из них не являются гражданами, являются людьми второго сорта.
Японцы очень активно охраняют свою национальную чистоту и идентичность. Хотя известны случаи, когда в индивидуальном порядке японским гражданином может стать человек западной культуры, мне известны такие случаи. Но, в принципе, исторически, по крайней мере, последние сто лет, особой братской любви к китайцам, корейцам, монголам в массовом порядке не наблюдалось, насколько мне известно.
^ Татьяна Медведева: Скажите, как меняется статистика самоубийств в Японии в связи с вестернизацией? И короткий вопрос: понравился ли вам фильм Сокурова «Солнце»?
Штейнер: Фильм «Солнце» я, к сожалению, не смотрел, он до Америки еще не добрался. Вообще, Сокуров мне нравится. Что же касается самоубийств, то, несмотря на всю вестернизацию, их по-прежнему много и в процентном отношении больше, чем в западных странах. Несмотря на эту вестернизацию (а она внешняя, помните, я говорил?) остается глубинное национальное отношение к жизни и смерти. Смерть там не так абсолютна. Во-первых, «весь я не умру» - говорит японец, когда кончает с жизнью. С другой стороны, даже если он сейчас верит, что весь растворится в небытии, для них категория стыда остается более существенной, чем для западных людей. Во многих случаях, когда западный человек утрется, передохнет и дальше пойдет, японец не может жить и уходит из жизни. Это очень большая проблема и для школьников, которые кончают с собой, и для практически всех возрастных категорий в Японии. Да, этого по-прежнему больше, чем на Западе.
^ Вопрос из зала: В продолжение начатой темы о соотношении китайского в японской культуре и проекции того, что получилось, на русскую почву. Насколько вообще можно говорить о восприятии какой-либо японской эстетики, искусства и т.д., когда во многом в комплексе восточное влияние не членилось на китайское, японское и т.д.? Например, восточные моменты, которые были восприняты в митьковской культуре, знаменитая книга «Дзэн и искусство ухода за мотоциклом» и т.д.? Китайское, японское, корейское, с примесями других восточных течений, воспринималось в комплексе. Было ли вообще японское влияние? Или это был элемент комплексного восточного влияния?
Штейнер: Очень полезно проводить дистинкцию, что было японского в этом восточном влиянии. Да, имела место некоторая невнятная нерасчлененка. В то же время иногда бывает сложно провести дистинкцию между китайским чань и японским дзэн. Разница есть, но уже на каком-то более высоком и тонком уровне. Поэтому все зависит от того, насколько глубоко люди этим интересовались и в это входили и какими источниками пользовались.
Большая часть источников была все-таки японского происхождения, поскольку с японского языка было больше английских переводов, поскольку дзэн больше себя проявил в японской, нежели китайской культуре, поскольку именно японская культура достигла самых больших высот, будь то в живописи, искусстве сада или поэзии, Китай в этом отношении был богаче, многограннее. Если дзэн стал основой японской традиции, то в Китае он, надо сказать, был лишь одной из многих школ и после IX в. не так сильно себя проявил. Поэтому Китай в определенном отношении богаче. Многие синологи с пренебрежением смотрят на японистов: ну, там у вас один дзэн, а вот у нас много всякого разного.
Кроме всего прочего был еще один существенный момент для восприятия и, я бы сказал, очарования Японии в советское время. Китай был «испорчен» Мао Цзедуном, всем этим коммунистическим духом: русский с китайцем – братья на век. Молодые люди, которые взыскивали восточные корни и мудрость, не хотели иметь такого брата. Они хотели дружить с японцами, которые были не затронуты всем этим, а якобы сохранили чистоту корней японского солнца. Поэтому Япония все-таки превалировала, мне кажется, в интересе к Востоку.
Чудновский: Очень короткий даже не вопрос, а замечание. Возвращаясь к дворянско-еврейскому вопросу, мне бы хотелось заступиться за дворянство, за японизацию против «японщины» и за возможность «чудопонимания». Дело в том, что есть «чудопонимание» между культурами, о котором и Гете говорил, это, действительно, так же, как между людьми. В конце концов, Мур не знал русского языка, когда придумывал «Вечерний звон», но почему-то назвал свое стихотворение русской мелодией. И она потом через какое-то время, действительно, стала национальной мелодией и что-то раскрыла нам в нас. Это по поводу японизации против Японии.
По поводу дворянского и еврейского очень маленькое, но очень, на мой взгляд, важное замечание. Традиция апофатического богословия вами вообще не была названа. А это важнейшая культурная традиция, на которой основывается, собственно, вся русская культура в значительной степени. Что видно в слове «ахинея», которая не принимает афинскую - ахинейскую - мудрость и преодолевает ее через некоторые практики и т.д. Вам как синергетику это должно быть хорошо известно. В общем, я заступился за некоторую русско-дворянскую и чудесную культуру.
Лейбин: Из того, что я хотел сказать в конце, у меня был вопрос, который адресован к ссылка скрыта процитированного здесь Г.С. Померанца, который, по собственному признанию, человек счастливый. В то время, когда уже научились понимать, как поется в песне, что «Лотос – это цветок, а не стиральный порошок», в то время он высказывал директивный, который мы, может, понимаем как наивный, манифест миссии интеллигентского «еврейско-дворянского» слоя. В частности, он у нас на лекции говорил о традиции понимания русской культуры как всемирно отзывчивой, по крайней мере, всегда имелась в виду внутренняя цель культурного слоя. У меня в качестве вопроса, который, видимо, так и останется - вопрос об оптимизме Григория Соломоновича и констатацией конца русской интеллигенции, которая была произведена на этой лекции.
Сегодня, мне кажется, была очень «правильная» лекция. Потому что самая общая, может, совсем не специальная тема, раскрылась не с исследовательской, а с личной позиции, поэтому здесь столько переходили на личности.
Штейнер: Что ж, мне было отрадно увидеть заинтересованную аудиторию, услышать очень толковые вопросы. Я задумаюсь над возражениями. И, мне кажется, мы провели время достаточно конструктивно. Всем спасибо.