Товстоногов
| Вид материала | Документы |
^ Рядом с Г. А. Товстоноговым О. И. Борисов. Сделан пробный грим Григория Мелехова.
БОРИСОВ. Я бы горбинку убрал, у меня и так нос — вооооо! ТОВСТОНОГОВ. Смущает, что вы сусальный какой-то, Олег.
БОРИСОВ. Я — сусальный? Это меня-то в сусальности обвинять? Тон наложили, горбинку на нос, накладку и все.
ТОВСТОНОГОВ. Может быть, дело в накладке?
БОРИСОВ. А что мне делать? Лысый я уже. Лысенький.
ТОВСТОНОГОВ. Может быть, потому что у других нет грима, отсюда такое впечатление?
БОРИСОВ. Завтра горбинку не буду делать.
ТОВСТОНОГОВ. Завтра не делайте, но потом — обязательно: горбинка как раз мне нравится.
557
¶
ШВАРЦ. Мелеховское что-то, казацкое сразу.ТОВСТОНОГОВ. Давайте начнем (Аксенову.) В военную эвакуацию введем рабочих с пулеметами.
АКСЕНОВ. Двух пулеметов будет достаточно?
ТОВСТОНОГОВ. Да, прорепетируйте с рабочими. (Толубееву.) Можно вас попросить спуститься в зал ко мне? Что сейчас не понятно? Почему оркестранты, когда их расстреливает полковник, продолжают играть «Интернационал»? Почему они не останавливаются, не бросают инструменты, если надо спасти свою жизнь? У меня к вам предложение. Давайте внесем в сцену расстрела один очень важный акцент. Полковник приказывает вам сыграть «Интернационал». Замешательство. Заподозрили что-то недоброе. Полковник повторяет приказ. И поняли — конец. Конец? Ладно, тогда умрем достойно. И вот тут, Андрей, вам нужно вставить фразу: «Давай, ребята!». И заиграли.
ТОЛУБЕЕВ. Может быть: «Давай, ребята», — и я сорвал буденовку? А потом ее поднимет Григорий?
ТОВСТОНОГОВ. Хорошо!
АКСЕНОВ. Нет, нельзя этого делать, Георгий Александрович! Солдаты не срывали с себя знаки различий. Иначе читается, что он предает свою армию!
ТОВСТОНОГОВ. Да, не надо срывать буденовку.
ТОЛУБЕЕВ. А как же она упадет? У меня в одной руке барабан, в другой — колотушка.
АКСЕНОВ. А это я беру на себя! Я подскажу, как сделать так, чтобы она упала.
ТОЛУБЕЕВ. Ах, так? Ну, хорошо!
ТОВСТОНОГОВ. Сейчас речь не о буденовке. Главное, создать переломный момент в сцене. Хотели спасти свою жизнь, но когда поняли, что расстрел неминуем, тогда решили: умрем, но отдадим свою жизнь подороже.
АКСЕНОВ. Нужно об этом не только Андрею сказать, но и всем музыкантам.
ТОВСТОНОГОВ. Да, конечно, но в первую очередь перелом должен играться через Андрея.
ТОЛУБЕЕВ. Я понял, Георгий Александрович, попробую.
^ Товстоногов дал время Юрию Ефимовичу для репетиции пробега с пулеметами, попросил помощника режиссера объявить о готовности к началу.
АКСЕНОВ. Дула не надо тащить по земле. Сделайте вид, что пулеметы тяжелые. МАРЛАТОВА. Они и так тяжелые, к сожалению.
^ Звукорежиссер Г. В. Изотов показал Товстоногову три варианта выстрелов. Первый вариант: ящик с патронами и резонатором. По патрону бьют молотком. Сцена в дыму.
БОРИСОВ. Вот это выстрел! И вони сколько!?
ИЗОТОВ. Тут опасность осечки.
БОРИСОВ. Не страшно! Осечка — еще раз молоточком!
^ Второй вариант: выстрел за кулисами из стартового пистолета у микрофона. «Оглушительно,
но фальшиво». Третий: запись выстрела. «Фальшиво, тупо, глухо». Товстоногов
останавливается на первом варианте: «Надежно, использован годами. Но в Ленсовета лучше.
Неужели нам не добиться достойного эффекта современными средствами?»
РОЗЕНЦВЕЙГ. А охранник — калмык-конвойник — Пальму? Разве он не должен помогать расстреливать?
ТОВСТОНОГОВ. Нет, охранник потрясен. Он выполнил приказ сотенного, привел сюда красноармейцев, и что же? Оказывается, привел на расстрел. Нет, он не заодно с полковником, он ошеломлен случившимся.
(Суфлеру.) Тамара Ивановна, Юра Демич нездоров. Я разрешил ему выйти только на диалог с Мелеховым. Будьте добры, прочтите за него текст в эпизоде «Эвакуация».
ТАМАРА ИВАНОВНА. Пожалуйста. Скажите, когда начинать.
ТОВСТОНОГОВ. Готовы, Оля? Пожалуйста, Тамара Ивановна. (Гаричеву.) «Превосходительство» — это генерал, полковник — «ваше благородие».
558
¶
ГАРИЧЕВ. А поймут ли это зрители? Может, обратиться «господин полковник»?
ТОВСТОНОГОВ. Обращайтесь к Рыжухину «господин есаул». И в программке напишем: есаул. (Музыкантам.) Внимание должно быть не на инструментах, а на есауле: чего он от вас хочет? «"Интернационал" играете?» — «Да». — «Играйте». У меня предложение. Фразу есаула: «Комиссаров развлекали, тварь тамбовская», — перенести подальше, перед самым расстрелом. Но никто не хочет играть, потому что все прекрасно понимают: заиграешь — смерть. Хорошо, что музыканты не выполняют приказание есаула, а Гаричев повторит команду. Только сделайте это, Толя, смелее, зычно! И вот когда музыканты поняли, что смерть наступит в любом случае, Андрей взмахнул колотушкой: «Давай, ребята». И заиграли.
АКСЕНОВ. Может быть, начать играть не сразу всем вместе? Тем более без капельдинера по жизни всем вместе сразу не вступить. Предположим, сначала заиграл трубач, потом постепенно подключились остальные.
ТОВСТОНОГОВ. Попробуем. Объясните музыкантам ваш вариант, для этого и работаем.
АКСЕНОВ (показав вариант). Ну, как?
ТОВСТОНОГОВ. Хорошо, но внесем еще один нюанс. Начнет один трубач. Начал... и прекратил. Потом все посмотрели на трубача и дружно заиграли. (Аксенову.) Толубеев — живой человек среди музыкантов. Сразу видно — артист. (Рыжухину.) Интервалы между выстрелами должны быть большими, чем сейчас. Еще больше паузы делайте! И не надо ходить по сцене. В статике есть сила. Дайте упасть, потом стреляйте снова. Я должен прожить каждую смерть. Один проход вам разрешаю, не больше! Вот, подойдите к трубачу, он потому дольше всех играет, что вы даете себе возможность насладиться выстрелом. И выстрелите в него в упор! Борис Сергеевич! Мы ищем подробности в сцене, останавливаемся на них, и это правильно! Но хотелось бы, чтобы расстрел был частностью вашей жизни. Главное — эвакуация. Расстрелял и двинулся дальше! И если бы не выстрел Мелехова, вернулся бы к своим делам, которые поважнее.
(Борисову.) Олег, почему вы не сказали: «Стой, смотри в глаза, гад»?
БОРИСОВ. Борис Сергеевич смотрел на меня.
ТОВСТОНОГОВ. Нет, он шел прочь своей дорогой. Если этого текста нет, то все смешивается в кашу. Одна история — расстрел, не отбивается другой — возмездием.
БОРИСОВ. Хорошо, давайте еще раз попробуем.
ТОВСТОНОГОВ (Рыжухину). Рассчитайте так, чтобы упасть на пушку, не делая лишних шагов назад.
РЫЖУХИН. Так, хорошо? (Падает, опираясь на орудие, одна рука вертикально застыла.)
ТОВСТОНОГОВ. Хорошо, Борис Сергеевич, фиксируем.
РЫЖУХИН. Почему на текст Мелехова я не пробую сопротивляться?
ТОВСТОНОГОВ. Он в белогвардейской форме, свой!
СТРЖЕЛЬЧИК. И оцепенел!
РЫЖУХИН. У Мелехова наган, но и у меня наган!
СТРЖЕЛЬЧИК. Почувствовал недоброе, а поднять наган нет сил. Шок!
РЫЖУХИН. Неправда, я должен попытаться защищаться.
СТРЖЕЛЬЧИК. Боря, как ты понять не можешь: у него наган, у тебя наган, а ничего сделать не можешь — это сильнее!
ТОВСТОНОГОВ. Повторять не будем. Давайте займемся перестановкой.
559
¶
^ Дом Мелехова. Кошевой (Ю. Демич) и Ильинична — мать Григория (М. Призван-Соколова). Эпизод «Воображаемое матерью возвращение Григория».Сказала Ильинична: «Гришенька, родненький мой, кровиночка моя», — и входит Григорий в свете наплыва. А то уходит прием. «Дождусь ли я тебя?» Обошел стол и обнял мать. Нет, давайте по-другому.
Нельзя ли, Олег, присесть у ног матери, положить ей голову на колени? Нам надо создать не ваш реальный приход, а представление матери о вашем возвращении? Помните, как она говаривала: «Ласковый ты был». Это случилось только в ее воображении. Ушла Марья Александровна {Призван-Соколовой.), и положили голову на табуретку. Хорошая, умиротворенная у вас позиция перед последней схваткой.
БОРИСОВ. А после текста Аксиньи: «Не дождалась, Ильинична», — хорошо бы, чтоб я так и остался на месте, а мать исчезла. И пойдет сцена с Кошевым.
^ Диалог Григория и Кошевого.
КУТИКОВ. Георгий Александрович, я думал: вы остановитесь на наплыве, а вы пошли дальше.
ТОВСТОНОГОВ. У вас сегодня все с самого начала кувырком идет. У меня нет возможности для воспоминаний. Мне надо до конца акта дойти. Почему мигалки работают с такими сбоями?
КУТИКОВ. Мигалки проверяли перед началом. Они работали.
ТОВСТОНОГОВ. «Работали». Не надо зря мигать.
КУТИКОВ. Не знаю, проверяли перед началом.
ТОВСТОНОГОВ (по ходу диалога Григория и Кошевого, Аксенову). Не покидает ощущение, что во время этой сцены на всех лемехах — вся семья Мелеховых. Единственно, что смущает, — они безучастны. Но почему-то хочется всех вытащить на площадку.
АКСЕНОВ. Может быть, это сделать, когда убили Аксинью?
ТОВСТОНОГОВ. Там и так много выразительных средств: и музыка и черное солнце... Там и сама драматургия сыграет. Дина Морисовна рассказывала про средненький спектакль «Тихий Дон», где после смерти Аксиньи весь зал заливался слезами. А вот здесь что придумать?..
АКСЕНОВ. А почему персонажи на лемехах должны быть бессловесны? Дайте им по реплике. (Привел примеры.)
ТОВСТОНОГОВ. Да, что-то наподобие бобслея в «Дачниках»? Возможно. Только в данном случае не надо запускать весь текст подряд, а диалог Кошевого и Григория прослоить репликами. И фактически в этой сцене Григорий остается один... Да, мне нравится вариант прослое-ния.
РОЗЕНЦВЕЙГ. Двойной драматизм.
ТОВСТОНОГОВ. И, знаете, на лемехах может стоять не только семья. И Котляров — Вадим Медведев, и Подтелков — Леня Неведомский... И очень хорошо ляжет последний текст Демича от автора: «А почему он думал, что ему все простят?» Очень важная сцена. Кульминация спектакля...
^ 12 мая 1977 года, четверг
ТОВСТОНОГОВ. Здравствуйте, коллеги! Повторили текст бобслея? Внимание! Давайте организуем ваше появление на двух лемехах. (Марлатовой.) Оля, двое рабочих готовы? Хорошо. Значит, на первом плане Григорий и Кошевой. (Изотову.) Музыка на бобслей, и поехали! (Борисову и Демичу.) При прослоении вашего диалога репликами хора степень активности у вас должна быть увеличена в десять раз.
560
¶
ДЕМИЧ. Немножко непонятно теперь, как себя вести? У Мелехова остановки в диалоге оправданы воспоминаниями, а я чего жду? Какая-то искусственность появилась в этом варианте. Чем мне жить в паузах?
ТОВСТОНОГОВ. Как бы догадываться, о чем он думает. Кстати, реплики хора очень удачно подобраны, чтобы это читалось. «Вот видишь, и здесь тебе не доверяли, и здесь».
БОРИСОВ. Причем Кошевой должен быть более активен, чем я.
ТОВСТОНОГОВ. Да, умничает. Видишь, нет тебе прощения, не жди!
ДЕМИЧ. Это и без хора могу сыграть.
ТОВСТОНОГОВ. Но с хором уже лучше! Раньше сцена была, во-первых, с каким-то бытовым оттенком, а это конец спектакля, уже проблема совести почти материализуется; во-вторых, вы играли ее одним куском, что невыгодно, а сейчас просчитываются разные ходы, вы можете сыграть глубже! Этот вариант дает возможность приподнять сцену, а в том варианте мы ее опустили.
ДЕМИЧ. Ну, я же не вижу со стороны, как читается новый вариант! Давайте пробовать!
ТОВСТОНОГОВ. Что вы сердитесь, Юра? Я же не в упрек говорю! Конечно, будем пробовать! Просто сейчас надо сговориться, над чем сейчас предстоит работать!
^ После повторения эпизода.
Давайте поищем финал сцены. (Хору.) Когда Демич от автора говорит: «Ну, почему он думал, что ему должны простить? Почему?» — хором повторите: «Почему?» Только хорошо бы одновременно. Вздох и «почему?»... Вот теперь лучше. Пошло усиление музыки. Демич уходит на лемех. Борисов остается на месте. Хор на лемехах разъезжается, и опускаются деревья. Олег, перейдите вперед в центральный столб.
Юра Изотов, дайте музыку размышлений. Наложите ее на конкретную музыку, от которой мы уже подустали. После реплики Григория «...поведут под наганом, а ведь и руки свяжут» — Вадим Медведев, скажите: «И он выбрал. Пошел в банду Фомина».
К этому моменту надо снова ввести конкретную фоновую музыку и, Олег, на тексте: «И вот однажды ночью...» — я бы хотел, чтобы вы перешли за деревья и оттуда позвали: «Ксюша...»
БОРИСОВ. Когда сделать переход?
ТОВСТОНОГОВ. На тексте Вадима Медведева.
АКСЕНОВ. Как бы Олегу шинель надеть...
БОРИСОВ. Да, надо! И котомку бы прихватить, и шапку рваную... Может быть, тогда я после последней фразы монолога исчезну? «Много дорог и ни одной нету путевой», — и исчез, быстро одеваюсь за кулисой и выползаю из-за Дона в лес?!
ТОВСТОНОГОВ. Давайте попробуем.
БОРИСОВ. Можно дать текст хора? Я рассчитаю пробег.
ТОВСТОНОГОВ. Можно! (Изотову.) После ухода Борисова наложите на конкретную музыку барабанный удар, на тексте Медведева смикшируйте звук. (Борисову.) Хорошо, Олег! И до деревьев проползите! А оттуда: «Ксюша». (Крючковой.) Вы будете в хоре на лемехе. Оттуда бросьтесь к нему. Узелок взяла с лемеха, — смотрите, как мы от лишнего бытовизма освобождаемся, — и тут же к нему. (Кутикову.) К реплике «на восходе солнца были уже возле леса» — дайте весь, какой есть, свет на деревья. Солнечное беззаботное утро должно быть. (Борисову и Крючковой.) Сыграйте, что вы только что слезли с коней. Отдышитесь. Может быть, создать опушку, несколько берез опустить? Оля Марлатова! Распорядитесь, чтобы опустили один ряд деревьев.
РОЗЕНЦВЕЙГ. Музыка здесь нужна?
561
¶
ТОВСТОНОГОВ. А как же? Самый светлый, прозрачный вариант мелодии! Перед убийством Аксиньи хочется создать атмосферу абсолютной беззаботности, полного счастья.^ С. Е. Розенцвейг и Г. В. Изотов затеяли спор, какой из вариантов лучше.
Ну, что вы там дискутируете? Дайте мне послушать музыку?
РОЗЕНЦВЕЙГ. А мы думали: вы заняты?!
ТОВСТОНОГОВ. Я занят тем, что жду вас. {Борисову.) Устройтесь на колени к Аксинье. (Ро-зенцвейгу.) Сводите музыку на нет, чтобы Аксинья могла спеть колыбельную. (Кутикову.) Должно быть еще светлее, Евсей Маркович.
КУТИКОВ {в регуляторную). Дайте еще больше света. Может быть, впервые за весь спектакль, сюда войдет весь свет, который мы приготовили.
КРЮЧКОВА. Долго еще петь?
ТОВСТОНОГОВ. Нет, хватит. {Борисову.) И очнулся. Знаете, как это бывает? От тишины. Оглянулся на хор. И как хорошо ложится: «Что ты? Никого же нету». А хор есть. Прием стал читаться. {Хору.) Устройтесь поглубже за деревья, братцы!.. Вот, теперь лес играет.
БОРИСОВ. «Эй, кто такие?» — Откуда будет голос?
ТОВСТОНОГОВ. Из хора. А вы отыграйте, будто из кулис. {Изотову.) Дайте конкретную музыку... {Крючковой.) Выстрел — вскинула руки, выгнула спину. После выстрела — тишина.
БОРИСОВ. И что мне делать? Расстегивать ее?
ТОВСТОНОГОВ. Да.
КРЮЧКОВА. Сейчас не надо!
БОРИСОВ. Нет, в принципе?
КРЮЧКОВА. Там рубашка должна быть?
ТОВСТОНОГОВ. Да, и все, что положено. {Борисову.) Олег. Знаете, что я попросил бы вас попробовать сделать? Чтобы усилить оценку смерти Аксиньи не могли бы вы сделать двойное падение? Не страдать от горя — это слабый ход, а вас самого подкосило. На самом деле. На наших глазах.
БОРИСОВ. Можно я попробую? Упал, сразу же поднимаюсь, снова падаю, поднимаюсь?
ТОВСТОНОГОВ. И нет сил. {Изотову.) И тут должен пойти реквием. На нем Олег Басилашвили прочтет текст.
РОЗЕНЦВЕЙГ. Реквиема пока нет.
ТОВСТОНОГОВ. Дайте что-нибудь. Я хочу понять схему. {Кутикову.) Во время текста Басилашвили убирается весь свет, и остается только черное солнце. Надо дать возможность уйти Крючковой. {Изотову.) Я просил дать какую-нибудь музыку! Она будет или нет? Ой, как долго, Юра!
ИЗОТОВ. Я не знаю, что вместо реквиема
ТОВСТОНОГОВ. Что-нибудь!.. «Это все, что осталось у него в жизни», — выбежит мальчик. Вы возьмете его на руки и поднимите. Здесь хора не надо. Здесь Мелехов и космос.
РОЗЕНЦВЕЙГ. Музыка нужна?
ТОВСТОНОГОВ. Нет. Столько было грохота, что хочется тишины. {Изотову.) Голос Шолохова готов? Как же так, Юра? Надо готовиться к репетиции.
ИЗОТОВ. Одну минуту.
ТОВСТОНОГОВ. Там есть фраза: «Пришел к родному дому». Ее нужно вымарать. Достаточно: «Это все, что у него осталось в жизни, что пока еще роднило его с землей...» Мир нам нужен! В мире он один, а не у родного дома.
ШВАРЦ. Жалко вымарывать. Абстракция "получается.
ТОВСТОНОГОВ. Мне именно абстракция и нравится. Именно она, а не конкретный дом.
ШВАРЦ. Но все равно, мальчика он мог только у дома встретить. А Мелехов и мир — так или иначе останется в зрительном образе! Хорошо, что видим одно — глобальное, а говорится о конкретном.
ТОВСТОНОГОВ. Юра! Пока не вырезайте текст! {Борисову.) Олег, знаете, какое обстоятельство пропустили? У Шолохова Мелехов разоружается. Помните это место у Шолохова?
БОРИСОВ. Кстати, да! Почему мы об этом забыли?
ТОВСТОНОГОВ. Где бы избавиться от оружия?
562
¶
БОРИСОВ. Перед встречей с сыном ...ТОВСТОНОГОВ. Пересчитайте патроны... Бросьте в оркестровую яму... Пошел вглубь, будто к дому. {Марлатовой.) Когда будет Мишатка? Завтра? Олег возьмет его на руки, поднимет, и пойдет текст Шолохова. Давайте повторим всю схему с общего «Почему?» Уберите деревья, выдвиньте лемеха, и пусть хор займет свои места.
^ После прогона финала репетиция закончилась.
13 МАЯ 1977 года, пятница
Появился половик цвета шинели. Им покрыты и лемеха. Задник — вспаханное небо —
соединился со вспаханной землей. Рядом с Г. А. Товстоноговым заведующий
художественно-постановочной частью В. П. Куварин.
ТОВСТОНОГОВ. Я хочу, чтобы в начале спектакля на сцене стояли три телеги. Надо задать механизм спектакля... К телегам я попросил бы поставить оглобли. И все это рабочие должны убрать во время увертюры.
КУВАРИН. Рабочие зашьются с оглоблями.
ТОВСТОНОГОВ. Что означает «зашьются»? Сделайте так, чтобы не «зашились». Для меня задать весь механизм спектакля изначально, — имеет принципиальное значение.
КУВАРИН. В чем состоит трудность с оглоблями? Насколько я понимаю, вас не устроит, если мы их положим рядом с телегами на планшет?
ТОВСТОНОГОВ. Вы угадали: мне нужно, чтобы оглобли стояли торчком!
КУВАРИН. Тогда их надо закреплять. Сами-то по себе они стоять не будут?! И будет смешно, если зритель войдет в зал, а какая-нибудь оглобля свалится. А ведь это очень даже может быть. Ведь нельзя же оставлять такой огромный предмет без креплений в свободном состоянии.
ТОВСТОНОГОВ. Ну, так придумайте крепления.
КОЧЕРГИН. Что за проблема, не понимаю? Вот здесь делается вот такая рама. Оглобля фиксируется. Всего и делов.
ТОВСТОНОГОВ {Марлатовой). Чтобы телеги ожили, надо на центральную бросить солому, на левую — мешки. Давайте начнем!
МАРЛАТОВА. С чего, Георгий Александрович?
ТОВСТОНОГОВ. Начнем с молитвы матери Мелехова. Какую-нибудь глиняную крынку попросите поставить на стол и такую же глиняную чашку.
{Призван-Соколовой.) Выйдите на сцену с полотенцем и перед молитвой бросьте его на стол.
(Демичу.) Давайте несколько изменим обстоятельства. Сейчас вы входите в избу медленно, а если дали увольнительную на час? Вбежал к Дуняше, а увидел старуху. И вот теперь должен состояться вынужденный разговор. Понимаете, Юра? Если раньше вы приходили на разговор специально, то сейчас шли не к старухе, а к Дуняше. Наскочили на старуху, и вот приходится с ней разговаривать. Вся сцена должна быть на одной ноге. Вбежал, и раздевайтесь быстро.
ДЕМИЧ. А нет секундочки, где мы взаимно обалдели? Не ожидали столкнуться друг с другом?! Взглянул — больно уж она напугана.
ТОВСТОНОГОВ {Призван-Соколовой). А у вас: только не вздумай протягивать мне руки! Всем своим взглядом демонстрирую — не желаю с тобой разговаривать!
{Демичу.) Все, что она говорит, воспринимайте с юмором.
{Призван-Соколовой.) Марья Александровна, не надо резонировать! Взяли хороший градус и держите его! Сына Петра убил и обнаглел! В дом приходит убитого им же!
ДЕМИЧ. А что если я сяду за стол и хлебну простокваши? Чего мне?
ТОВСТОНОГОВ {Призван-Соколовой). Посмотрите, он еще и простоквашу хлебает, сволочь! «Кто Петра убил? Скажешь, не ты?»
{Демичу) «Я». И снова простокваши хлебнул.
563
¶
(Призван-Соколовой.) «Дома жег, детей жег», — это не надо укрупнять, поднимать, иначе получается, что общественное для вас дороже личного. Тут как раз аргументы кончаются, махнула на него рукой!(Демичу.) А у вас все наоборот! Когда она орала про Петра, вы перешли на мир, а когда она стала успокаиваться и бросила про мирных стариков, тут уж извиняйте, тут уж я вам скажу!
(Призван-Соколовой.) «Душегуб ты», — хорошо бы не кричать, подложите: знать тебя не хочу. А когда Кошевой про то, что настоящий душегуб ваш сын Григорий, то «не бреши» неуверенно скажите. Он попадает вам в самое больное место. Вы-то действительно знаете, сколько душ загубил Григорий. Смотрите, какая у вас неуверенная позиция. Аргументы-то исчерпались. Он вас перекрыл.
(Демичу.) Весь текст о Евдокии скажите громко в портал. Надо, чтобы она вышла оттуда.
ДЕМИЧ. А нельзя ли, Георгий Александрович, мне слезу пустить, говоря о подаренном ею платочке? Этакий казацкий сентимент! Кошевой, понимаете, людей убивает, а платочек у сердца хранит.
ТОВСТОНОГОВ. Хорошо, Юра.