Книга рассчитана на научных работников, сту­дентов вузов и преподавателей средних школ

Вид материала

Книга

Содержание Глава iii

Подобный материал:

• Книга рассчитана на научных работников, сту­дентов вузов и преподавателей средних школ, 20734.7kb.
• Задача о соединении городов, 716.2kb.
• Геодезия, геофизика, геология и география, 174.91kb.
• Cols=2 gutter=27> С. И. Черепинский учебное кино: история становления, современное, 2532.72kb.
• Книга рассчитана на работников суда, прокуратуры, адвокатуры, мвд, кгб, преподавателей, 2642.98kb.
• Мадина Тлостанова Деколониальные гендерные эпистемологии москва, 5233.74kb.
• О. В. Бессчетнова Культура и образование: формы и методы взаимодействия Учебное пособие, 2058.48kb.
• Текст взят с психологического сайта, 3772.57kb.
• Текст взят с психологического сайта, 7168.71kb.
• Федеральное агентство по образованию государственное образовательное учреждение высшего, 86.33kb.

^ ГЛАВА III

СОЦИАЛЬНЫЕ ОТНОШЕНИЯ В ГОРОДЕ

Изменения в экономической жизни восточноримского города не могли не повлечь за собой определенных изменений в соци­альных отношениях, в расстановке социальных сил в городе. Вопрос о социальных отношениях в восточноримском городе IV в. является одним из наиболее сложных и спорных в современной историографии. Для буржуазной историографии в целом харак­терны совершенно определенные тенденции в их освещении. Это, во-первых, стремление представить как второстепенную, не заслуживающую особого внимания проблему рабства, его роли в социальной жизни империи IV—V вв. Одни из исследо­вателей доказывают, что рабство вообще никогда не играло значительной роли в жизни восточных провинций, а поэтому и тем более — в рассматриваемые века; другие — спешат покон­чить с ним в III в. ¹ Так, по мнению А. Пиганиоля, во время кризиса III в. большая часть рабов разбежалась от своих господ. Это утверждение понадобилось А. Пиганиолю не столько для того, чтобы подчеркнуть, что кризис III в. нанес серьезный удар по рабовладельческим отношениям, сколько для того, чтобы, подобно многим другим исследователям, на этом основании не придавать серьезного значения рабству в IV в., перенести его рассмотрение в сферу морально-этических отношений, проблемы отношения церкви к рабству. Главный же вопроса значении рабства в социальной жизни империи, его влиянии на развитие общественных отношений,² в буржуазной литературе либо вообще не ставится, либо отодвигается на задний план перед проблемами морально-этического характера. Во-вторых, освещая положение широких слоев свободного населения, народных масс города, ряд буржуазных исследователей стремится пред­ставить последовавшую за кризисом III в. известную стабилиза­цию экономической жизни империи как эпоху экономического процветания, показать благополучие основной массы свобод­ного населения. По П. Пети, в IV в. хорошо живет и свободное крестьянство антиохийской округи, и городское население.³ Есте­ственно, что в этих условиях не оказывается почвы для крупных социальных конфликтов. Поэтому, поскольку они все же имеют место, они объявляются либо результатом чисто случайного сте­чения обстоятельств, либо вызванными неумеренными требова­ниями народа. Но поскольку широкие городские движения плохо увязываются с представлением о хорошем положении населения, на сцену выступает люмпен-пролетариат. Тогда все встает на свои места. «Хорошее» и не испытывающее вражды к господ­ствующим слоям рядовое свободное население города оказы­вается вовлеченным в социальный конфликт с ними праздными люмпен-пролетарскими элементами, паразитический характер требований которых хорошо известен. Такая принципиальная схема позволяет представить общество IV в. как общество отно­сительной «социальной гармонии», показать как не имеющие серьезных оснований требования, народных масс города и под­черкнуть их полную социальную несамостоятельность, зависи­мость от люмпен-пролетариата. Если эта схема лишь намечена в работе П. Пети, то она чрезвычайно ярко выступает в произ­ведении представителя современной французской официозной науки А. Фестюжьера.⁴ В обширной комментированной подборке его собственных переводов источников, освещающих духовную жизнь Антиохии IV в., перед читателем предстает, с одной стороны, живущий в свободе и довольстве, веселой и легкомыс­ленной жизнью, малосчитающийся с властями народ Антиохии, требующий еще более лучших условий и развлечений, а, с дру­гой, добрая и хорошая муниципальная буржуазия, заботящаяся о благе народа, но оказывающаяся не в состоянии удовлетворять его неумеренные требования. Опытный специалист своего дела, каким является А. Фестюжьер в области истории морали, он не искажает свидетельств источников. Он лишь забывает поставить вопрос о тенденциозности их авторов, тенденциозности их отно­шения к народным массам города. Но зато А. Фестюжьер не забыл провести многочисленные аналогии между Антиохией IV в., «Парижем Востока», с ее идеализированными автором социальными отношениями и современным Парижем, аналогии, которые достаточно ясно показывают, зачем А. Фестюжьеру нужна именно такая картина социальной жизни Антиохии.⁵

Буржуазная историография еще много десятилетий тому назад создала миф о несчастной муниципальной «буржуазии» IV в., которая оказалась жертвой, с одной стороны, правитель­ства, а с другой — народа, разорявшего ее, своими неумеренными требованиями и не желавшего считаться с ее реальным положе­нием.⁶ Нет необходимости говорить о том, что этот миф о не­умеренных требованиях народа в эпоху социальных потрясений, миф, идеализирующий муниципальную «буржуазию» как жертву стихийного стечения обстоятельств, пользуется большой популяр­ностью в современной буржуазной историографии.⁷

Но при этом буржуазные исследователи забывают о том, что прежде, чем разориться под бременем государственных и муни­ципальных повинностей, муниципальная «буржуазия» пользуясь своим господствующим положением, разоряла мелкое городское свободное население, сама превращала его в люмпен-пролетариат.

Может быть, эта теория в какой-то мере и применима к западной половине империи, где города приходили в экономиче­ский упадок, а городское население люмпен-пролетаризировалось. Но она нуждается во всяком случае в серьезном критическом пересмотре в отношении городов восточных провинций, сохра­нявших свое торгово-ремесленное значение. Между тем, не­сомненно, что вся перестройка общественных порядков империи в конце III—начале IV вв., переход к доминату был прежде всего непосредственным результатом развития кризиса рабовла­дельческого способа производства. Он был реальным выраже­нием, по существу, официальным признанием неспособности общества поддерживать достаточное благополучие уже не только массы мелких, но теперь уже и большинства средних рабовла­дельцев. Напуганные кризисом III в., наиболее сильно подорвав­шим их положение, средние рабовладельцы проявляли растущую готовность пойти на известное ущемление своих интересов, прежних прав и привилегий для поддержания рабовладельческих порядков. Налоговая и сословная реформы начала IV в. лишь политически оформили эти изменения, имевшие своей целью смягчить остроту кризиса рабовладельческого способа производ­ства прежде всего за счет усиления эксплуатации массы мелкого свободного населения империи и частично за счет ущемления интересов мелких и средних рабовладельцев. Правительство тем самым признавало себя неспособным предотвратить даль­нейший упадок мелкого и среднего рабовладения, разложения рабовладельческих отношений. Но таким образом оно получило возможность сохранить все выгоды и преимущества за крупней­шими рабовладельцами империи, сплотить их вокруг правитель­ства для защиты рабовладельческого строя.

Все эти изменения не могли не внести перемен в социальные отношения внутри полисной организации, так как бремя рас­платы за сохранение рабовладельческого строя ложилось на мелкое и среднее, т. е. преимущественно связанное с античной полисной организацией свободное население империи. Поэтому изменяется и положение муниципальной организации. Из «союза городов и городских территорий», какой преобладающе была империя до III в., она превращается в государство круп­ных земельных собственников.

В советской историографии также нет четкой характеристики социального положения и социальной роли народных масс восточноримского города. В связи с этим вопрос о социальной структуре ordo plebeius в IV в. приобретает большое значение для выяснения социальных отношений в городе.

Сокращение общего числа рабов в городе, сокращение коли­чества рабов, занятых в сфере непосредственного производства, значительное уменьшение прослойки средних и мелких рабовла­дельцев, все большая концентрация городских рабов в домах крупных собственников, в сфере обслуживания, в качестве раз­ного рода челяди богатых рабовладельцев — все это не могло не сказываться на социальной жизни города.

Как видно из произведений Либания и Иоанна Златоуста, живо интересовавшихся самыми различными социальными проб­лемами, в том числе и вопросами рабства, проблемы производ­ственного использования рабов, производительности их труда, отношения к производству, орудиям труда уже не волновали сколько-нибудь глубоко антиохийских рабовладельцев. Не случайно наши авторы почти не упоминают о рабах-ремесленни­ках, их положении, деятельности, отношениях с господами. Отсутствие у них интереса к этим вопросам — лишнее доказа­тельство небольшой роли рабского труда в городском производ­стве IV в.⁸ Единственный аспект, в котором их затрагивает Иоанн Златоуст, лишь подтверждает правильность нашего вы­вода. Выступая против роста праздной челяди в домах крупных собственников, он убеждал их ограничить ее количество, обратить часть рабов-прислужников к полезной, производитель­ной деятельности, обучить их ремеслу (MPG, 49, 40; 61, 353 — 354).

Весьма ограниченный интерес рабовладельцев к производ­ственной деятельности рабов не означает, однако, что проблема рабства, отношений между рабами и господами почти не привлекала их внимания. Наоборот, она и в IV в. продолжала оставаться одной из важнейших проблем социальной жизни ранневизантийского города. Но ставилась она почти исключи­тельно в аспекте отношений между господами и домашними рабами, слугами.

Хотя в Антиохии IV в. абсолютное большинство рабов со­средоточивалось в сфере обслуживания, в домашнем хозяйстве рабовладельцев, недооценивать их численность и значение в со­циальной жизни города не приходится. Либаний говорит о мно­жестве рабов в Антиохии (XXV, 1). По весьма приблизительным подсчетам П. Пети, в городе из 400—500 тыс. жителей,⁹ рабов могло быть до 100 000.¹⁰ Тем не менее круг рабовладельцев был несомненно не так широк, как полагает А. П. Каждан, по мнению которого 2—3-х рабов могли иметь даже антиохийские бедняки.¹¹ Рассмотренный нами в предыдущей главе материал показывает, что рабов в Антиохии IV в. не имели не только бедняки, но и подавляющее большинство торговцев и ремесленников. По мнению Пети, основанному на некоторых данных Иоанна Злато­уста, число рабовладельцев не превышало 10000 семей, т. е. составляло ¹/₄—¹/₅ населения Антиохии.¹² В действительности, учитывая, что крупным антиохийским богачам принадлежали сотни, а иногда и тысячи рабов, общее число рабовладельцев могло быть значительно меньшим и, несомненно, сильно сокра­тилось в течение IV в.

Судя по данным Либания и Иоанна Златоуста, положение основной массы рабов в городе в IV в. не претерпело существен­ных изменений по сравнению с предшествующим столетием.¹³ Подавляющее большинство антиохийских рабов жило в очень плохих условиях. Они ютились в жалких клетушках, спали на соломе, получали крайне скудное питание и принуждались к интенсивной работе (MPG, 48, 585; 49, 45). Жестокое обраще­ние с рабами, суровые телесные наказания — явления обычные в жизни Антиохии в IV в. (MPG 62, 105, 110; Liban., XXV, 18). Правда, господа проявляли известную заинтересованность в сохранении работоспособности своих рабов, их воспроизводстве. Либаний упоминает о лечении больных рабов, приглашении к ним врачей (XXV). Забота господина о создании семьи у раба (MPG, 48, 575), по-видимому, в IV в. рассматривалась как естественная обязанность каждого господина (Liban., XXV). Однако все это не изменяло сколько-нибудь значительно реаль­ное положение рабов, и отношения между ними и рабовладель­цами продолжали оставаться чрезвычайно острыми. Уклонение рабов от работы, их бегство от господ было чрезвычайно широко распространено в Антиохии IV в.

Поэтому проблемы удержания рабов в подчинении,¹⁴ принуж­дения их к работе занимают большое место в произведениях Либания и Иоанна Златоуста. Они детально рассматриваются ими с самой начальной стадии — с момента приобретения раба. При покупке раба они рекомендуют обращать особое внимание на его характер, поведение (MPG, 49, 207; 51, 226; 49, 239). Приобретение покорного, послушного раба — гарантия· его спо­койной эксплуатации. Строптивых рабов продавали за полцены, а особенно непокорных — отдавали даже даром (MPG, 55, 178). Вопрос о характере и поведении раба при его покупке, судя по свидетельствам наших авторов, приобретал в IV в; особенно большое значение именно потому, что все большая часть рабов использовалась теперь в домашнем хозяйстве рабовладельцев, а не на производстве, где был более легко осуществим постоян­ный контроль над их работой. В домашнем хозяйстве, где рабу нередко приходилось выполнять самые разнообразные работы и поручения, рабовладелец часто не мог контролировать про­цесс их выполнения, и у раба были широкие возможности укло­няться от работы (MPG, 47, 342). Поэтому проблемы эффектив­ного контроля над деятельностью домашних рабов, интенсивного использования их труда в домашнем хозяйстве занимают и Ли­бания и Златоуста (MPG, 47, 314; Liban., XXV).

Стремясь создать определенную заинтересованность у рабов в результатах своего труда, антиохийские рабовладельцы широко применяли различные формы поощрения наиболее усердных и преданных рабов — освобождение от работы в праздники, подарки, разрешение в свободное от работы на господина время подрабатывать на стороне, обзаводиться собственным имуществом и, наконец, отпуск рабов на свободу (MPG, 57, 215; 56, 111; 48, 52; 51, 265).¹⁵ Как видно из свидетельств Иоанна Златоуста, рабы в Антиохии иногда пользовались большой самостоятельностью, вели собственное дело, занимали деньги у своих господ, даже имели собственных рабов (MPG, 49, 206; 58, 571). Вольноотпущенники обычно продолжали оставаться тесно связанными с домом господина обязатель­ством продолжать у него свою прежнюю службу (MPG, 51, 265). Но, судя по единственному у Златоуста упоминанию о вольноотпущенниках, количество их было невелико и отпуск рабов уже не носил массового характера в Антиохии IV в, Возможность приработка, накопления собственных средств открывала перед рабом возможность выкупа из рабства, полу­чения полной свободы. Иоанн Златоуст говорит о выкупе рабов, как о весьма широко распространенном явлении (MPG, 48, 522).

Однако различные формы поощрения рабов в IV в. не являлись главными средствами стимулирования их деятельно­сти. Ими по-прежнему являлись разного рода наказания (MPG, 48, 1003). Порка (MPG, 48, 936), заключение в карцер (MPG, 48, 891), колодки (MPG, 54, 366), перевод на наиболее тяжелые черновые работы (например на работу на мельнице — Liban:, XXV, 13) были обычными средствами «воспитания» рабов. Если этих «домашних» мер оказывалось недостаточно, рабовладелец мог прибегнуть к помощи муниципальной органи­зации, чиновной администрации, поместить своего непокорного раба в тюрьму (MPG, 48, 891; Liban., XIV, 45). Целый ряд наказаний был рассчитан на общественное воздействие коллек­тива рабовладельцев. Иоанн Златоуст говорит, что провинив­шихся рабов, заключенных в наказание в колодки, рабо­владельцы далеко не всегда держат дома. Если господа считали это наказание недостаточным, они нередко посылали рабов в колодках в город с различными поручениями, рас­считывая на «воспитательное» воздействие других рабо­владельцев на раба-колодника, который рассматривался на улицах города как преступник, подвергался ударам и оскорбле­ниям со стороны проходивших рабовладельцев (Liban., XXV, 21). Точно так же господа иногда поступали с клеймеными рабами. По словам Либания, при хорошем поведении господин разрешал клейменому рабу отпустить волосы на лоб и «скрыть свой позор». В случае же его дурного поведения господин приказывал обрить его лоб и тем самым выставлял раба на всеобщее общественное осуждение рабовладельцев (Liban., XXV, 21). «Меченый» раб встречал совершенно иное отношение к себе со стороны рабовладельцев. И Либаний и Златоуст с ненавистью и страхом говорят о меченых рабах (Liban., XXVI, 32; MPG, 47, 339). К ним относились как к заведомым преступникам. Такого раба, по словам Либания, всякий мог безнаказанно ударить, оскорбить (XXV, 21; XXVI, 32). Все эти факты говорят о том, что общественное воздей­ствие на рабов со стороны коллектива рабовладельцев и в IV в. играло важную роль в поддержании их господства над рабом.

В то же время, наряду с этим «гражданским воспитанием» рабов, все большую роль приобретало церковное. Проповеди Иоанна Златоуста предельно ясно показывают, какое большое внимание антиохийская церковь уделяла проблеме рабства, вопросам отношений рабов с господами, укреплению своего влияния среди рабов. Златоуст в своих проповедях часто затрагивал проблему рабства, обращался непосредственно к рабам, которых было немало среди его слушателей. Его отношение к рабству достаточно убедительно свидетельствует о том, что христианская церковь даже в лице ее наиболее радикально настроенных представителей отнюдь не играла ведущей роли в борьбе против рабства, как это полагают многие буржуазные исследователи.¹⁶ Иоанн Златоуст нигде не выступал против рабства как института, не требовал его ликви­дации. Правда, христианство не признавало рабство естествен­ным институтом. Но таким его не признавала и языческая идеология. Язычник Либаний также считал раба человеком (Liban., LIX, 11). Также рассматривало его и государственное рабовладельческое право, признававшее институт рабства не­справедливым.¹⁷ Но и те и другие считали рабство историче­ски сложившимся институтом, имевшим право на существова­ние. Постоянными ссылками на обилие «греховных деяний» своих современников Иоанн Златоуст целиком оправдывал существование рабства как справедливого наказания за грехи (MPG, 53, 269—270; 54, 595, 599; 61, 157, 353—354; 63, 640). Крайне глухо звучат в его проповедях призывы к освобожде­нию рабов рабовладельцами. Зато он резко обрушивался на тех, кто пытался истолковывать некоторые высказывания Павла о рабстве, как его призыв к освобождению от рабства (MPG, 61, 156). Такая мысль, убеждал своих слушателей Иоанн Златоуст, находилась в полном противоречии с мнением Павла. «Я не осуждаю тех, кто имеет дома, поля, деньги, рабов», прямо заявлял Иоанн Златоуст в своих проповедях (MPG, 59, 123). Его позиция в вопросе о рабстве лишний раз показывает, что «христианство совершенно неповинно в отмира­нии рабства».¹⁸ Само являвшееся продуктом распада рабо­владельческого общества, оно лишь отражало и идейно оформляло эволюцию экономических, социальных отношений.

Как показывает проповедническая деятельность Иоанна Златоуста, антиохийская церковь больше всего заботилась о том, чтобы превратить рабство, основанное на прямом насиль­ственном принуждении, в рабство «по убеждению». Стремление убедить рабов в необходимости служить своим господам «как самому богу», красной нитью проходит через его выступления (MPG, 61, 137). Христианская проповедь уважения к труду, добросовестного отношения к своим обязанностям, как одной из основных форм служения богу,¹⁹ также была призвана смягчить незаинтересованность раба в своем труде, облегчить его эксплуатацию рабовладельцу.

В то же время антиохийский материал показывает, что в IV в. постепенно ослабевает коллективная солидарность рабовладельцев, обязывавшая их, независимо от собственных интересов, придерживаться единых норм отношения к рабам. Либаний, стоявший на традиционных позициях строгого един­ства всех рабовладельцев, резко выступал против лиц, мягко обращавшихся с рабами или позволявших своим рабам оскорблять свободных (XXVIII, 6). Его выступления свиде­тельствуют насколько интенсивно разрушалось в IV в. анти­рабское единство городского гражданского коллектива.

Прежде всего притуплялись антирабские настроения трудо­вого населения, народных масс города. Всеобщее бесправие, прикрепление ремесленников к своей профессии, произвол властей — все это низводило основную массу свободных на положение фактически мало чем отличавшееся от положения рабов. Не случайно и Иоанн Златоуст и Либаний так часто сравнивают реальное положение свободных и рабов и нередко сравнение оказывается не в пользу свободных. По словам Иоанна Златоуста, свобода «становится хуже рабства» (MPG, 58, 326). Либаний говорит о том, что многие свободные ремесленники живут «хуже, чем рабы» (XXV, 36). Случаи продажи членов семьи для уплаты задолженности государству и долгов частным лицам, самопродажи в рабство, получившие широкое распространение в IV в. (CJ, IV, 43, 2 (329 г.); VIII, 16—17, 6; Liban, XLVI, 22) подтверждают правильность этих свидетельств, говорят об известном сближении фактиче­ского положения рабов и основной массы свободных.²⁰ Либаний в связи с этим выступил со специальной речью «О рабстве» (XXV), в которой говорил о том, что одно из этих двух названий — «раб» и «свободный» должно быть уничтожено, так как различия между ними исчезли. В этой речи он доказы­вает, что свободных нет — все стали рабами.

Как бы не велика была переоценка Либанием «рабства» свободных, появление такой речи весьма показательно. Оно свидетельствует о серьезном изменении положения основной массы свободных. Это сближение фактического положения свободных и рабов не могло не способствовать смягчению анти­рабских настроений среди свободной бедноты, росту чувств солидарности между ними или, во всяком случае, совершенно пассивного отношения к рабам, вместо враждебного. В этих условиях в своих отношениях с рабом рабовладельцы все меньше могли рассчитывать на силу коллективной солидарно­сти свободных, на помощь коллектива свободных и все больше вынуждены были надеяться на силу собственной власти над рабом и поддержку государства, законодательства. Последнее действительно стояло на страже интересов рабовладельцев,²¹ но оно не могло помочь им во всех случаях жизни, во всех аспектах их отношений с рабами.

Разложение антирабской солидарности свободных безуслов­но сознавалось рабами и использовалось ими в своих интере­сах, особенно рабами мелких и средних рабовладельцев, кото­рые, не обладая достаточными собственными средствами под­держания господства над своими рабами, должны были во многом полагаться на поддержку коллектива граждан, госу­дарства, закона. Вероятно, именно с этими изменившимися условиями и связаны столь частые в IV в. жалобы мелких и средних рабовладельцев на непокорность их рабов (Liban., IX; II; MPG, 47, 314; 48, 583), на наглость и дерзость «по отно­шению к своим господам», на то, что одни из них не могут обеспечить «их (рабов. —