Geum.ru

Stephen King "Danse Macabre"

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   23   24   25   26   27   28   29   30   ...   33

дали семье Матесона его книга и снятый по ней фильм. - Примеч. автора.>.

Мне не было необходимости помнить детали или делать пометки. Роман был

передо мной в готовом виде. На съемках фильма я с любопытством смотрел, как

устанавливают декорации подвала, потому что они напомнили мне подвал на

Саунд-Бич, и у меня на мгновение возникло приятное ощущение дежа-вю.

На весь роман у меня ушло примерно два с половиной месяца.

Первоначально я пользовался планом, который нашел воплощение в фильме, и

начал с начала процесса уменьшения. Но потом понял, что так мне потребуется

слишком много времени, чтобы дойти до главного. Поэтому я переделал сюжет и

сразу сунул героя в подвал. Недавно, когда пошли слухи, что есть задумка

сделать римейк фильма и поручить мне сценарий, я вернулся к первоначальному

плану, потому что в фильме, как и в моей книге, приходится довольно долго

добираться до сути. Но оказалось, что собираются снимать комедию с Лили

Томлин и к сценарию я не буду иметь отношения. Картину должен был снимать

Джон Лендис, и он хотел, чтобы все фантасты играли в ней небольшие роли. Мне

досталась роль фармацевта, который.., не дает Лили Томлин рецепт; Лили в это

время такая маленькая, что сидит на плече разумной гориллы (я это

рассказываю, чтобы продемонстрировать, насколько был изменен первоначальный

сюжет). Я протестовал. В сущности, начало сценария почти полностью совпадало

с моим диалогом в романе. Но потом сценарий и роман начинали существенно

расходиться...

Не думаю, чтобы эта книга сейчас что-то для меня значила. То же самое

могу сказать обо всех своих старых книгах. Если бы пришлось выбирать,

наверно, я предпочел бы "Я - легенда", но обе книги слишком далеки от меня,

чтобы иметь какое-то значение... Соответственно я не стал бы ничего менять в

"Невероятно уменьшающемся человеке". Это часть моего прошлого. У меня нет

причин что-то менять, я могу только смотреть на роман без особого интереса и

радоваться, что он пользуется спросом. Вчера я перечел свой первый

опубликованный рассказ - "Рожденный от мужчины и женщины" - и поймал себя на

том, что не могу соотнести его с собой. Помню, как писал отдельные фразы, но

все равно кажется, что сочинял рассказ кто-то другой, не я. Уверен, что вы

чувствуете то же самое по отношению к вашим старым вещам <Между прочим,

так оно и есть. Свой первый роман, "Керри", я писал в нелегких

обстоятельствах, и в книге рассказывается о героях, столь неприятных и

чуждых моему мировоззрению, что они мне представляются почти марсианами.

Когда я сейчас беру эту книгу в руки - что случается редко, - мне не

кажется, что ее написал кто-то другой, но у меня возникает очень странное

ощущение , как будто я писал ее в состоянии тяжелого умственного и

эмоционального недомогания. - Примеч. автора.>.

Недавно "Невероятно уменьшающийся человек" вышел в твердой обложке.

Сейчас его издает "Книжный клуб фантастики". До сих пор он выходил только в

мягких обложках... В сущности, "Я - легенда" - гораздо в большей степени

научная фантастика, чем "Невероятно уменьшающийся человек". В ней много

исследовательского. А в "Невероятно уменьшающемся человеке" научные

объяснения - преимущественно набор заумных слов. Конечно, я кое-кого

порасспрашивал и кое-что прочитал, но никакого разумного объяснения того,

почему уменьшается Скотт Кери, не нашел. И сейчас я внутренне морщусь.., что

заставил его уменьшаться на одну седьмую дюйма в день, а не в геометрической

прогрессии, и бояться падения с высоты, которое не могло причинить ему

вреда. А, к дьяволу это все. Сейчас я не написал бы и "Рожденный от мужчины

и женщины", потому что сюжет его начисто лишен логики. Но какая разница?

Как я говорил, я наслаждался работой над этой книгой.., потому что был

своего рода Босуэллом <Джеймс Босуэлл был биографом Сэмюэля Джонсона В

переносном смысле - добросовестный биограф.> Скотта Кери и наблюдал, как

он ежедневно обходит подвал. В первые дни я приносил с собой печенье и кофе

и ставил на полку, и со временем это стало частью сюжета. Некоторые эпизоды

из периода уменьшения мне до сих пор нравятся: мужчина, который подбирает

Скотта, когда тот путешествует автостопом; карлик; преследующий его мальчик;

распадающийся брак".


Если принять линейный подход, предлагаемый Матесоном, легко

сформулировать суть "Невероятно уменьшающегося человека". Пройдя сквозь

сверкающее облако радиации, Кери начинает терять по одной седьмой дюйма в

день - приблизительно фут за сезон. Как верно заметил Матесон, в этом есть

какое-то несоответствие научным принципам, но, по его же словам, какая

разница, если мы понимаем, что это не научная фантастика и что книга

Матесона не похожа на романы и рассказы таких авторов, как Артур Кларк,

Айзек Азимов или Ларри Нивен? Не менее антинаучно, что дети попадают в

другой мир через шкаф в спальне, но именно это происходит у К.С. Льюиса в

книгах о Нарнии. Нас интересует не техническая сторона уменьшения, а то, что

постоянное сокращение на дюйм в неделю позволяет нам мысленно прикладывать

линейку к Скотту Кери.

Приключения уменьшающегося Скотта даются нам в ретроспективе; основное

действие происходит в неделю, которую Скотт считает последней в своей жизни.

Он оказался в ловушке, пытаясь спастись от собственной кошки и от воробья из

сада. Есть что-то особенно ужасное в рассказе о Киске; каждый хорошо

представляет себе, что произойдет, если вдруг какой-то злой волшебник

сделает вас семи дюймов ростом и ваша собственная кошечка, свернувшаяся у

огня, увидит, как вы пробираетесь по полу. Кошки, эти лишенные морали убийцы

животного мира, может быть, самые страшные из млекопитающих. Я лично не

хотел бы встретиться с кошкой в такой ситуации.

Может быть, лучше всего Матесону удалось описать одинокого человека,

ведущего отчаянную схватку с силами, которые гораздо больше, чем он сам. Вот

окончание рассказа о сражении Скотта с птицей, которая загнала его в подвал:


"Он встал и снова бросил в птицу снежок; снежок прилип к темному клюву.

Птица отскочила. Скотт повернулся и с трудом сделал еще несколько шагов, но

тут птица снова набросилась на него, мокрые крылья забили по голове. Он в

отчаянии замахал руками и ударился пальцами о твердый клюв. Птица снова

отлетела...

И вот, холодный и мокрый, он стоял, прижавшись спиной к окну подвала,

швырял снег и отчаянно надеялся, что птица отступит и ему не придется

прыгать в подвал-тюрьму.

Но птица приближалась, пыталась его схватить, нависала над ним, и ее

крылья хлопали, как мокрые простыни на ветру. Неожиданно ее клюв ударил его

по голове, разрезал кожу, отбросил к дому... Он набрал снега, бросил,

промахнулся. Крылья по-прежнему били его по лицу, клюв рвал кожу.

Скотт с воплем повернулся и устремился к открытому квадрату.

Ошеломленно пополз в него. Птица подскочила и подтолкнула его".


В тот момент, когда птица втолкнула Скотта в подвал, он был семи дюймов

ростом. Матесон дает читателю понять, что его роман в большой степени -

сопоставление микрокосма и макрокосма, и семь недель, проведенных героем в

малом мире, просто повторение того, что он пережил в мире большом. Упав в

подвал, Скотт становится королем; без особых трудностей он подчиняет себе

окружающее. Но по мере того как он уменьшается, силы его снова уходят.., и

появляется Немезида.


"Паук гнался за ним по покрытому тенью песку, раскачиваясь на длинных

ногах. Тело его, похожее на гигантское блестящее яйцо, мрачно дрожало, когда

паук несся по грудам песка, нанесенным ветром, оставляя за собой борозды..,

паук догонял его, пульсирующее яйцо-тело висело на бегущих ногах - яйцо, чей

желток отравлен ядом. Скотт бежал, задыхаясь, каждой клеточкой ощущая ужас".


По мнению Матесона, макрокосм и микрокосм постоянно меняются местами, и

черный паук, живущий в том же подвальном мире, символизирует все проблемы, с

которыми сталкивается уменьшающийся герой. Но обнаружив, что есть сторона в

его жизни, которая не подверглась уменьшению, и это - способность думать и

разрабатывать планы, Скотт получает в свое распоряжение источник силы, не

зависящий от того, в каком косме он существует. Скотт выбирается из подвала,

который Матесону удалось сделать таким же странным и пугающим, как любой

чуждый мир.., и делает последнее, потрясающее открытие, что "для природы не

существует нуля" и что есть место, где макрокосм и микрокосм постепенно

сливаются.

"Невероятно уменьшающегося человека" можно читать просто как хорошее

приключенческое повествование - я, несомненно, отнес бы этот роман к

небольшой горстке тех, которые рекомендовал бы прочесть, завидуя тем, кто

откроет его впервые (другие произведения: "Щарф" (The Scarf) Блоха, "Хоббит"

(The Hobbil) Толкина, "Дикий" (Feral) - Бертона Руше). Но в романе Матесона

есть не только приключения - это своеобразная сюрреалистическая программа

роста для маленьких людей. На более глубинном уровне это роман о власти -

утраченной и обретенной.

Позвольте на короткое время отвлечься от книги Матесона - как говорил

Дуглас Макартур, я вернусь <Покидая в 1942 году Филиппины, генерал

Макартур произнес знаменитые слова. "Я вернусь". Возвращение в 1944 году

было обставлено очень торжественно и сопровождалось толпами репортеров и

фотокорреспондентов> - и сделать вот какое дикое заявление: фэнтези -

это, по существу, всегда произведения о власти; самые великие из них

рассказывают об обретении власти дорогой ценой и трагической утрате ее;

средние имеют дело с людьми, которые не теряли власть, а просто владели ею.

Фэнтези средней руки обращена к людям, которые чувствуют, что им в жизни не

хватает силы и власти, и обретают недостающее путем подмены, читая рассказы

о варварах с сильными мышцами; исключительную способность этих варваров к

битвам превышает только их же способность к любовным забавам; в таких

рассказах мы обычно находим семифутового героя, который пробивается по

алебастровой лестнице к разрушенному храму; в одной его руке сверкающий меч,

в другой - полуодетая красавица.

Эти произведения, которые те, кто их любит, называют "меч и магия", не

самый плохой сорт фэнтези, но все же им обычно не хватает вкуса; эти романы

о Крутых Парнях, одетых в звериные шкуры, обычно относят к категории R

<категория "доступ ограничен"; не рекомендуется подросткам до 17-18

лет> (как правило, обложка украшена рисунками Джеффа Джонса). Романы

"меча и магии" - это романы о силе, предназначенные для бессильных. Парень,

который боится молодых хулиганов, торчащих возле автобусной остановки, дома

вечером представляет себя с мечом в руке; его животик волшебным образом

исчезает, а дряблые мышцы колдовски преображаются в "стальные мускулы",

которые воспеваются в дешевых журналах все последние пятьдесят лет.

Единственным писателем, которому удавался такой тип произведений, был

Роберт Говард, странный гений, живший и умерший в техасской глубинке (он

покончил с собой, когда его мать лежала на смертном одре; очевидно, не мог

представить себе жизнь без нее). Силой и яростью своего таланта, мощью

воображения Говард преодолел ограниченность материала; воображение Говарда

было бесконечно сильнее самых отчаянных мечтаний его героя, Конана, о силе.

Текст Говарда так заряжен энергией, что едва не искрит. Такие произведения,

как "Люди из Черного круга", светятся странным и напряженным светом. В своих

лучших книгах Говард был Томасом Вулфом фэнтези, но остальные его

произведения или незначительны, или просто крайне плохи... Я понимаю, что

оскорбляю чувства всех поклонников Говарда - а имя им легион, - но не думаю,

чтобы нашлось более подходящее выражение. Роберт Блох, один из современников

Говарда, в своем первом письме в "Странные рассказы" написал, что даже Конан

не так уж хорош. Блох предложил переправить Конана в вечную тьму, где он мог

бы своим мечом сражаться с бумажными куклами. Нужно ли добавлять, что это

предложение не понравилось марширующим ордам поклонников Конана, и они,

вероятно, линчевали бы бедного Боба Блоха на месте, если бы поймали его в

Милуоки.

Ступенькой ниже "меча и магии" находятся супергерои, которыми населены

комиксы двух еще оставшихся в этой области журналов-гигантов, хотя, пожалуй,

слово "гиганты" слишком сильное; согласно обзору, опубликованному в выпуске

1978 года журнала Уоррена "Крипи", спрос на комиксы неуклонно падает. Эти

герои (художники, рисующие комиксы, традиционно именуют их "героями в

длинном нижнем белье") вообще неуязвимы. Кровь никогда не струится из их

волшебных тел; они способны привлечь к ответственности таких колоритных

злодеев, как Лекс Лютор или Сэндимен, и даже не снимая масок, дать показания

в открытом суде; они могут порой потерпеть поражение, но никогда не погибают

<Одной из причин успеха Спайдермена Марвела в начале 60-х годов была,

возможно, его уязвимость: он оказался удивительным исключением из

стандартной формулы комиксов. Есть что-то привлекательное в уязвимости

Питера Паркера и его второго "я" Спайдермена. После того как его победил

радиоактивный паук, Питер потерял желание бороться с преступниками; он

решает попытать счастья в шоу-бизнесе. Однако вскоре он открывает истину,

горькую для себя и забавную для зрителя: как бы здорово ты ни выглядел в шоу

Салливана, "Марин Мидленд Бэнк" все равно тебе не оплатит чек, выписанный на

Поразительного Спайдермена. За эти нотки реализма, проникнутые искренним

сожалением, можно лишь поблагодарить Стэна Ли, создателя Спайдермена и

человека, который больше многих других сделал для того, чтобы комиксы не

разделили участь дешевых журналов и романов 60-х и 70-х годов. - Примеч.

автора.>.

На другой стороне спектра находятся герои либо вовсе бессильные, либо

открывающие силу в самих себе (как обнаруживает ее Томас Ковенант в

замечательной трилогии Стивена Дональдсона "Томас Ковенант Неверующий"

(Thomas Covenant the Unbeliever) или Фродо в эпопее Толкина о Кольцах

Всевластия), либо утрачивающие силу и обретающие ее вновь, как Скотт Кери в

"Невероятно уменьшающемся человеке".

Как мы уже отмечали, произведения ужаса - это небольшой кружок в

гораздо более широком круге всей фэнтези, а что такое фэнтези, как не

истории о колдовстве? А что такое истории о колдовстве, как не рассказы о

силе? Одно определяет другое. Сила есть волшебство; сила есть возможность.

Противоположность возможности - импотенция, бессилие, а бессилие - это

утрата волшебства. Бессилия нет в романах "меча и магии", нет ее и в

историях о Бэтмене, Супермене и Капитане Чудо, которые мы читаем в детстве,

прежде чем перейти к более серьезной литературе и более широкому взгляду на

жизнь. Главная тема фэнтези не магия и владение ею (будь оно так, героем

толкиновской тетралогии был бы не Фродо, а Саурон); на самом деле она - так

мне по крайней мере представляется - поиски магии и выяснение, как она

действует.

Возвращаясь к роману Матесона, скажем, что уменьшение само по себе

очень привлекательная концепция, не правда ли? В голову сразу приходит

множество символов, и почти все они вращаются вокруг силы и бессилия -

полового или любого другого. В книге Матесона уменьшение наиболее важно,

потому что вначале Скотт Кери считает размер синонимом силы, потенции..,

волшебства. Но вот он начинает уменьшаться и постепенно утрачивает и то, и

другое, и третье.., пока не меняется его точка зрения. Его реакция на утрату

силы, потенции и волшебства, как правило, - слепой гнев:


" - Что, по-вашему, я должен делать? - взорвался он. - Позволить играть

с собой? О, вы не были там, вы не видели! Все равно что дети с новой

игрушкой. Уменьшающийся человек. Боже милосердный, уменьшающийся человек! Их

проклятые глаза вспыхивают..."


Подобно постоянным возгласам Томаса Ковенанта "К черту!" в трилогии

Дональдсона, гнев Скотта не маскирует бессилие, а лишь подчеркивает его, и

именно ярость Скотта делает характер этого персонажа таким интересным и

правдоподобным. Он не Конан, не Супермен (Скотт потерял много крови,

выбираясь из своей тюрьмы-подвала, и, наблюдая за его лихорадочными

попытками выбраться оттуда, мы начинаем подозревать, что он наполовину

безумен) и не Док Сэвидж. Скотт не всегда знает, что ему делать. Он часто

ошибается, и когда ошибается, ведет себя так же, как, вероятно, большинство

из нас: раздражается и капризничает, как взрослый ребенок.

В сущности, если рассматривать уменьшение Скотта как символ неизлечимой

болезни (развитие любой неизлечимой болезни включает в себя потерю сил), мы

увидим рисунок, хорошо знакомый психологам.., только они этот рисунок опишут

на несколько лет позже. Скотт почти точно следует этому курсу - от недоверия

к гневу, затем к депрессии и, наконец, к финальному признаний. Как у

ракового больного: медицинское заключение - это признание неизбежного, но,

возможно, открывающее новые пути к волшебству. И у Скотта, как у многих

неизлечимо бальных, это признание неизбежного сопровождается своего рода

эйфорией.

Мы можем понять стремление Матесона использовать принцип ретроспективы,

чтобы быстрее добраться до сути, но невольно задумываемся, что было бы, если

бы его рассказ строился в хронологической последовательности. Мы видим

несколько отделенных друг от друга эпизодов, в которых Скотт утрачивает

силу: в одном случае его преследуют подростки, принимая за маленького

ребенка; в другом - подвозит мужчина, оказавшийся гомосексуалистом. Он

начинает ощущать растущее неуважение со стороны своей дочери Бет; отчасти в

этом виновата идея о том, что "сильный всегда прав", - идея, которая почти

всегда незаметно, но влиятельно присутствует в отношениях самых просвещенных

родителей и детей (можно сказать также, что "сила дает власть" или что "сила

творит волшебство"), но главным образом потому, что Бет приходится постоянно

пересматривать свое отношение к отцу, который, прежде чем оказаться в

подвале, живет в кукольном домике. Можно даже представить себе, как Бет в

дождливый день приглашает подруг поиграть с ее папочкой.

Но самые тяжелые проблемы возникают у Скотта с его женой Лу. Проблемы

личные и сексуальные, и я думаю, что большинство мужчин, даже в наши дни,

наиболее полно отождествляют силу и волшебство с сексуальной потенцией.

Женщина не хочет, но может; мужчина хочет, но вдруг обнаруживает, что не

может. Дурные новости. И когда Скотт становится ростом в четыре фута один

дюйм, он возвращается домой из больницы, где проходил различные

обследования, и оказывается непосредственно в ситуации, где болезненно

очевидна утрата сексуального волшебства:


"Луиза с улыбкой посмотрела на него.

- Ты выглядишь таким приятным и чистеньким, - сказала она.

Слова ее были обычными, и выражение лица тоже, но неожиданно он остро

почувствовал свой рост. Губы дернулись в подобии улыбки, он подошел к дивану

и сел рядом с ней, но сразу же пожалел об этом.

Она принюхалась.

- М-м-м, как ты приятно пахнешь, - сказала она.

- А ты приятно выглядишь, - ответил он. - Ты прекрасна.

- Прекрасна? - Она нахмурилась. - Только не я. Он неожиданно наклонился

и поцеловал ее в теплую шейку. Она подняла левую руку и медленно погладила

его по щеке.

- Такая приятная и гладкая, - прошептала она.

Он сглотнул.., неужели она говорит с ним, как с ребенком?"


Несколько минут спустя:


"Он медленно выдохнул через нос.

- Думаю.., это было бы нелепо... Похоже на...

- Милый, пожалуйста. - Она не позволила ему закончить. - Не надо делать

вещи хуже, чем есть на самом деле.

- Посмотри на меня, - сказал он. - Разве может быть еще хуже?"