Сочинение всемирно известного французского философа Жака Эллюля своеобразный манифест неоконсерватизма. Это научное исследование направлено против политизации власти.

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 30

Чтобы судить о природе деполитизации более конкретно, следует указать на некоторые обстоятельства. С одной стороны, действительно существует некоторая деполитизация в форме "департизации", "деидеологиза-ции", отхода от "сторонничества" и известной нерасположенности к голосованию. С другой стороны, наблюдается политизирование новых групп, которое восполняет спад в более старых политических группах, растет интерес к политическим проблемам. Об этом хорошо сказал С.М.Кальве: "Политизированный разум не противостоит деполитизированному разуму. Политизированный разум — это завоеванный, сокрушенный, пассивно подчиняющийся разум, даже если это подчинение вызывает раздражение и бунт"1.

Но мы не можем утверждать наличие какой-то деполитизации как самостоятельного процесса. Большинство углубляющихся в эту проблему авторов (многие из них убеждены заранее, что деполитизация имеет место) полагают, что этот термин охватывает различные явления

1 Из статьи: Calves S.M. (ed), La Depolitisation: Mythe ou realite. Eg. G. Vedel. P.. 1962.

(включая левых, сожалеющих по поводу все более широкого распространения апатии среди своих активных единомышленников, партии, теряющие своих сторонников, и т.д.), но во всех случаях деполитизация не влечет за собой спада политического участия в его прежних традиционных формах или отказа от всякого участия (Каль-ве). Это верно даже в случаях, когда имеются некоторый скептицизм или индифферентность к политической деятельности (Мерле), "релятивизация политических отношений" (Андре Филип) или "такое эмпирическое политическое существование, которое можно назвать смутным, осторожным и слегка насмешливым" (Жорж Лаво). Все это нельзя считать подлинной деполитизацией, и даже подрывом феномена политизации, каким мы его описали выше. Деполитизация в политической науке связывается лишь с демократическим по своему характеру фактическим участием. Все же, например, отдавать себя в руки государства не по необходимости, а добровольно — вершина политизации (Альфред Кроссер); точно так же, в условиях демократии, политизация в области общих воззрений на социальную жизнь куда более важна, нежели участие в предвыборных собраниях. Одновременно могут существовать также и безразличие к политике и переоценка политических отношений. Может существовать "деидеологизация" противоречащих точек зрения благодаря отказу от прежних доктрин, и в то же время "мифизирование" государства и перенесение его проблем в эмоциональную сферу. В таких случаях деполитизация оказывается мнимой, а как только обстоятельства меняются, возникает новая, бурная и широкая политизация на том самом уровне деятельноcти, который, казалось бы, был покинут1.

Необходимо попытаться проникнуть в определенную сферу политических отношений не только через философию политики, но и иначе, средствами, находящимися за пределами "системы позитивистской концепции истории" и той реальности, которая, по-видимому, скрыта и к которой нас одинаково приводит и теория пролетариата как универсального класса, и религиозная идея "становления духа", которую замечательно формулировал Клемент Лефорт2. В то же время необходимо отвергнуть как убеждение, будто на высшие вопросы непременно должны даваться ответы, так и убеждение, будто не существует ничего помимо вопросов, встающих в связи с конкретной фактической ситуацией. Кроме того, обе эти ориентации приводят к одному результату, как это было отмечено Лефортом: "Политическое мышление протекает в ограниченных рамках... Политическая наука и марксистская идеология стали двумя образцами современного консерватизма".

Подводя итоги, мы вправе утверждать: политический анализ обычно ведется либо на философском (политическая философия), либо на научном (политическая наука) уровне. На первом уровне выполнены такие замечательные исследования, как книга Эрика Вейля3. Я, однако, не согласен с таким его утверждением: сегодня

1 См.: "Критерии политической апатии" Дорвида Рисмана (Riesman D. "Criteria for Political Apaphy"), где автор полагает, что видимое участие в выборах и публичное выражение своих политических убеждений могут прикрывать глубокую политическую индифферентность и отсутствие политической включенности.

2 Lefort С. La pensee de la politique, Lettres nouvelles, 1963.

3 Weil E. De la politique. 1956.

центральная проблема заключается в примирении исторически сложившихся обычаев (а заодно и государства, выступающего их охранителем) со всемирной организацией, борющейся за господство над силами природы средствами современной техники. Такая теория политических явлений не получит признания в данной книге.

Второй тип анализа характеризуется попытками использовать научный метод для описания и исследования этого феномена. Существует бесчисленное количество работ подобного рода, но я попытаюсь использовать здесь иной подход. Мое исследование не будет ни научным, ни философским, и на этом основании оно вряд ли будет признано серьезным, Но я тем не менее полагаю, что оно имеет определенную ценность.

ГЛАВА I

^ НЕОБХОДИМОЕ И СЛУЧАЙНОЕ

Cначала вспомним две традиционные характеристики политики, имплицитно признанные, но редко обсуждавшиеся.

1. Для протекания политических процессов необходимо наличие реального выбора между различными возможными решениями. Эти решения не все в одинаковой степени справедливы, или эффективны, или приятны, но все они возможны, и, как правило, ни одно решение нельзя предпочесть в силу его абсолютного преимущества перед другими. Важную роль здесь будет играть оценка обстоятельств и необходимых последствий. Среди различных возможных решений одно может казаться предпочтительнее по моральным соображениям, другое — по утилитарным. И каждое решение может быть подвергнуто критике с той или иной точки зрения. Современные исследования проблемы принятия решений вполне определенно учитывают этот момент вариабельности и случайности (см., например, блестящую работу Общества по изучению экономической, промышленной и социальной документации)1. Действительно политическим человеком будет тот, кто принимает решение, — не обязательно решение в среднем звене, где имеется наибольшее количество их возможных вариантов, и не обязательно наиболее эффективное или наилучшим образом отвечающее определенным ценностям решение; но это будет такой человек, который, принимая во внимание все факты и мнения, найдет такой ответ, который можно назвать согласованным с подавляющим числом возможных ответов или заключенным между ними компромиссом, одновременно открывающим новые возможности для будущего развития.

Однако выбирать должно между решениями; чтобы иметь выбор (и оправдывать высокое назначение политики), необходимо, чтобы реально существовало несколько решений, из которых можно выбирать. Когда нация подавлена военной силой, перед нею не встает проблема выбора решений: приходится принимать условия победителей. (Взять, к примеру, Польшу в 1940 г.) Для принятия решений необходима свобода. Настоящие политические решения могут приниматься только людьми, которые не слишком придавлены социальной средой, правовыми ограничениями, не слишком связаны монолитной цивилизацией, не слишком зависят от обстоятельств. Они должны приниматься людьми, которые могут в достаточной мере владеть и пользоваться эффективными мерами воздействия, которые способны влиять

1 Massenet M. L'Avenlr de la Llberte politique. Bulletin: Soclete d'etudes et de documentation economlques Industrlelles et soclales (S.E.D.E.I.S.), 1962.

на общественное мнение и, кроме того, иметь в своем распоряжении вариабельные элементы, чтобы использовать их различными способами. Конечно, такие люди не застрахованы от ошибок, но от этого их решения не перестают быть политическими. Подлинные политические решения могут вовсе не подчиняться необходимости. Политический человек не может ограничить себя, уподобить машине, просто регистрирующей принудительный ход событий.

Более того, политический человек не может ограничиться частичными выборами. Политические решения неизбежно включают в себя выбор средств и выбор целей; в политических отношениях несоответствие средств целям совершенно условно. Все великие политические фигуры были людьми, которые отлично понимали первостепенную важность средств и знали, что никакое настоящее решение не может быть принято без выбора, они знали, что политические решения не могут быть "общими идеями", простым выбором целей, после чего оставалось бы отыскать средства, точнее, лишь так называемые средства исполнения. Однако такое понимание совершенно вышло из моды и принадлежит эпохе, когда средства еще не обрели столь важного значения и еще не влияли непосредственно на поставленные цели. Скажем больше: если выбор целей должен быть подлинным выбором, то необходимо точно знать характер предполагаемых средств для их достижения. И тогда политику необходимо прежде всего решить такую задачу: подчинить средства целям, которых он намерен достичь; однако он не станет ставить перед собой целей, если не сумеет увязать их со средствами, которые он способен использовать. Только таким путем политические решения оказываются одновременно основательными, и общими, и детально разработанными, и жизнеспособными. Они суть результаты целого ряда частичных выборов, подводящих в конечном счете к формированию решения. Вспомним знаменитую формулу Гегеля, подытоживающую этот процесс: "Человек действия, политический человек, должен быть уверен, что в результате его действия необходимость превратится в случайность, а случайность станет необходимостью".

2. Вместе с тем проведение в жизнь какого-нибудь политического решения требует времени; решение не может ориентироваться на немедленное достижение цели. Необходимо учитывать положение, которое сложится в будущем, и дать народу или правительству время, чтобы успеть осмыслить решение или составить о нем определенное мнение. Политическое решение, в подлинном смысле этого слова, включает в себя не только непременное его исполнение, что, конечно же, необходимо, но также и констатацию непрерывающегося хода событий. Ведь с момента принятия решения то, во что выльется существующая ситуация, начинается не с мертвой точки (мне здесь приходит на память характеристика ситуации 30 июня 1961 г., гласящая: "Алжир в точке замерзания"), а с изменяющихся обстоятельств, предполагающих протекание их во времени. Подобно принятому закону, политическая позиция непременно ориентирована на будущее. Время и обстоятельства не обязательно ставят под угрозу принятое вчера решение; неожиданные повороты общественного мнения не обязательно влекут за собой модификацию поставленных целей или изменение избранных средств (это детально проанализировано в моей книге о пропаганде); потому что в ином случае мы бы уже не были, по сути дела, включены в политические отношения. Мелкие демагоги с серьезной миной заявляют, что правительство должно оставаться просто выразителем и орудием исполнения желаний общественного мнения. Эта формула, основывающаяся на недоказанных предположениях о мудрости общественного мнения и о справедливом распределении всеобщего разума, по существу, отвергает действительную политику. Для того чтобы политика существовала, должно контролировать не людей и не общественные силы, а прежде всего продолжение процесса.

Конечно, можно сказать, что все это надумано и противоречит протеканию жизни, постоянному прогрессу техники, организующему воздействию нашей администрации и законодательства. Но, как это было великолепно подмечено Марксом, технический и экономический прогресс возможен, только опираясь на законы и политические решения, которые ориентированы на будущее, охватывают будущее и подчиняют его своему контролю. Это не может происходить иначе, как в определенной последовательности, по определенной системе. Более того, политическое решение, обращенное в будущее, есть не только простое предвосхищение будущего или простое следование предопределенному будущему, но и контроль над будущим. Предвидение политического человека всегда и непременно случайно и вовсе не таково, как у исследователя в области политической науки, который ограничивается предсказанием наиболее вероятного направления развития. Политический человек нацелен на реализацию своего предвидения, он стремится воплотить в жизнь свое ожидание и привести его в соответствие со своими желаниями. Без постановки подобной цели нет политики. Политическая деятельность на время приводит к власти определенный режим, формирует институт, заключает соглашение, договор, но практика принятия подобного рода мер — это, несомненно, лишь часть эволюционного процесса. Как предписанные нормы отношений, они (эти меры) являются частью будущего, с их помощью политический человек может более последовательно проводить свой курс. Разумеется, эти нормы отношений не вечны. Но они служат неким механизмом, принципы действия которого политическому человеку известны; он знает этот курс, пробивающий себе дорогу среди отклоняющихся и неподконтрольных явлений. Таким образом, роль политики заключается не в "замораживании" общества в определенных схемах, а в том, чтобы привнести в него факторы, обеспечивающие непрерывность единого курса, без которых его (общества) уравновешенность и устойчивость оказались бы в огромной степени случайными. Наконец, постоянное использование одних и тех же схем быстро приводит к истощению общественной и социальной сущности политики.

Но в наше время фактически больше не существует комбинации этих двух элементов подлинной политической деятельности, или, по крайней мере, уже начался процесс их исчезновения. Выбор еще в нашем обществе присутствует, однако он не принадлежит больше политической сфере, описание которой я уже дал. Устремленность процесса в будущее становится все увереннее и неуклоннее, но ее (эту устремленность) отнюдь нельзя считать подлинной политической позицией, занятой по отношению к будущему. Напротив, место действительной политической деятельности занимают новые, господствующие над нею процессы. Политику же в наше время все чаще называют областью ограниченных возможностей, которая не способна более изменить сложившиеся ситуации; вот к чему свелся процесс, силою которого в свое время было воздвигнуто роскошное строение.

Единственная область, где политика все еще способна действовать, — это текущие события, т.е. сфера эфемерная и неустойчивая. В результате утратилось ощущение подлинной серьезности политического решения. Становящееся зримым есть теперь уже не что иное как видимость. Ничтожность результатов действия в этой пустоте компенсируется лишь крайней возбужденностью политиканов. Таким образом, решающим обстоятельством, характеризующим современную политику, выступает некая "смесь" из двух противоречащих друг другу элементов: необходимого и эфемерного.

1. Необходимое

Несомненно, политические решения все еще принимаются. Однако было бы вернее назвать их просто псевдорешениями, потому что они до того строго детерминированы, что не дают своим инициаторам ни простора, ни выбора. Я не имею в виду доктрины предопределенности истории. Каждый знаком с коллективной верой, заимствованной из марксизма, в существование определенного направления истории, жесткого механизма исторического развития, неизбежно ведущего к социализму. И самым замечательным в этой вере представляется тот очевидный факт, что самые фанатичные адепты этого учения об исторической необходимости непременно оказываются людьми, прилагающими величайшую энергию в попытках воздействовать на эту самую историю! Само это учение не предусмотрело такую возможность, но известно, что все учения часто порождают действия, противоречащие тем, ожидаемым, если рассуждать логически. Это верно, говорим мы о кальвинизме и буддизме или о марксизме. Ленин, пожалуй, успешнее всего оперировал в кругу возможностей политического выбора, иначе говоря, в мире случайностей. И, разработав метод, он дал своим последователям возможность идти поразительно эффективным политическим курсом. Не следует, однако, заблуждаться. В Советском Союзе возможности выбора также становятся все более ограниченными. Коммунистические политики также отягощены теперь необходимостью, причем вовсе не той, к которой марксистское учение могло бы их подготовить, а во все большей и большей мере именно того рода необходимостью, которая навязывает себя каждому государству. Поэтому идею о предопределенном направлении истории, на мой взгляд, нельзя счесть решающим или тревожным обстоятельством. Что и вправду вызывает беспокойство, так это политическая игра, изображающая дело так, будто учение о предопределенности и необходимости диктуется условиями, причем на этом настаивают даже несмотря на то, что из последовательности событий невозможно вывести вовсе никакого реального смысла. Никакое учение не повлияло на ситуацию.

Чтобы политическое решение стало результатом подлинного выбора, должна существовать возможность комбинировать факторы, различающиеся по своей природе. И чтобы этот выбор был действительно политическим, такие факторы не должны быть воображаемыми, теоретическими, или идеальными, а должны соответствовать действительности — фактам или реально существующим настроениям. Однако элиминирование ценностей из ряда таких факторов, как коллективное сознание, ходячие представления, произвольные мнения случайных людей из уличной толпы, значительно ограничивает политический выбор. Несмотря на то, что взгляды Макса Вебера нередко подвергаются критике, его теория противоречия между фактами и ценностями (противоречия кажущегося, не коренящегося в сущности) не только полезна, но и вполне соответствует действительности. Разумеется, это выглядит отталкивающим и неприятным, но, без сомнения, человек в наше время все же с безразличием относится к ценностям, он свел их к фактам1.

Справедливость, свобода, истина — эти слова все еще полезны для пропаганды. Но эти слова связываются с новым содержанием: справедливость означает теперь счастье, основанное на равном распределении материальных благ; свобода — высокий жизненный уровень и продолжительные отпуска; истина — точность по отноше

1 Сопутствующее этому развитие превратило, в свою очередь, политические факты в ценности. Например, факт национального существования превратился в ценность национального существования, а это порождает национализм. Точно так же факт государства становится ценностью и порождает приверженность к государственности. Я не стану анализировать здесь этот феномен, читатель может ознакомиться с моим исследованием этого вопроса в статье "Нация и национализм" ("Revue de l'Evangelisation", 1962).

нию к фактам. Я мог бы умножить эти примеры и расширить анализ. Но по многим причинам в наше время по существу отсутствуют указатели путей к цели. Избранные для проверки ориентиры сами в свою очередь попали в сильную зависимость от фактов, они не служат критериями истинности суждения об этих фактах и весьма далеки от того, чтобы быть достаточно подходящими точками зрения, с которых можно было бы обозревать события. Именно тогда политический руководитель обнаруживает, что его позиция крайне ослаблена: его способности к решениям очень ограничены: ведь он — в глазах общественного мнения и в своих собственных — уже не может предлагать ценности в противовес фактам. Странно видеть, что политические деятели порой считают себя свободными — более независимыми и более влиятельными, — когда ценности выброшены за борт, как ненужный балласт, и остается лишь поле деятельности в области чистого реализма, цинизма и скептицизма. Как часто мы обнаруживаем в себе черты, присущие, по общему мнению, Макиавелли! Почему люди не замечают, что, как раз напротив, освобождать политику от ценностей — значит перемещать ее в область чистых фактов, что дает возможность политическим деятелям действовать вне моральных норм, но в то же время значительно сужает сферу политического выбора и решений. Факты сужают сферу политики в большей мере, чем ценности; последствия действий, предпринимаемых принцем, оказываются более значительными, если принц следует стилю поведения Макиавелли, а не Людовика IX.

Естественно, если мы судим таким образом, мы имеем в виду признанные ценности, в которые верят, которые приняты всеми или почти всеми в данном обществе. Ценности же, специфичные только для принца — эзотерическая религия или уточненная философия, — вовсе не имеют веса и полностью лишают нас возможности комбинировать или расширять горизонт выбора. Вот почему столь велика неприязнь публики к ценностям. Ценности признаются частью и предпосылкой античного способа мышления и существуют только как видимость, которой больше уже не придается никакого значения; они были вновь открыты как таковые, как "воскресные молитвы", во Франции во времена Третьей и Четвертой республик, но никто не считал стоящим строить на них свое поведение. И все же "освобождение" от ценностей заставляет подчиняться более суровой необходимости, которая, правда, ощущается менее остро, потому что просто не дает никакой возможности выбора. Мы стремимся понять стремительно прогрессирующее ограничение числа подлинных политических решений, и поэтому мы должны учесть, что политический человек в результате этого фактически вовсе не страдает. Он жаждет политической свободы не более, чем кто-либо другой. Свобода всегда ввергает индивида в болезненные противоречия, ставит его перед лицом ответственности, которую он должен принять на себя, оказавшись перед рискованным выбором. Индивиду это вовсе не нравится; он гораздо больше предпочитает необходимый, неизбежный, ясный курс: по крайней мере не приходится терять время на размышления, да и не связывает никакая ответственность. Индивид всегда готов подчиниться необходимости, пока сохраняется терминология свободы, с тем чтобы можно было приравнять свое холопское послушание славному проявлению свободного личного выбора.

Различными путями индивиды XIX и XX в. пришли к тому, что стали исключительно умело использовать это ужасное лицемерие. И политический руководитель здесь вовсе не исключение. Он не станет принимать подлинных решений, пока его спасают маски. Он глух к ценностям, которые принудили бы его сделать тяжкий выбор, будь они признанными и принятыми в наше время. Я полагаю, что Гастон Бутхул1 ошибается, думая, что правительства стоят перед великим выбором: либо сила, либо счастье; либо порабощать соседей, либо поднимать жизненный уровень. В реальной конкретной ситуации выбор уже погиб: все правительства — за рост жизненного уровня, и практикуемые ныне виды политической власти служат средствами для достижения этой цели, средствами, которые часто все еще очень необходимы.

Blog

Содержание