Артур Таболов. Водяра
| Вид материала | Документы |
- Екатерина Ткачева, 265.04kb.
- Артур Конан Дойл. Собака Баскервилей, 2272.32kb.
- Прощай, Артур – гроза Востока! Драма Предисловие, 529.53kb.
- Авалон Артур – Змеиная сила Перевод А. Ригина, 3086.89kb.
- Джером Клапка Джером. Трое на четырех колесах Артур Конан Дойл. Собака Баскервилей, 1265.76kb.
- Вконце XIX века Артур Уэйт писал, что все, что касается происхождения "Магии Арбателя",, 423.89kb.
- Артур Шопенгауэр. Размышления о государстве, политике и праве (фрагменты Сочинений), 509.28kb.
- Оганесян Артур Мартунович Новочерк 904-508-7668 18. 01. 61 Пушилов Алексей Юрьевич, 70.13kb.
- Де Гобино, Жозеф Артур, 4751.19kb.
- Артур Шопенгауэр. Афоризмы житейской мудрости, 2893.06kb.
III
Панкратову непросто далось вхождение в новую жизнь, которая незаметно,
но с неотвратимостью припозднившейся весны преображала все вокруг. Кварталы
старой Москвы прирастали помпезными новостройками, монстрами Газпрома и
банков, как бы выдавленных из-под земли чудовищной силой денег, неизвестно
откуда взявшихся и неизвестно кому принадлежащих, улицы стали тесными из-за
торговых центров, супермаркетов, игорных залов с негаснущей рекламой. Потоки
машин, из которых сверкающие иномарки почти полностью вытеснили привычные
"Волги" и "Жигули", придавали Москве вид заграницы, и лишь окраины с унылыми
многоэтажками возвращали Панкратова в ту Москву, к которой он привык,
которая останется, когда вдруг, как с наступлением осени, исчезнет
праздничная весенняя мишура.
Он много зарабатывал, но долго не мог к этому привыкнуть, было
постоянное ощущение, что все вот-вот кончится, и он вернется в прежние
времена с жизнью от получки до получки и с премиями в пол-оклада за успешно
выполненное задание. На его глазах образовывались огромные состояния, но на
его глазах они и рушились, а их владельцы оказывались в бегах, если успевали
увернуться от пули наемного убийцы. Поэтому он отказывался от участия в
многообещающих проектах, куда его стремились вовлечь люди, рассчитывающие на
его связи и знание дела.
Жена, отношения с которой возобновились после того, как Панкратов купил
ей и дочери отдельную квартиру, иногда возмущалась его безынициативностью.
Она видела роскошные загородные особняки деловых знакомых мужа, куда их
приглашали на приемы, их "мерседесы", одетых в дорогих бутиках жен. Она
видела, с каким уважением относятся к Панкратову эти успешные люди, и не
понимала, почему он довольствуется ролью консультанта, а не становится их
компаньоном. Возмущение, впрочем, было неявным, чаще имело форму добродушной
насмешки. Намаявшись в одиночестве, окончательно разочаровавшись в
непризнанном поэте, который так и не стал признанным, а окончательно
опустился и спился, Людмила ценила наладившиеся отношения с Панкратовым и
боялась перейти черту, которая приведет к разрыву. Она чувствовала, что эта
черта есть, что муж так и не простил ей предательства, и восстановление
семьи объясняется больше привязанностью Панкратова к дочери, чем
вспыхнувшими чувствами к ней.
Она была не вполне права. Да, он любил дочь, относился к ней с
удивлявшей его самого нежностью, но и к Людмиле сохранил незабытое юношеское
восхищение легкостью ее характера и той доверчивостью, с которой она
отдалась ему. Он постарался не повторить ошибки, которая привела к давнему,
глубоко уязвившему его разрыву. И хотя жили они по-прежнему в разных
квартирах, Панкратов не уклонялся от посещения выставок, модных спектаклей и
фильмов, концертов и литературный вечеров в ЦДЛ, без которых она не
представляла себе жизни. Нельзя сказать, чтобы он был от этих мероприятий в
восторге, но со временем поймал себя на том, что и скуки не испытывает, и
лишь на концертах классической музыки сидел с закрытыми глазами, думая о
делах.
Постепенно Панкратова начало оставлять ощущение зыбкости наступивших
перемен. Государственная структура словно бы обрастала панцирем частных
предприятий, как днище затонувшего корабля обрастает ракушками. Этот нарост
с каждый годом увеличивался в размерах, твердел и после дефолта 1998 года,
когда государство обнаружило полную свою несостоятельность, всем стало ясно,
что рынок проник уже во все поры жизни, стал самой жизнью. Государство и
рынок были обречены на немирное сосуществование, потому что рынок был
молодой, дикий, не признающий никаких разумных самоограничений, а
государство за семьдесят советских лет так привыкло к всевластию, что
органически не могло идти не на какие компромиссы с бизнесом. В этих
условиях должны были появиться люди, которые взяли бы на себя функции
посредников между государственными и частным структурами, помогали бы им
сосуществовать без кризисов.
В такой роли неожиданно для себя оказался Панкратов. Поняв это, он
словно бы нащупал под ногами твердую почву. Это сообщило ему сознание своей
не то чтобы значимости, но необходимости в новом устройстве России,
позволило избавиться от состояния подвешенности, в каком он долго себя
ощущал, и наконец-то ответить на лишавший его душевного равновесия вопрос:
"Чем я, собственно, занимаюсь?"
Он быстро понял, что психология рынка давно уже вытеснила из сознания
чиновников идеи служения государству. Они и раньше-то, если не считать
первых лет советской власти, были лишь способом сделать карьеру или
сохранить должность. Панкратов помнил рассказ матери о давнем случае в их
тишинской коммуналке. Тогда электроплитками пользоваться запрещалось,
готовили на примусах и керосинках. Но жильцы приспособились делать "жучки":
в патрон электрической лампочки встраивалась розетка, в нее включали плитку,
на ней можно было быстро перед работой вскипятить чайник или подогреть еду.
Кара за это была страшная, обрезали свет. Однажды домоуправ застал на месте
преступления жену профессора. Она стояла перед ним на коленях, молила о
прощении. Но он остался непоколебим. Он видел свой долг в том, чтобы
защищать интересы молодого советского государства от несознательных граждан.
Читая о подвижниках социалистического строительства, сгоравших на всесоюзных
стройках, Панкратов вспоминал этого управдома, он был примером того, как
молодая идеология выстраивает людей, превращает их в подлинных
государственников.
Те времена безвозвратно ушли, уже при Хрущеве государственная служба
превратилась просто в службу, в род занятий, дающих средства к
существованию. Исполнительская дисциплина поддерживалась лишь нежеланием
потерять работу или страхом испортить карьеру. Рынок покончил с последними
иллюзиями о служению государству, в сознании чиновников, как и в сознании
всех людей, утвердилось убеждение, что человек должен прежде все заботиться
о своих собственных интересах, а интересы государства - ну, это уж как
получится.
Из этого нехитрого заключения Панкратов вывел нехитрые практические
правила, которые тем не менее очень помогали ему в работе, особенно когда
нужно было подвигнуть к какому-то действию государственную структуру, чаще
всего милицию. Он ставил себя на место чиновника и задавался вопросом, какой
личный интерес может стимулировать его активность. Если такого интереса не
находилось, дело можно было даже не начинать. Но чаще всего находилось, если
хорошенько подумать.
Панкратов ответственно отнесся к заданию, которое ему дал Серенко. Это
было конкретное дело, дело серьезное, в компетенции службы безопасности. И
самое главное - дело срочное. Панкратов послал своего сотрудника в
Красногорск в типографию. Тот выяснил, что заказ на фальшивые этикетки
разместил какой-то человек кавказской национальности, не то грузин, не то
азербайджанец, заплатил наличными, сославшись на то, что реквизиты банка
переменились и новых еще нет, доплатил за срочность. Двести тысяч этикеток
не заказывают впрок, их заказывают под водку, которая уже изготовлена или
будет вот-вот изготовлена. Это давало шанс накрыть подпольное производство,
взять дельцов с поличными. Но нечего было и думать, чтобы провести
расследование собственными силами. Найти подпольный завод, провести операцию
по его захвату, подготовить доказательную базу для суда - это была работа не
на один день для сыщиков, следователей и оперативников. Выполнить ее было
под силу только специализированному милицейскому подразделению.
Раздумывая над тем, кого на это дело подписать, Панкратов вспомнил
знакомого майора из Северо-Западного УВД, которого уже с год как назначили
исполняющим обязанности начальника оперативно-розыскной части, но в
должности начальника все почему-то не утверждали, что очень напрягало
молодого честолюбивого милицейского чиновника. Панкратов заехал на Петровку
в Управление кадров и выяснил, что никаких особых причин тормозить служебное
продвижение майора нет, но нет и никаких причин его ускорять. Это было
удачно. Панкратов встретился с майором и рассказал ему о подпольном заводе,
подделывающем водку "Дорохово". Как он и ожидал, первая реакция и.о.
начальника была отрицательная. Почему этим делом должны заниматься мы? Нет
никаких сведений, что завод находится на территории Северо-Западного округа,
значит он не в нашей зоне ответственности. Оперчасть перегружена текущими
делами, лишних людей нет. Когда хотят отбояриться от работы, всегда
находятся аргументы.
- Ты говоришь, почему нельзя этого сделать. А я хочу услышать, как
можно, - заметил Панкратов. - Я бы на твоем месте не стал отпихиваться от
этой работы. Если, конечно, ты не хочешь оставаться вечным и.о.
Майор быстро соображал.
- Вы думаете... - начал он и замолчал, выжидающего глядя на
собеседника, грузно сидевшего в кресле с равнодушным и даже словно бы сонным
видом, который ему придавали темные мешки под глазами.
- Я ничего не обещаю, - отозвался Панкратов. - Но в Управлении кадров
считают, что тебе неплохо бы чем-нибудь себя проявить.
- Договорились, - решительно сказал майор. - Раскрутим. Я сам займусь
этим делом.
- Передай своим людям, что хозяин завода не останется в долгу, если вы
избавите его от конкурента. Он не просто конкурент, он портит репутацию
водки, поганит марку.
- Передам, - заверил майор. - Это их вдохновит. Умеете вы, Михаил
Юрьевич, ставить задачи.
Панкратов встал. Полдела было сделано. Остальное зависело не от него.