Сочинение всемирно известного французского философа Жака Эллюля своеобразный манифест неоконсерватизма. Это научное исследование направлено против политизации власти.

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 30

На другом конце этой шкалы иное развитие также имеет тенденцию пресекать возможность решений и превращать поток политических событий в строго детерминированный. Мы пока живем внутри национальных систем. И при диком росте национализма такое положение вряд ли имеет тенденцию к исчезновению. Правительства являются национальными, но сегодня политические решения принимаются на глобальном уровне. Каждая нация, стремящаяся быть суверенной (а ее правительство желает заниматься вопросами политики), наделе является составной частью блока, препятствующего проведению национальным правительством собственных решений. Существует видимость, будто каждая нация

1 Bouthoul G. L'Art de la politique. P., 1962.

может делать все, что она пожелает, например, вступить в НАТО или СЭВ* или выйти из этих организаций. Но на самом деле нация вовсе не имеет никакого выбора. Решения, которые приходится принимать правительству, суть вынужденные. Если Франция выйдет из Европейского оборонительного сообщества1, люди будут шокированы, сочтут это изменой, и прежнее положение должно будет немедленно восстановиться под другим названием, в иной форме, чтобы результат оказался тем же: место Франции внутри этого блока делает немыслимым и уж, конечно, неосуществимым отказ от обязательств, принятых на себя в качестве участника этого блока. Всякий шаг на пути к независимости расценивается как попытка разрушить уже сложившуюся ситуацию, и подобные попытки обречены на неудачу в течение продолжительного времени.

Сторонники иных взглядов в связи с этим начнут ссылаться на бесчисленные политические решения, которые проводились или могли бы быть проведены: выход Югославии из Коминформа, страстное и настойчивое стрем-

* НАТО — организация североатлантического договора (подписан в 1949 г.), заключенного между США, Канадой и рядом европейских государств, военно-политический союз, штаб-квартира в Брюсселе; СЭВ — совет экономической взаимопомощи, межправительственная экономическая организация стран так называемого социалистического лагеря. Учреждена в 1949 г., прекратила свое существование с крахом коммунистических режимов в Восточной Европе в начале 90-х годов. — Примеч пер.

1 Положение Европейского оборонительного сообщества, в котором технические эксперты, побежденные политическими решениями, взяли наконец верх в результате Парижских соглашений, было хорошо проанализировано Жано Мейно (Meynaud J. La Technocratic: Mythe ou realite. P., 1964. P. 122).

ление создать объединенную Европу, выбор Великобритании — присоединиться или не присоединиться к такому объединению, решение Франции относительно красного Китая и т.д. Но легко было бы раскрыть более вескую необходимость, которой диктовался подобный выбор. Конечно, политические решения все еще возможны. Здесь я хотел лишь указать на рост числа ограничений, затрудняющих принятие таких актов. Такие ограничения существовали всегда. Вопрос заключается лишь в следующем: надо ли признать, что сегодня эти ограничения оказались более неотвратимыми, чем вчера?

Не вспомнить ли нам о том, что многочисленные писатели не слишком ратовали за создание объединенной Европы (это, правда, и не имеет большого значения), да они много и не теоретизировали по этому поводу, но смотрели на такое развитие как на неизбежное, как на предписанное логикой фактов! Тридцать лет назад Орте-га-и-Гассет писал, что "возможность создания общего европейского государства навязывается механически сама собой". Но, говоря о необходимости, мы вовсе не хотим сказать, что политический человек ограничивается тем, что предоставляет событиям идти своим чередом. Он может также принимать абсурдные решения, препятствующие какому-нибудь развитию, как это имеет место сегодня во Франции, или, крайне одушевившись, много говорить, пытаться убедить основать соответствующие комитеты и институты, а также использовать средства массовой коммуникации. Он борется за построение европейского единства. Но преследуемая им цель навязана ему фактами. Он борется, но за достижение такой цели, которая есть продукт предшествующих обстоятельств и

достигается механически, чуть раньше или чуть позже. Его бурная активность — всего лишь маска, за которой прячется (в том числе и от него самого) неизбежный, роковой характер предмета, к которому он стремится. Но здесь следует уточнить еще одно обстоятельство, чтобы читатель не сделал поспешного и общего заключения: я вовсе не придерживаюсь ни механистического, ни фаталистического взгляда, ни точки зрения органичности. Я констатирую только: в наше время, как правило, дело обстоит именно таким образом. Подлинно независимые политические решения сегодня все более и более ограничены и редки. Мы можем привести случаи, когда это правило было настолько общепринятым и привычным, что даже никому в голову не приходило приводить какие-нибудь примеры!1

Дело в том, что объединение наций и народов в военные блоки очень сильно ограничивает возможности принятия независимых решений. Типичным примером служат новые нации. Спустя три месяца после прихода к власти Фиделя Кастро я писал (не встретив никакого одобрения и, более того, попав под шквальный огонь критики за мой "упрощенный" взгляд), что он будет

1 Хорошим образцом идеализма служит статья Людовика Трона (в газете "Монд" 19 февраля 1963 г.); ее автор верит, что понятие "Европа" было победой общественного мнения и оказало воздействие на различные правительства. Такое заявление поистине удивительно. Не следует забывать, что понятие о "европейском" выработано экономическими и военными экспертами. Аморфность общественного мнения ярко продемонстрировали результаты голосования. То, что Трон называет "общественным мнением", "течениями" или "кругами", есть прежде всего маленькие генеральные штабы, где доминируют технические эксперты.

вынужден вступить в советский блок и не сможет проводить собственную независимую политику, а рано или поздно равнение на этот блок приведет к коммунизации его страны. Точно так же третий мир, о котором много дискутируют, существует лишь постольку, поскольку пока еще возможны воображаемые теоретические построения и свобода словопрений о путях его будущего развития. Как только арабские и африканские народы консолидируются, они будут вынуждены влиться в строго замкнутые и детерминированные системы. Пусть в таком случае никто не говорит, что вступление наций в широкие объединения изменяет только место решений и что-де сами решения будут теми же.

Некоторые говорят: "Мы лишь переживаем период, диктующий необходимость приспосабливаться. Политические решения, принимавшиеся раньше на национальном уровне, принимаются теперь на более высоком уровне, но остаются такими же свободными. Трудности возникают только из-за несогласованности между этими двумя уровнями и заключаются в необходимости привести их (эти уровни) в соответствие". Этот аргумент нам знаком; однако укажем лишь на одну закономерность, которая не может быть здесь подробно раскрыта: каждый раз, когда организм разрастается и усложняется, степень необходимости возрастает, а возможности выбора и приспособления сужаются. В действительности крупные блоки управляются значительно более строгими механизмами, и их политические действия становятся все более упрощенными и предсказуемыми. Объем и сложность подобного механизма таковы, что если мы желаем, чтобы он функционировал, то это функционирование должно носить самостоятельный характер и иметь минимум возможных решений и инноваций1.

С того момента, когда эффективность становится критерием политического действия, появляются такие новые ограничения, которые преграждают путь всяким решениям. Именно это и происходит сегодня. Даже при самых благих намерениях никто в наше время не смог бы предположить какой-либо иной критерий политического действия, кроме эффективности. Уже игра сил в условиях демократии целиком зиждется на стремлении к успеху. Избран будет тот человек, кто сможет довести какой-нибудь проект до его успешного завершения, тот, кто в большей мере, чем другие, пользуется любовью успеха. Правительство, потерпевшее неудачу в каком-нибудь мероприятии, будет неизбежно свергнуто. Крах никогда не забывается; руководители побежденного государства судятся как военные преступники, однако, одержи они победу, и сами бы красовались в судейских мантиях. Во времена, когда люди ориентировались на иные ценности, еще оставалась возможность сохранить правительство, которое оказывалось побежденным, но признавалось законным. Яков II оставался королем Франции, как и Франциск I; честь сохранялась, поэтому все было возможно, даже если и все уже оказалось потеряно. Сегодня такое просто немыслимо. Законом политики служит эф-

1 Замечательным примером здесь может служить Вселенский совет церквей. Вначале, когда этот совет был очень просто организован и оживлялся духовными отношениями, он обеспечивал возможность "информационных" встреч. Но с ростом числа присоединявшихся к нему церквей совет становился все более структурализованным и жестким, а его возможности выполнять свою миссию на духовном уровне сужались.

фективность. Выигрывает не лучший человек, а наиболее сильный; и все эти термины могут быть сведены к одному: эффективность. Несмотря на его доктрину, советский режим обрел уважение в глазах некоммунистов, потому что этот строй выиграл войну и расширил производство. В техническом мире, в клубке конкурентных состязаний, эффективность осталась фактически единственным критерием правомочности правительства, и как можно сделать иной выбор, если вызов, брошенный нам кем-нибудь, кто избрал путь к эффективности, не может быть встречен иначе, как вступлением на тот же путь? Если одна нация решает двигаться этим путем, все другие последуют в том же направлении; народы каждой из этих стран, даже если они видят, что наиболее эффективная нация еще их не обогнала, потребуют такой же ориентации из ревности к собственному престижу и успеху.

Поскольку существуют внешняя конкуренция и внутреннее давление, эффективность обречена стать высшей целью. Но это означает, что надо принять систему противника и ненавидимые нами в конечном счете победят. Нам уже давно известно, что только диктаторский режим может противостоять подъему движения за диктатуру (например, в Румынии между 1935 и 1939 г.); что только пропаганда в силах противостоять пропаганде; что только поставленная на рациональную — плановую — основу экономика способна выдержать соревнование с другой плановой экономикой. Разумеется, в течение некоторого времени можно укрываться под маской либеральности, но в дальнейшем соревнование становится преобладающим фактором и приходится избрать кратчайший маршрут. Однако выбор курса на эффективность, если он не продиктован заранее или принят не единодушно, а в данный момент под давлением обстоятельств, вовсе нельзя назвать свободным. В то же время плата за отказ от такого выбора намного дороже и тяжелее: просто исчезнуть с лица земли. Прошли времена, когда люди могли говорить: "После меня хоть потоп!" Потоп уже надвигается, а наш час еще не пробил. Таким образом, говоря о современных политических отношениях, мы можем сформулировать еще одно положение: курс на эффективность значительно сужает горизонт нашего выбора и оставляет нас перед лицом более тяжкой непосредственной необходимости. Политический человек не может выбирать между более или менее эффективным. Выбор не зависит от политика. Поскольку он может ошибиться в оценке ситуации, он должен ориентироваться на людей более компетентных, чем он сам, и отдать право выбора в руки экспертов.

Здесь мы сталкиваемся с проблемой, которая часто дискутировалась в течение последних нескольких лет1. Я буду отстаивать только два пункта: сегодня правильный выбор, касающийся политических проблем, зависит от экспертов2, которые готовят решение, и экспертов, наделенных средствами для претворения решений в жизнь. Это приводит к "профессионализации политической

1 Ellul J. The Tecnological Society. N. Y., 1964; Boisde R. Tecnocratie et Democratic P., 1963; Meynaud J. La technocratic

2 Термин "эксперт" употребляется здесь в общем значении. Более детально определение дает Ж.Мейно ("Технократия"). Я целиком согласен с его выводами: следует проводить различие между техническими специалистами, "обобщающими" специалистами (последние призваны обобщать, синтезировать) и, наконец.

функции". Таким образом, поле новых возможностей, открывавшееся для политического человека, становится еще более суженным. Могут сказать: "Великие выборы фактически ограничены, их проведение требует использования современной техники... по существу независимо от того, какая партия их организовала", т.е. какое правительство их объявило, "Вряд ли политика все еще питает иллюзии по поводу своей ведущей роли в их политических выборах"... "Министр должен с кем-то еще посоветоваться, чтобы ему можно было сделать выбор между различными возможными решениями, предложенными экспертами"1. В действительности решения по актуальным проблемам сегодняшнего дня вовсе не опираются на те декларативные и острые вопросы, которые подогревают общественное мнение и становятся порой предметом великих споров; скорее напротив, решения, коренным образом затрагивающие будущее нации, локализуются в сфере техники, финансовых операций и полицейских методов; это выбор между электрификацией и разработкой нефти в Сахаре, выбор средств для выполнения пятилетнего плана и т.п. Но все эти бесчисленные решения суть продукт труда экспертов. Политический человек явно некомпетентен в этих областях, если только он не специалист. Но если он даже и специалист, то специалист в особой области, а все остальные он должен оставить для своих коллег. И решение больше не

экспертами. Согласно Мейно, когда технические специалисты, имеющие действительную или воображаемую компетентность, участвуют в решениях и когда техническая компетентность присуща всем учреждениям, предназначенным для принятия и проведения в жизнь решений, то это и есть технократия.

1 L'Etat et le citoyen. Ed. Club Jean Moulin. Paris, 1961, p. 168.

будут принимать на основе философского или политического принципа, или же на основе учения и идеологии; его придется принимать, исходя из докладов экспертов, объясняющих, что полезно, возможно и эффективно1.

Конечно, эксперты могут предлагать различные решения. И некоторые используют это обстоятельство, чтобы сказать: политический человек остается в конечном счете хозяином своего решения. Но это неверно. Политик находится внутри системы, очерченной экспертами, и его выбор, если он серьезен, будет иметь основу, подготовленную экспертами. Он может располагать и другой экспертной установкой, но и она окажется ориентированной на "наиболее практичное". Разумеется, здесь могут быть и ошибки. Я никогда не утверждал, что подобная практика отличается непогрешимостью2.

Важно и то, что политические решения по необходимости подчиняются экспертным оценкам3, поэтому собственно политические решения все чаще становятся редкостью. Если политика все еще определяется как искус-

1 Meynaud J. La Technocratic, p. 70 ff.

2 Ошибки экспертов, равно как и усугубление существующих обстоятельств в результате их рекомендаций, происходят довольно часто. Например, грандиозные усилия, направленные во Франции в 1945 г. на сооружение дамб; решение внедрить интенсивное сельское хозяйство на целинных землях в Советском Союзе и т.д. Но остается фактом, что нельзя ничего противопоставить экспертному изучению некоторых проблем, даже если выводы оказываются ошибочными, почти никто не может оспаривать их. Остается фактом, что психологические и социальные мотивы неизменно приводят нас к необходимости полагаться на экспертов, и по этой причине их власть практически абсолютна.

3 Андре Филип прав, утверждая: "В настоящее время самое

ство возможного, то теперь не кто иной, как эксперт, авторитет которого становится все внушительнее, определяет, что именно возможно. Все это есть результат действия бесчисленных сил, анализ которых не является здесь нашей задачей, — общество становится все более техническим по своей природе, когда заботу о нем берет на себя государство; прославление экспертов самим общественным мнением, которое, в свою очередь, доведено до такого состояния, когда ничто уже не принимает всерьез, если оно не есть продукт техники1 и т.д.2. Как бы то ни было, потребность в технических экспертах, в технократии для проведения в жизнь всякого политическо-

важное — это не собственность, а способность решать, которая все больше отделяется от собственности и расходится с ней". Способность решать, тщательно проанализированная Жаном Баретсом, господствует в современной экономике и в политике.

1 Здесь и часто в других местах термин "техника" употребляется Жаком Эллюлем в очень широком смысле, охватывая не только и не столько, производственную технику, машины, орудия и т.п.; он относит сюда технику пропаганды, решений, технику управления; этот термин охватывает собою также то, что Маркс называет "государственной бюрократической машиной", орудиями государственной власти. — Прим. перев.

2 Хороший пример авторитарной природы технической деятельности приводтся в работе Жана Баретса "Конец политики" [Barets J. La Fin des politiques. P., 1962), которая одновременно и совершенно логична, и фантастична, стройна и нереалистична (под маской статистического и псевдоаналитического реализма). Несмотря на все недостатки, она хорошо рисует портрет диктаторской власти технократов. Технократическая власть в делах политики очень отчетливо вырисовывается в знаменитом отчете Стен-фордского университета "Развитие научного и технического прогресса и его влияние на внешнюю политику США' ("The Development of Scientific and Tecnological Progress and Effects on U.S.Foreign Policy", 1960). Хотя я и согласен с Мейно, я не думаю, что власть.

го решения сближает противостоящие друг другу страны, режимы. Все дальновидные политики желают обзавестись техническим аппаратом, и Соединенные Штаты, как и СССР, идут по пути, ведущему ко все большему подчинению политики технике. Хотя и кажется, что дело обстоит противоположным образом, все же Пьер Мендес-Франс и президент де Голль относятся к политике по существу одинаково, потому что оба они настаивают на первостепенной роли экспертов. Более того, они даже мечтают об одних и тех же экспертах.

Несмотря на то, что так кажется? Но это не просто видимость. Например, хотя мы знаем, что парламент получает букеты от Мендес-Франса и презирается Де Гол-лем, но он одинаково беспомощен в обоих случаях. Исполнитель кажется самостоятельным в одном случае и ответственным в другом, но там и здесь он целиком зависит от технической структуры; и великие решения во всех случаях оказываются вынужденными1.

Другой важный аспект технического аппарата, кото-

которой обладают технократы, равнозначна правлению технократов. Не из-за изменения в управлении, а скорее по причине перемещения компетенции происходит усиление влияния технократов в политических решениях, как это было показано в работе Берна-ра ГУрне "Административная наука" (Gournay В. La Science administrative. P., 1962). Гурне полагает, что их власть основывается на всей идеологии технизации, хотя при отсутствии всякого заговора технократов, будто бы мечтающих прийти к управлению. Теодор Каплоу (Caplow T. Arguments. 1962) правильно подчеркивает, что технократы имеют слабость впадать в "гражданскую апатию", что также делает технократический режим непривлекательным.

1 Мейно часто указывает на беспомощность политических деятелей перед силой выводов, к которым приходят эксперты; даже

рый мы стремимся сохранить, — это непременная преемственность решений или развитие ранее уже принятых решений. Прежде всего потому, что решения основываются главным образом на технических соображениях и являются техническими по своему содержанию, они охватывают продолжительный период и предполагают известную преемственность. Никакое политическое изменение не может перевернуть того, что уже было сделано или еще должно быть сделано в будущем, потому что технические факторы обусловливают друг друга. Изменится ли принятый к исполнению план, если произойдет смена правления, законодательства или даже режима? Может ли это изменить характер решений, касающихся нефтяной промышленности или исследований в области ядерной энергии?

Спорная разработка проекта Пьерлатта1 была начата в 1955 г. и продолжалась далее всеми последующими правительствами2, т.е. даже теми, которые первоначально отказывались его принять на том основании, что это милитаристский проект. Это хорошо иллюстрирует зыбкую основу политического мнения, когда ему приходится иметь дело с уже проводящимися в жизнь последовательными техническими мероприятиями. Более того, мероприятие такого рода само по себе, конечно, вовсе не "милитаристское"; нет строгой разграничительной

там, где эти выводы по существу не категоричны, политический деятель не может оспаривать их. См.также: Debre M., La Mort de 1'etat republicain. P., 1947.

1 Проект освоения ядерной энергии. См.: Mendes-France P. La Republique moderne. P., 1964, p. 124.

2 Статья Даниэля Ф.Доллфуса в "Монд" [Daniel F. Dollfus's article // Le Monde. 1963, july).

линии между мирным применением атома и использованием его в военных целях. Какой бы ни была политическая ориентация правительства, оно не в силах изменить уже начатого. Правительство правой ориентации должно одобрять курс на национализацию предприятий не на основании своей, отвергающей это, доктрины, а главным образом в силу технических причин, точно так же, как оно вынуждено поддерживать проекты социального обеспечения. Безуспешная попытка идти вразрез принятому ранее в Англии показывает, в какой мере правительства стали бессильными проводить в жизнь подлинно политические решения.

Во всем этом мы ограничились выведением общих и наиболее очевидных заключений о процессах хорошо известных, описанных и проанализированных. Большей частью мы не отваживаемся действительно иметь дело непосредственно с вещами; как правило, мы ограничиваемся усмотрением в них сдвига от выработки решений к выполнению этих решений1, но мы чувствуем что решение все же остается внутри политической сферы. А это смещение к исполнительной функции служит только ступенью в дальнейшем элиминировании самого политического действия. Поэтому усилия вновь привести в равновесие парламент и исполнительную власть представляются напрасными — проблема лежит уже в иной плоскости.

Blog