Вопросы веры и безверия в произведениях Федора Михайловича Достоевского

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3

Часть 3.

«Преступление и наказание». Антихристианская суть теории Раскольникова.

Известно, что в романе «Преступление и наказание» главный герой, объясняя свое планируемое, а затем состоявшееся убийство, руководствуется двумя мотивами: во-первых, он мечтает проверить свою теорию на жизнеспособность, узнать свою роль в системе, созданной его лукавым умом, а во-вторых, Раскольников примеривает на себя роль благодетеля. Мимо второй идеи, как правило, проходят исследователи творчества Достоевского, сосредоточивая внимание преимущественно на проблеме «крови по совести». Тем не менее известно, что не только Раскольников, но практически все герои романа проповедуют словом или делом идею благодеяния.

В школьном изучении романа акценты расставляются так же: рассматривается «арифметическая» теория героя и за этим забывается существенный социально-философский подтекст, идущий еще от полемики с утопическими социалистами. При этом обедняется оценка не только миросозерцания героя, но и идеологического звучания «Преступления и наказания» вообще. Очевидно, что в этом романе Достоевский синтезировал все свои предыдущие этико-философские, социальные размышления, воплощенные художественно в ранних произведениях. Безусловно, накопленный писателем духовный, творческий и жизненный опыт не мог не отразиться в произведении, работе над которым предшествовала такая серьезная подготовка. В литературе о Достоевском генезису и проблематике романа «Преступление и наказание» давно уделяется пристальное внимание и. казалось бы, поставлена уже последняя точка в изучении произведения, но исследование раннего творчества писателя в аспекте социально-философского и религиозного осмысления позволяет расставить некоторые акценты и в позднем творчестве, в частности в романе «Преступление и наказание».

Дебютный роман Достоевского «Бедные люди» традиционно принято рассматривать как произведение социально-обличительной направленности с яркой психологической доминантой. Эта прочно закрепившаяся за «Бедными людьми» характеристика нуждается в пересмотре. Действительно, помимо отмеченных критикой социальности и утонченного психологизма первый роман Достоевского имеет еще и идеологическую составляющую, которая, быть может, является не менее значимой, чем уже известные аспекты. К моменту создания «Бедных людей» юный писатель был уже знаком с основными положениями утопического социализма и, более того, вступил в полемику с самыми существенными из них. Достоевский уже вначале 40-х годов убежден, что «чистым» благодеянием всех общественных противоречий не решить: слишком уж наивна эта мечта социалистов. В «Бедных людях» писатель исследует специфику благодеяния как средства, способного, по мысли утопических социалистов, обеспечить обездоленному человеку (и человечеству) долгожданное равенство и братство. Всю композиционно-структурную и сюжетно-фабульную линию романа Достоевский подчиняет идее выявления роли благодеяния в формировании гармоничного общества и братских отношений между людьми. Так, по-видимому, не случайно весь роман представляет собой цепь картин, в которых герои заняты «спасительным», с точки зрения утопистов, благодеянием. В отношения «благодетель — облагодетельствованный» в той или иной степени втянуты все герои романа. Благодетельствует Макар Вареньке и Горшкову, «его превосходительство» — Макару, Анна Федоровна — Вареньке. Даже самые, казалось бы, второстепенные, порой никак не представленные автором персонажи «Бедных людей» подчиняются общей идее благодеяния, для большей убедительности и они включены в эксперимент по выявлению степени жизнеспособности теории перераспределения материальных благ. Например, благодетельствует даже делец и негодяй Быков, предоставляющий Вареньке возможность восстановить поруганную честь: вполне как благодеяние можно оценить судебное решение в пользу Горшкова. При этом, несмотря на многообразие форм и способов покровительства, социальную и характерологическую пестроту адресатов и адресантов благодеяния, результат всех добрых дел оказывается прямо противоположен ожидаемому. Угнетенная «милосердием» Макара Алексеевича, выходит замуж за ненавистного Быкова Варенька; «горел, в адском огне горел, умирал», принимая филантропическую помощь «его превосходительства» Макар Девушкин; при первой возможности освобождается от назойливого попечения Анны Федоровны Варенька; «разоблачается» перед благодетелем Макаром, пройдя через горнило унизительных расспросов, чиновник Горшков. Это только самые заметные истории благодеяния в романе. То же самое происходит и в других случаях, когда речь идет о малозаметных героях романа и только лишь едва упоминаемых, связанных с ними событиях. Так выигранный процесс оборачивается для Горшкова смертью. Казалось бы, все обещает «маленькому человеку» счастье: его заметили и, хотя не вовремя и не сразу, все же справедливость восторжествовала. Но предыдущие хождения по мукам и перенесенные бесчисленные обиды убедили несчастного в том, что лично он никого не интересует и только волей случая он оказался оправдан. При отсутствии сердечного участия акт равнодушной справедливости оказывается бесполезным. Горшков умирает. «Не в рай», по ее собственным словам, идет и Варенька, решившись связать свою судьбу с Быковым. У читателя не возникает предположения, что благодеяние господина Быкова облегчит судьбу девушки.

Отчетливо заметно, что каждый эпизод романа, связанный с благодеянием, зеркально отражает главный. Возникает своеобразный сюжетно-идеологический параллелизм: авторская идея проводится по разным уровням, но с одним итогом. Особенно отчетливо это свойство поэтики произведений Достоевского проявится в его знаменитом «пятикнижии». Г.М.Фридлендер обратил внимание на то, что «одна и та же судьба, один и тот же характер даются Достоевским в нескольких различных «отражениях», каждое из которых углубляет изображение данного характера». В «Бедных людях» судьбы героев складываются таким образом, что даже внешне бескорыстное покровительство оказывается губительным для них. Так уже на сюжетно-композиционном уровне просматривается авторский замысел, суть которого можно свести к формуле, высказанной Достоевским много лет спустя: «...никакой муравейник, никакое торжество «четвертого сословия», никакое уничтожение бедности… не спасут человечество от ненормальности... Ясно и понятно до очевидности, что зло таится в человечестве глубже, чем предполагают лекаря-социалисты, что ни в каком устройстве общества не избегнете зла, что душа человеческая останется та же, что ненормальность и грех исходят из нее самой и что… нет и не может быть еще ни лекарей, ни даже судей окончательных, а есть Тот, который говорит: «Мне отмщение и Аз воздам». Но уже и в «Бедных людях» звучит со стороны главного героя осуждающее слово в адрес тех, кто искреннее милосердие подменяет бессердечным материальным воздаянием: «Нынче… и благодеяния как-то чудно делаются... а может быть, и всегда так делались, кто их знает! Или не умеют они делать, или уж мастера большие — одно из двух». Макар Алексеевич неспроста обозначает такую проблему: он сам не раз оказывается в положении просителя и знает всю бездну унижений, через которые должен пройти ожидающий милости. Конечно, отождествлять голос героя и голос автора мы не станем, но, тем не менее, за этими рассуждениями Макара Девушкина стоит сам писатель с его серьезными социально-философскими размышлениями и представлениями. Достоевский в «Бедных людях» вступает в полемику с утопическими социалистами, поставив под сомнение главный постулат их доктрины — возможность решить социальные проблемы одним только перераспределением материальных благ. В «Бедных людях» сам автор — идеолог. Последовательно он проводит свою мысль, опровергая самими результатами благодеяний заманчивые идеи прекраснодушных социалистов.

Продолжая начавшуюся в «Бедных людях» полемику с социалистами, Достоевский и в «Преступлении и наказании» вновь обращается к расхожей среди апологетов социализма идее благодеяния. Благодетельствуют в романе почти все герои: вопреки своей теории Раскольников, по доброте сердца Разумихин, из бескорыстно-сострадательной любви Соня, от любви-самоотречения Дуня; покровительствуют и те герои, чья роль в романе определяется необходимостью отражать нравственно-философскую позицию Раскольникова, то есть так называемые «двойники»: Лужин и Свидригайлов. В общем-то, нет никаких сомнений в том, что фактами благодеяния в романе писатель заостряет социально-философскую мысль, идущую от утопических теорий: идеалы социализма в окарикатуренном варианте исповедует Лебезятников. Искаженная до неузнаваемости, возведенная в некий пародийный образ система Фурье и Сен-Симона в устах Лебезятникова приобретает открытое комическое звучание. «Все от среды, а сам человек есть ничто... Мы пошли дальше в своих убеждениях. Мы больше отрицаем!» — заявляет он, туманно представляя себе философскую концепцию социальных утопий. Лебезятников в торопливой категоричности, свойственной людям недалеким и ограниченным, готов отстаивать справедливость сомнительных на деле идеалов социализма только потому, что это модно. Фигура Лебезятникова — это, с одной стороны, беспощадная сатира на тех сторонников и последователей социализма, «которые мигом пристают непременно к самой модной ходячей идее, чтобы тотчас же опошлить ее», а с другой — это обличение несостоятельности всех социалистических утопий вообще. Конечно, в характеристике Лебезятникова Достоевский, может быть, не вполне беспристрастен, о чем свидетельствуют резкие высказывания в адрес героя, но убедительность авторской социально-философской позиции обеспечивается экспериментально выверенными положениями. Например, факты благодеяния в романе «Преступление и наказание» позволяют увидеть практические результаты главной идеи социалистов о «спасительном» перераспределении материальных благ, а следовательно, и объективность авторской позиции в оценке социалистических постулатов в этом случае намного выше.

Интерпретации теории главного героя в романе «Преступление и наказание» уделяли много внимания и в критике, и в литературоведении: развернутую и для своего времени очень точную характеристику героя и его идеологии предложил Н.Н.Страхов, отметив, что саму суть преступления Раскольникова составляет «убийство принципа»; детальный анализ преступления и возмездия за него найдем в трудах ученых-литературоведов Г.М.Фридлендера, В.Е.Ветловской, Ю.Ф.Карякина, Ю.И.Селезнева и многих других, но проблеме благодеяния в статьях и книгах вышеперечисленных достоевистов уделялось внимание лишь в связи с наполеоновской идеей Раскольникова. Герой оказывается непременно шире своей бездушной богоборческой теории и совершает поступки, которые никак не укладываются в созданную его холодным и трезвым рассудком концепцию.

Помимо этого в благодеяниях героя, на наш взгляд, есть еще один попутный дополнительный смысл (вспомним, что творческое мышление писателя многопланово): Достоевский спорит здесь с утопическими социалистами, утверждавшими, что «разумным» перераспределением материальных благ можно решить все общественные противоречия. Убийство старухи-процентщицы Раскольников вполне расчетливо обозначает для себя как «благодеяние»: оно должно, по убеждению самонадеянного героя, спасти все страдающее человечество от гнета предрассудков, с одной стороны, а с другой — должно обеспечить задавленным бедностью его родным достойное существование. Так, переступая через принцип, через закон совести, Раскольников стремится решить для себя проблему социальной дисгармонии. И считает он себя в этом случае ни больше ни меньше, как «благодетелем человечества». Пожалуй, в этой игре распущенного разума своего героя Достоевский показывает апофеоз мечты социалистов, конечный результат их «райско-розовых» упований. Самодовлеющая идея благодеяния, лишенная христианской первоосновы, оборачивается трагедией и смертным грехом: это уже не просто деспотизм и самолюбование «благодетельствующего» Лужина, не цинично-расчетливое покровительство Свидригайлова. Это попытка в своих радикальных намерениях встать на место Творца, это принципиальное, рассудочное стремление утвердить свои принципы вопреки заповедям Христа. Изначально положительное христианское понятие — милосердие — принимает в интерпретации героя уродливые, демонические черты. Вспомним, что милосердие — одна из самых существенных нравственно-этических категорий православия, практически каждая евангельская притча призывает к состраданию и добрым делам. Причем, больше симпатий вызывает тот, кто способен пожертвовать ради ближнего последним: это и две лепты вдовы, и искреннее сострадание самарянина. Ну и, конечно, высочайший образец милосердия и в первородном грехе человеку являет собой Христос, смирившийся ради погибшего человека до позорной крестной смерти. Оказывая человеку милость, Богочеловек в жертву приносит Себя. Герой Достоевского, ослепленный гордыней, тоже мечтает стать благодетелем, но жертвовать собой он не хочет («… мне жизнь однажды дается, и ее никогда больше не будет; я не хочу дожидаться «всеобщего счастья». Я и сам хочу жить…»), зато он готов уничтожить другого. Возможность демонического отражения идеи благодеяния, столь популярной среди утопических социалистов, не могла не насторожить чуткого писателя. «Заповедь новую даю вам: да любите друг друга» — эту положенную в основу любого дела христианскую формулу Раскольников сознательно не замечает. Зато он принимает в расчет идею благотворительности, да не кому-нибудь лишь персонально, а всему человечеству сразу («сто, тысячу добрых дел, начинаний… сотни, тысячи, может быть, существований, направленных на дорогу; десятки семейств, спасенных от нищеты, от гибели, от разложения, от разврата...». И здесь благотворительность Раскольникова обнаруживает уже мессианский смысл. Достоевский показывает, что напрасно наивные социалисты делают ставку на материальные блага (которые будут у каждого и при этом поровну со всеми), потому что непременно появится «благодетель», «доброе» дело которого при внешней безупречной «арифметике» окажется страшной карикатурой милосердия. «Были бы братья, будет и братство, — писал Достоевский в 1880 году. — Если же нет братьев, то никаким «учреждением» не получите братства. Что толку поставить «учреждение» и написать на нем: «Liberte, Egalite, Fratemite»? Ровно никакого толку не добьетесь тут «учреждением», так что придется — необходимо, неминуемо придется — присовокупить к трем «учредительным» словечкам четвертое: «ou la mort», «fratemite оu lа mort», — и пойдут братья откалывать головы братьям, чтобы получить чрез «гражданское учреждение братство». Высказанная позднее, эта мысль может быть хорошей иллюстрацией фальшивому благодеянию Раскольникова. Любая внешне даже самая безупречная, гуманная и справедливая затея, лишенная христианского сострадания и христианской любви, способна обернуться трагедией — эта мысль ключевая в романе «Преступление и наказание».

Впрочем, помимо навязчивого стремления благодетельствовать всему человечеству сразу Раскольников совершает добрые дела частные, не претендующие на наполеоновский размах и, более того, противоречащие теории сильной личности. Вопреки своим идеям, движимый чувством сострадания, он оставляет деньги Катерине Ивановне, последние двадцать копеек отдает, чтобы спасти незнакомую ему девочку. Именно здесь, в этих эпизодах проявляется подлинное человеческое милосердие, истоки которого находятся в христианской нравственности. Но именно эти живые сердечные порывы старается заглушить в себе Раскольников, опасаясь дать волю чувствам.

Интересно также отметить отношение героя к фактам благодеяния в его адрес: ведь способность принять доброе дело, исходящее от сердца, — тоже признак духовного развития (об этом не раз писал святитель Тихон Задонский). Вероятно, эта мысль была значимой для Достоевского: в романе мы слышим и рассуждения героя о благодеянии, и его действия в обстоятельствах, где он вынужден принимать помощь (а находиться в подобных ситуациях Раскольникову приходится не раз).

Самая досадная и обидная для героя помощь приходит ему от любимой сестры Дуни. Она, жертвуя своим личным счастьем, своими принципами и надеждами, готова на унизительный брак с подлецом Лужиным. Вполне естественно, что Раскольников противится предстоящей свадьбе, осознавая вполне, что «Сонечкин жребий ничем не сквернее жребия с господином Лужиным» Дуни. «Не хочу я вашей жертвы, Дунечка, не хочу, мамаша! Не бывать тому, пока я жив, не бывать, не бывать! не принимаю!» — в исступлении выговаривает Раскольников. Благодеяние, которое неизбежно повлечет за собой страдание любимой сестры, герой принципиально отталкивает, предпочитая ему радикальное решение проблемы, торжество своей богоборческой идеи, допускающей «кровь по совести». Более того, до известной степени именно жертвенная помощь Дуни утвердила героя в правоте и справедливости его безнравственной теории: «Теперь же письмо матери вдруг как громом в него ударило. Ясно, что теперь надо было не тосковать, не страдать пассивно, одними рассуждениями о том, что вопросы неразрешимы, а непременно что-нибудь сделать, и сейчас же, и поскорее. Во что бы то ни стало надо решиться, хоть на что-нибудь…». И вот уже совсем окончательно идея завладевает сознанием Раскольникова: «Вдруг он вздрогнул: одна, тоже вчерашняя, мысль опять пронеслась в его голове. Но вздрогнул он не от того, что пронеслась эта мысль. Он ведь знал, он предчувствовал, что она непременно «пронесется», и уже ждал ее: да и мысль эта была совсем не вчерашняя. Но разница была в том, что месяц назад, и даже вчера еще, она была только мечтой, а теперь... теперь явилась ему вдруг не мечтой, а в каком-то новом, грозном и совсем незнакомом ему виде, и он вдруг сам сознал это...». Взаимосвязь попытки благодеяния и преступного замысла в этом фрагменте романа отчетливо заметна: вместо ответного чувства благодарности, которое, по мысли утопических социалистов, неизбежна должно возникнуть у облагодетельствованного, в сознании Раскольникова оформляется идея победить «среду». Самолюбивая, гордая «натура» Раскольникова не принимает благодеяния, одна только попытка покровительства вызывает у него протест. В «Преступлении и наказании» благодеяние дает импульс развитию теории убийства.

Достоевский, конечно, не против благодеяния вообще, но он убежден, что любое доброе дело только тогда имеет силу, когда и благодетель и облагодетельствованный свободны от порока, когда помощь происходит от чистого сердца. Помощь Дуни, безусловно, искренняя, сердечная, но в ее стремлении спасти брата ценой собственного счастья чувствуется некоторая экзальтация, наслаждение страданием за ближнего, а, следовательно, и в этом порыве благодеяния есть какой-то изъян. Родион чувствует это: «О, тут мы, при случае, и нравственное чувство наше придавим; свободу, спокойствие, даже совесть, все, все на толкучий рынок снесем… Мало того, свою собственную казуистику выдумаем, у иезуитов научимся и на время, пожалуй, себя самих успокоим, убедим себя, что так надо...». Анализируя благородную жертвенность Дуни, Раскольников делает страшный для себя вывод: «Сознаться не хочет, что хочется облагодетельствовать! О, низкие характеры! Они и любят, точно ненавидят...». Два несоотносимых в одной ценностной вертикали человеческих чувства — любовь и ненависть — принимают в сознании Раскольникова парадоксальное и, в общем-то, даже демоническое единство. Чужая добродетель — для героя тяжелое бремя, вынести которое непросто. И Раскольников, зная характер сестры, ее склонность к порывам великодушия, отказывается от помощи. В таком случае, если даже искренняя жертвенная помощь не обеспечивает положительного результата, что же говорить о тех делах милосердия, которые совершаются людьми духовно бедными. Какой результат, например, может иметь «добродетель» Лужина или Свидригайлова?

Как уже отмечалось выше, не менее, чем нравственная позиция покровителя, писателя интересует отношение облагодетельствованного к доброму делу. В этой перспективе чрезвычайно интересен эпизод романа, в котором Раскольникову, приняв его за нищего, подают на улице двугривенный купчиха и ее дочь: «Прими, батюшка, ради Христа». Он взял, и они прошли мимо. Казалось бы, незначительный фрагмент в контексте романа, говорящий исключительно о беспросветной бедности героя. Но результат этого благодеяния и авторская позиция, достаточно отчетливо здесь проявляющаяся, заставляют взглянуть иначе на эту художественную деталь. «...Он вдруг ощутил в кулаке своем зажатый двугривенный. Он разжал руку, пристально поглядел на монетку, размахнулся и бросил в воду; затем повернулся и пошел домой. Ему показалось, что он как будто ножницами отрезал себя сам от всех и всего в эту минуту». Здесь Достоевский воедино связывает благодеяние и будущую судьбу героя, показывая неразрывное единство доброго дела и внутренних побуждений облагодетельствованного. Раскольникову не дается способность просто принять доброе дело, и это, с точки зрения писателя, тревожный показатель, потому что здесь отчаянный протест против заповедей Христа, призвавшего человека к любви и милосердию. Бунтарство героя и беспокоит писателя, и настораживает, и вынуждает сделать печальные выводы, Оказывается, привыкший ко греху человек еще и не захочет принять доброе дело и не только за оскорбление почтет, но и вызов бросит самой жизни в ее духовно-нравственной вертикали. И вызов этот будет роковым для человека, потому что тем самым он повлечет за собой трагический разрыв бунтаря со всем человечеством.

Точно так же отчаянно сопротивляется Раскольников попытке благодетельствовать ему со стороны Разумихина: «...неужель ты не видишь, что я не хочу твоих благодеяний? И что за охота благодетельствовать тем, которые плюют на это?... ты меня мучаешь... Чем, чем, научи, умолить мне тебя, наконец, чтобы ты не приставал ко мне и не благодетельствовал?» — в исступлении произносит Раскольников. И здесь тоже не только гордость бедного человека, но, как и в предыдущем случае, слышится религиозно-философская полемика героя с христианскими первоосновами бытия: «Да ведь этак вы себя, пожалуй, кому-нибудь бить позволите, господин Разумихин, из удовольствия благодетельствовать». В этой реплике героя прослеживается явная параллель с евангельской заповедью: «Ударившему тебя по щеке подставь и другую; и отнимающему у тебя верхнюю одежду не препятствуй взять и рубашку» (Лук. Б., 29). Одно только подозрение Разумихина в исполнении христианских: заповедей вызывает у Раскольникова колкие насмешки и откровенную издевку. Ослепленный гордыней, он бросает вызов святости, не замечая, что тем самым ставит себя в уязвимое положение.

Еще отчетливей изъяны теории социалистов заметны в покровительстве Лужина. В облике этого героя Достоевский художественно воплотил идею «разумного эгоизма» Н.Г.Чернышевского и Н.А.Добролюбова и отчасти утопические мечты Фурье и Сен-Симона. Лужин, руководствуясь практическими соображениями удобства, выбирает себе в жены много претерпевшую и много перестрадавшую Дуню. «Он с упоением помышлял … о девице благонравной и бедной (непременно бедной) … очень запуганной, чрезвычайно много испытавшей несчастий и вполне перед ним приникшей, такой, которая бы всю жизнь считала его спасением своим, благоговела перед ним, подчинялась, удивлялась ему, и только ему одному». В «бескорыстном» сватовстве Лужина есть откровенная выгода: подчинив своей деспотичной воле Дуню, он в своих собственных глазах станет и честнее, и благороднее, и нравственнее. Он «высоко ценил свою решимость возвысить Дуню до себя и считал это подвигом». Корысть Лужина не материальная, для него намного важнее власть, которую ему обеспечивает благодеяние. Здесь Достоевский подхватывает устойчивый мотив «Бедных людей», только авторская мысль теперь прозрачнее, понятнее: причиной и поводом «добродетели» героя являются «тщеславие и та степень самоуверенности, которую лучше всего назвать самовлюбленностью». То, что в первом романе прозвучало в подтексте, намеком и даже где-то предположением, в «Преступлении и наказании» отразилось четко сформулированной авторской позицией. Макар Девушкин, благодетельствуя Вареньке, тоже далеко не свободен от тщеславия и самолюбования, оттого результатом его покровительства становится трагический разрыв отношений с возлюбленной. При этом Макар любит Вареньку, и любит искренне, жертвенно. Что же говорить о Лужине и его «милосердии», если в основе всех действий этого героя лежит откровенная гордыня, если главная цель его покровительства — рабская «благодарность» Дуни? Вопреки всем нравственным нормам Лужин утверждает мораль неприкрытого эгоизма: «…Возлюби, прежде всех, одного себя, ибо все на свете на личном интересе основано». Руководствуясь этим нехитрым соображением, герой принимает решение благодетельствовать Дуне. Всем, казалось бы, от этого только польза: несчастной девушке — надежный приют, а ему, благодетелю, — сознание собственного превосходства и благородства. Только результат — обратный тому, на который уповает Лужин. В адрес этого героя звучит осуждающее слово писателя, высказанное не опосредованно, как в «Бедных людях», а прямо и однозначно.

Пожалуй, самый яркий пример жертвенности и милосердия — Соня Мармеладова, пренебрегшая не только своим личным счастьем, но и самой жизнью во имя спасения дорогих ей людей. При этом именно ее жертвы не только полезны всем окружающим, но становятся необходимыми каждому, с кем она пересекается на жизненном пути. Сонечкино покровительство не обременительно даже болезненно гордому Раскольникову, принципиально не желающему принимать какую бы то ни было помощь. Сопротивляясь всяким попыткам помощи Дуни, Разумихина, Раскольников настойчиво чувствует потребность в присутствии Сони, в ее сердечном участии. Это даже при том, что Соня, зная страшную тайну Раскольникова, не соглашается с ним, не становится его молчаливой союзницей. «От Бога вы отошли, и вас Бог поразил, дьяволу предал», — решительно ставит диагноз духовному состоянию Раскольникова Сонечка, чутко улавливая саму суть его нравственной болезни. Христианская совестливость девушки привлекает к ней истерзанного нравственными страданиями Родиона. Не требуя взамен ни благодарности, ни признания, ни восхищения, Соня как свой крест принимает трагедию Раскольникова. Нет никакой экзальтации в ее порыве пойти вслед за ним на каторгу и разделить все тяготы и лишения; спокойно, строго и даже как-то слишком взвешенно принимает она решение посвятить свою жизнь несчастному. «Заповедь живую даю вам: да любите друг друга; как Я возлюбил вас, так и вы да любите друг друга» (Ин. 13.34) — эти евангельские слова Соня принимает буквально, не отступая ни на шаг от заповеди Христа. Поэтому, вероятно ее сострадание и любовь необходимы и Катерине Ивановне, которой свойственна «та особенная гордость бедных, вследствие которой… многие бедняки таращатся из последних сил и тратят последние сбереженные копейки, чтобы только быть не хуже других...». Даже ей, измученной и истерзанной болезненной амбицией, милостыня Сонечки не унизительна. Сонечкиным участием спасается Родион Раскольников, возвращаясь к людям. По существу, только ее милосердие — образец подлинного христианского и оттого необходимого каждому сострадания и любви. Все остальные попытки благодетельствовать обнаруживают свою несостоятельность и вместо ожидаемой гармонии и благополучия доставляют лишь нравственные терзания и боль тем, кто оказывается в вынужденном положении облагодетельствованного.

Выверенная Достоевским экспериментально теория «разумного» благодеяния оказалась нежизнеспособной и в условиях реального ее воплощения, даже провоцирующей тяжелые душевные переживания. Художественно воплощенный ответ «прекраснодушным» социалистам прозвучал в «Преступлении и наказании» категорично: не может быть гармонии, основанной на идее «спасения животишек».

Часть 4.

Соня Мармеладова – носитель авторских идей, воплощение русского православия, идеал писателя.

«…то, что для Порфирия – «мысль», разумом воспринятая «идея», для героини – суть ее жизни». (А. Кутузов)

«Глубину душевных мук Раскольникова суждено разделить Соне. Именно ей, а не Порфирию Петровичу решает поведать Раскольников свою страшную, мучительную тайну». (А. Кутузов)

В лице Сони Раскольников встречает человека, который пробуждается в нем самом и которого он преследует как слабую и беспомощную «дрожащую тварь». Желание примкнуть к людям, глотнуть живой воды из чистого духовного источника заставило Раскольникова послушать Сонечку. Тоска по человеку и Богу заставляет Раскольникова принять от Сонечки простонародный крестик, ибо вынашивая в своем воспаленном сознании «идею» спасения человечества, Раскольников впадает в грех самообожествления. Он полагает, что законодателем нравственности является не Бог, а человек. Раскольников сам берет на себя право определять границы добра и зла, дозволенного и недозволенного и менять их по своему усмотрению. В его бесчеловечной идее есть старый, как мир, дьявольский соблазн – «и будете, как боги». Его идея крови «по совести» несет в себе открытый богоборческий смысл. Бросается вызов основам христианской веры, согласно которым закон нравственного добра имеет не человеческое, а божественное происхождение. Он выше человеческого своеволия и властвует над каждым из нас с безусловностью высшего божественного авторитета. Потому и в преступлении своем, как заметил один прославленный богослов, современник Достоевского, герой поднял топор не только на старушонку-процентщицу, но и на «самого Христа жизнодавца, на принцип всего святого и духовно-живого, не скупо положенный в душе самого Раскольникова».

В своем бунте герой повинен перед законами человечности, который живы в народе в виде краеугольных основ христианской нравственности. Судить Раскольникова по совести сможет только Сонечка, и суд ее будет глубоко отличаться от суда Порфирия Петровича.

Это суд любовью, состраданием и человеческой чуткостью – тем высшим светом, который удерживает человечность даже во тьме бытия униженных и оскорбленных людей.

Сила Сони – не только в сострадательной любви. В ее душе есть держава, которая спасает ее от соскальзания в пучину раскольниковского искушения и бунта. Эта держава, этот якорь – христианская вера. Только любовь, одухотворяемая такой верой, помогает ей устоять и увлечь Раскольникова к спасению, к воскрешению того доброго и вечного, что томилось и страдало в нем самом под властью «духа, наделенного злым умом и злой волею». Путь обновления героя – это путь признания христианской веры, христианского взгляда на жизнь, который исповедует Сонечка.

С образом Сонечки связана вера Достоевского в то, что мир спасет братское единение между людьми во имя Христово – и основу этого единения нужно искать в глубинах народной России.

Соня – не «дрожащая тварь», не смиренная жертва обстоятельства. Именно потому и не липнет к ней «грязь обстановки убогой». В условиях, казалось бы, совершенно исключающих добро и человечность, героиня находит и свет, и выход, достойный нравственного существа человека и не имеющий ничего общего с индивидуалистическим бунтом Раскольникова.

Есть качественное различие между стремлением к добру через допущение зла по отношению к другим и самопожертвованием, добровольным, естественным, во имя сострадательной любви к ближним. Самоотверженность Сони далека от смирения, она имеет социально активный характер, она направлена на спасение окружающих.

Blog

Вопросы веры и безверия в произведениях Федора Михайловича Достоевского