Лекция по возвращении в восстановленную после пожарища «Билингву»
| Вид материала | Лекция |
- Положение о третьем Всероссийском детском творческом конкурсе, 55.3kb.
- -, 1488.63kb.
- М посещении дошкольного образовательного учреждения малыши обычно проявляют выраженную, 134.66kb.
- «Социальная стратификация и социальная мобильность», 46.19kb.
- Мирча элиаде миф о вечном возвращении перевод Е. Морозовой и Е. Мурашкинцевой оглавление, 1760.23kb.
- Лекция № Государственный банк России в IX-XX веках, 277.95kb.
- «Репродуктивное здоровье молодежи», 15.94kb.
- Лекция 2 (часть 2), 25.26kb.
- Лекция. Правописание не с разными частями речи, 59.35kb.
- Кассационное представление на постановление о возвращении дела прокурору, удовлетворено, 42.82kb.
Обсуждение
Лейбин: Я понял значение судьбы, благодаря которой у нас открытием сезона является лекция про Японию. Мне кажется, что это лекция совсем не про Японию, а о том, что является одним из важных нервов всех наших встреч здесь. А именно про это самое «мы», про позицию, грубо говоря, интеллигенции и того, что сейчас является преемником поколения интеллигентного сословия, которое, по выражению одного нашего друга, является одним из трех наших традиционных идеологических сословий.
Понятно, что то, что произошло с Россией, мы не можем здесь обсуждать от имени государства и церкви, а от имени интеллигенции можем хотя бы смоделировать. Тем более, что сам лектор говорил «мы». Японское заимствование, «японщина», показала стадии такого падения и, по мнению лектора, если я правильно понял, признаков того, что поставит конец этой самой идеологической традиции, этой инстанции в России. Если вы меня поддержите, я бы за оставшийся час с меньшим обсуждал эту тему. Если не появится каких-либо других реакций для обсуждения.
Я бы здесь сделал два замечания, которые возникают, может быть, из-за того, что я неправильно понял. Первое: тезис о том, что «японщина» - для «поколения дворников и сторожей» была ответом на тоталитаризм, мне кажется, противоречит той роли, которую дзэн сыграл в других странах. Везде сначала был естественный кризис этой страны, ее материально-идеологической части, а потом появилось такое заимствование, и в Японии оно было настоящим – и там появился дзэн, а на Западе и в России оно было ненастоящим – и там появился Сэлинджер как лучший образец. Кажется, и в этом случае это была реакция на готовый идеологический разлад, а не способ «борьбы интеллигенции с тоталитаризмом», пассивная реакция среды на то, что советская идеология перестала жить той жизнью, которой она жила до этого.
Второе соображение. Антитеза псевдодзэнской созерцательности и профессиональной рутины мне кажется либо неверной, либо несущественной в смысле обсуждения интеллигенции. Дело же в том, что происходит не в деятельности, а в идеальном плане, что в головах. Плохо не то, что они работали не инженерами на заводах, а дворниками, плохо то, что по функции идеологической инстанции почти не было произведено ничего такого, что бы могло быть распространено на всех остальных.
Евгений Штейнер (фото Н. Четвериковой)
Также я забыл сказать во введении о том, что у Евгения Штейнера только что вышла книжка («Без Фудзиямы: японские образы и воображения», М., «Наталис», 2006.
Штейнер: Прошу прощения, очень странно получилось, что у меня с собой оказались мои книжки. Я, вообще, человек не местный, приезжие мы, и живу сейчас в Подмосковье, в военном санатории «Архангельское». Оттуда я был вызван звонком из издательства, сообщившим, что пришли мои авторские экземпляры, каковые я и подобрал по дороге сюда. Так что это как экспромт за пазухой. Книга под названием «Без Фудзиямы», составленная на основе моих впечатлений о Японии, состоит из совершенно неакадемических эссе. Она, как мне сказали, буквально на этой неделе поступила из типографии, и я подумал, что было бы очень забавно представить эту книжку именно здесь, поскольку в этих стенах год назад мне было предложено сделать коллекцию из этих эссе. Вот, все возвращается на круги своя. Спасибо.
Теперь - два слова по поводу замечаний ведущего. Что касается первого, то, в общем, я со всем этим согласен, это, действительно, так: реакция на кризис и реакция пассивно-эскапистская. Что же касается второго, что, дескать, труд упорный им был тошен, думаю, что это именно так. Западная форма трудовой деятельности и этики труда основана на протестантской этике, которая сделала Запад – Западом: капитализм, упорно вкалывать и т.д.
Восточная же (или однобоко понятая «восточная») модель жизни предполагает спонтанное и моментальное овладение всем сразу: сотворить шедевр для художника, который рисует в дзэнской манере кистью, - это быстренько намалевать чего-нибудь, выплеснуть свою бессмертную душу и пойти дальше в астрал. Так вот, в астрал попадают не все, а быстренько намалевать абы как – это очень соблазнительно. И я думаю, что это был очень большой и сильный искус для многих одаренных людей, которые имели талант, прозрение, а тем, что называется métier, мастерством, пренебрегали. Я этот упрек предъявляю и самому себе. Я просто знаю очень многих людей, которые в попытках скорейшего самовыражения по дзэнской модели оказались профессионально несостоятельными.
^ Петр Иванов (ВШЭ): У меня вопрос, который вы, собственно, задали по окончании лекции. Насколько можно достоверно утверждать, что это влияние является именно японским, опосредованным через американскую, европейскую культуру, трансляцией этих самых дзэнских вещей, которые были, несомненно, в некотором роде искажены европейской и западной культурой?
Штейнер: Вы совершенно правы. Очень часто вся «японщина» приходила через Запад, особенно до недавнего времени. Да и недавно, просматривая в Интернете новинки китайско-японской литературы, я с изумлением видел, что очень многие основополагающие тексты переводятся не с оригиналов (хотя, казалось бы, должны быть специалисты), а с английских текстов, и далеко не всегда хороших и верных. Соответственно - да, образ искажен.
С другой стороны, что-то попадало и непосредственно из Японии. Но главное даже не это, а то, что искусственно выбиралось то, что отвечало каким-то смутным интенциям, полуосознанным наклонностям. Япония, вообще, разная, а выбиралось нечто такое, что соответствовало склонностям своей собственной бессмертной души, и это служило культурным оправданием пассивности и всего прочего, о чем я уже говорил.
^ Илья Гурьянов (психфак МГУ): Сегодняшняя тема, в основном, - это соотношение российской и японской культур. Обсуждая степень и варианты их соотношения, вы большей частью говорили о тех или иных заблуждениях, будь они опосредованными через западную культуру или через собственное восприятие. Но, по сути, здесь же есть некоторое расхождение между японской философией, которая во многом заимствована из Китая, переработана и т.д., и тем, что было воспринято философией как таковой после краха гегелевской системы и т.д. А заблуждения – это приоритет широких масс, которые воспринимали некоторую поверхностную структуру этого учения или учений. Какова глубинная структура влияния японской культуры на российские культуру, действительность, философию, ментальность, абстрагируясь от опосредованных через широкие массы ее течений и проявлений?
Штейнер: Ей-богу, я даже не знаю, что сказать. Прямое и непосредственное влияние на ментальность… В принципе, о каналах, путях и выборе источников этого влияния я и пытался говорить в течение часа. Можно ли сказать о каких-то прямых философских текстах или религиозной практике, которые повлияли непосредственно и прямо? Боюсь, что нет.
Дзэн, как я говорил, - это школа практики, когда нужно делать. Нужно следовать ритуалу, нужно сидеть, нужно думать, нужно дышать в соответствии с возрастом - здесь необходимо личное участие. Причем, это участие не однодневное, а очень долгое и трудное. Мне довелось провести некоторое время в дзэнском монастыре Дайтокудзи в Киото, я пытался делать сам все, что полагается. Это был любопытный опыт, но дзэн-буддиста из меня не получилось, собственно, я и не претендовал. Насколько к такого рода чистой информации имеют доступ широкие массы россиян - я не знаю, сильно сомневаюсь, что это так.
Что же касается философии, прозвучавшей несколько раз в вашем вопросе, я беру на себя смелость заявить, что философии в Японии не было, что мне чрезвычайно нравится. Никакого ни Гегеля, ни Хайдеггера, ни даже…
^ Лейбин: Ни даже, на худой конец, Фукуямы.
Штейнер: Совершенно верно. Это он так в Америке испортился и свои дурацкие теории в Америке напридумывал. Не было у них философии, у них была школа жизни. Они, собственно, отрицали индийскую философию, а китайские буддийско-философские школы там не прижились, они были, но никогда не являлись ведущими в культурной традиции.
^ Зиновий Вайман: Мне кажется, что влияние Японии на советский период, на советских людей было весьма кондициальным и спорным. Прослушав вас, буквально за три минуты я сделал свою модель. На самом деле, советская интеллигенция была дворянско-еврейской интеллигенцией, об этом свидетельствует и интонация вашего голоса.
<смех в зале>
Вайман: Подтверждением этому может служить и то, что российские дворяне не любили, не хотели и не могли работать. А у евреев традиция работы была в загоне, они любили, чтобы еврейские женщины работали, а мужчины с большим удовольствием уходили в астрал. Такая традиция и на просторах черты оседлости, и потом, когда евреи двинулись в Москву, очень даже превалировала
Штейнер: Тода раба, адон Вайман (на иврите; по-русски: «Большое спасибо, господин Вайман» – «Полит.ру»). Я, действительно, слушая вас, испытал нечто вроде сатори.
<смех в зале>
Штейнер: Теперь я знаю, почему я оказался заражен японской бациллой. Папа у меня еврей, а мама из дворян.
<смех в зале, аплодисменты>
Штейнер: Вот и все.
^ Анна Севартян: Мой вопрос, наверное, будет проще. У меня от лекции такое послевкусие, что, видимо, Запад обречен на «японщину». Просто обречен и все, потому что он не способен дойти до какой-то Японии-истины и не способен до этого дойти априори. Тем не менее, «японщина», на мой взгляд, стала активнее распространяться или сейчас появился какой-то новый штамм этой «японщины». Мне интересно, чтобы вы сказали, какие изменения происходят в связи с тем, что эта «японщина» становится более коммерческой или сильно коммерческой. Вы летите на самолете, рядом с вами две девушки, которые обсуждают, как они ездили туда на заработки, т.е. это становится весьма и весьма экономическим фактом. Как «японщина» меняется? Все равно она остается темой, которая приводит к тому, что образуется некая элитарная прослойка (по-разному можно понимать), или, наоборот, «японщина» становится более популярной и каким-то образом приближается? Спасибо большое.
Штейнер: Очень интересный вопрос, спасибо. Наоборот. Элитарная прослойка любителей Японии (это всегда было элитарно-эзотерическим занятием) размывается или уходит в какую-то глубь, японские ретриты и монастыри, вроде этого американского, тоже достаточно карикатурного. А в общем и целом есть тенденция к проникновению «японщины» в широкие массы населения, что мне крайне не нравится, поскольку во мне есть спесь первопроходца или ветерана «японщины». Я достаточно рано осознал, что японца из меня не получится, а получился профессор японского искусства. По крайней мере, я могу рефлексировать над этим.
Сейчас, безусловно, происходит японизация всей западной жизни. Это самое слово, “japonisation”, можно довольно часто встретить в западной прессе. Это и кухня, и секреты японского менеджмента (об этом надо будет сказать). И это, действительно, вошло в mainstream массовой культуры. Хорошо это или плохо? С одной стороны, наверное, хорошо, потому что в Японии есть какая-то эстетика, которой в нашей жизни часто не хватает. В Японии есть масса положительных сторон, и если что-то оттуда войдет в широкие слои, скажем, мальчиков и девочек и прочих потребителей, а не творцов культуры, я думаю, это явление положительное. При этом надо осознавать, что все при этом будет упрощаться, уплощаться и опошляться, – это, видимо, неизбежно. Потому что когда идея овладевает массами, вы знаете, что из этого получается.
Что же касается каких-то позитивных сторон Японии, не далее, как 3-4 дня назад, едучи в московском метро, я увидел напротив солидного дяденьку средних лет, который читал книжку, на обложке которой были иероглифы. Я всмотрелся: иероглифы были просто для красоты, а русскими литерами было дальше пропечатано «Секреты японского менеджмента». Думаю, что такой практически деловой подход к Японии нужно, в принципе, приветствовать. Хватит им сидеть в астрале и летать над Гималаями, пусть лучше наладят работу компаний, и я думаю, что это правильно.
Лейбин: Забуду потом. Правильно ли я схематизировал из ответа и лекции, что, на самом деле, есть две стадии «японщины». Первая стадия – более-менее частная реакция на, собственно, культурную катастрофу. А вторая стадия – стадия рыночной упаковки, которая, если говорить о буддизме, упаковывается в такие прекрасные вещи, как фильм «Матрица» или что-то в этом роде, а также во всякие тренинги, которые были доведены до чрезвычайно продажной эффективности.
Севартян: Микровопрос. Обратная сторона. Как вы оцениваете «весторщину» в Японии? Видимо, после Второй мировой войны. Думаю, это тоже интересно.
Штейнер: Безумно интересный микровопрос требует макроответа. Это своя особая тема. Да, американизация японской жизни там достигла совершенно неимоверных карикатурных размеров. Кстати, это очень важная сторона вопроса и для нас, просто абсолютно нет времени ее коснуться, разве что в двух словах. Около 40% современного японского языка – это слова, заимствованные из английского, очень часто сильно искаженные. Западная кухня, западная мода, все западное, но чаще всего в самом пошлом американском, «микки-маусовском» или диснейлендовском варианте.
Японцы, надо отдать им должное, никогда не играли с западными штуковинами всерьез. Им никогда не приходило в голову увлечься христианством, несмотря на многовековые попытки миссионеров, японцам это просто не нужно. Я специально изучал историю миссионерского движения в Японии, я около года состоял при университете, открытом отцами-иезуитами в Токио, и хорошо это знаю. Японцы на такие вещи не покупаются. Им нужны или практические, технологические штуковины, которые они адаптируют, улучшают и тем самым в конечном итоге превосходят своих западных коллег, или явления масскультуры.
Например, там есть очень большая молодежная субкультура района Харадзюку, где есть такие группы подростков, которые имперсонируют разных культурных героев Запада. Скажем, девочки под названием «гото Рори», что означает «готическая Лолита». Такие соблазнительные нимфетки в черных кружевах, викторианская мода, с потрясающим макияжем, когда они белят свои лица, когда они говорят томно, как в их представлении разговаривали британские барышни середины XIX в. И так они ходят по улицам и т.д. Есть и другие группировки, например, Гангоро - японки, в основном это девочки, подражающие американским черным рэпперам. Они мажут темным свои лица или устраивают искусственный загар, красят волосы в ярко-желтый цвет, носят штаны с мотней до колен, как эти самые рэпперы.
Всего этого очень много, но повторяю: японцы в этом отношении, я бы сказал, умнее западных людей. Они берут внешние приметы, и они знают, что для них это игра. Они не стесняются ходить в этих карнавальных костюмах по улицам, для них это возрастное явление. Но всерьез увлечься христианством, или философией Гегеля, или чем-то подобным им просто не приходит в голову – в этом принципиальная разница.
^ Лейбин: Должен уточнить, а эта мода на деконструктивизм-онанизм, на всякое игровое отношение к жизни сегодня в Японии как?
Штейнер: В архитектуре развит такой деконструктивный подход, когда они делают дома, которые похожи на игрушечные, и в этом есть большая перекличка с современной западной архитектурой. Я не знаю, что к этому добавить.
Чудновский: У меня, если позволите, два вопроса. Первый в продолжение предыдущего, но с некоторым уточнением. Не собственно влияние американской, вообще западной культуры на японскую, а изменилось ли как-то самоощущение японцев в связи с пониманием их на Западе? Т.е. западные клише, относящиеся к Японии, насколько стали применимы к самой Японии? Это достаточно большая тема, во всяком случае, если следовать Ковато, то он считает, что это достаточно серьезно, причем в самых разных областях.
Штейнер: Да, это имеет место быть. И в общем, как я сказал, эта американизация в «микки-маусовском» варианте очень широко проникла, стала просто современным стилем японской одежды, японского искусства. Прошлой осенью в Нью-Йорке в помещении Japan Society, «Японского общества», была выставка их главного постмодернистского художника Мураками, но не писателя Мураками, а Такаси Мураками, которая вся состояла из больших кукол, надувных, противно-розовых слоников и тому подобной фигни.
Вот это становится лицом современной Японии. Причем они уже забывают о том, что это когда-то пришло из Америки и воспринималось в качестве постмодернистской иронии или изврата. Японцы утеряли очень много из своего традиционного образа жизни, традиционного вещного и визуального окружения. Сейчас везде и всюду полно отвратительной пластиковой фигни, искусственных цветов и тому подобных проявлений и просто потрясающе чудовищной безвкусицы среднего класса.
Это, безусловно, влияние вестернизации в самом примитивном и пошлом стиле. И это современная жизнь большого японского города и среднего японца. Остается при этом некое ядро, которое чаще всего проявляется в особо отмеченных ритуальных моментах, когда они одеваются в национальные костюмы, едят национальную пищу и ведут себя сообразно заповеданным от века приемам, привычкам и условностям. Но это находит все более и более ограниченное применение. Да, пошлая вестернизация.
Я могу в этой связи, чтобы закончить и дать вам пищу для дальнейших размышлений, назвать несколько книжек одного из очень талантливых американских «японофилов». Alex Kerr «Потерянная Япония», “The lost Japan», или другая, «Dogs and demons”, где этот парень, который уже 30 лет живет в Японии и Японию обожает, клянет на чем свет современную американизацию. При этом он большой эстет и гомосексуалист. Я упомянул, что почему-то именно этой категории западных людей Япония нравится в наибольшей степени. Я ответил?
Чудновский: Прошу прощения, но я чуть-чуть опять продолжу эту тему, конкретизировав ее. По-моему, она достаточно интересна для всех. Я имею в виду, конечно, сочетание самурайских и дзэнских прелестей в понимании Запада, и насколько «японщина» или японизм влияет на самопонимание японцев. Как известно, славянофилы – достаточно серьезно западноориентированные люди, выросшие, в общем, из неких романтических представлений и понимания наций, достаточно серьезно повлияли на самопонимание русской нации. Насколько это западное понимание Японии, японского своеобразия влияет на самопонимание японцев? Особенно важный вопрос для меня, насколько это влияет на характер общения, не изменился ли слегка тип общения японцев, особенно среди молодого поколения, не нарушаются ли там старые табу на чрезмерное проявление «я» и так далее.
Штейнер: Вы, безусловно, правы. Тип самосознания молодого поколения меняется, табу нарушаются, традиционные ценности размываются, страна гибнет. Например, там уже не является категорическим императивом иметь одну работу и одну жену – это такой японский девиз. Там сейчас не считается зазорным уйти с работы и поступить в другое место, поменять карьеру, а также растет число разводов, чего еще поколения два назад совершенно не было. Т.е. массовое сознание, действительно, сильно меняется.
Большой вред, в частности, приносят компьютеры и word-процессоры, когда дети в школе учатся набирать текст, и у них большей частью отсутствуют тонкие моторные движения, которые необходимы, чтобы писать иероглифы. Их нужно знать и затвердить в движениях руки, если этого нет, человек не может полностью считаться грамотным. Исследования японских школьников, сделанные в 80-ые гг. и два года назад, показали, что общий уровень грамотности резко падает, что школьники, которые пользуются word-процессором, а он сам за них пишет, от руки уже не могут писать так, как писали люди предыдущего поколения.
Что-то еще я хотел сказать по этому поводу… Как они реагируют на интерес Запада? Они думают, что западные люди чокнулись по поводу Японии. Например, когда на Западе возник интерес к цветной гравюре - Хокусаю, Утамаро и др., т.е. к тому материалу, с которого я начал свое сообщение, многие образованные японцы страшно конфузились, потому что это никогда в Японии не считалось настоящим искусством. Это были однодневные листочки-афишки или афиша театра Кабуки, реклама того или иного актера, или это были каталоги девиц, или это были пособия для мастурбации, которые никогда ни в одном приличном доме, в общем, не появлялись. И японцы не могли понять, что и как. Тем не менее, спустя какое-то время они увидели, что европейцы этим восторгаются, и поняли, что в этом что-то есть. Стали скупать все это обратно, и начиная с 20-х гг. XX в. появилась тенденция собирать гравюры в Японии. Т.е. каким-то образом западный интерес в определенной степени стимулирует самих японцев или стимулировал к вторичному переосмыслению своих собственных культурных ценностей. И таких примеров я могу назвать еще несколько.
^ Михаил Поволяев: Мне кажется, что анализ многоуважаемого докладчика неполон. Если говорить о заимствованиях, то, помимо заимствования волерасслабляющего, бессильного порядка, не менее интенсивным и интересным было заимствование мужественного, волевого, самурайского, это всяческие восточные единоборства, и заимствования японского менеджмента - это, собственно, заимствование сублимаций самурайского духа. Это первое замечание.
Второе касается того, что у нас было в застойные годы, – «дегуманизированный тоталитарный хаос». Я думаю, что, может быть, американскому студенту это можно сказать, и он сразу без вопросов поймет. Поскольку значительная часть присутствующих обладает опытом жизни в обществе, которое охарактеризовано этими тремя понятиями, то каждый из них может потребовать дискуссии размером с эту лекцию. Это никак нельзя признать за очевидное. Спасибо.
Штейнер: Спасибо, мне понравились ваши замечания. По поводу последнего, «дегуманизированного тоталитарного хаоса», возможно, это чрезмерно сказано, а я люблю генерализацию, и, выступая на столь большую тему, я рисковал быть голословным, но я под этим подписываюсь и могу дискутировать, просто давайте это оставим. Да, мне есть, что сравнить. В том числе я провел несколько лет в Японии и также в других странах и, в общем, боюсь, что хаоса в рассмотренной мной системе было предостаточно. А дегуманизации (если мы только не говорим о подпольных посиделках на московских кухнях) в официальных структурах было более, чем достаточно.
Кстати говоря, вы навели меня на очень интересное соображение, о коем я не упомянул, но сейчас будет уместно об этом сказать. Еще одна причина интереса к Японии в России: советская ситуация требовала поиска каких-то альтернативных путей, при этом в значительной степени западный путь развития, западная индивидуалистическая, демократическая, капиталистическая модели пользовались здоровым или нездоровым, но недоверием. Ну, не было демократических традиций в этой культуре. Хорошо это или плохо, но то, что характеризуется на Западе вольным индивидуалистическим духом предпринимательства, грубо говоря, протестантская этика, здесь отсутствовало. И это роднит Россию с Японией, где тоже никогда не играли в демократические глупости, где структура была жесткой и отчасти весьма близкой к тоталитарной. И эти модели традиционно было схожи. Поэтому всегда был подспудный интерес, как жесткие японцы - а это в принципе мобилизационная модель общества и экономики, где у каждого было свое место, откуда практически невозможно было выскочить, - смогли добиться таких впечатляющих успехов. И, соответственно, это была более предпочтительная модель, чем Запад.
Что же касается практической и вирильной, маскулинной или самурайской ипостаси японской культуры, я признаю ее существование, но, насколько я могу заметить, влияние школ карате и тому подобных вещей было культурно намного менее значимым, чем всякие эстетизированные японские штуковины. Да, были люди, которые этим занимались. Какой они при этом накладывали отпечаток на тех, кто этим не занимался? Думаю, крайне незначительный.