Николай Гаврилович Чернышевский. Что делать?

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   38   39   40   41   42   43   44   45   ...   86

XII




Теперь болезнь Лопухова, лучше сказать, чрезвычайная привязанность Веры

Павловны к мужу принудила Кирсанова быть более недели в коротких ежедневных

отношениях с Лопуховыми. Он понимал, что ступает на опасную для себя дорогу,

решаясь просиживать вечера с ними, чтобы отбивать у Веры Павловны дежурство;

ведь он был так рад и горд, что тогда, около трех лет назад, заметив в себе

признаки страсти, умел так твердо сделать все, что было нужно, для остановки

ее развития. Ведь ему было так хорошо от этого. Две-три недели его тянуло

тогда к Лопуховым, но и в это время было больше удовольствия от сознания

своей твердости в борьбе, чем боли от лишения, а через месяц боль вовсе

прошла, и осталось одно довольство своею честностью. Так спокойно, так мило

было у него на душе.

А теперь опасность была больше, чем тогда: в эти три года Вера

Павловна, конечно, много развилась нравственно; тогда она была наполовину

еще ребенок, теперь уже не то; чувство, ею внушаемое, уже не могло походить

на шутливую привязанность к девочке, которую любишь и над которой улыбаешься

в одно и то же время. И не только нравственно развилась она: если красота

женщины настоящая красота, то у нас на севере женщина долго хорошеет с

каждым годом. Да, три года жизни в эту пору развивают много хорошего и в

душе, и в глазах, и в чертах лица, и во всем человеке, если человек хорош и

жизнь хороша.

Опасность была большая, но только для него, Кирсанова: Вере Павловне

какая же опасность? Она любит мужа. Кирсанов не так пуст и глуп, чтобы

считать себя опасным соперником Лопухову. Не из фальшивой скромности он

думает это: все порядочные люди, которые знают его и Лопухова, ставят их

равно. А на стороне Лопухова то неизмеримое преимущество, что он уже

заслужил любовь, да, заслужил ее, что он уже вполне приобрел сердце. Выбор

сделан, она очень довольна и счастлива выбором, у ней не может явиться и

мысли искать лучшего: разве ей не хорошо? Об этом смешно и думать, это

опасение за нее и за Лопухова было бы нелепым тщеславием со стороны его,

Кирсанова.

Так неужели же из-за вздора, из-за того, что Кирсанову придется

потосковать месяц, много два, неужели из-за этого вздора давать женщине

расстраивать нервы, рисковать серьезною болезнию от сиденья по ночам у

кровати больного? Неужели для того, чтоб избежать неважного и недолгого

нарушения тишины собственной жизни, допускать серьезный вред другому, не

менее достойному человеку? Ведь это было бы нечестно. А нечестный поступок

гораздо неприятнее той, в сущности и не тяжелой, борьбы с собою, которую

придется ему выдержать, и в развязке которой - в гордом довольстве собою за

твердость, нет сомнения.

Так рассуждал Кирсанов, решаясь прогнать Веру Павловну с напрасного

дежурства.

Надобность в дежурстве прошла. Для соблюдения благовидности, чтобы не

делать крутого перерыва, возбуждающего внимание, Кирсанову нужно было еще

два-три раза навестить Лопуховых на-днях, потом через неделю, потом через

месяц, потом через полгода. Затем удаление будет достаточно объясняться

занятиями.


XIII




Все шло у Кирсанова хорошо, как он и думал. Привязанность

возобновилась, и сильнее прежнего; но борьба с нею не представляла никакого

серьезного мучения, была легка. Вот Кирсанов был уже второй раз у Лопуховых,

через неделю по окончании леченья Дмитрия Сергеича, вот он посидит часов до

9-ти: довольно, благовидность соблюдена; в следующий раз он будет у них

через две недели: удаление почти исполнилось. А теперь надобно посидеть еще

с час. А в эту неделю уж наполовину заглушено развитие страсти; через месяц

все пройдет. Он очень доволен. Он участвует в разговоре так непринужденно,

что сам радуется своим успехам, и от этого довольства непринужденность его

еще увеличивается.

Лопухов собирался завтра выйти в первый раз из дому, Вера Павловна была

от этого в особенно хорошем расположении духа, радовалась чуть ли не больше,

да и наверное больше, чем сам бывший больной. Разговор коснулся болезни,

смеялись над нею, восхваляли шутливым тоном супружескую самоотверженность

Веры Павловны, чуть-чуть не расстроившей своего здоровья тревогою из-за

того, чем не стоило тревожиться.

- Смейтесь, смейтесь, - говорила она, - но ведь я знаю, у вас самих не

было 6ы силы поступить иначе на моем месте.

- А какое влияние имеет на человека заботливость других, - сказал

Лопухов: - ведь он и сам отчасти подвергается обольщению, что ему нужна, бог

знает, какая осторожность, когда видит, что из-за него тревожатся. Ведь вот

я мог бы выходить из дому уже дня три, а все продолжал сидеть. Ныне поутру

хотел выйти, и еще отложил на день для большей безопасности.

- Да, тебе давно можно выходить, - подтвердил Кирсанов.

- Вот это я называю геройством, и правду сказать, страшно надоело оно:

сейчас бы так и убежал.

- Милый мой, ведь это ты для моего успокоения геройствовал. А убежим

сейчас же, в самом деле, если тебе так хочется поскорее кончить карантин. Я

скоро пойду на полчаса в мастерскую. Отправимтесь все вместе: это будет с

твоей стороны очень мило, что ты первый визит после болезни сделаешь нашей

компании. Она заметит это и будет очень рада такой внимательности.

- Хорошо, отправимся вместе, - сказал Лопухов с заметным удовольствием,

что подышит свежим воздухом ныне же.

- Вот хозяйка с тактом, - сказала Вера Павловна: - и не подумала, что у

вас, Александр Матвеич, может вовсе не быть желания идти с нами.

- Нет, это очень любопытно, я давно собирался. Ваша мысль счастлива.

Точно, мысль Веры Павловны была удачна. Девушки, действительно, были

очень довольны, что Лопухов сделал им первый визит после болезни. Кирсанов,

действительно, очень интересовался мастерскою: да и нельзя было не

интересоваться ею человеку с его образом мыслей. Если б особенная причина не

удерживала его, он с самого начала был бы одним из усердных преподавателей в

ней. Полчаса, может быть, час пролетело незаметно. Вера Павловна водила его

по разным комнатам, показывала все. Они возвращались из столовой в рабочие

комнаты, когда к Вере Павловне подошла девушка, которой не было в рабочих

комнатах. Девушка и Кирсанов взглянули друг на друга: - "Настенька!" -

"Саша!" - и обнялись.

- Сашенька, друг мой, как я рада, что встретила тебя! - девушка все

целовала его, и смеялась, и плакала. Опомнившись от радости, она сказала: -

нет, Вера Павловна, о делах уж не буду говорить теперь. Не могу расстаться с

ним. Пойдем, Сашенька, в мою комнату.

Кирсанов был не меньше ее рад. Но Вера Павловна заметила и много печали

в первом же взгляде его, как он узнал ее. Да это было и немудрено: у девушки

была чахотка в последней степени развития.

Крюкова поступила в мастерскую с год тому назад, уже очень больная.

Если б она оставалась в магазине, где была до той поры, она уж давно умерла

бы от швейной работы. Но в мастерской нашлась для нее возможность прожить

несколько подольше. Девушки совершенно освободили ее от шитья: можно было

найти довольно другого, не вредного занятия для нее; она заменила половину

дежурств по мелким надобностям швейной, участвовала в заведывании разными

кладовыми, принимала заказы, и никто не мог сказать, что Крюкова менее

других полезна в мастерской.

Лопуховы ушли, не дождавшись конца свидания Крюковой с Кирсановым.