Geum.ru

Stephen King "Danse Macabre"

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   22   23   24   25   26   27   28   29   ...   33
медное кольцо, которое мы все безуспешно пытались поймать, но которое

сознательно, мучительно не дается нам в руки.

В терминах новой американской готики зеркальный лабиринт - это ловушка,

место, где слишком внимательное изучение себя, слишком мрачная интроспекция

заставляют мисс Фоули перейти границы нормы. В мире Брэдбери - в мире

"Кугера и Мрака - Представления Демонических Теней" - выбора нет;

захваченные зеркалом Нарцисса, вы попадаете на опасную карусель и несетесь

назад, в непригодное для жизни прошлое, или вперед, в столь же непригодное

для жизни будущее. Ширли Джексон использует эти особенности новой

американской готики, чтобы рассмотреть характер под крайним психологическим,

а может быть, и оккультным давлением; Питер Страуб с их помощью исследует

влияние злого прошлого на настоящее; Энн Ривер Сиддонс они помогают

проанализировать социальный кодекс и социальное давление; Брэдбери

использует их, чтобы вынести моральное суждение. Описывая ужас и горе мисс

Фоули, попавшей в детство, куда она так стремилась, он приглушает

липко-сладкую романтику, которая могла бы уничтожить его рассказ.., и я

считаю, что это приглушение только усиливает вынесенный им моральный

приговор. Вопреки воображению, которое часто не поднимает нас, а топит,

Брэдбери умудряется сохранить ясность зрения.

Я не хочу сказать, что Брэдбери не творит из детства романтический миф;

напротив, он это делает. Детство само по себе - миф для большинства из нас.

Нам кажется, что мы помним, что было с нами, когда мы были детьми, но на

самом деле это не так, Причина очень проста: мы тогда были чокнутыми.

Оглядываясь назад, на этот источник нормальности, мы, те из нас, которые

если не совершенно безумны, то законченные невротики, пытаемся разглядеть

смысл там, где его никогда не было, понять значение происшествий, не имевших

никакого значения, и вспомнить мотивации, которых просто не существовало.

Так происходит процесс рождения мифа <Я могу назвать только два романа,

которые не превращают детство в миф или в волшебную сказку и тем не менее

создают удивительное впечатление; это "Повелитель мух" (Lord of the flies)

Уильяма Голдинга и "Сильный ветер на Ямайке" (A High Wind in Jamaica)

Ричарда Хьюза. Вы, конечно, можете написать мне письмо и предложить добавить

еще либо "Цементный сад" (The Cement Garden) Йэна Макивена, либо "Гарриет

сказала" (Harriet Said) Бэрил Бейнбридж, но я считаю, что по-своему

(неповторимо по-английски) именно эти две повести романтизируют детство с

таким же совершенством, как это делает Брэдбери. - Примеч. автора.>.

Вместо того чтобы плыть против этого сильного течения (как Голдинг и

Хьюз), Брэдбери его использует; он соединяет миф о детстве с мифом об отце,

роль которого исполняет здесь отец Вилла, Чарлз Хэлоуэй.., и если верить

Брэдбери, также тот линейный монтер из Иллинойса, который был отцом Рэя

Брэдбери. Хэлоуэй - библиотекарь, живущий в своем мире мечты; он в

достаточной степени мальчик, чтобы понять Вилла и Джима, но и в достаточной

степени взрослый, чтобы дать в конце то, что не в состоянии дать мальчики,

этот финальный ингредиент аполлониевой морали, нормы и честности - простое

сознание своей ответственности.

Брэдбери утверждает: детство - это время, когда вы еще способны

поверить в то, чего, как вы знаете, не существует:


" - Все равно не правда это, - выдохнул Вилл. - Не бывает луна-парков

так поздно в году. Чертовская ерунда. Кто захочет туда ходить?

- Я. - Джим спокойно стоял, окутанный мраком. "Я", - подумал Вилл, и

глаза его видели блеск гильотины, гармошки света среди египетских зеркал,

чернокожего дьявола, потягивающего лаву, словно крепкий чай".


Они просто верят; сердце у них еще способно перевесить голову. Они еще

верят, что сумеют продать столько поздравительных открыток или баночек с

мазью, чтобы можно было купить велосипед или стереопроигрыватель, что

игрушка на самом деле проделает все то, что показывают по телевизору, и что

"вы можете сами собрать ее с помощью простых инструментов за несколько

минут" или что чудовища из цирка будут такими же страшными и удивительными,

как на афишах. И они правы: в мире Брэдбери миф гораздо сильнее реальности,

а сердце сильнее головы. Вилл и Джим раскрываются перед нами не как

отвратительные, грязные, испуганные мальчишки из "Повелителя мух", но как

почти исключительно мифологические существа из мечты о детстве, которая под

рукой Брэдбери становится более правдоподобной, чем сама реальность.


"В полдень и пополудни они вдоволь поголосили на разных горках,

посшибали грязные молочные бутылки, поразбивали тарелочки <Приз -

курчавые куколки.>, прислушиваясь, принюхиваясь, присматриваясь ко всему,

чем встречала их осенняя толпа, месившая ногами опилки и сухие листья".


Где они нашли средства, чтобы целый день провести на ярмарке?

Большинство детей в аналогичной ситуации подсчитали бы свои финансы, а потом

прошли через мучительный процесс выбора; Джим и Вилл побывали всюду. Но и

это правильно. Они наши представители в забытой земле детства, и их очевидно

неограниченный запас денег (плюс точные попадания в фарфоровые тарелки и

пирамиды молочных бутылок) принимается с радостью и не требует рационального

обоснования. Мы верим в это точно так же, как верили в то, что Пекос Билл за

день вырыл Большой Каньон: в тот день он устал и не нес кирку и лопату на

плече, как обычно, а тащил их за собой по земле. Дети в ужасе, но мифические

дети способны получать удовольствие и от ужаса. "Они остановились, чтобы

насладиться бешеным биением своих сердец", - пишет Брэдбери.

Кугер и Мрак становятся мифом зла, они угрожают детям не как гангстеры,

похитители или просто плохие мальчишки;

Кугер - это скорее старый Пью, вернувшийся с Острова Сокровищ, и

слепота его сменилась ужасным количеством лет, обрушившихся на него, когда

карусель вышла из-под контроля. И когда он шипит Виллу и Джиму: "Ссслишшшком

короткая.., ссслишшшком печальная жжжизнь.., для вас обоих!" - я испытываю

тот же холодок, который пробежал по моей спине, когда в "Адмирале Бенбоу"

впервые появилась черная метка.

Сцена, когда мальчики прячутся от эмиссаров ярмарки, под видом парада

ищущих их в городе, становится лучшим итогом того, что Брэдбери помнит о

детстве - о том детстве, которое действительно могло существовать между

долгими промежутками скуки и такими дрянными занятиями, как "принеси дров",

"помой посуду", "вынеси мусор" и "присмотри за младшими братьями и сестрами"

(возможно, для мифа о детстве имеет значение то, что Вилл и Джим -

единственные дети в своих семьях).


"Они прятались в старых гаражах, прятались в старых амбарах, прятались

на самых высоких деревьях, на какие только могли залезть, но прятаться было

скучно, а скука была хуже страха, так что они слезли вниз и пошли к

начальнику полиции и отлично побеседовали с ним, двадцать минут чувствовали

себя в полной безопасности в участке, и Виллу пришло в голову совершить

обход городских церквей, и они взбирались на все колокольни, пугая голубей,

и, возможно, в церквах, особенно на колокольнях, они тоже были в

безопасности, а может быть, и нет - во всяком случае, им казалось, что там

они защищены. Но затем их вновь одолела скука и надоело однообразие, и они

были уже готовы сами отравиться в Луна-парк, лишь бы чем-нибудь заняться,

когда, на их счастье, солнце зашло".


Единственным эффективным фоном для брэдбериевских детей из мечты

является Чарлз Хэлоуэй, отец из мечты. В образе Чарлза Хэлоуэя мы находим

привлекательные черты, которые может дать только фантазия, с ее способностью

создавать мифы. Мне кажется, говоря о Чарлзе Хэлоуэе, следует отметить три

обстоятельства.

Во-первых, Чарлз Хэлоуэй понимает миф детства, в котором живут

мальчики; для всех нас, кто вырастает и с некоторой горечью расстается с

родителями, потому что чувствует, что они не понимают нашей молодости,

Брэдбери создает образ отца, какого мы, как нам кажется, заслуживаем. Мало

кто из реальных родителей способен на такие отклики, как Чарлз Хэлоуэй. Его

родительские инстинкты, по-видимому, сверхъестественно обострены. В шкале

книги он видит, как мальчики бегут домой, увидев ярмарку, и негромко, про

себя, произносит их имена.., и все. И ничего потом не говорит Виллу, хотя

мальчики были на ярмарке в три часа ночи. Он не боится, что мальчики рыскали

там в поисках наркотиков, или грабили старух, или возились с девочками. Он

знает, что они отсутствовали по своим мальчишеским делам, бегали ночью..,

как иногда делают мальчишки.

Во-вторых, эта особенность Чарлза Хэлоуэя далеко не случайна: он сам

все еще живет в мифе. Психологические тесты утверждают, что ваш отец не

может быть вашим приятелем, но мне кажется, существуют отцы, которые не

стремятся быть приятелями сыновей, и сыновья, которые не хотят, чтобы отцы

были их приятелями, хотя и тех и других немного. Обнаружив, что Вилл и Джим

набили на деревья под окнами своих спален скобы и теперь могут незаметно

уходить и приходить по ночам, Чарлз Хэлоуэй не требует, чтобы они убрали эти

скобы; он лишь восхищенно смеется и просит, чтобы мальчики пользовались ими,

только когда им действительно нужно. Когда Вилл с болью говорит отцу, что

никто им не поверит, если они расскажут, что произошло в доме мисс Фоули,

где злой племянник Роберт (на самом деле это мистер Кугер, который стал

выглядеть гораздо моложе, с тех пор как был воссоздан) обвинил их в грабеже,

Хэлоуэй просто отвечает: "Я тебе верю". Он верит, потому что, в сущности, он

сам тоже мальчик и в нем не умерла способность удивляться. Гораздо позже,

роясь в карманах, Чарлз Хэлоуэй почти кажется старейшим в мире Томом

Сойером:


"И отец Вилла поднялся, набил табаком свою трубку, поискал в карманах

спички, вытащил помятую губную гармонику, перочинный нож, неисправную

зажигалку, блокнот, которым обзавелся, чтобы записывать великие мысли, да

так ничего и не записал..."


Почти все то же самое, кроме дохлой крысы и веревочки, которую можно к

ней привязать.

В-третьих, Чарлз Хэлоуэй - отец из мечты, потому что на него можно

положиться. Он может в мгновение ока из мальчишки стать взрослым. Свою

надежность и ответственность он демонстрирует простым символическим

поступком: когда мистер Дарк спрашивает, Хэлоуэй называет свое имя.


- Всего вам доброго, сэр.

"Зачем это, папа?" - подумал Вилл. Человек с картинками вернулся.

- Как вас звать, сэр? - спросил он без околичностей. "Не говори!" -

подумал Вилл.

Чарлз Хэлоуэй поразмыслил, вынул изо рта сигару, стряхнул пепел и

спокойно произнес:

- Хэлоуэй. Служу в библиотеке. Заходите как-нибудь.

- Зайду, мистер Хэлоуэй, непременно зайду.


Хэлоуэй удивленно созерцал самого себя, осваиваясь со своим новым,

таким неожиданным состоянием, в котором чувство отчаяния сочеталось с полным

спокойствием. Тщетно было бы спрашивать, почему он назвал свою подлинную

фамилию; он сам не сумел бы разобраться и по достоинству оценить этот шаг...


***


Но разве не логично предположить, что он назвал свою подлинную фамилию,

потому что мальчикам нельзя этого делать? Он должен защищать их - и он

великолепно с этим справляется. И когда темные стремления Джима приводят его

на край гибели, появляется Чарлз Хэлоуэй и уничтожает сначала страшную

ведьму Пылюку, потом самого мистера Мрака и начинает борьбу за жизнь Джима и

за его душу.

"Что-то страшное грядет", вероятно, не лучшая книга Брэдбери - мне

кажется, что ему вообще всегда трудно было писать романы, - но интерес к

миру мифа так соответствует поэтической прозе Брэдбери, что роман имел

большой успех и стал одной из лучших книг о детстве (подобно "Сильному ветру

на Ямайке" Хьюза, "Острову сокровищ" Стивенсона, "Шоколадной войне" (The

Chocolate War) Кормье и "Детям тсу" (Tsunga's Children) Томаса Уильямса -

называю лишь несколько), которые должны быть у каждого взрослого.., не

только для того чтобы давать их читать детям, но чтобы самому вспомнить

светлые надежды и темные сны детства. Брэдбери предпослал своему роману

цитату из Йейтса: "Человеком владеет любовь, а любит он то, что уходит". Там

есть и другие эпиграфы, но мы согласимся с тем, что слов Йейтса

достаточно.., и пусть заключительное слово скажет сам Брэдбери - об одной из

гринтаунских достопримечательностей, которые зачаровывали детей мечты, о

которых он писал:


"А что до моего могильного камня? Я хотел бы занять старый фонарный

столб на случай, если вы ночью забредете к моей могиле сказать мне

"Привет!". А фонарь будет гореть, поворачиваться и сплетать одни тайны с

другими - сплетать вечно. И если вы придете в гости, оставьте яблоко для

привидений".


Яблоко.., а может, дохлую крысу на веревочке, чтобы ее можно было

крутить.


7


"Невероятно уменьшающийся человек" Ричарда Матесона (1956) - еще один

роман-фэнтези, упакованный в оболочку научной фантастики в то рациональное

десятилетие, когда даже сны должны были иметь реальное основание, - и этот

ярлык до сих пор лепят к книге - потому что так хочется издателям. "Одно из

самых классических произведений научной фантастики всех времен!" - кричит

обложка недавнего переиздания в "Беркли"; при этом совершенно игнорируется

то обстоятельство, что постоянное уменьшение человека со скоростью одна

седьмая дюйма в день лежит за пределами любой научной фантастики.

На самом деле Матесон, как и Брэдбери, никогда особенно не

интересовался научной фантастикой. Он снабжает роман необходимым количеством

"научных" слов (мое любимое место врач восхищается "невероятным

катаболизмом" Скотта Кери), а потом о них забывает. Мы знаем, что процесс,

который заканчивается тем, что пауку Скотту приходится убегать от паука

"черная вдова" в собственном подвале, начинается, когда на Скотта

обрушивается сверкающий поток радиоактивных частиц; радиоактивность вступает

во взаимодействие с остатками инсектицида, который он применял несколько

дней назад. Это сочетание и запускает процесс уменьшения - минимальная дань

рациональному объяснению, современная версия пентаграмм, мистических пассов

и злых духов. К счастью для читателя, Матесон, как и Брэдбери, больше

интересуется сердцем и разумом Скотта Кери, чем его "невероятным

катаболизмом".

Стоит отметить, что "Невероятно уменьшающийся человек" возвращает нас к

старым страхам перед радиацией и к мысли о том, что вымышленные ужасы

помогают нам вытащить наружу и облечь в плоть то, что тревожит нас на уровне

подсознания. "Невероятно уменьшающийся человек" может существовать только на

фоне ядерных испытаний, межконтинентальных баллистических ракет, брешей в

ядерном щите и стронция-90 в молоке. Если взглянуть с этой точки зрения,

роман Матесона (а это, согласно Джону Броснану и Джону Клюту, авторам статьи

о Матесоне в "Энциклопедии научной фантастики", его вторая опубликованная

книга; первой книгой они называют "Я легенда" (I Am Legend); по-моему, они

пропустили еще два романа Матесона: "Кто-то истекает кровью" (Someone Is

Bleeding) и "Ярость в воскресенье" (Fury on Sunday)) является научной

фантастикой не в большей степени, чем такие фильмы о Больших Насекомых, как

"Смертоносный богомол" (The Deadly Mantis) или "Начало конца" (Beginning of

the End). Но в "Невероятно уменьшающемся человеке" Матесон не просто

описывает радиоактивный кошмар; название романа предполагает дурные сны

фрейдистского характера. Вспомним, что говорил о "Похитителях тел" Ричард

Гид Пауэре: победа Майлса Беннелла над стручками есть прямой результат его

сопротивления деперсонализации, его яростного индивидуализма и защиты

извечных американских ценностей. То же самое можно сказать и о романе

Матесона <Не раз эти два совершенно разных писателя брались за схожие

темы Оба написали книги о путешествии во времени, где герои спасаются в

дружелюбном прошлом от ужасного настоящего роман Финнея "Меж двух миров"

(1970), в котором герой возвращается на восточное побережье Америки на грани

веков, и "Прошу время вернуться" (Bid Time Return") Матесона (1975), герой

которого тоже возвращается к границе веков, только на Западное побережье В

обоих случаях ими движет стремление избежать того, что Пауэре называет

"культурной деперсонализацией", но трудно представить себе более различное

толкование этой идеи и более различные финалы - Примеч. автора>, но с

одной важной оговоркой. На мой взгляд, Пауэре прав в своем предположении,

что "Похитители тел" - это в основном роман о деперсонализации, даже об

уничтожении свободной личности в нашем обществе; в то же время "Невероятно

уменьшающийся человек" рассказывает о том, как свободная личность теряет

значение и становится все бессильнее в мире, управляемом машинами,

бюрократией и балансом на грани ужаса, когда будущее планируется с мыслью о

"приемлемом уровне смертности". В Скотте Кери мы видим один из наиболее

вдохновенных и оригинальных символов того, как обесцениваются в современном

обществе человеческие ценности. В одном месте Кери рассуждает, что он вовсе

не уменьшается; напротив, это мир увеличивается. Но в любом случае:

обесценивание личности или расширение окружения - результат один:

уменьшаясь. Скотт сохраняет суть своей индивидуальности, зато все больше и

больше утрачивает контроль над своим миром. И подобно Финнею, Матесон видит

в своей книге "просто историю", без всякого двойного дна или подоплеки. Он

рассказывает:


"Работу над книгой я начал в 1955 году. Это единственная моя книга,

написанная на востоке - если не считать романа, который я сочинил в

шестнадцать лет, когда жил в Бруклине. Здесь <В Калифорнии - Примеч.

автора> дела шли неважно, и я подумал, что, может быть, ради карьеры мне

лучше поехать на восток, поближе к издателям; к тому времени я отказался от

мысли писать для кино. В сущности, необходимости в переезде не было. Я

просто был сыт по горло этим побережьем и уговорил себя, что нужно вернуться

на восток. Там моя семья. Там у моего брата бизнес, и я знал, что смогу

заработать на жизнь, если не выйдет с писательством <В "Невероятно

уменьшающемся человеке" в жизни Скотта Кери все больше и больше поводов для

тревог, и один из самых сильных - это постоянное уменьшение заработков и

неспособность содержать семью, как раньше Не хочу сказать, что Матесон

просто перенес неурядицы того времени на героя, но предположу, что, не будь

Матесон сам обеспокоен, ему не удалось бы так убедительно раскрыть образ

Кери - Примеч. автора>. И мы переехали. Когда я писал роман, мы снимали

дом на Саунд-Бич в Лонг-Айленде. Идея романа пришла мне в голову еще за

несколько лет до того, в кинотеатре Редондо-Бич я смотрел глупую комедию с

Рэем Милландом, Джейн Ваймен и Олдо Рэем; и вот в одной сцене Рэй Милланд, в

спешке уходя из квартиры Джейн, случайно надевает шляпу Олдо Рэя, и шляпа

опускается ему на уши. И голос во мне спросил: "А что случится, если человек

наденет свою шляпу, а будет то же самое?" Так возникла идея.

Весь роман был написан в подвале дома, который мы снимали в

Лонг-Айленде. Я поступил очень мудро. Подвал обустраивать не стал. Там

стояло кресло-качалка, и каждое утро я блокнотом и ручкой спускался в подвал

и представлял себе, с чем сегодня столкнется мой герой <Скотт Кери тоже

ежедневно спускается в подвал с блокнотом и ручкой; он тоже пишет книгу (кто

в наши дни этим не занимается?). В романе Скотт описывает впечатления

единственного в мире уменьшающегося человека, чье несчастье позволило его

семье жить вполне сносно.., можно предположить, что ту же самую возможность