Нортроп Фрай «Закат Европы»

Вид материала

Документы

Содержание Комментарий дегуманизация искусства I. стадность (фрагмент) V. статистическая справка

Подобный материал:

• Гуманитарный факультет (филологи) Факультет журналистики история зарубежной литературы, 119.01kb.
• Тематический план курса «Всеобщая история (история мировых цивилизаций)», 49.42kb.
• «Закат Европы», 540.43kb.
• Концепция кризиса культуры Шпенглер «Закат Европы» культура в кризисе, по­скольку исчерпаны, 414.72kb.
• А. В. Котов закат рыночной цивилизации, 3006.88kb.
• Учреждение Российской академии наук Институт Европы ран великобритания перед всеобщими, 1781.02kb.
• Волонтеры вечности макс фрай, 6774.93kb.
• Страны Западной Европы», диск «География 7 класс», атласы, контурные карты Ход урок, 103.69kb.
• Е. В. Дрожжина Промышленная политика европейских стран, 3397.8kb.
• Совет европы европейский кодекс социального обеспечения, 530.95kb.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

"Исида[28] тысячеименная, Исида о десяти тысячах имен!" - взывали

египтяне к своей богине. Всякая реальность в определенном смысле такова. Ее

компоненты, ее черты - неисчислимы. Не слишком ли смело пытаться обозначить

предмет, пусть даже самый простой, лишь некоторыми из многих имен? Было бы

счастливой случайностью, если бы признаки, выделенные нами среди многих

других, и в самом деле оказались решающими. Вероятность этого особенно мала,

когда речь идет о зарождающейся реальности, которая только начинает свой

путь.

К тому же весьма возможно, что моя попытка описать основные признаки

нового искусства сплошь ошибочная. Я завершаю свое эссе, и во мне вновь

пробуждается интерес к вопросу и надежда на то, что за первым опытом

последуют другие, более глубокие.

Но я усугубил бы ошибку, если бы стремился исправить ее, преувеличив

один какой-то частный момент в общей картине. Художники обычно впадают в эту

ошибку; рассуждая о своем искусстве, они не отходят в сторону, дабы обрести

широкий взгляд на вещи. И все же несомненно: самая близкая к истине формула

- та, которая в своем наиболее цельном и завершенном виде справедлива для

многих частных случаев и, как ткацкий станок, одним движением соединяет

тысячу нитей.

Не гнев и не энтузиазм руководили мной, а исключительно только радость

понимания. Я стремился понять смысл новых художественных тенденций, что,

конечно, предполагает априорно доброжелательное расположение духа. Впрочем,

возможно ли иначе подходить к теме, не рискуя выхолостить ее?

Могут сказать: новое искусство до сих пор не создало ничего такого, что

стоило бы труда понимания; что же, я весьма близок к тому, чтобы так думать.

Из новых произведений я стремился извлечь их интенцию как самое существенное

в них, и меня не заботила ее реализация. Кто знает, что может вырасти из

этого нарождающегося стиля! Чудесно уже то, за что теперь так рьяно взялись,

- творить из ничего. Надеюсь, что позднее будут претендовать на меньшее и

достигнут большего.

Но каковы бы ни были крайности новой позиции, она, на мой взгляд,

свидетельствует о несомненном - о невозможности возврата к прошлому. Все

возражения в адрес творчества новых художников могут быть основательны, и,

однако, этого недостаточно для осуждения нового искусства. К возражениям

следовало бы присовокупить еще кое-что: указать искусству другую дорогу, на

которой оно не стало бы искусством дегуманизирующим, но и не повторяло бы

вконец заезженных путей.

Легко кричать, что искусство возможно только в рамках традиции. Но эта

гладкая фраза ничего не дает художнику, который с кистью или пером в руке

ждет конкретного вдохновляющего импульса.
^

КОММЕНТАРИЙ

ДЕГУМАНИЗАЦИЯ ИСКУССТВА

(La deshumanisacion del arte). - О. С., 3, р. 353-419. Впервые

публиковалась в 1925 году на страницах "Эль Соль". Одна из самых известных

работ Ортега; неоднократно издавалась в странах Европы и Америки. (На

русском языке впервые опубликованы фрагменты книги в сборнике "Современная

книга по эстетике. Антология". М., Изд-во иностр. лит., 1957, с. 447-456.)

К зарубежному читателю эта работа пришла почти одновременно с

"Восстанием масс" и воспринималась в основном в общем идейном контексте

последнего произведения. Предсказание Ортеги о необратимости процесса

развития нового искусства в соответствии с "логикой" дегуманизации, а также

идея о том, что такое искусство становится "катализатором" социальной

дифференциации, вызвали либо резко критические, либо по меньшей мере

сдержанные отклики на эту работу, которую следует воспринимать как целое. За

идеологическим пафосом критики снижалось значение тех реальных проблем,

которые занимали (и ныне продолжают занимать) внимание специалистов.


[1] "Пусть донна Берта или сэр Мартино,

Раз кто-то щедр, а кто-то любит красть,

О них не судят с богом заедино:

Тот может встать, а этот может пасть".

(Данте Алигьери. Божественная комедия. Рай, XIII. Пер. М. Лозинского.

Донна Берта и сэр Мартино здесь означают первых встречных ).


[2]"Эрнани" - пьеса Виктора Гюго, премьера которой в феврале 1830 г., в

самый канун революции, послужила сигналом для "битвы романтиков с

классиками", завершившейся победой романтизма.


[3] По преимуществу (франц.).


[4] Псалтырь, 31, 9.


[5] Русский эквивалент-"про Ивана да Марью", то есть история,

описывающая бытовые реалии повседневного существования.


[6] "...И если слезы моей хочешь добиться,

Должен ты сам горевать неподдельно!" (Гораций. Искусство поэзии. Пер.

Дмитриева).


[7] В статье, цитировавшейся в комментарии к эссе "Musicalia",

французский литературовед Жак Ривьер писал: "Искусство (если само это слово

еще способно сохраняться) превращается, таким образом, целиком в не

человеческую деятельность (выделено нами. - О. Ж.),-если угодно, в функцию,

в надчувствование, в вид творческой астрономии" (Riviera J. Op. cit., p.

166).


[8] Этот парадокс проясняет категория "соотнесенность" (вещей): она

указывает на большую или меньшую степень обладания общими свойствами, на

обоюдность относящихся сторон вещей и т. д. (см.: Аристотель. Категории, гл.

6, 7. - Соч., т. 2. 1978).


[9] "...Совсем, как Орбанеха, живописец из Убеды, который на вопрос о

том, что он пишет, отвечал: "а что выйдет". Раз нарисовал он петуха - и так

плохо и непохоже, что под ним было необходимо написать готическими буквами

"се - петух" (см.: "Дон Кихот". Т. 2, гл. 3. Пер. под ред. В. А. Кржевского

и А. А. Смирнова).


[10] "Ультраизм"-первое авангардистское течение в Испании. Один из его

лидеров, Хорхе Луис Борхес, провозгласил следующий основополагающий принцип

ультраистской поэтики: "...сведение лирики к ее первоначальному элементу -

метафоре... Ультраистское стихотворение состоит из серии метафор, каждая из

которых содержит неведомое дотоле видение какого-нибудь фрагмента жизни".


[11] К кому; от кого (латин.).


[12] Дадаизм - модернистское направление в литературе и искусстве

Западной Европы (главным образом Франции и Германии), утверждавшее алогизм

как основу творческого процесса, провозглашавшее полную самостоятельность

слова.


[13] С лихвой (латин.).


[14] "Где окрик, там нет истинной науки" (итал.).


[15] "Не плакать, не возмущаться, но понимать" (латин.).


[16] "Всякое мастерство леденит" (франц.).


[17] Одно вместо другого (латин.).


[18] Растро -мадридская скотобойня; так же называется толкучка в

больших городах Испании; Пуэрта дель Соль - центральная площадь в Мадриде.


[19] Поэтическую вещь (латин.).


[20] Одна из ведущих тем драматургии Пиранделло - "лицо и маска",

действительность и иллюзия. Все выворачивается наизнанку: внешний мир,

предметная реальность объявляется фикцией, а ее субъективный образ

приобретает статус единственной объективной достоверности, онтологизируется.

Пьеса "Шесть персонажей в поисках автора", о которой упоминает Ортега,

написана в 1921 г., за четыре года до появления "Дегуманизации искусства",

и, по собственному признанию Ортеги, ощутимо повлияла на его

философско-зстетические позиции.


[21] Альтамира - группа пещер в Испании (провинция Сантандер), где

сохранились росписи эпохи верхнего палеолита.


[22] "Следует бежать плоти" (латин.). Манихейство - религиозное учение,

возникшее на Ближнем Востоке в 3 в. н. э. и представлявшее собой синтез

халдейско-вавилонских, персидских и христианских мифов и ритуалов. Порфирий

предпочитал чистое умозрение; на манихейцев оказала воздействие его

практическая философия. Манихейцы рассматривали мировую историю в контексте

борьбы материи (тьмы, зла) и духа (света, добра). Преодоление добром зла в

душе человека они видели на пути индивидуальной аскетики: воздержания от

животной пищи и нечистой речи, от собственности и работы, от брака и половых

связей. Августина в подобной аскезе не устраивало то, что она осуществляется

не в соответствии с вечными правилами божественной науки "спасения", а по

произволу или пониманию самого человека.


[23] Стихотворение "La Venus Belga" ("Бельгийская Венера"; сборник

"Amoenitates Belgicae").


[24] Ненависть к своим занятиям (латин.).


[25] Вагнер мыслит скорее в духе Л. Фейербаха, чем А. Шопенгауэра (см.:

Вагнер Р. Искусство и революция. Избранное. М., Искусство, 1978).

Романтическая настроенность философии музыки А. Шопенгауэра весьма

абстрактна.


[26] Имеется в виду так называемый Йенский кружок (В.-Г. Ваккенродер,

Ф. Новалис, Л. Тик), идейными вдохновителями которого были Август Вильгельм

(1767-1845) и Фридрих (1772-1829) Шлегели.


[27] По преимуществу (франц.).


[28] Исида (Изида) - в древнеегипетской мифологии богиня неба, земли и

подземного мира; жена Осириса.

Хосе Ортега-и-Гассет «Восстание масс»


Перевод А. М. Гелескула, 1991 г.

OCR: Сергей Петров, 26.07.99

Origin: ru/~scbooks/


^ I. СТАДНОСТЬ (ФРАГМЕНТ)


Толпа - понятие количественное и визуальное: множество. Переведем

его, не искажая, на язык социологии. И получим "массу". Общество всегда было

подвижным единством меньшинства и массы. Меньшинство - совокупность лиц,

выделенных особо; масса - не выделенных ничем. Речь, следовательно, идет не

только и не столько о "рабочей массе". Масса - это средний человек. Таким

образом, чисто количественное определение - "многие" - переходит в

качественное. Это совместное качество, ничейное и отчуждаемое, это человек в

той мере, в какой он не отличается от остальных и повторяет общий тип. Какой

смысл в этом переводе количества в качество? Простейший - так понятнее

происхождение массы. До банальности очевидно, что стихийный рост ее

предполагает совпадение целей, мыслей, образа жизни. Но не так ли обстоит

дело и с любым сообществом, каким бы избранным оно себя ни полагало? В

общем, да. Но есть существенная разница.

В сообществах, чуждых массовости, совместная цель, идея или идеал

служат единственной связью, что само по себе исключает многочисленность. Для

создания меньшинства, какого угодно, сначала надо, чтобы каждый по причинам

особым, более или менее личным, отпал от толпы. Его совпадение с теми, кто

образует меньшинство, - это позднейший, вторичный результат особости каждого

и, таким образом, это во многом совпадение несовпадений. Порой печать

отъединенности бросается в глаза: именующие себя "нонконформистами"

англичане - союз согласных лишь в несогласии с обществом. Но сама установка

- объединение как можно меньшего числа для отъединения от как можно большего

- входит составной частью в структуру каждого меньшинства. Говоря об

избранной публике на концерте изысканного музыканта, Малларме тонко заметил,

что этот узкий круг своим присутствием демонстрировал отсутствие толпы.

В сущности, чтобы ощутить массу как психологическую реальность, не

требуется людских скопищ. По одному-единственпому человеку можно определить,

масса это или нет. Масса - всякий и каждый, кто ни в добре, ни в зле не

мерит себя особой мерой, а ощущает таким же, "как и все", и не только не

удручен, но доволен собственной неотличимостью. Представим себе, что самый

обычный человек, пытаясь мерить себя особой мерой - задаваясь вопросом, есть

ли у него какое-то дарование, умение, достоинство, - убеждается, что нет

никакого. Этот человек почувствует себя заурядностью, бездарностью,

серостью. Но не массой.

Обычно, говоря об "избранном меньшинстве", передергивают смысл этого

выражения, притворно забывая, что избранные - не те, кто кичливо ставит себя

выше, но те, кто требует от себя больше, даже если требование к себе

непосильно. И, конечно, радикальнее всего делить человечество на два класса:

на тех, кто требует от себя многого и сам на себя взваливает тяготы и

обязательства, и на тех, кто не требует ничего и для кого жить - это плыть

по течению, оставаясь таким, какой ни на есть, и не силясь перерасти себя.

Это напоминает мне две ветви ортодоксального буддизма: более трудную и

требовательную махаяну - "большую колесницу", или "большой путь", - и более

будничную и блеклую хинаяну - "малую колесницу", "малый путь"[1]. Главное и

решающее - какой колеснице мы вверим нашу жизнь.

Таким образом, деление общества на массы и избранные меньшинства -

типологическое и не совпадает ни с делением на социальные классы, ни с их

иерархией. Разумеется, высшему классу, когда он становится высшим и пока

действительно им остается, легче выдвинуть человека "большой колесницы", чем

низшему. Но в действительности внутри любого класса есть собственные массы и

меньшинства. Нам еще предстоит убедиться, что плебейство и гнет массы даже в

кругах традиционно элитарных - характерное свойство нашего времени. Так

интеллектуальная жизнь, казалось бы взыскательная к мысли, становится

триумфальной дорогой псевдоинтеллигентов, не мыслящих, немыслимых и ни в

каком виде неприемлемых. Ничем не лучше останки "аристократии", как мужские,

так и женские. И, напротив, в рабочей среде, которая прежде считалась

эталоном "массы", не редкость сегодня встретить души высочайшего закала.

Масса - это посредственность, и, поверь она в свою одаренность, имел бы

место не социальный сдвиг, а всего-навсего самообман. Особенность нашего

времени в том, что заурядные души, не обманываясь насчет собственной

заурядности, безбоязненно утверждают свое право на нее и навязывают ее всем

и всюду. Как говорят американцы, отличаться - неприлично. Масса сминает все

непохожее, недюжинное, личностное и лучшее. Кто не такой, как все, кто

думает не так, как все, рискует стать отверженным. И ясно, что "все" - это

еще не все. Мир обычно был неоднородным единством массы и независимых

меньшинств. Сегодня весь мир становится массой.

Такова жестокая реальность наших дней, и такой я вижу ее, не закрывая

глаз на жестокость.


^ V. СТАТИСТИЧЕСКАЯ СПРАВКА


В этой работе я хотел бы угадать недуг нашего времени, нашей

сегодняшней жизни. И первые результаты можно обобщить так: современная жизнь

грандиозна, избыточна и превосходит любую исторически известную. Но именно

потому, что напор ее так велик, она вышла из берегов и смыла все завещанные

нам устои, нормы и идеалы. В ней больше жизни, чем в любой другой, и по той

же причине больше нерешенного. Она уже не может придерживаться

прошлого[*Научимся, однако, извлекать из прошлого если не позитивный, то

хотя бы негативный опыт. Прошлое не надоумит, что делать, но подскажет, чего

избегать]. Ей надо самой творить свою собственную судьбу.

Но диагноз пора дополнить. Жизнь - это прежде всего наша возможная

жизнь, то, чем мы способны стать, и как выбор возможного - наше решение, то,

чем мы действительно становимся. Обстоятельства и решения - главные

слагающие жизни. Обстоятельства, то есть возможности, нам заданы и навязаны.

Мы называем их миром. Жизнь не выбирает себе мира, жить - это очутиться в

мире окончательном и неразменном, сейчас и здесь. Наш мир - это предрешенная

сторона жизни. Но предрешенная не механически. Мы не пущены в мир, как пуля

из ружья, по неукоснительной траектории. Неизбежность, с которой сталкивает

нас этот мир - а мир всегда этот, сейчас и здесь, - состоит в обратном.

Вместо единственной траектории нам задается множество, и мы соответственно

обречены... выбирать себя. Немыслимая предпосылка! Жить - это вечно быть

осужденным на свободу, вечно решать, чем ты станешь в этом мире. И решать

без устали и без передышки. Даже отдаваясь безнадежно на волю случая, мы

принимаем решение - не решать. Неправда, что в жизни "решают

обстоятельства". Напротив, обстоятельства - это дилемма вечно новая, которую

надо решать. И решает ее наш собственный склад.

Все это применимо и к общественной жизни. У нее, во-первых, есть тоже

горизонт возможного и, во-вторых, решение в выборе совместного жизненного

пути. Решение зависит от характера общества, его склада, или, что одно и то

же, от преобладающего типа людей. Сегодня преобладает масса и решает она. И

происходит нечто иное, чем в эпоху демократии и всеобщего голосования. При

всеобщем голосовании массы не решали, а присоединялись к решению того или

другого меньшинства. Последние предлагали свои "программы" - отличный

термин. Эти программы - по сути, программы совместной жизни - приглашали

массу одобрить проект решения.

Сейчас картина иная. Всюду, где торжество массы растет, - например, в

Средиземноморье - при взгляде на общественную жизнь поражает то, что

политически там перебиваются со дня на день. Это более чем странно. У власти

- представители масс. Они настолько всесильны, что свели на нет саму

возможность оппозиции. Это бесспорные хозяева страны, и нелегко найти в

истории пример подобного всевластия. И тем не менее государство,

правительство живут сегодняшним днем. Они не распахнуты будущему, не

представляют его ясно и открыто, не кладут начало чему-то новому, уже

различимому в перспективе. Словом, они живут без жизненной программы. Не

знают, куда идут, потому что не идут никуда, не выбирая и не прокладывая

дорог. Когда такое правительство ищет самооправданий, то не поминает всуе

день завтрашний, а, напротив, упирает на сегодняшний и говорит с завидной

прямотой: "Мы - чрезвычайная власть, рожденная чрезвычайными

обстоятельствами". То есть злобой дня, а не дальней перспективой. Недаром и

само правление сводится к тому, чтобы постоянно выпутываться, не решая

проблем, а всеми способами увиливая от них и тем самым рискуя сделать их

неразрешимыми. Таким всегда было прямое правление массы - всемогущим и

призрачным. Масса - это те, кто плывет по течению и лишен ориентиров.

Поэтому массовый человек не созидает, даже если возможности и силы его

огромны.

И как раз этот человеческий склад сегодня решает. Право же, стоит в нем

разобраться.

Ключ к разгадке - в том вопросе, что прозвучал уже в начале моей

работы: откуда возникли все эти толпы, захлестнувшие сегодня историческое

пространство?

Не так давно известный экономист Вернер Зомбарт указал на один простой

факт, который должен бы впечатлить каждого, кто озабочен современностью.

Факт сам по себе достаточный, чтобы открыть нам глаза на сегодняшнюю Европу,

по меньшей мере обратить их в нужную сторону. Дело в следующем: за все

двенадцать веков своей истории, с шестого по девятнадцатый, европейское

население ни разу не превысило ста восьмидесяти миллионов. А за время с 1800

по 1914 год - за столетие с небольшим - достигло четырехсот шестидесяти.

Контраст, полагаю, не оставляет сомнений в плодовитости прошлого века. Три

поколения подряд человеческая масса росла как на дрожжах и, хлынув, затопила

тесный отрезок истории. Достаточно, повторяю, одного этого факта, чтобы

объяснить триумф масс и все, что он сулит. С другой стороны, это еще одно, и

притом самое ощутимое, слагаемое того роста жизненной силы, о котором я

упоминал.

Эта статистика, кстати, умеряет наше беспочвенное восхищение ростом

молодых стран, особенно Соединенных Штатов. Кажется сверхъестественным, что

население США за столетие достигло ста миллионов, а ведь куда

сверхъестественней европейская плодовитость. Лишнее доказательство, что

американизация Европы иллюзорна. Даже самая, казалось бы, отличительная

черта Америки - ускоренный темп ее заселения - не самобытна. Европа в

прошлом веке заселялась куда быстрее. Америку создали европейские излишки.