Geum.ru

Stephen King "Danse Macabre"

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   21   22   23   24   25   26   27   28   ...   33

раскрываешь рот, Стив, - однажды в отчаянии сказал мне дедушка, - у тебя

вываливаются все внутренности". Тогда у меня не нашлось ответа, но сегодня,

если бы дедушка был жив, я сказал бы ему: "Это потому, что я хочу стать

Теодором Драйзером, когда вырасту". Что ж, Драйзер был большим писателем, и

Брэдбери кажется Драйзером в жанре фэнтези, хотя стиль у него лучше и

прикосновение легче. Тем не менее они очень похожи.

Отрицательной стороной у обоих является тенденция не просто описывать

предмет, а втаптывать его в землю.., а потом продолжать избивать до тех пор,

пока тот не перестанет шевелиться. А положительная черта в том, что Драйзер

и Брэдбери - американские натуралисты, обладающие исключительным даром

убеждения, и в каком-то смысле они продолжают линию Шервуда Андерсона,

чемпиона американского натурализма. Оба пишут об американцах из глубинки

(хотя герои Драйзера переезжают в город, а герои Брэдбери остаются дома), о

том, как страдает невинность при столкновении с реальностью (герои Драйзера

при этом обычно ломаются, а герои Брэдбери сохраняют целостность, хотя и

меняются), и голоса обоих звучат поразительно по-американски. Оба пишут на

хорошем английском языке, который остается неформальным, хотя и избегает

редких или диалектных слов; когда местами Брэдбери переходит на сленг, это

так поражает, что кажется почти вульгарным. Их речь - это безошибочно речь

американцев.

Самое бросающееся в глаза различие между ними - и, может быть, наименее

важное - в том, что Драйзера называют реалистом, а Брэдбери - фантастом.

Хуже того, издатель, издающий Брэдбери в мягких обложках, упрямо пишет на

титульном листе "Величайший Из Живущих На Земле Фантастов" (отчего писатель

становится похож на одного из тех ярмарочных уродцев, которые часто

встречаются в его произведениях), в то время как Брэдбери не написал ничего,

что можно назвать научной фантастикой в обычном смысле. Даже в своих

космических рассказах он не интересуется ионными двигателями или

конверторами относительности. Существуют ракеты, говорит он в сборниках

"Марсианские хроники", "Р - значит ракета" (R Is for Rocket) и "К - значит

космос" (S Is for Space). Это все, что вам необходимо знать, и,

следовательно, все, что я вам собираюсь сказать.

Добавлю к этому, что если вы хотите узнать, как будут работать ракеты в

гипотетическом будущем, обратитесь к Ларри Нивену и Роберту Хайнлайну; если

вам нужна литература - истории, пользуясь словом Джека Финнея - о том, что

может ждать нас в будущем, вы должны читать Рэя Брэдбери и, может быть,

Курта Воннегута. Что движет ракетами - это тема "Популярной механики". Тема

писателя - что движет людьми.

Учитывая вышесказанное, невозможно рассматривать "Что-то страшное

грядет" - произведение, которое, несомненно, не является научной

фантастикой, - не рассмотрев творческий путь Брэдбери под определенным углом

зрения. Лучшие его произведения относятся к жанру фэнтези.., а лучшие из них

- рассказы ужасов. Как уже отмечалось, лучшие ранние рассказы Брэдбери

собраны в замечательном сборнике издательства "Аркхэм Хаус" "Темный

карнавал" (Dark Carnival). Нелегко приобрести это издание - "Дублинцев"

<Имеется в виду роман Джойса> американской фантастики. Многие

рассказы, первоначально опубликованные в "Темной ярмарке", можно найти в

позднейшем сборнике "Октябрьская страна" (The October Country), который есть

в продаже. Сюда включены такие классические рассказы леденящего ужаса, как

"Кувшин", "Толпа" и незабываемый "Маленький убийца". Прочие рассказы

Брэдбери, печатавшиеся в 40-х годах, так ужасны, что теперь автор отрекается

от них (некоторые были превращены в комиксы и напечатаны с разрешения

молодого Брэдбери в Е.С.
специализировавшееся на издании комиксов.>. В одном из них рассказывается

о могильщике, который совершал чудовищные издевательства над покойниками, но

при этом обладал несомненной странной моралью; например, когда три дружка,

любивших злобно посплетничать, погибли в результате несчастного случая,

могильщик отрезал им головы и похоронил вместе, рот к уху и ухо ко рту,

чтобы они вечно могли наслаждаться пересудами.

О том, как его собственная жизнь отразилась в романе "Что-то страшное

грядет", Брэдбери пишет так: "Это итог моей любви к Лону Чейни, к

волшебникам и причудливым героям, которых он сыграл в двадцати фильмах. В

1923 году, когда мне было три года, мама взяла меня на "Горбуна"

(Hunchback). И это отразилось на всей моей жизни. Я посмотрел "Призрак

оперы" (Phantom of the Opera), когда мне исполнилось шесть. То же самое. "К

западу от Занзибара" (West of Zanzibar) - мне восемь. Волшебник превращается

в скелет прямо на глазах черных туземцев! Невероятно! То же самое -

"Святотатственная троица" (The Unholy Three)! Чейни захватил меня на всю

жизнь. Не достигнув еще восьми лет, я уже был отчаянным киноманом. Штатным

волшебником я стал в девять лет, когда увидел Блекстоуна на сцене в

Уокегане, моем родном городе в штате Иллинойс. Когда мне было двенадцать,

приехал в составе ярмарки братьев Дилл мистер ЭЛЕКТРИКО со своим передвижным

электрическим стулом. Это было его "настоящее" имя. Я познакомился с ним. Мы

сидели на берегу озера и говорили о грандиозных философских проблемах.., он

- о своих, я - о великом будущем и о волшебстве. Мы обменялись несколькими

письмами. Он жил в городе Каир, в Иллинойсе, и называл себя пресвитерианским

проповедником, лишенным духовного сана. Хотел бы я вспомнить его настоящее

имя. Но за прошедшие годы письма его затерялись, хотя я еще помню кое-какие

волшебные трюки, которым он меня научил. Итак, волшебники, и волшебство, и

Чейни, и библиотеки заполнили мою жизнь. Библиотеки стали для меня местом

рождения вселенной. В нашей городской библиотеке я проводил больше времени,

чем дома. Мне нравилось по вечерам пробираться среди груд книг. Все это

вошло в "Что-то страшное...", которое начиналось с рассказа, напечатанного в

"Странных историях" в мае 1948 года. Назывался рассказ "Черное чертово

колесо" (Black Ferris). Из него и выросла книга..."

Всю жизнь Брэдбери пишет фэнтези, и хотя "Крисчен сайенс монитор"

назвал "Что-то страшное грядет" "кошмарной аллегорией", на самом деле

аллегория у Брэдбери есть только в произведениях научной фантастики. В

фэнтези его занимают темы, образы, символы.., и тот фантастический

стремительный порыв, который охватывает автора, когда он нажимает на педаль,

поворачивает руль и пускает свой драндулет прямо в темную ночь нереального.

Брэдбери рассказывает: "Черное чертово колесо" стало сценарием в 1958

году, в тот вечер, когда я увидел "Приглашение к танцу" Джина Келли и так

захотел работать с ним и для него, что бросился домой, набросал черновик

сценария и побежал к нему. Келли проглядел сценарий, сказал, что будет его

снимать, и отправился в Европу на поиски денег; денег он так и не нашел,

вернулся разочарованным, вернул мне сценарий - что-то около восьмидесяти

страниц - и пожелал удачи. Я послал эту идею к черту и просидел два года,

заканчивая "Что-то страшное...". В этой книге я сказал все, что хотел, о

самом себе в юности и о том, какие чувства испытываю к этой ужасающей штуке

- Жизни - и к другому ужасу - к Смерти, и о том, как опьянен ими обеими.

Но прежде всего, сам не понимая того, я сделал одну замечательную вещь.

Я написал хвалебную песнь своему отцу. Я не осознавал этого до одного вечера

в 1965 году, через несколько лет после опубликования романа. Не в силах

уснуть, я встал, порылся в своей библиотеке, отыскал роман, перечитал

некоторые отрывки и расплакался. Мой собственный отец был заключен в романе!

Как бы я хотел, чтобы он дожил до этого дня и смог прочесть о себе и о

храбрости, проявленной им ради любимого сына.

Когда я пишу эти слова, я вновь вспоминаю, с каким взрывом радости и

боли обнаружил здесь своего отца, навсегда - по крайней мере для меня -

заключенного в бумагу, напечатанного, переплетенного и прекрасного на вид.

Не, знаю, что еще сказать. Я наслаждался каждой минутой работы над

романом. Полгода я метался между вариантами. Я никогда не уставал. Просто

высвобождал свое подсознание, когда чувствовал, что готов к этому.

Из всех написанных мной книг эта мне наиболее дорога. Я буду любить ее

и людей в ней: папу, и мистера Электрико, и Вилла, и Джима - две половинки

меня самого, усталого и искушенного, - буду любить до конца своих дней".


***


Возможно, первое, что следует отметить относительно "Что-то страшное

грядет", - это разделение Брэдбери на "две половины самого себя. Вилл

Хэлоуэй, "хороший" мальчик (они оба хорошие, но друг Вилла, Джим, иногда на

время отклоняется от правильного пути), родился 30 октября, за минуту до

полуночи. Джим Найтшейд родился двумя минутами позже - через минуту после

наступления полуночи, уже в Хэллоуин. Вилл - существо аполлониево,

приверженец разума и четких планов, он верит (почти всегда) в норму и в

статус-кво. Джим Найтшейд, как намекает его фамилия
по-английски "ночная тень" Фамилия Вилла тоже говорящая: Hallow -

святой>, дионисиева половина, он подчинен эмоциям, отчасти нигилист,

склонен к разрушению и всегда готов плюнуть в лицо дьяволу, чтобы проверить,

зашипит ли слюна на щеке Повелителя Тьмы. Когда в начале книги в город

приходит продавец громоотводов ("перед самым началом грозы") и говорит

мальчикам, что молния ударит в дом Джима, Виллу приходится убеждать Джима

поставить громоотвод. Первоначальная реакция Джима - "Зачем портить

забаву?".

Символика времени рождения заметна и очевидна, точно так же заметна

очевидная символичность появления продавца громоотводов, который служит

вестником приближения дурных времен. Тем не менее Брэдбери бесстрашно ее

использует. Он берет архетипы огромные, словно карты размером с мост.

Старинная бродячая ярмарка с чудесным названием "Кугер и Мрак -

Представление Демонических Теней" прибывает в Гринтаун, принося с собой под

личиной удовольствия и удивления несчастья и ужас. Вилл Хэлоуэй и Джим

Найтшейд - а позже и отец Вилла Чарлз - узнают, что стоит за этой ярмаркой.

Сюжет постепенно сужается до борьбы за одну-единственную душу - душу Джима

Найтшейда. Назвать это аллегорией было бы неверно, но назвать рассказом

ужасов с моралью - в духе предшествующих книге комиксов Е.С. - можно. В

сущности, то, что происходит с Джимом и Биллом, не очень отличается от

страшной встречи Пиноккио на острове Удовольствий, где мальчики, потакающие

своим нехорошим желаниям (например, курят сигары или играют в бильярд на

деньги), превращаются в ослов. Брэдбери имеет в виду плотские соблазны - не

только сексуальные увлечения, но плотские в самых разнообразных формах и

проявлениях - радости плоти становятся такими же несдержанными и дикими, как

вытатуированные картинки, которые покрывают тело мистера Мрака <Намек на

сексуальную плоть мы встречаем в эпизоде с Театром; Брэдбери в своем письме

ко мне отказался говорить на эту тему, хотя я просил его кое-что разъяснить.

Это один из самых волнующих эпизодов книги. Брэдбери пишет, что Джим и Вилл

обнаружили Театр на верхнем этаже дома, куда забрались в поисках кислых

яблок. Брэдбери рассказывает нам, что у человека, заглянувшего в театр,

меняется вкус ко всему, включая вкус фруктов, и хотя меня всегда охватывает

стремление при первом же намеке на университетский анализ бежать, как бежит

лошадь, почуяв, что свежая вода отравлена щелочью, невозможно не заметить

намек на райское яблоко. Что же происходит в этом двух- или трехэтажном

Театре, который меняет вкус яблок; что зачаровало Джима с его темной

фамилией и его друга с фамилией христианской, которая в нашем сознании

ассоциируется со способностью в любой ситуации оставаться на стороне добра?

Брэдбери намекает, что Театр показывает сцену из публичного дома. Внутри

люди голые, они "сбрасывали через голову рубашки, роняли на ковер одежду и в

безумно-трепетной наготе, напоминая дрожащих лошадей, протягивали руки

вперед, чтобы трогать друг друга". (Здесь и ниже цитируется по книге: Р.

Брэдбери. Избранные сочинения. В трех томах. Том третий. Что-то страшное

грядет; Роман. Канун Всех святых Повесть - М: Олимп, 1992. Пер, с англ. Л.

Жданова.) Если так, то этот эпизод является наиболее красноречивым

предсказанием плотского отклонения от нормы, которое так сильно привлекает

Джима Найтшейда, стоящего на пороге взросления. - Примеч. автора.>.

Что не дает роману Брэдбери превратиться в "кошмарную аллегорию" или в

упрощенную волшебную сказку, так это владение сюжетом и стиль. Стиль

Брэдбери, который так привлекал меня в молодости, теперь кажется слегка

переслащенным. Но он по-прежнему обладает поразительной силой. Вот абзац,

который кажется мне переслащенным:


"А Вилл? Вилл, скажем так, - последняя груша лета на самой верхней

ветке. Бывает, глядишь на проходящих мимо мальчуганов, и на твои глаза

навертываются слезы. Они чувствуют себя хорошо, выглядят хорошо, ведут себя

хорошо. Они не замыслили писать с моста или стибрить точилку в мелочной

лавке. Не в этом дело. А в том, что, глядя на них, точно знаешь, как

сложится вся их жизнь: сплошные удары, ссадины, порезы, синяки - и

непреходящее удивление: за что, почему? За что именно им такая напасть?"


А вот абзац, в котором все кажется верным:


"Свисток этого паровоза вобрал в себя все стенания из других ночей,

других дремлющих лет, вой осененных лунными грезами псов, леденящее кровь

дыхание рек сквозь январские ставни, рыдание тысяч пожарных сирен, хуже

того! - последние клочья дыхания, протест миллиарда мертвых или умирающих

людей, не желающих смерти, их стоны, их вздохи, разлетающиеся над землей!"


Вот это свисток паровоза, парни! Это я понимаю! Яснее, чем любая другая

книга, о которых здесь шла речь, "Что-то страшное грядет" отражает различие

между жизнью аполлониевой и дионисиевой. Ярмарка Брэдбери, которая

пробирается в городок и разбивает тент на лугу в три часа утра

(фицджеральдова темная ночь души, если хотите), - это символ всего

ненормального, мутировавшего, чудовищного.., дионисиева. Я часто думал, не

объясняется ли привлекательность мифа о вампире для детей тем простым

фактом, что вампиры спят днем, а бодрствуют ночью (вампирам никогда не

приходится пропускать ночные фильмы о чудовищах из-за того, что завтра идти

в школу). Точно так же нам ясно, что привлекательность ярмарки для Джима и

Вилла (конечно, Вилл тоже испытывает на себе ее притяжение, хотя и не так

сильно, как Джим; даже отец Вилла не остается равнодушен к этой смертоносной

песне сирен) отчасти объясняется тем, что в ней нет определенного времени

сна, нет правил и расписаний, нет скучной повседневной жизни маленького

городка, нет "ешь свое брокколи и думай о людях, умирающих в Китае с

голода", нет школы. Ярмарка - это хаос, это территория табу, которая

волшебным образом стала подвижной, перемещается с места на место и даже из

времени во время со своей труппой уродцев и чарующими аттракционами.

Мальчики (и Джим, конечно) представляют ей прямую противоположность.

Они нормальны, не мутанты, не чудовища. Они живут по правилам освещенного

солнцем мира - Вилл добровольно, Джим с нетерпением. И именно поэтому они

нужны ярмарке. Суть зла, говорит Брэдбери, в стремлении извратить тот тонкий

переход от невинности к опыту, который должны проделать все дети. В мире

фантастики Брэдбери - мире жесткой морали - уроды, населяющие ярмарку,

внешне приняли облик своих внутренних пороков. Мистер Кугер, проживший

тысячи лет, платит за свою темную упадочническую жизнь тем, что превращается

в тварь еще более древнюю, такую древнюю, что мы не можем даже себе этого

представить, и жизнь в нем поддерживает постоянный приток электричества.

Человеческий скелет платит за скупость чувств; толстая женщина - за

физическое и эмоциональное обжорство; ведьма Пылюга - за вмешательство

своими сплетнями в жизнь других. Ярмарка сделала с ними то, что делал со

своими жертвами могильщик из раннего рассказа Брэдбери.

С аполлониевой стороны книга приглашает нас вспомнить и пересмотреть

факты и мифы нашего собственного детства, в особенности тех, чье детство

прошло в маленьком американском городке. В почти поэтическом стиле, который

здесь очень уместен, Брэдбери рассматривает тревоги детства и приходит к

выводу, что только дети достаточно вооружены, чтобы справиться с детскими

мифами, ужасами и увлечениями. В рассказе середины 50-х годов "Площадка для

игр" взрослый мужчина волшебным образом возвращается в детство и оказывается

в мире безумного ужаса, но это всего лишь угол игровой площадки с

песочницами и горкой.

В "Что-то страшное грядет" Брэдбери переплетает мотив детства в

маленьком американском городке с большинством идей новой американской

готики, о которых мы уже в какой-то степени говорили. Вилл и Джим в целом -

нормальные дети, в них преобладает аполлониево начало, они легко проходят

сквозь детство и привыкли смотреть на мир с высоты своего небольшого роста.

Но когда в детство возвращается их учительница мисс Фоули - первая

гринтаунская жертва ярмарки, - она оказывается в мире однообразного

бесконечного ужаса, ужаса, который почти ничем не отличается от испытанного

героем "Площадки для игр". Мальчики находят мисс Фоули - или то, что от нее

осталось - под деревом.


".., и здесь, пряча лицо в ладонях, сидела, съежившись, маленькая

девочка, рыдая так, словно город исчез, а его жители вместе с нею затерялись

в страшном лесу.

Тут и Джим наконец приблизился, остановился на краю тени и сказал:

- Кто это?

- Не знаю. - Но глаза Вилла начали наполняться слезами, как если бы в

глубине души он уже догадался.

- Постой, это не Дженни Холдридж?..

- Нет.

- Джейн Фрэнклин?

- Нет. - Как будто в рот ему прыснули новокаином, язык еле шевелился

между онемевшими губами. - Нет...

Девочка продолжала плакать, чувствуя, что они рядом, но еще не поднимая

взгляда.

- я.., я.., помогите мне.., никто не хочет помочь.., мне так плохо..."


На "притяжение ярмарки", которым сопровождался этот злой трюк, могут

сослаться и Нарцисс, и Элеанор Вэнс: мисс Фоули заблудилась в зеркальном

лабиринте, плененная собственным отражением. Из-под нее выдернули сорок или

пятьдесят лет, и она рухнула в детство.., именно туда, как ей казалось, она

хочет попасть. Но она не подумала о безымянной маленькой девочке, плачущей

под деревом.

Джим и Вилл избегают такой участи - с большим трудом - и даже

умудряются спасти мисс Фоули из ее первого путешествия по зеркальному

лабиринту. Можно предположить, что не лабиринт, а карусель виновна в этом

переносе во времени: зеркало показывает время жизни, в которое вам хочется

вернуться, а осуществляет перенос карусель. Каждый раз, когда вы делаете

круг вперед, вам добавляется год, а с каждым кругом назад ваш возраст на год

уменьшается. Карусель - интересная и эффективная метафора, придуманная

Брэдбери для обозначения всего течения жизни, и то, что это течение, которое

у нас ассоциируется с самыми солнечными воспоминаниями детства, писатель

делает мрачным, чтобы оно соответствовало всему сумрачному мотиву ярмарки,

рождает тревожные мысли. Когда мы в таком свете видим веселую карусель с

пляшущими лошадками, нам приходит в голову, что если сравнить ход жизни с

кругами карусели, тогда ничего нового каждый круг не приносит, вращение в

основном повторяется; и, может быть, это заставит нас вспомнить, каким

коротким и эфемерным является это кружение; а многим из нас придет на ум