Из истории французской киномысли: Немое кино 1911-1933 гг

Вид материалаИнтервью

Содержание


Andre delon.
Robert desnos
Подобный материал:
1   ...   14   15   16   17   18   19   20   21   ...   28


предательством. Мы смотрим в нем гораздо более на актеров, нежели на ПрОllЗведение, во всяком случае, "менно они маКСIIмально воздействуют на нас. В KIIHO актер - ЛIIШЬ живой знак». Особенно ярко концепция кино как тотального 11 сверхдействующего искусства была выражена в статье Арто «Кино 11 колдовство», где, раЗВIIвая "де" Эпштейна 11 теорию фотогеНIIII, проклаМllровалась мысль о сущностной трансформаЦIIИ, которую претерпевает предмет и человек, переходи на экран. Но Арто "дет в CBOIIX размышлеНIIЯХ гораздо дальше: он указывает, что превращения предметов устанавливают контакт зрителя со скрытой стороной БЫТIIЯ, освобождающейся от «репрезентативного» характера 11 выходящей на непосредственность мысли, тайную деятельность сознания. Предмет в кино, таким образом, оказывается предметом мысли, выразителем глубин сознания.


В 30-е годы в результате ряда разочароваНIIЙ отношение Арто к кино стаНОВIIТСЯ более скеПТllческим. Он уже определяет кинематограф как Mllp «обрубленных предметов» 11 «неполноты». «КIIнематографllчеСКIIЙ MllP,- пишетАрто,- это МIIP мертвый, иллюзорный 11 обрубленный», он схватывает ЛIIШЬ«ЭПllдерму» явлений 11 в СIIлy своей механической фllКСllрованносm ПРОТIIВОСТОИТповтору как главному средству магического действия, влияния на чувства. «Мир KIIHO,- заключает TeopeTIIK,- мир замкнутый, вне связей с действительностью». Он ополчается на слово в KIIHO, которое, по его мнению, призванозафllКСllровать смысл в фllльме, изгнать IIЗ него амбllвалентность, случайность, непредсказуемость и тем самым выявляет ограниченность данного "скусства.


Арто Пllшет даже особую статью «СтрадаНIIЯ дубляжа», где подвергает уничтожающей КРИТIIке праКТIIКУ говорящего KIIHO.

летаргии», открыть ему глаза на трагичность и безысходность жизни в буржуазном обществе.


Единственный фильм по сценарию Арто (<<Раковина и священник») поставлен Дюлак. В феврале 1928 года на премьере в «Студии урсулинок» сюрреалllСТЫпо просьбе Арто организоваЛII обструкцию фllльма. Арто гневно оБВIIНIIЛ Дюлакв грубом IIскажеНИII авторского замысла, в неправомерной трактовке сюжета какнекоего СНОВllдеНIIЯ. Этот факт вынудил целый ряд историков кино не СЧIIтатьфllЛЬМ Дюлак выражеНllем IIдей Арто. Однако Ален Вирмо, наПРllмер, IIЗУЧIIВШИЙпереписку Арто 11 Дюлак, указывает на OTCYTCTBlle каких бы то ни было расхождеНIIЙ между режиссером 11 сценарllСТОМ в процессе съемок. Некоторые IIСТОРИКII считают, что скандал был вызван ЛIIЧНОЙ обllДОЙ Арто, не допущенного до окончательного монтажа.


Нllже публикуется «Предисловие к «Раковине 11 свящеННIIКУ», где IIзложены оснОвные эстетические ПрllНЦИПЫ Арто в обласm КIIнематографа. Здесь намечен альтернатlIВНЫЙ «третий» путь кинематографа, за который ратовал Арто. ЭТО KIIHO деЙСТВIIЯ, часто КОМllческого 11 абсурдного, ПРОТIIвоположное эстеТIIЗМУ некоторых ФllЛЬМОВ «авангарда». Данная работа наПllсана в перllОД наllбольшего увлечения Арто кинематографом, рад" которого он даже был готов отказаться от своего любllМОГО деТllща - театра. В ответах на «Анкету о KIIHO» Арто указывал, что фllJiьм, в ОТЛIIЧllе от спектакля, представляется ему целостным ПрОllЗве­дением "скусства, тотально воздеЙСТВУЮЩIIМ на ЗРllтеля. «Театр же является


предательством. Мы смотрим в нем гораздо более на актеров, нежели на ПрОllЗведение, во всяком случае, "менно они маКСIIмально воздействуют на нас. В KIIHO актер - ЛIIШЬ живой знак». Особенно ярко концепция кино как тотального 11 сверхдействующего искусства была выражена в статье Арто «Кино 11 колдовство», где, раЗВIIвая "де" Эпштейна 11 теорию фотогеНIIII, проклаМllровалась мысль о сущностной трансформаЦIIИ, которую претерпевает предмет и человек, переходи на экран. Но Арто "дет в CBOIIX размышлеНIIЯХ гораздо дальше: он указывает, что превращения предметов устанавливают контакт зрителя со скрытой стороной БЫТIIЯ, освобождающейся от «репрезентативного» характера 11 выходящей на непосредственность мысли, тайную деятельность сознания. Предмет в кино, таким образом, оказывается предметом мысли, выразителем глубин сознания.


В 30-е годы в результате ряда разочароваНIIЙ отношение Арто к кино стаНОВIIТСЯ более скеПТllческим. Он уже определяет кинематограф как Mllp «обрубленных предметов» 11 «неполноты». «КIIнематографllчеСКIIЙ MllP,- пишетАрто,- это МIIP мертвый, иллюзорный 11 обрубленный», он схватывает ЛIIШЬ«ЭПllдерму» явлений 11 в СIIлy своей механической фllКСllрованносm ПРОТIIВОСТОИТповтору как главному средству магического действия, влияния на чувства. «Мир KIIHO,- заключает TeopeTIIK,- мир замкнутый, вне связей с действительностью». Он ополчается на слово в KIIHO, которое, по его мнению, призванозафllКСllровать смысл в фllльме, изгнать IIЗ него амбllвалентность, случайность, непредсказуемость и тем самым выявляет ограниченность данного "скусства.


Арто Пllшет даже особую статью «СтрадаНIIЯ дубляжа», где подвергает уничтожающей КРИТIIке праКТIIКУ говорящего KIIHO.


Отныне он IIспытывает интерес по преимуществу лишь к комической, лишь к своеобразному КIIНОЮМОРУ, воплощенному для него в братьях Маркс, творчество которых он тонко анаЛIIзировал в своей KHllre «Театр 11 его ДВОЙНIIК».


При всем своем субъективизме мысли Арто стали яркой страницей в истории кинотеории. Франции, в них нашла воплощение интереснейшая «киноутопия., которую так и не довелось реализовать ее автору.

Кино и реальность. Предисловие

Кино и реальность. Предисловие к «Раковине и священнику».


В настоящее время перед кино открываются два пути, каждый из которых, вне всякого сомнения, ло;кный.


С одной стороны, чистое или абсолютное кино, с другой стороны, своего рода извиняющееся искусство-гибрид, которое упорностарается переводить на язык более или менее удачных изобра;кений психологические ситуации, которые были бы совершенноуместны на сцене или на страницах книги, но не на экране, существующем лишь в качестве отра;кения мира, черпающего в иныхсферах свою материю и смысл.


Ясно, что то, что мы доныне могли видеть под именем абстрактНОго или чистого кино, далеко не отвечает одному из основных требований кинематографа. Дело в том, что человеческий разум, будучи способным порождать и воспринимать абстракции, остаетсянечувствительным к чисто геометрическим линиям, не содер;кащим в себе оттенка значения и не относящимся к тому ощущению, которое человеческий глаз мо;кет узнать и классифицировать. Как бы глубоко мы ни погру;кались в разум, в основе всякой эмоции, да;ке интеллектуальной, мы находим нервно-аффективное ощущеНИе, содер;кащее в себе, пусть да;ке на элементарном уровне, ЯВственное узнавание чего-то сущностного, некой вибрации, всегда напоминающей у;ке известные состояния, или ;ке состояния вообра;каемые, или ;ке облеченные в многообразные формы реальной или вообра;каемой природыl. Таким образом, смысл чистогокИно зактючается в восстановлении некоторого количества формтакого свойства в дви;кении и ритме, внедрение которых являетсяспецифическим вкладом этого искусства.


Ме;кду чисто графической визуальной абстракцией (а игра тени и света подобна игре линий) и фильмом, основанным на ПСихологии и передающим развитие в одних случаях драматичес.кой, а в других недраматической истории, остается место для поПЫтки создать настоящее кино, чьи материя и смысл никак не проЯВЛЯются в существующих сегодня фильмах.


в фильмах с перипетиями любая эмоция и юмор основываются исктючительно на тексте и находятся вне изобра;кения; за несколькими редкими исключениями вся мысль фильма заключена втитрах, и да;ке в тех фильмах, где нет титров, эмоция вербальна, она требует прояснения через слова или опоры на них, поскольку ситуации, образы, действия вращаются вокруг ясного смысла. Ну;кно искать фильм с чисто визуальными ситуациями, драматизм которого будет вытекать из столкновения, предназначенного для глаз, почерпнутого, если мо;кно так выразиться, из самой субстанции взгляда, а не проистекать из психологического многословия, дискурсивного по своей природе и являющегосялишь переведенным на язык изобра;кений текстом. Дело не в том, чтобы найти в визуальной речи эквивалент письменной речи, дурным переводом с которого будет в таком случае визуальная речь, но в том, чтобы выявить саму сущность речи и придать действию такой вид, чтобы всякий перевод был не ну;кен и чтобы это действие почти интуитивно воздействовало на мозг.


В сценарии (<<Раковина и священнию> ) я стремился воплотить идею визуального кино, где бы психология была поглощенадействиями2. Разумеется, сценарий не воплощает в себе абсолютного образца всего, что мо;кет быть сделано в этом направлении; но он хотя бы предвещает это. Это не значит, что кино ДОЛJКно обходиться без всякой человеческой психологии: не таков его принцип, да;ке. наоборот, кино дол;кно придать этой психологии гораздо более JКИвую и активную форму и избавиться от тех связей, которые стремятся выставить мотивы наших поступков в совершенно идиотском свете вместо того, чтобы демонстрировать ихнам в их первичном и глубоком варварстве.


Этот сценарий не является воспроизведением сна и не дол;кен рассматриваться в качестве такового. Я не хочу оправдывать очевидную нелогичность легкой отговоркой о сновидении. сновидения внутри себя более чем логичны. Этот сценарий ищет темных истин духа в образах, поро;кденных из самих себя и не извлекающих свой смысл из ситуаций, в которых они разворачиваются, но из чего-то вроде могущественной внутренней необходимости, проецирующей их в свете замкнутой на себя очевидности.


Кино прежде всего играет ко;кей вещей, эпидермой реальности. Оно возвышает материю и показывает нам ее в ее глубокой духовности, в ее отношениях с духом, который ее породил. Образы рождаются, выводятся один из другого, требуют объективного синтеза, более проницательного, чем любое абстрагирование, создают миры, которые ничего и ни у кого не просят. Но из этой чистой игры видимостей, из этого В своем роде сверхсущностного превращения элементов, рождается неорганическая речь, осмотически воздействующая на разум и не нуждающаяся ни в какомпереложении в слова. И благодаря тому, что кино играет с самойматерией, оно создает ситуации, вытекающие из простого столкновения вещей, форм, отталкиваний и притяжений. Оно не отделяется от жизни, но выявляет первичное взаимоотношение вещей. Вэтом смысле наиболее удачными фильмами являются те, в которыхцарит определенный юмор, как первые фильмы Малека3, какнаименее человечные из фильмов Чарли. Кино, как созвездие грез, которое дает вам физическое ощущение чистой жизни, торжествует в самом неумеренном юморе. Известное возбуждение предметов, форм, выражений хорошо передается лишь в конвульсиях и содроганИях реальности, казалось бы, саморазрушающейся через иронию, в которой слышатся крики доведенного до крайности духа.

Андре Делон

^ ANDRE DELON.


Статья Андре Делона «Чистое кино и русское кино» представляет двойной интерес. Во-первых, она является ярким свидетельством реакции на лучшие советские фильмы 20-х годов СО стороны прогрессивной французской интеллигенции. Во-вторых, она является серьезным размышлением об эстетике французского «чистого кино».


Ее автор Андре Делон родился в Париже в 1903 году. Он рано начинает писать стихи, которые печатает в журналах «Бифюр» и «Кайе либр». Постепеино он приобретает имя и становится одним из ведущих сотрудников известного журнала «Ле гран же». В конце 20-х годов Делон становится кинокритиком. Лучшие его статьи написаны и напечатаны в 30-е годы в «Ревю дю синема» и бельгийском журнале, посвященном зрелищным искусствам, «Варьете». Делон погибпод Дюнкерком в 1940 году.


Приблизителыiо с 1926 года молодое советское кино начинает активно влиять на мировой кинопроцесс, в том числе и на французское кино. Революционное искусство Эйзенштейна, Пудовкина, Довженко, Вертова с трудом прокладывает путь на экраны Франции. Но значение тех немногих советских фильмов, которые удается увидеть французским зрителям, не идет ни в какое сравнение с их скромным количеством. На формальном уровне фильмы Эйзенштейнаи Пудовкина поражают своим совершенством, тончайшим чувством фотогенииокружающего мира, виртуозностью монтажа. Однако все эти формальные качества, столь интенсивно культивировавшиеся и французским авангардом, в советскомкино ставятся на службу высокой идеи и приобретают огромную силу духовногои эмоционального воздействия. Возможность создания формально совершенногофильма на глубокой идейной основе оказывается открытием для многих французских кинематографистов. Статья Андре Делона свидетельствует об остротепереоценки эстетического наследия авангарда именно под влиянием фильмовсоветской школы. Работа французского критика важна и потому, что она написана не врагом формальных экспериментов искусства, а человеком, близким исканиям французских киноэкспериментаторов, относящимся с полной мерой сочувствия к их творчеству.


Статья Делона написана в 1928 году, который можно по праву считать годом заката французского киноавангарда. В 1929 году под влиянием острого экономического кризиса и так называемой «звуковой революции~ французское кинопретерпевает серьезные изменения, уходит с позиций эстетизма.


Вот почему статью Дело на можно считать эпитафией французскому авангарду.


Чистое кино и русское кино.


На протяжении нескольких дней, несмотря на трудности, созданные идиотской цензурой, «Ар е Аксьон» 1 показала «Потемкина», «Трибюн либр дю синема»2 показала «Маты).


Итак, Эйзенштейн и Пудовкин оказались в чести у нескольких французских групп. Это вполне справедливо. Я, к сожалению, знаю крайне мало фильмов в мировой кинопродукции, которые до такой степени приковывали бы к себе взор и столь беСI:ПОРНО воздействовали на чувства. Перед лицом таких произведений критическийдух - что замечательно, но весьма удивительно, если об этом подумать,- молчит и ощущает свою беспомощность. Он обретает себя несколько позже и с трудом, когда образы наконец устоятся в нем. Нет более очевидного доказательства прекрасного в кино. Фильмы, перед лицом которых размышление, спонтанный комментарий (<любителя», психология и доктрина «критика» умолкают, перекрытые движением, силой образа, быстротой действий и желаний, неожиданным переходом от боли к всеобщему одушевлению, подобные фильмы не нуждаются в защите, они гениальны.


Но среди прочих уроков, преподносимых этими фильмами, я хотел бы задать вопрос о «чистом кино», к которому тяготеют новейшие направления европейских синеграфистов, и на их примере отчасти выявить те два пути, которые мне кажутся основнымидля кинематографа.


С тех пор как «примитивный реализм» коммерческих фильмовокончательно занял отведенное ему место, а немецкая школа сталапоставлять все меньше технических новшеств, позволив ФрицуЛангу работать на основе стабильных и проверенных элементов, с тех пор как американцы отдались комедии характеров (бульвары кинематографа и бульварный кинематограф), а со стороны шведов ничего не поступает, интерес и внимание целиком повернуты к эволюции Ганса, Кавальканти3, Рене Клера, Греймийона\ или же к опытам чистого кино Жермен Дюлак и Мана Рея, или же наконец к русскому кино.


Первые, несмотря на совершенно различные темпераменты, привязаны к определенному виду реализма, более интеллектуального, более очищенного, но который тем не менее подчиняетсяизображению и видит в нем основу правдоподобия, связь с сюжетом или идеей. Если они и пере носят нечто на экран, то всегда чтобы выражать смысл, чтобы придать материальность впечатлению (говорили об «импрессионизме») и непосредственно согласоватьего с движением фильма, вдохновляемым единственно лишьреальной жизнью.


Что же касается чистого кино (употребим этот слишком общий термин для удобства, как в прошлом году говорили о «чистой поэзии» по поводу совершенно различных поэтов; впрочем, от него следует отличать то, что Луи. Шаванс называет «визуальной симфонией»5), то оно стремится освободиться от этой реальности, слишком давящей, подняться над ней, используя ее, создать с помощью словаря образов визуальную речь, свободную от литературных останков. Это уже не перенос, это попытка абсолютнойсвободы, это создание нового мира.


Разумеется, нужно делать различие между. Фернаном Леже, Шометтом, Маном Реем; между теми, кто стремится к свободной раскадровке, раскрепощенным жестам и вещам, все же воспроизводя эти жесты и вещи в их непосредственной реальности, и теми, кто, действительно сжигая мосты и проявляя большую смелость, хочет лишь игры объемов и поверхностей, масс и бликов, разворачивающихся, пересекающихся по воле объектива или вдохновенияхудожественного зрения. «Эмак-Бакия»б Мана Рея, заряженная«пятью минутами чистого кино». Шометта 7, кажется мне иногдаочень удачным примером таких попыток. Эти блещущие огни, искрящиеся, как спина сияющей рыбы, этот подвижный занавес форм, потихоньку ткущийся, полны очарования. Удавшийся фокус. Но В этом экзерсисе, по-моему, много несвязного. Если порой ноги, движущиеся к морю, воротнички, крутящиеся в ритме «Темного вальса», хорошо приоткрывают нам неожиданную поэзию экрана, то человек, идущий по улице, титры8 в их комической натуге разрушают это очарование не к месту ворвавшейся реальностью.


В этом смысле нужно либо все, либо ничего, Но есть и нечто более серьезное. Я боюсь, как бы это кино не поставило само себя вне кинематографа. (Достоинством сценария Арто «Раковина и священник» является то, что он основан на плане и придерживается его.) Невозможно заинтересовать глаз, если не затронут умили, вернее, если за зрительным удовольствием - удовольствиемчисто органическим - не следует визуальная эмоция, пронизывающая любой кусок логикой, некой необходимостью, толкающей изображения, разворачивающей их подобно вееру игральных карт, впрягающей их в реальность более волнующую, поскольку она связана с человеком, а не с аппаратом, который их произвел.


И тогда визуальная поэма, включенная в пределы наших cущностных забот и волнений, перестанет быть эстетическим трюкачеством, абстрактным удовольствием, хороводом рождающихся образов. Ее ритм войдет в меня. Все возможности будут открыты, все приключения возможны, поскольку сквозь них будет передаваться нечто иное, чем они сами, жизнь, более укорененнаяв самой себе и остающаяся нашей тайной.


И здесь вторгается русское кино. Я утверждаю, что сцены «Матери», где в свободных ракурсах следуют лишенные прикрас контуры завода, где красный флаг развевается на солнце, заслоняя его собой, где над нарастающей конструкцией крыш и куполов возникает Кремль, я утверждаю, что эти сцены относятся кчистому кино и, возможно, наиболее богатому, поскольку оно возникает из времени, которое мы знаем, из страдания, которое мы знаем, из страдания, которое становится нашим, из освобождения, входящего в нас. Не будет новым подчеркнуть мастерство крупных планов, наплывов, и прежде всего ракурсов в русском кино. Но все это, как мне кажется, чистое кино. Чистое кино, нисколько не стыдящееся жить в реальности, не испытывающее никакого отвращения перед сценарием, потому что - и в этом его заслугаэта реальность и этот сценарий живут движением и с удесятеренной силой повествуют о реальности более богатой, чем та, что намобычно бросается в глаза.


Русское кино, которое в своем столь новом реализме содержит элементы «чистого кино», но гениально использует их в целях иных, чем некоторым того хочется, не есть ли это лучшее доказательство того, что изображение не может двигаться туда, куда не идет жизнь.

Робер Деснос

^ ROBERT DESNOS


Выдающийся французский поэт Робер Деснос - один из наиболее яркихпредставителей французской киномысли 20-х годов. .


Деснос родился в 1900 году в Париже. В начале 20-х годов поэт примыкает к сюрреализму, одним из самых талантливых представителей которого он был. В 1922 году им опубликован сборник «Роз Селави», в 1924-м «Траур за траур». Деснос был активнЫм экспериментатором в области поэзии, ему удавалось изливать потоки необычных и ярких ассоциаций, характерных для метода так называемого «автоматического» письма. Арагон вспоминает, что Деснос проводилсеансы «автоматической» речи в кафе, заглушая своим «пророческим голосом»шум голосов. В конце 20-х годов отношения Десноса с сюрреализмом становятсянапряженными. Сомнение Десноса в возможности сюрреалистической революции, его заявление о том, что «революция может быть лишь политической и социальной», послужили поводом к формальному исключению поэта из группы. В 1930 году Деснос порывает с сюрреализмом. В своих последующих сборниках: «Тела иблага» (1930), «Без шеи» (1934), "Входные двери» (1936) и др.,- сборникахстихов для детей Деснос, сохраняя интерес к формальному эксперименту, всеболее демократизирует стихи. В эссе «Размышления о поэзии» он сформулировал свою новую программу так: «Соединить народную речь, самую что ни на естьнародную, с атмосферой невыразимого, с острой образностью».


В 1940 году Деснос вступает в ряды Сопротивления, пишет стихи против режима Виши; его арестовывает гестапо, и он погибает в 1945 году в лагере смерти в Терезине.


С кинематографом Деснос поддерживал тесные связи. Им было опубликовано четыре сценария, среди которых такие оригинальные, как «Полдень в два часа» или «Тайны метро». Известны еще одиннадцать его сценариев или набросков к фильмам. Однако из всех планов осуществлен был лишь один: в 1944 году режиссер Роллан Тюаль поставил по сценарию Десноса и Анри Жансона фильм«Здравствуйте, дамы, здравствуйте, господа». Премьера фильма состоялась занеделю до ареста сценариста.


К интересным кинематографическим работам Десноса относятся написанные им комментарии к фильмам Жака Брюниюса "Записи 37» (1937) и «Черные источники» (1938). Но, пожалуй, наиболее известно участие Десноса в фильме Мана Рея «Морская звезда», снятом по его стихотворению.


Кинокритическое наследие Десноса весьма обширно. Первые статьи по кино были напечатаны им в 1923 году в руководим ом В ту пору Арагоном издании «Пари-журнал&». В 1924 он публикует серию рецензий на фильмы в издании Поля Леви «Журналь литерер». С января 1927 года Деснос работает редактором в «Ле Суар», где им напечатаны наиболее серьезные размышления окинематографе. Кроме того, тексты Десноса о кино можно найти в «Пари-матинал&», «Мерло», «Докюман». Количество и качество статей было таково, что одновремя Деснос начал было подготовку к изданию сборника своих работ по кино, который, однако, так и не вышел в свет.