Портреты абрам Залманов

Вид материала

Документы

Содержание Самое ценное для жизни… Больше всего мы говорили с ним о стихах. «Большие ню» Жанна Эбютерн Последний взлет

Подобный материал:

• Ошибка восьмая: манипуляции и обман в общении с ребенком, 190.59kb.
• Я. П. Залманов, 632.3kb.
• «Иудаизм в Российской империи. Конец XVIII начало XX вв.», 70.55kb.
• Кто следующий? Конференция для старшеклассников о лауреатах Нобелевской премии — наших, 144.64kb.
• Абрам Фёдорович Иоффе не раз рассказ, 271.67kb.
• О. П. Федорова Допетровская Русь. Исторические портреты. Ольга федорова допетровская, 3780.49kb.
• Н. И. Рыленков А. Т. Твардовский Портреты на фоне Времени Сборник литературных сценариев, 787.86kb.
• Сценарий устного химического журнала «Портреты великих, 228.51kb.
• Программа Государственного экзамена по подготовке магистра по направлению «Радиофизика», 49.35kb.
• Василия Львовича Пушкина. Иллюстрация Фаворской «Детство». (Ольга, Александр и Лев, 180.55kb.

^

Самое ценное для жизни…

Великий художник XX века, итальянский скульптор и живописец Амедео Модильяни родился 12 июля 1884 г. в Ливорно (Италия), в еврейской семье. Ребенку не повезло со здоровьем. В двухлетнем возрасте он перенес плеврит, в 14 лет – тиф с осложнением на легкие, в 17 – обострение легочной болезни.

Рано отказавшись от традиционного образования, 14-летний Амедео берет уроки живописи в ателье художника Микели. В 1902 г. он записывается в Свободную школу обнаженной натуры во Флоренции, затем в такую же в Венеции, откуда пишет своему другу, что здесь он получил «самое ценное для жизни образование».

Желая испытать свою судьбу, в 1905 г. Модильяни уезжает в Париж. Там, на Монмартре, он бросается в разгульную жизнь. Открывает собственное ателье, встречается с художниками, начинает проявлять склонность к алкоголю и опиуму.


Встречи с Анной Ахматовой

Отношения Ахматовой и Модильяни были краткими, как эпизод, но яркими, как история.

В 1910 г. молодожены Анна Ахматова и Николай Гумилев отправились на месяц в Париж. Там Анна встретила еврейского юношу, недавно приехавшего из Италии. Скромный итальянский художник просит разрешения ее нарисовать – почему бы и нет?

В тот приезд она видела его всего несколько раз. Тем не менее, всю зиму он слал ей письма. Ахматова вспоминает:

У него была голова Антиноя и глаза с золотыми искрами, – он был совсем не похож ни на кого на свете. Голос его как-то навсегда остался в памяти. Я знала его нищим, и было непонятно, чем он живет. Как художник он не имел и тени признания.

Новая встреча состоялась в 1911 году.

Он весь как-то потемнел и осунулся. Беден был так, что в Люксембургском саду мы сидели всегда на скамейке, а не на платных стульях, как было принято. Он вообще не жаловался ни на совершенно явную нужду, ни на столь же явное непризнание. Только один раз в 1911 году он сказал, что прошлой зимой ему было так плохо, что он даже не мог думать о самом ему дорогом.

Он казался мне окруженным плотным кольцом одиночества. Я не слышала от него ни одного имени знакомого, друга или художника, и я не слышала от него ни одной шутки. Я ни разу не видела его пьяным, и от него не пахло вином. Очевидно, он стал пить позже, но гашиш уже как-то фигурировал в его рассказах...

В это время Модильяни бредил Египтом. Он водил меня в Лувр смотреть египетский отдел, уверял, что все остальное недостойно внимания. Рисовал мою голову в убранстве египетских цариц и танцовщиц и казался совершенно захвачен великим искусством Египта. Очевидно, Египет был его последним увлечением. Уже очень скоро он становится столь самобытным, что ничего не хочется вспоминать, глядя на его холсты.

Он говорил Ахматовой, перебирающей тонкими пальцами свои африканские бусы: «Украшения должны быть дикарскими». Того, что в Париже называют модой, Модильяни не замечал вовсе. По поводу Венеры Милосской он сказал, что «прекрасно сложенные женщины, которых стоит лепить и писать, всегда кажутся неуклюжими в платьях».

^ Больше всего мы говорили с ним о стихах.

Модильяни водил Анну смотреть старый Париж за Пантеоном, «как положено», – ночью при луне. Он был в душе ребенком, и ни гашиш, ни алкоголь, ни туберкулезный кашель не вытравили в нем наивно-трагической романтики

Рисовал он меня не с натуры, а у себя дома, – эти рисунки дарил мне. Их было шестнадцать. Он просил, чтобы я их окантовала и повесила в моей комнате. Они погибли в царскосельском доме в первые годы революции. Уцелел один, в нем, к сожалению, меньше, чем в остальных, предчувствуются его будущие «ню»...
^

«Большие ню»

В 1915 г. Модильяни приступает к серии «больших ню». Он усаживает или укладывает профессиональных натурщиц на яркие покрывала – красные или бордо, и их оранжевые тела, нарисованные, словно одним взмахом кисти, без отрыва от полотна, полны какой-то необычайной чувственности. Возможно, его гениальную пластику воодушевляло эффективное применение наркотиков.

Испытывавший вначале влияние Сезанна, Модильяни открывает затем колдовскую власть негритянского искусства, африканских масок. В то же время он никогда не забывал уроки художников готического периода и особенно эпохи Возрождения. Именно у Боттичелли он взял благородную удлиненность лиц и тел своих женщин.
^

Жанна Эбютерн

В декабре 1917 г. полицейские 9-го округа Парижа провели спецоперацию в галерее Вейль, где состоялся вернисаж картин и рисунков Амедео Модильяни. По жалобе мелких буржуа квартала они изъяли с выставки многочисленные ню итальянского художника как «оскорбляющие общественную нравственность».

Несмотря на это, Амедео Модильяни переполнен счастьем. Об этом свидетельствуют его великолепные и скандальные ню: в апреле того же года он безумно влюбился в студентку академии Коларосси Жанну Эбютерн, с которой живет теперь на улице Гранд-Шомьер.

^

Последний взлет

«Его здоровье вызывает все больше опасений, – пишет Леопольд Зборовски, торговец произведениями Модильяни и его горячий поклонник, брату художника. – Мои советы немедленно поехать в санаторий в Швейцарию не имели никакого результата... Он был словно дитя звезд и реальность не существовала для него». В действительности, за 7 месяцев до этого Амедео Модильяни отдыхал на Лазурном берегу вместе с Жанной Эбютерн. Там он пережил период сильнейшей творческой лихорадки, в результате которой появилась серия замечательных портретов близких ему людей и даже его единственный автопортрет «с усталым лицом».