Литературно- художественный альманах

Вид материала

Документы

Содержание В приютах темных этих скал... Евгения чернец Павел сусло Елена балашова Владимир вивчарь Людмила зайцева Жалоба девушки Эмилия куринских Зоя мамницкая Ирина отдельнова Екатерина лошкова

Подобный материал:

• Мосты: литературно-художественный и общественно-политический альманах. 1963. № 10., 609.7kb.
• Творчество Франца Кафки (Роман Кафки как одна из трех основных разновидностей модернистского, 445.88kb.
• Литературно- художественный альманах поважье орган издания региональный союз писателей, 3466.49kb.
• Положение о Всероссийском детско-юношеском литературно-художественном конкурсе творческих, 138.81kb.
• Литературно-художественный журнал редакционный совет: Елизавета Данилова Михаил Лубоцкий, 3942.84kb.
• Положение о Всероссийском детско-юношеском литературно-художественном конкурсе «Я помню!, 82.17kb.
• Редколлегия: В. М. Плоских, М. А. Рудов, > Л. В. Тарасова Чабыт. Порыв: Литературный, 5406.09kb.
• Всероссийский литературно-художественный конкурс для детей и юношества «Гренадеры,, 71.59kb.
• Литературный альманах сф пгу. Выпуск, 2810.94kb.
• Ю. Б. Генезис альманаха (календарная семантика) // Известия Уральского государственного, 113.46kb.

* * *

^ В приютах темных этих скал...

А. С. Пушкин

*

Взгляни на мир из-под скалы -

Все развернется вдаль с разбега:

И величавы, и белы

Бока вершин под слоем снега,

Где только ветры да орлы.

* *

Под остывающей скалой

Так терпко пахнет поздним летом:

Полынью, валуном нагретым,

Сосною пахнет и смолой

И от костра пустой золой.

* * *

И сумрачно спит скала!..

Здесь ветры загнаны в ущелье,

И словно злой оскал Кащея -

Костер, сгорающий дотла...

Но мне и память не мила!

* * *

В приютах темных этих скал

На пиру воображенья,

Бог мой!, чего же ты искал?

Любви, надежды и забвенья...

Но и забвенья ты не дал!


^ ЕВГЕНИЯ ЧЕРНЕЦ

г. Новосибирск


* * *


Зажгу свечу и душу отворю,

Вдохну любви и выдохнуть не смею.

Я посреди безмолвья говорю

И от обид нечаянных немею.


Я жду любви - случается беда.

Я счастья жду, но вновь грозит разлука.

И только не уходит никуда

Боль одиночества, как неземная мука.


Зажгу свечу, но тени не уйдут:

Сомнений, мыслей и иллюзий тени.

Я вновь могла сказать, что я люблю.

Мне остается только ждать и верить.


* * *


Не виню тебя за любовь и боль.

Средь пустого дня мысли все с тобой.

Не придешь и пусть - подожду еще!

В моем сердце грусть, да она не в счет.


На твоих руках я сгорю огнем,

На твоих глазах стану ясным днем,

А среди ночей буду я звездой

Для твоих очей. Лишь бы быть с тобой!


* * *


Обожаю запах желтых листьев,

Их круженье в серой вышине!

Что ж, пускай за облаками солнце

И никто не помнит обо мне...

В увяданье прячется природа,

Чтоб из пустоты воскреснуть вновь.

У тебя на сердце непогода,

Но я верю: не умрет любовь.


* * *


Когда на грани пустоты

Готов уйти, чтоб не воскреснуть,

Готов навек забыться ты,

А мир уже собрался треснуть,


Вдруг чей-то образ из толпы

Тебя спасая, губит снова.

Любви бесшумные стопы

Приходят в сны из-за алькова.


И, кажется, не нужно слов.

Лишь нежность, ласки и дыханье,

Лишь песня тел, где нет оков,

Где нет запретов для желанья.


Ломая все, бушует страсть...

И вновь, о будущем не помня,

Идет к тебе, чтобы пропасть,

Любовь, Изольда, Дездемона.




^ ПАВЕЛ СУСЛО

д. Абакумы, Белоруссия


(Из посмертного сборника “Я СЛУШАЮ БОЛЬ БЕЗГОЛОСЫХ”)


* * *


Семь струн гитары - многовато.

Мне доставало и одной.

Ее я тронул в час заката,

С ней поделюсь своей бедой...

Став титевой для звука мести,

Она войска врагов - сметет,

А в час лихой со мною вместе

Петлей на шее подпоет...


* * *


Я возвращаюсь к этой теме,

Как к поминальному кресту:

Что сталось с мальчиками теми,

Кто брал Афгана высоту?..

Что сталось с женщинами теми,

Которых лютый романтизм

Швырял под пули и в постели -

Под офицерский нигилизм?..

Что сталось с нами, кто и ныне

Предаст отца и мать за грош?

Где ты, Великая Святыня,

Которой сердцем не солжешь?..


* * *


Я не был слеп. Я зряч не стал.

И все же в чем-то изменился...

Ведь жизнь - бесценнейший кристалл,

В ней есть та грань, где я трудился.


* * *


Погонами на плечи их легла

Ответственность за рубежи Отчизны.

Из-за угла “стреляла” в них хула,

Предательство на них ножи точило.

И, “слепотой” болевшие вожди,

По праздникам о них лишь вспоминали.

У генералов - звезды на груди,

А рядовым - нашивки да медали.

А в будни - Кандагар и Карабах,

А в будни - бой в Тбилиси и Чернобыль...

Везли погоны в цинковых гробах,

И несть числа им, похоронкам новым.

Погоны покрывают не плечо,

А честь страны, падения и взлеты...

И страшно мне за колющих мечом:

Сосед с соседом сводит нынче счеты.


* * *


Я к вам из прошлого стремлюсь

Стихом, написанным украдкой,

Из преисподней тех “марусь”,

Вершивших суд предельно краткий.

Из неизвестности ночей

Я к вам пришел, чтоб оправдаться,

Что клеветою палачей

Я не боялся замараться.


* * *


Я логикам всем живу вопреки...

Я слушаю боль безголосых.

И даже в изломы бегущей реки

Отчаянье бед пролилось.

^ ЕЛЕНА БАЛАШОВА

г. Чухлома Костромской области


* * *


Манер утонченность, изысканность позы,

Желанье “казаться” и мужество “быть” -

Меняю на будни трагической прозы,

На боль: эту землю святую любить.

Любить беззащитно - пусть пошлость ликует,

Любить бескорыстно, открыто, взахлеб

Вот эту - до боли, до муки родную,

До пули смертельной в открытый мой лоб.

Ну можно ль так просто?

Ну можно ль так прямо?!

Но, Боже, помилуй ее и спаси!

Не дай им закончить кровавую драму,

Вновь крови пролиться не дай на Руси!

Не дай им, в актерском кривляясь экстазе,

Любить, не любя, но - с ухмылкой у рта,

И, гримом лицо человечье замазав,

Свой шабаш справлять у Святого Креста!


* * *


Вовсю горланят петухи,

Горбами выгнулись дороги,

А в чащах, темных и глухих,

Еще у елей стынут ноги.


Но через малый ручеек

Не перейти уже в галошах,

И вербы крепкий кулачок

Раскрылся нежною ладошей.


И на луга, и на поля

Проталинки грачиной стаей

Спустились,

и опять земля

Мне сердце запахом ласкает.

* * *


Журавли заснули на земле,

Оставляя перья среди кочек.

Я люблю дыханье тополей

И березы крохотный листочек,

Сумерек весенних смутный бред,

Кваканье бесстыдное лягушек

И земной сверкающий рассвет

Посреди полей, а не подушек.

На земле проснутся журавли,

В небо унесется клин щемящий...

Я люблю простой цветок в пыли -

Весь земной, до боли настоящий.


* * *


Мои руки грубы от работы домашней,

А на сердце нежность такая зреет

К опустевшим лесам, к этой черной пашне,

Что сказать о ней я уже не смею.

Лишь, все чаще и чаще к земле припадая,

Я над нею рыдаю, чибисом плачу,

Потому что нежность к земле такая,

Что слова уже ничего не значат...


* * *


И наступила тишина, и в этой тишине

Струилась солнечно стена, шмель бился на окне,

И было просто так понять, что нет земли милей,

И сладко было услыхать согласье журавлей.

^ ВЛАДИМИР ВИВЧАРЬ

г. Краснодар

(Из поэтического сборника юного, шестилетного поэта “ОГОНЬ”)


* * *


Облака - это самая главная вещь,

которую мы любим.

Если идешь за облаками -

идешь за Богом.

Облака - это наши глаза,

которые видят все,

что мы видим,

и нас всех.

Облака - наше любимое человечество.

И мы любим Бога, и верим в Него,

потому что Бог наш Спаситель,

Лучший Спаситель на всем свете.


* * *


Любовь-огонь идет как бы с небес,

А небеса даруют ей мгновенье.

Луна дает большое ощущенье,

Когда подует лунный ветер в лес.


И небеса мне так дарят терпенье,

Что я могу прождать и целый век,

Пока на землю упадает снег,

И птицы снова просят возвращенья...


ПОЭТ И МУЗА


Мои глаза упали наземь,

Когда увидел я ее.

И в этот миг я понял сразу,

Что в ней все счастие мое.


^ ЛЮДМИЛА ЗАЙЦЕВА

г. Краснодар

(из поэтического сборника “Остров”)


ПРОСЬБА


Пожалуйста, не снись мне по ночам,

Когда в углах ночные дремлют тени,

И уходя по гнущимся ступеням,

Гадает свет узором на свечах.

Не приходи ни вздохом, ни слезой,

Ни отголоском прожитого эха,

Ни счастья незабытой бирюзой,

Ни горечью нежданного успеха.

Ни линией, ни краской, ни судьбой,

Ни рук твоих былым прикосновеньем,

Ни мной тогдашней, ни самим собой,

Ни смутно мучащим меня волненьем,

Ни радостью, ни болью, ни тоской,

Ни первым словом, ни последним словом,

Ни нотой, ни штрихом и ни строкой:

Никак, никак! - прошу тебя я снова.


^ ЖАЛОБА ДЕВУШКИ

Когда ты удалился вдруг, стократ

Пустее стало в мире безымянном,

Обобранном, растерянном и рваном

В клочки - как будто расстоянье карт

Земных, с морями и материками,

Вчерашний школьник рвет за слоем слой,

Следя закрытыми от глаз зрачками,

Как плоть земли становится золой.




^ ЭМИЛИЯ КУРИНСКИХ

с. Ключи Алтайского края


* * *


Опять проходит мимо почтальон,

Из ящика глядит тоска глухая.

Поверила напрасно в сладкий сон,

В надежде снова почту ожидая.

Когда-то был друзей широкий круг,

С годами он становится все уже,

А в старости так нужен добрый друг.

Нужнее, чем был в молодости нужен...

Но в юности казалось все легко

И с легкостью друзей своих теряем.

Иных уж нет, другие далеко,

А третьих просто так мы забываем.

Сегодня ждем родное письмецо -

Ведь теплые слова так редко слышим -

И вспоминаем милое лицо,

И каждою морщинкой его дышим.

И почту, как зимою солнца, ждем.

Она, как нить, связала нас с друзьями,

И горя ветер пусть ее не оборвет,

Пусть до конца она звенит меж нами!

Но вот проходит мимо почтальон...

Из ящика глядит тоска глухая...

Опять разбился мой хрустальный сон...

Опять томиться сердцу, ожидая...


* * *


Дождей косые переплеты

Поисхлестали жизнь мою.

Беру крутые повороты,

Не торможу, вперед бегу.

Как лошадь, оседлала волю,

Зажала сердце я в кулак.

Судьба чернит в отместку долю

И все опять вперекосяк.

Устала бегать я по кругу,

И воля, чувствую, слабит,

И сердце... Но бежать я буду,

Пока оно не достучит.

Не брать бы эти повороты,

Переползать, а не бежать,

Дождей косые переплеты

В тепле тихонько переждать.

Глядишь, и сердце стало б стойко,

Судьбы покрасочней тона.

Одна беда была бы только,

Что я - не я тогда б была.


* * *


Малиновое солнце упало на село

И сразу все малиновым цветом расцвело:

Малиновое поле, малиновы луга,

Малиновые кони, малиновы стада.

Сады стоят малиновы, малинова река,

Цветы вокруг малиновы, малиновы дома.

Малиновые люди...

Малиновы мечты...

Малиновые души бы,

Малиновые б сны...


* * *


Просеки, просеки... Желтый лист осенний...

В морщинках уютных залегли вы тенью.

Но упрямы просеки, тишины не просят.

Уж седьмой десяток...

Наступает осень...

^ ЗОЯ МАМНИЦКАЯ

г. Барнаул


* * *


Шагаю по бархату трав невесомо я,

Не мучает дух хоровод.

И долгие ночи, когда-то бессонные,

Сомлели у ласковых вод.


Птенцами с ладони слетели и замерли

Лоскутики прежней тоски.

Сверкнули на миг и волшебным заревом

Вдали, где не видно ни зги,


Разлили на землю сиреневый вечер

Во имя нетленной любви.

И пух невесомый укрыл мои плечи,

Гирляндой надежды обвил.


НЕ СУДИ


Может, кажется это лишь мне,

Уже многое в жизни познавшей,

Но не надо судить об огне,

Что теперь его жар не вчерашний.


И, мол, иволга нынче поет

И не звонко, и как-то иначе,

И покоя душе не дает,

И под песню такую мы плачем.


Может, эта святая слеза

Изгоняет нелепые думы? -

Нам уже не вернуться назад,

Где ветра “по-особому” дули.


ПРОЗА

^ ИРИНА ОТДЕЛЬНОВА

г. Курск

В ДОЖДЛИВЫЙ ОСЕННИЙ ДЕНЬ СЛУШАЯ МУЗЫКУ


Сегодня идет не дождь, а музыка идет с утра, идет с небес, с сердечной высоты или с иных вершин, которым нет имен (не называл никто, не покорял ни разу), их очертанье схоронило время. Безликостью своей от взгляда любопытного сокрыла, все приметы, привычки, примечанья. Осталась тайна. Время тайну любит. А музыка звучит...

Идет по клавишам челесты. И клавиши не отличить от крыши. И пальцы у дождя - длинны и музыкальны - по клавишам, по крышам пробегают. И водопадом звуков падают на тишину и сердце. И колокольчики звенят в пространстве - певуче, тонко и воздушно. А воздух - звонкий и прозрачный - наполнен звуком и звучаньем одной далекой музыкальной пьесы, что вышла из глубин сердечных, как Афродита из прибрежной пены. О, музыка похожа на богиню - возникнет из душевных волн на радость человеку. И в мир войдет божественным ребенком, которого так любят нянчить в каждом сердце. А музыка - звучит...

Идет с утра и не останавливается весь день. Но мимо не проходит. Все до единой нотки, все до последней капли в ладном и слитном единстве падают прямо в сердце неиссякаемым звучным потоком. Там остаются. Помнится долго... И полнится сердце водою живою и оживают мечты и надежды. И прольется музыка дальше и выше... И вольно...

Волною свободной... И легкой. И глаза переполнились влагой до самых нежных и нижних ресничек. И выше... Незримо... Неразличимо... Но объяснимо... Ясно без слов - отчего глаза переполнились влагой прозрачной.

Как заблестят они... И дальше... От нижних ресниц... И дальше... От глаз по щекам... Так медленно и горячо... Как звенит челеста... Или дождь застучал по стеклу. И капли бегут по щекам...

Но это не дождь... А выше... А лучше... А дальше...

В сердечную глубь... И слезы в глазах.

А музыка всюду - вокруг и внутри.

Ты слушай!


КАШТАНЫ


Вот и не стало лета.

Зелень простыла в стылую пору, стала от жара бурой и красной. Щеки горят у деревьев. Ветки бьются в ознобе.

Ветер - злодей беспощадный, как лихорадка, треплет деревья. Дрожь пробегает по веткам. Сыплются с веток каштаны. Стук раздается внезапный.

Это кашель каштана...

Ветер - злодей придорожный, с размаху толкает деревья.

И у дороги деревья в страхе глаза закрыли.

Вид беззащитный и голый.

Жалко нагие деревья.

... ... ... ... ... ... ... ... ...

А люди проходят мимо. Кутают плотно горло. Пальцы в теплых перчатках. Рук не протянут, чтобы кору погладить, чтобы узнать - высока ли температура у этих высоких деревьев.

Руки поглубже засунут в карманы.

А в каждом кармане - каштаны! А у каштанов - веселые круглые глазки! Словно деревья боятся однажды слепыми остаться. Лучше ходить с человеком, все замечать его взглядом. Пусть будет много открытий в этих карманах закрытых.

Взглядом восторженно-карим я замечаю каштаны.

Смотрим мы друг на друга.

Я собираю каштаны. Прячу в карманы куртки.

Полны карманы карих каштанов.

Как мы увидим много!


^ ЕКАТЕРИНА ЛОШКОВА

г. Бийск Алтайского края


СТАРОСТЬ


Плотного телосложения высокий старик лет восьмидесяти со склеротическими бляшками на лице, опираясь на тяжелую трость, с трудом поднялся с узкой твердой кушетки и вышел из душной комнаты привокзального медпункта.

Он медленно шел по холлу, волоча полупарализованную ногу. Дойдя до середины, старик остановился передохнуть. Он стоял, опершись обеими руками на трость и расставив пошире ноги для устойчивости в двух шагах от четырехугольного столба, поддерживающего свод холла. Массивная голова его с коротко подстриженными волосами была низко опущена, а тусклый взгляд был направлен на стертый носок тапочка, одетого на непослушную ногу.

Постояв некоторое время неподвижно, как бы в забытьи, старик медленно поднял голову и его безжизненные доселе глаза ожили. Старик заулыбался широко и радостно.

- Здорово, Васька! Сколько же годов мы с тобой не виделись?!

Старик хотел кинуться в объятия друга, но потерял равновесие. Он упал бы, если бы старика не поддержал проходивший мимо молодой человек. Приняв прежнее, более устойчивое положение, старик смущенно улыбнулся и кивнул головой тому, встрече с которым он был так рад.

- Наконец-то удалось нам все-таки свидеться! Я всегда вспоминал тебя, Васька! Рассказывал сыновьям, как ты тащил меня через болото! Мне Маруся сказывала, что и ты был чуть живой от усталости, когда донес меня до партизанской избушки..

Старик с удивленной улыбкой покачал головой.

- Ты настоящий друг, Васька! Не бросил меня умирать в чужой сырой земле! Беспамятного приволок меня к своим! Спасибо! Ну и здоров же ты был, Васька, в то время! - с восхищением сказал он. - Помнишь санитарку Марусю? Это она лечила меня всю осень, когда я немощный лежал в партизанской землянке. Маруся не отходила от меня ни на шаг. Она поила меня травяными настоями, сама приготавливала мази, подкармливала ягодами и грибами. Сумела все-таки залечить все раны! - старик с изумлением покачал головой и прослезился.

Справившись с волнением, он продолжал.

- Вы с Марусей вырвали меня из смрадного рта беззубой. Если бы не вы, то все бы давно забыли о бесшабашном пулеметчике Сашке... А ты-то, Васька, как увивался перед Марусей! Но ничего у тебя не вышло! Меня она выбрала! Меня! - с чувством торжествующего превосходства над собеседником воскликнул старик. - А ты, дружище, сдал! По-ста-рел! - дед приосанился, - Я чуток побравее тебя!

Внезапно старик пригорюнился, сник.

- Похоронил я свою Марусю, - с тяжелым вздохом сказал он. - Жена моя давно лежит за околицей. - Старик с трудом поднял голову и добавил печально, - Вижу, вижу - известие о смерти Маруси задело твое ретивое! Ты тоже все еще любишь ее?! Ишь, как тебя всего перекосило! Не криви губы, Васька! Скоро все там будем!

Старик тяжело вздохнул и снова поник, весь уйдя в свои безрадостные мысли. Он долго раскачивался всем корпусом взад и вперед. Через несколько минут молчания он медленно поднял руку и стал тереть лоб. Лицо старика было напряженным, он нахмурился.

- Постой! Постой! - с трудом, как бы припоминая что-то важное, сказал старик. - Я брякнул, кажись, не то. Маруся-то моя жива! Умерла не она, а ее сестра, а Маруся уехала в Березовку к нашей правнучке Иринке. Ирина родила сына. Его назвали Сашкой в честь меня! - Старик, самодовольно улыбнувшись, подкрутил ус.

Выражение лица старика, как февральский денек, постоянно менялось, переходя от состояния радостной эйфории до безмерного огорчения.

- Я совсем запамятовал: Маруся-то сегодня приходила ко мне. Звала меня к правнучке - посмотреть на мальца, но куда я поеду с моей-то больной ногой? - горестно произнес старик, сокрушенно покачав головой, и слезы снова покатились по его дряблым щекам.

В холле появился высокий крепкий мужчина лет пятидесяти, очень похожий на старика. У него были такие же коротко подстриженные русые волосы и такие же круглые темносерые глаза, но взгляд у вновь вошедшего в здание вокзала был быстр и внимателен. Он в одно мгновение выхватил фигуру старика из беспрерывно снующих по холлу людей.

Мужчину встревожил вид старика, выражение лица которого было недоумевающе-сокрушенным. Старик жестикулировал рукой и громко что-то говорил, стоя перед встроенным в столб зеркалом. Мужчина ближе подошел к старику; остановившись в сторонке, прислушался. Поняв, что старик возбужденно делится воспоминаниями со своим отражением в зеркале, осторожно подошел к нему; обхватив сильными руками, развернул вправо от зеркала, в которое так напряженно всматривался старик.

- Идем, отец, наш поезд прибыл. Посадка уже началась...

- Погодь немного, Сергей! Я встретил свово дружка Ваську! Дай мне немного погуторить с ним! Это же он тащил меня полуживого три километра на своей спине! Это о нем я прожужжал вам все уши!

Старик беспокойно завертел головой, отыскивая друга. Черты лица исказились, взгляд старика стал тревожным.

- Васька! Где же ты? - глядя на поспешно идущих в разных направлениях людей, прокричал старик. Наконец взор остановился на сыне. - Сынок, Васька только что был здесь! Я не успел расспросить о его жизни! Куда же он запропастился?

Лицо старика побагровело, гримаса боли исказила черты его лица.

- Поищи его, сынок! Ростом Васька примерно такой же, как я, только поплоше. И рубашка на ем такая же синяя, как на мне. Я сразу приметил это.

- Отец, мы на вокзале. Своего друга ты видел здесь. Услышал он, что объявлена посадка - вот и заторопился, боясь опоздать на поезд. Ты, отец, не волнуйся зря. Скорее всего твой друг едет тем же поездом, что и мы. Как только займем свои места, я пробегусь по вагону и поищу твоего друга.

- А вдруг Ваське надо ехать другим поездом? Я же тогда никогда не увижу его!..

- Отец, мы можем опоздать...

- Сы-но-ок! Поищи его за ради Христа! - взмолился старик.

- Отец, нам надо торопиться!

- Какой же ты бессердечный! - вдруг злобно закричал старик на сына. - Я же столько лет не виделся с другом, а ты-ы!

Лицо старика стало пунцовым. Он, забыв о больной ноге, приподнял трость, чтобы ударить ею сына, но слабая нога его, не выдержав нагрузки, подвернулась и старик стал заваливаться влево. Тело его обмякло. Сын быстро закинул руку старика за свою шею, крепко обхватив его повыше пояса одной рукой, а другой призывно махнул в сторону приоткрытой двери медпункта, где за столом сидели женщина в белом халате и мужчина лет сорока.

- Помогите довести больного до поезда!

Подоспевший крепкого телосложения санитар, умело поддержал старика с другой стороны.

- Ну и тяжел же ты, батя! - сказал он, но старик с потухшим взглядом не прореагировал никак на замечание санитара.

Санитар повернул голову к мужчине, заботливо придерживающему своего больного отца, и спросил:

- Давно он такой? Что с ним?

- Похоронили мы мать мою пять лет тому назад... С тех пор и маемся.

Мужчины поволокли старика к выходу из здания вокзала. Стопа левой ноги его загнулась, а носок мягкого тапочка, закрепленного вокруг щиколотки темной тесемкой, выписывал на только что вымытом кафельном полу зигзагообразную полоску...