Николай Гаврилович Чернышевский. Что делать?

Вид материала

Документы

Содержание ГЛАВА ТРЕТЬЯ Замужество и вторая любовь I

Подобный материал:

• Н. Г. Чернышевский Николай Гаврилович Чернышевский родился 12 (24) июля 1828 года, 47.6kb.
• Алюминий, 23.86kb.
• Н. Г. Чернышевского План реферат, 212.9kb.
• Реферат по философии Философия Н. Г. Чернышевского Общепризнанным лидером шестидесятников, 114.55kb.
• План реферата Введение. Жизнь и деятельность Н. Г. Чернышевского. Педагогические идеи, 262.52kb.
• Николай Гаврилович Чернышевский, 179.55kb.
• Уроку литературы. 10 кл. Тема: «Н. Г. Чернышевский. Роман «Что делать?», 37.64kb.
• Список обязательной литературы 10 класс, вторая половина XIX века, 23.09kb.
• Н. Г. Чернышевский первым в русской литературе создал образ революционера-практика,, 28.48kb.
• Леди Макбет Мценского уезда» Чернышевский Н. Г. «Что делать?» Толстой Л. Н. «Севастопольские, 24.73kb.

^

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Замужество и вторая любовь

I

Прошло три месяца после того, как Верочка вырвалась из подвала. Дела

Лопуховых шли хорошо. Он уже имел порядочные уроки, достал работу у

какого-то книгопродавца - перевод учебника географии. Вера Павловна также

имела два урока, хотя незавидных, но и не очень плохих. Вдвоем они получили

уже рублей 8О в месяц; на эти деньги нельзя жить иначе, как очень небогато,

но все-таки испытать им нужды не досталось, средства их понемногу

увеличивались, и они рассчитывали, что месяца еще через четыре или даже

скорее они могут уже обзавестись своим хозяйством (оно так и было потом).

Порядок их жизни устроился, конечно, не совсем в том виде, как

полушутя, полусерьезно устраивала его Вера Павловна в день своей

фантастической помолвки, но все-таки очень похоже на то. Старик и старуха, у

которых они поселились, много толковали между собою о том, как странно живут

молодые, - будто вовсе и не молодые, - даже не муж и жена, а так, точно не

знаю кто.

- Значит, как сам вижу и ты, Петровна, рассказываешь, на то похоже, как

бы сказать, она ему сестра была, али он ей брат.

- Нашел чему приравнять! Между братом да сестрой никакой церемонности

нет, а у них как? Он встанет, пальто наденет {59} и сидит, ждет, покуда

самовар принесешь. Сделает чай,кликнет ее, она тоже уж одета выходит. Какие

тут брат с сестрой? А ты так скажи: вот бывает тоже, что небогатые люди, по

бедности, живут два семейства в одной квартире, - вот этому можно

приравнять.

- И как это, Петровна, чтобы муж к жене войти не мог: значит, не одета,

нельзя. Это на что похоже?

- А ты то лучше скажи, как они вечером-то расходятся. Говорит: прощай,

миленький, спокойной ночи! Разойдутся, оба по своим комнатам сидят, книжки

читают, он тоже пишет. Ты слушай, что раз было. Легла она спать, лежит,

читает книжку; только слышу через перегородку-то, - на меня тоже что-то сна

не было, - слышу, встает. Только, что же ты думаешь? Слышу, перед зеркалом

стала, значит, волоса пригладить. Ну, вот как есть, точно к гостям выйти

собирается. Слышу, пошла. Ну, и я в коридор вышла, стала на стул, гляжу в

его-то комнату через стекло. Слышу, подошла. - "Можно войти, миленький?" А

он: "Сейчас, Верочка, минуточку погоди". - Лежал тоже. Платьишко натянул,

пальто: ну, думаю, галстук подвязывать станет: нет, галстука не подвязал,

оправился, говорит: "Теперь можно, Верочка". "Я, говорит, вот в этой книжке

не понимаю, ты растолкуй". Он сказал. "Ну, говорит, извини, миленький, что я

тебя побеспокоила". А он говорит: "Ничего, Верочка, я так лежал, ты не

помешала". Ну, она и ушла.

- Так и ушла?

- Так и ушла.

- И он ничего?

- И он ничего. Да ты не тому дивись, что ушла, а ты тому дивись:

оделась, пошла; он говорит: погоди; оделся, тогда говорит: войди. Ты про это

говори: какое это заведенье?

- А вот что, Петровна: это секта такая, значит; потому что есть всякие

секты.

- Оно похоже на то. Смотри, что верно твое слово.

Другой разговор.

- Данилыч, а ведь я ее спросила про ихнее заведенье. Вы, говорю, не

рассердитесь, что я вас спрошу: вы какой веры будете? - Обыкновенно какой,

русской, говорит. - А супружник ваш? - Тоже, говорит, русской. - А секты

никакой не изволите содержать? - Никакой, говорит: а вам почему так

вздумалось? - Да вот почему, сударыня, барыней ли, барышней ли, не знаю, как

вас назвать: вы с муженьком-то живете ли? - засмеялась; живем, говорит.

- Засмеялась?

- Засмеялась: живем, говорит. Так отчего же у вас заведенье такое, что

вы неодетая не видите его, точно вы с ним не живете? - Да это, говорит, для

того, что зачем же растрепанной показываться? а секты тут никакой нет. - Так

что же такое? говорю. - А для того, говорит, что так-то любви больше, и

размолвок нет.

- А это точно, Петровна, что на правду похоже. Значит, всегда в своем

виде.

- Да она еще какое слово сказала: ежели, говорит, я не хочу, чтобы

другие меня в безобразии видели, так мужа-то я больше люблю, значит, к

нему-то и вовсе не приходится не умывшись на глаза лезть.

- А и это на правду похоже, Петровна: отчего же на чужих-то жен

зарятся? Оттого, что их в наряде видят, а свою в безобразии. Так в писании

говорится, в притчах Соломоних {60}. Премудрейший царь был.

II

Хорошо шла жизнь Лопуховых. Вера Павловна была всегда весела. Но

однажды, - это было месяцев через пять после свадьбы, - Дмитрий Сергеич,

возвратившись с урока, нашел жену в каком-то особенном настроении духа: в ее

глазах сияла и гордость, и радость. Тут Дмитрий Сергеич припомнил, что уже

несколько дней можно было замечать в ней признаки приятной тревоги,

улыбающегося раздумья, нежной гордости.

- Друг мой, у тебя есть какое-то веселье: что же ты не поделишься со

мною?

- Кажется, есть, мой милый, но погоди еще немного: скажу тебе тогда,

когда это будет верно. Надобно подождать еще несколько дней. А это будет мне

большая радость. Да и ты будешь рад, я знаю; и Кирсанову, и Мерцаловым

понравится.

- Но что же такое?

- А ты забыл, мой миленький, наш уговор: не расспрашивать? Скажу, когда

будет верно.

Прошло еще с неделю.

- Мой миленький, стану рассказывать тебе свою радость. Только ты мне

посоветуй, ты ведь все это знаешь. Видишь, мне уж давно хотелось что-нибудь

делать. Я и придумала, что надо з завести швейную; ведь это хорошо?

- Ну, мой друг, у нас был уговор, чтоб я не целовал твоих рук, да ведь

то говорилось вообще, а на такой случай уговора не было. Давайте руку, Вера

Павловна.

- После, мой миленький, когда удастся сделать.

- Когда удастся сделать, тогда и не мне дашь целовать руку, тогда и

Кирсанов, и Алексей Петрович, и все поцелуют. А теперь пока я один. И

намерение стоит этого.

- Насилие? Я закричу.

- А кричи.

- Миленький мой, я застыжусь и не скажу ничего. Будто уж это такая

важность!

- А вот какая важность, мой друг: мы все говорим и ничего не делаем. А

ты позже нас всех стала думать об этом, и раньше всех решилась приняться за

дело.

Верочка припала головою к груди мужа, спряталась :

- Милый мой, ты захвалил меня.

Муж поцеловал ее голову:

- Умная головка.

- Миленький мой, перестань. Вот тебе и сказать нельзя; видишь, какой

ты.

- Перестану: говори, моя добрая.

- Не смей так называть.

- Ну, злая.

- Ах, какой ты! Все мешаешь. Ты слушай, сиди смирно. Ведь тут, мне

кажется, главное то, чтобы с самого начала, когда выбираешь немногих, делать

осмотрительно, чтобы это были в самом деле люди честные, хорошие, не

легкомысленные, не шаткие, настойчивые и вместе мягкие, чтобы от них не

выходило пустых ссор и чтобы они умели выбирать других, - так?

- Так, мой друг.

- Теперь я нашла трех таких девушек. Ах, сколько я искала! Ведь я, мой

миленький, уж месяца три заходила в магазины, знакомилась, - и нашла. Такие

славные девушки. Я с ними хорошо познакомилась.

- И надобно, чтоб они были хорошие мастерицы своего дела; ведь нужно,

чтобы дело шло собственным достоинством, ведь все должно быть основано на

торговом расчете.

- Ах, еще бы нет, это разумеется.

- Так что ж еще? О чем со мной советоваться?

- Да подробности, мой миленький.

- Рассказывай подробности; да, верно, ты сама все обдумала и сумеешь

приспособиться к обстоятельствам. Ты знаешь, тут важнее всего принцип, да

характер, да уменье. Подробности определяются сами собою, по особенным

условиям каждой обстановки.

- Знаю, но все-таки, когда ты скажешь, что это так, я буду больше

уверена.

Они толковали долго. Лопухов не нашел ничего поправить в плане жены; но

для нее самой план ее развился и прояснился оттого, что она рассказывала

его.

На другой день Лопухов отнес в контору "Полицейских ведомостей" {61}

объявление, что "Вера Павловна Лопухова принимает заказы на шитье дамских

платьев, белья" и т. д., "по сходным ценам" и проч.

В то же утро Вера Павловна отправилась к Жюли. - Нынешней моей фамилии

она не знает, - скажите, что "m-lle Розальская".

- Дитя мое, вы без вуаля, открыто, ко мне, и говорите свою фамилию

слуге, но это безумство, вы губите себя, мое дитя!

- Да ведь я же теперь замужем, и могу быть везде и делать, что хочу.

- Но ваш муж, - он узнает.

- Он через час будет здесь.

Начались расспросы о том, как она вышла замуж. Жюли была в восторге,

обнимала ее, целовала, плакала. Когда пароксизм прошел, Вера Павловна стала

говорить о цели своего визита.

- Вы знаете, старых друзей не вспоминают иначе, как тогда, когда имеют

в них надобность. У меня к вам большая просьба. Я завожу швейную мастерскую.

Давайте мне заказы и рекомендуйте меня вашим знакомым. Я сама хорошо шью, и

помощницы у меня хорошие, - да вы знаете одну из них.

Действительно, Жюли знала одну из них за отличную швею.

- Вот вам образцы моей работы. И это платье я делала сама себе: вы

видите, как хорошо сидит.

Жюли очень внимательно рассмотрела, как сидит платье, рассмотрела шитье

платка, рукавчиков и осталась довольна.

- Мое дитя, вы могли бы иметь хороший успех, у вас есть мастерство и

вкус. Но для этого надобно иметь пышный магазин на Невском.

- Да, я заведу современем; это будет моя цель. Теперь я принимаю заказы

на дому.

Кончили дело, начали опять толковать о замужестве Верочки.

- А этот СторешнИк, он две недели кутил ужасно; но потом помирился с

Аделью. Я очень рада за Адель: он добрый малый; только жаль, что Адель не

имеет характера.

Выехав на свою дорогу, Жюли пустилась болтать о похождениях Адели и

других: теперь m-lle Розальская уже дама, следовательно, Жюли не считала

нужным сдерживаться; сначала она говорила рассудительно, потом увлекалась,

увлекалась, и стала описывать кутежи с восторгом, и пошла, и пошла; Вера

Павловна сконфузилась, Жюли ничего не замечала; Вера Павловна оправилась и

слушала уже с тем тяжелым интересом, с каким рассматриваешь черты милого

лица, искаженные болезнью. Но вошел Лопухов. Жюли мгновенно обратилась в

солидную светскую даму, исполненную строжайшего такта. Однако и эту роль она

выдержала недолго. Начав поздравлять Лопухова с женою, такою красавицею, она

опять разгорячилась: "Нет, мы должны праздновать вашу свадьбу"; велела

подать завтрак на скорую руку, подать шампанское, Верочка была должна выпить

полстакана за свою свадьбу, полстакана за свою мастерскую, полстакана за

саму Жюли. У нее закружилась голова, подняли они с Жюли крик, шум, гам; Жюли

ущипнула Верочку, вскочила, побежала, Верочка за нею: беготня по комнатам,

прыганье по стульям; Лопухов сидел и смеялся. Кончилось тем, что Жюли

вздумала хвалиться силою: "Я вас подниму на воздух одною рукою". - "Не

поднимете". Принялись бороться, упали обе на диван, и уже не захотели

встать, а только продолжали кричать, хохотать, и обе заснули.

С давнего времени это был первый случай, когда Лопухов не знал, что ему

делать. Нудить жалко, испортишь все веселое свиданье неловким концом. Он

осторожно встал, пошел по комнате, не попадется ли книга. Книга попалась -

"Chronique de L'Oeil de Boeuf" {"Хроника овального окна" (франц.), - Ред.} -

вещь, перед которою "Фоблаз" вял {62}; он уселся на диван в другом конце

комнаты, стал читать и через четверть часа сам заснул от скуки.

Часа через два Полина разбудила Жюли: было время обедать. Сели одни,

без Сержа, который был на каком-то парадном обеде; Жюли и Верочка опять

покричали, опять посолидничали, при прощанье стали вовсе солидны, и Жюли

вздумала спросить, - прежде не случилось вздумать, - зачем Верочка заводит

мастерскую? ведь если она думает о деньгах, то гораздо легче ей сделаться

актрисою, даже певицею: у нее такой сильный голос; по этому случаю опять

уселись. Верочка стала рассказывать свои мысли, и Жюли опять пришла в

энтузиазм, и посыпались благословенья, перемешанные с тем, что она, Жюли

Ле-Теллье, погибшая женщина, - и слезы, но что она знает, что такое

"добродетель" - и опять слезы, и обниманья, и опять благословенья.

Дня через четыре Жюли приехала к Вере Павловне и дала довольно много

заказов от себя, дала адресы нескольких своих приятельниц, от которых также

можно получить заказы. Она привезла с собою Сержа, сказав, что без этого

нельзя: Лопухов был у меня, ты должен теперь сделать ему визит. Жюли держала

себя солидно и выдержала солидность без малейшего отступления, хотя

просидела у Лопуховых долго; он видела, что тут не стены, а жиденькие

перегородки, а она умела дорожить чужими именами. В азарт она не приходила,

а впадала больше буколическое настроение, с восторгом вникая во все

подробности бедноватого быта Лопуховых и находя, что именно так следует

жить, что иначе нельзя жить, что только в скромной обстановке возможно

истинное счастье, и даже объявила Сержу, что они с ним отправятся жить в

Швейцарию, поселятся в маленьком домике среди полей и гор, на берегу озера,

будут любить друг друга, удить рыбу, ухаживать за своим огородом; Серж

сказал, что он совершенно согласен, но посмотрит, что она будет говорить

часа через три-четыре.

Гром изящной кареты и топот удивительных лошадей Жюли произвели

потрясающее впечатление в населении 5-й линии между Средним и Малым

проспектами, где ничего подобного не было видано, по крайней мере, со времен

Петра великого, если не раньше. Много глаз смотрели, как дивный феномен

остановился у запертых ворот одноэтажного деревянного домика в 7 окон, как

из удивительной кареты явился новый, еще удивительнейший феномен,

великолепная дама с блестящим офицером, важное достоинство которого не

подлежало сомнению. Всеобщее огорчение было произведено тем, что через

минуту ворота отперлись и карета въехала на двор: любознательность лишилась

надежды видеть величественного офицера и еще величественнейшую даму вторично

при их отъезде. Когда Данилыч возвратился домой с торговли, у Петровны с ним

произошел разговор.

- Петрович, а видно жильцы-то наши из важных людей. Приезжали к ним

генерал с генеральшею. Генеральша так одета, что и рассказать нельзя, а на

генерале две звезды.

Каким образом Петровна видела звезды на Серже, который еще и не имел

их, да если б и имел, то, вероятно, не носил бы при поездках на службе Жюли,

это вещь изумительная; но что действительно она видела их, что не ошиблась и

не хвастала, это не она свидетельствует, это я за нее также ручаюсь: она

видела их. Это мы знаем, что на нем их не было; но у него был такой вид, что

с точки зрения Петровны нельзя было не увидать на нем двух звезд, - она и

увидела их; не шутя я вам говорю: увидела.

- И на лакее ливрея какая, Данилыч: сукно английское, по 5 рублей

аршин; он суровый такой, важный, но учтив, отвечает; давал и пробовать на

рукаве, отличное сукно. Видно, что денег-то куры не клюют. И сидели они у

наших, Данилыч, часа два, и наши с ними говорят просто, вот как я с тобою, и

не кланяются им, и смеются с ними; и наш-то сидит с генералом, оба

развалившись, в креслах-то, и курят, и наш курит при генерале, и развалился;

да чего? - папироска погасла, так он взял у генерала-то, да и закурил

свою-то. А уж с каким почтением генерал ручку поцеловал у нашей-то, и

рассказать нельзя. Как же теперь это дело рассудить, Данилыч?

- Все от бога, я так рассуждаю; значит, и знакомство али родство какое,

- от бога.

- Так, Данилыч, от бога, слова нет; а я и так думаю, что либо наш, либо

наша приходятся либо братом, либо сестрой либо генералу, либо генеральше. И

признаться, я больше на нее думаю, что она генералу сестра.

- Как же это будет по-твоему, Петровна? Не похоже что-то. Как бы так, у

них бы деньги были.

- А так, Данилыч, что мать не в браке родила, либо отец не в браке

родил. Потому лицо другое: подобия-то, точно, нет.

- Это может статься, Петровна, что не в браке. Бывает.

Петровна на четыре целые дня приобрела большую важность в своей

мелочной лавочке. Эта лавочка целые три дня отвлекала часть публики из той,

которая наискось. Петровна для интересов просвещения даже несколько

пренебрегла в эти дни своим штопаньем, утоляя жажду жаждущих знания.

Следствием всего этого было, что через неделю явился к дочери и зятю

Павел Константиныч.

Марья Алексевна собирала сведения о жизни дочери и разбойника, - не то

чтобы постоянно и заботливо, а так, вообще, тоже больше из чисто научного

инстинкта любознательности. Одной из мелких ее кумушек, жившей на

Васильевском, было поручено справляться о Вере Павловне, когда случится идти

мимо, и кумушка доставляла ей сведения, иногда раз в месяц, иногда и чаще,

как случится. Лопуховы живут между собою в ладу. Дебоша никакого нет. Одно

только: молодых людей много бывает, да все мужнины приятели, и скромные.

Живут небогато; но видно, что деньги есть. Не то что продавать, а покупают.

Сшила себе два шелковых платья. Купили два дивана, стол к дивану, полдюжины

кресел, по случаю; заплатили 40 руб., а мебель хорошая, рублей сто надо

дать. Сказывали хозяевам, чтоб искали новых жильцов: мы, говорит, через

месяц на свою квартиру съедем, а вами, значит хозяевами-то, очень благодарны

за расположение; ну, и хозяева: и мы, говорят, вами тоже.

Марья Алексевна утешалась этими слухами. Женщина очень грубая и очень

дурная, она мучила дочь, готова была и убить, и погубить ее для своей

выгоды, и проклинала ее, потерпев через нее расстройство своего плана

обогатиться - это так; но следует ли из этого, что она не имела к дочери

никакой любви? Нисколько не следует. Когда дело было кончено, когда дочь

безвозвратно вырвалась из ее рук, что ж было делать? Что с возу упало, то

пропало. А все-таки дочь; и теперь, когда уже не представлялось никакого

случая, чтобы какой-нибудь вред Веры Павловны мог служить для выгоды Марье

Алексевне, мать искренно желала дочери добра. И опять не то, чтобы желала,

уж бог знает как, но это все равно: по крайней мере она все-таки не бог

знает с какою внимательностью шпионила за нею. Меры для слежения за дочерью

были приняты только так, между прочим, потому что, согласитесь, нельзя же не

следить; ну, и желанье добра было тоже между прочим, потому что,

согласитесь, все-таки дочь. Почему же и не помириться? Тем больше, что

разбойник-зять, изо всего видно, человек основательный, может быть, и

пригодится современем. Таким образом, Марья Алексевна шла понемногу к мысли

возобновить сношения с дочерью. Понадобилось бы еще с полгода, пожалуй, с

год, чтобы доплестись до этого: не было нужды торопиться, время терпит. Но

известие о генерале с генеральшею разом двинуло историю вперед на всю

остававшуюся половину пути. Разбойник действительно оказывался шельмецом.

Отставной студентишка без чина, с двумя грошами денег, вошел в дружбу с

молодым, стало быть, уж очень важным, богатым генералом и подружил свою жену

с его женою: такой человек далеко пойдет. Или это Вера подружилась с

генеральшею и мужа подружила с генералом? все равно, значит Вера далеко

пойдет.

Итак, немедленно по получении сведения о визите отправлен был отец

объявить дочери, что мать простила ее и зовет к себе. Вера Павловна и муж

отправились с Павлом Константинычем и просидели начало вечера. Свидание было

холодно и натянуто. Говорили больше всего о Феде, потому что это предмет не

щекотливый. Он ходил в гимназию; уговорили Марью Алексевну отдать его в

пансион гимназии, - Дмитрий Сергеич будет там навещать его, а по праздникам

Вера Павловна будет брать его к себе. Кое-как дотянули время до чаю, потом

спешили расстаться: Лопуховы сказали, что у них нынче будут гости.

Полгода Вера Павловна дышала чистым воздухом, грудь ее уже совершенно

отвыкла от тяжелой атмосферы хитрых слов, из которых каждое произносится по

корыстному расчету, от слушания мошеннических мыслей, низких планов, и

страшное впечатление произвел на нее ее подвал. Грязь, пошлость, цинизм

всякого рода, - все это бросалось теперь в глаза ей с резкостью новизны.

"Как у меня доставало силы жить в таких гадких стеснениях? Как я могла

дышать в этом подвале? И не только жила, даже осталась здорова. Это

удивительно, непостижимо. Как я могла тут вырасти с любовью к добру?

Непонятно, невероятно", думала Вера Павловна, возвращаясь домой, и

чувствовала себя отдыхающей после удушья.

Когда они приехали домой, к ним через несколько времени собрались

гости, которых они ждали, - обыкновенные тогдашние гости: Алексей Петрович с

Натальей Андреевной, Кирсанов, - и вечер прошел, как обыкновенно проходил с

ними. Как вдвойне отрадна показалась Вере Павловне ее новая жизнь с чистыми

мыслями, в обществе чистых людей"! По обыкновению, шел и веселый разговор со

множеством воспоминаний, шел и серьезный разговор обо всем на свете: от

тогдашних исторических дел (междоусобная война в Канзасе {63}, предвестница

нынешней великой войны Севера с Югом {64}, предвестница еще более великих

событий не в одной Америке, занимала этот маленький кружок: теперь о

политике толкуют все, тогда интересовались ею очень немногие; в числе

немногих - Лопухов, Кирсанов, их приятели) до тогдашнего спора о химических

основаниях земледелия по теории Либиха {65}, и о законах исторического

прогресса, без которых не обходился тогда ни один разговор в подобных

кружках {66}, и о великой важности различения реальных желаний {67}, которые

ищут и находят себе удовлетворение, от фантастических, которым не находится,

да которым и не нужно найти себе удовлетворение, как фальшивой жажде во

время горячки, которым, как ей, одно удовлетворение: излечение организма,

болезненным состоянием которого они порождаются через искажение реальных

желаний, и о важности этого коренного различения, выставленной тогда

антропологическою философиею, и обо всем, тому подобном и не подобном, но

родственном. Дамы по временам и вслушивались в эти учености, говорившиеся

так просто, будто и не учености, и вмешивались в них своими вопросами, а

больше - больше, разумеется, не слушали, даже обрызгали водою Лопухова и

Алексея Петровича, когда они уже очень восхитились великою важностью

минерального удобрения; но Алексей Петрович и Лопухов толковали о своих

ученостях непоколебимо. Кирсанов плохо помогал им, был больше, даже вовсе на

стороне дам, и они втроем играли, пели, хохотали до глубокой ночи, когда,

уставши, развели, наконец, и непоколебимых ревнителей серьезного разговора.