В конце нет никакого слова ваши вопросы показывают ваш путь от невежества к невинности
Вид материала | Реферат |
СодержаниеВ конце нет никакого слова |
- Ошо – Беседы по притчам Иисуса (том, 2677.79kb.
- Human Resources «success», 48.07kb.
- Если ваш ребенок левша, 1131.22kb.
- Мария Александровна Слободская много раз говорила, что общественная активность перемещается, 109.67kb.
- Памятка для родителей, 27.4kb.
- Работа внутренней группы, 19684.47kb.
- Консультация для родителей, 66.65kb.
- Украсть истину Глава 26. Яотвечаю не на ваши вопросы; я отвечаю на ваши сердца, 8078.7kb.
- SamoRealizacia com, 1297.97kb.
- Абу Джа‘фар ат-Тахауи, 6866.72kb.
быть открытым и быть свидетельствующим — две разные вещи. Так ли это, или это дуальность, созданная моим умом?
Ум всегда создает дуальность; в противном случае, быть открытым и быть свидетельствующим, не было бы двумя разными понятиями.
Если вы открыты, вы будете свидетельствовать.
Не будучи свидетелем, вы не можете быть открытым; или, если вы свидетель, вы будете открытым — ибо быть свидетелем и при этом оставаться закрытым невозможно. Поэтому это просто два слова.
Вы можете начинать со свидетельствования, — тогда раскрытие придет само по себе, или вы можете начинать с раскрытия вашего сердца, всех окон, всех дверей, — тогда обнаружится свидетельствование, оно придет само по себе. Но если вы просто думаете, не делая ничего, тогда они выглядят отдельными.
Мы не можем думать без дуальности. Дуальность — это способ мышления.
В безмолвии все дуальности исчезают.
Единство — вот переживание безмолвия.
Например, день и ночь являются весьма наглядной дуальностью, но они не являются двумя различными сущностями. Есть животные, которые видят ночью. Их глаза более чувствительны, способны видеть в темноте. Для них темноты нет. Эти животные не могут открыть глаза днем, поскольку их глаза настолько чувствительны, что солнечный свет причиняет боль. Поэтому, то, что для вас является днем, для этих животных является ночью, глаза закрыты, сплошная тьма. Когда для вас ночь, для них день. Весь день они спят, всю ночь они бодрствуют.
И если вы спросите ученого и логика, вы увидите разницу. Если вы спросите логика: «Что такое день?»,— он скажет: «То, что не есть ночь». А что такое ночь? Это порочный круг. Если вы спрашиваете: «Что такое ночь?», — логик скажет: «То, что не есть день».
Вам нужен день, чтобы определить ночь; вам нужна ночь, чтобы определить день. Странная дуальность, странное противопоставление... Если нет дня, мыслима ли ночь? Если нет ночи, мыслим ли день? Это невозможно.
Спросите у ученого, который ближе к реальности, чем логик. Для ученого темнота — это меньше света, а свет — это меньше темноты. Теперь это один феномен, совсем как термометр. У кого-то температура поднялась до сорока двух градусов, он готов перейти в мир иной. У кого-то температура тридцать шесть и шесть, нормальная температура для человеческих существ, а у кого-то еще температура падает ниже тридцати четырех градусов, он тоже готов уйти из этого мира.
Ваше существование не очень-то велико, только между тридцатью четырьмя и сорока двумя градусами. Всего лишь восемь градусов... ниже — смерть, выше — смерть; только узкая щель посредине, маленькое окошко жизни.
Если бы у нас был термометр для света и темноты, то ситуация была бы такой же, как с теплом и холодом — один и тот же термометр годится для измерения как тепла, так и холода. Холод — это меньше тепла, а тепло — это меньше холода, но это один феномен; нет никакой дуальности.
Так же обстоит дело с темнотой и светом.
И это же верно в отношении всех противоположностей, которые создает ум. Открытость, свидетельствование... если вы мыслите интеллектуально, они выглядят очень разными. Они кажутся несвязанными, как они могут быть одним? Но в переживании они суть одно.
Возлюбленный Бхагаван,
я Ваш ученик вот уже два с половиной года и все это время я стремился быть в Вашем присутствии. Теперь я встретил Вас впервые, и все изменилось. Мне хочется бежать от Вас. Я в полном замешательстве.
Пожалуйста, прокомментируйте.
Это почти нормально.
Ты влюбляешься в меня. Твоему интеллекту нравятся мои слова. Твой разум чувствует себя удовлетворенным, и тогда возникает желание быть, по крайней мере, некоторое время, со мной.
А затем огромное потрясение... ибо я не человек слов. Хотя я произнес больше слов, чем кто-либо другой во всем мире, все же я говорю, что я не человек слов.
Мои слова подобны сетям, забрасываемым для ловли рыбы.
Мое откровение бессловесно.
Когда ты приближаешься ко мне, ты видишь суть: я не разумный, рациональный, логичный человек; ты пришел к иррациональному мистику.
Ты пришел с определенным рациональным убеждением, а здесь ты обнаруживаешь, что разум должен быть оставлен. Ты должен совершить прыжок в неизвестное, для которого я не могу дать тебе никакой логики, никакого доказательства... за исключением моего собственного присутствия.
Каждый, кто пришел сюда, пойманный моими словами, будет испытывать желание бежать. Ибо он пришел по одной причине, а здесь он находит совершенно иную ситуацию — и не просто иную, а диаметрально противоположную.
Я не школьный учитель. Я не философ. Я не интересуюсь созданием систем и гипотез.
Мой интерес — в уничтожении тебя такого, каков ты есть, чтобы ты мог возродиться в твоем экзистенциальном потенциале.
Я здесь, чтобы разрушить твою личность, чтобы дать рождение твоей индивидуальности.
Это естественная реакция, это случается с каждым. Но убежать ты тоже не можешь. Самое большее, ты можешь дойти до вокзала Дардар и вернуться назад. Ты можешь попробовать, и точно от Дардара ты повернешь назад; таков радиус.
Раз ты попался в мои сети, тебе не уйти.
Но я не буду препятствовать тебе; попытка бежать будет полезной. Если ты попытаешься бежать и затем будешь вынужден вернуться, то в следующий раз желание бежать возникнет, но оно не окажет на тебя никакого воздействия. Ты просто отбросишь его, так как из этого ничего не получается. Теперь тебе надо пройти весь путь, что бы это ни означало. Это может означать смерть эго, личности; тогда тебе придется пойти на риск.
Если бы ты не пришел ко мне, ты бы продолжал наслаждаться моими словами, ибо для тебя это было просто заимствованное знание. А здесь я хочу, чтобы ты отбросил все заимствованное знание, включая то, которое ты заимствовал у меня.
Я хочу, чтобы ты стал знающим, провидцем.
Конечно, тебе придется пройти через огонь. Но этот огонь только издалека похож на огонь. Чем ближе ты будешь подходить, тем прохладнее ты будешь находить его. И как только ты пройдешь через огонь, ты будешь удивлен, что огонь тоже может быть таким прохладным, таким освежающим.
В жизни Моисея есть одна история, которую иудеи не могут объяснить вот уже четыре тысячи лет.
На горе Синай Моисей столкнулся со странным феноменом, который он принял за Бога. Безусловно, то был весьма таинственный феномен: куст, охваченный пламенем, но он не горел; он был таким же зеленым, как любой другой куст. Его цветы были такими же свежими и яркими, как любые другие цветы. Испытывая естественное любопытство, Моисей захотел посмотреть на происходящее с более близкого расстояния. Куст был в огне. Моисей никогда не думал, что такое может быть: языки пламени поднимались над кустом, а куст оставался зеленым!
Моисей стал приближаться, и когда он подошел совсем близко, раздался голос: «Сними свои туфли, Моисей! Ты вступаешь на святую землю, на священное место». Дрожа, он снял туфли. Он никого такого не видел, но, несомненно, то было чудесное переживание. Он подумал, что то был голос Бога.
Мое собственное объяснение этой истории заключается в том, что каждый, кто проходит через трансформацию, приходит к такому же пылающему кусту, но этот огонь прохладен. Он питает куст, а не уничтожает его. Это только выглядит как огонь; это прохладное пламя жизни. Моисей назвал жизнь словом «Бог» — вот и вся разница. Это языковое различие, ничего больше.
Ты пришел сюда, ты увидел пламя. И первая мысль была: «Бежать как можно быстрее, а то можно сгореть».
Не беспокойся. Если я не сгорел, если не сгорели все эти люди, сидящие здесь, то ты тоже не сгоришь.
Этот огонь прохладен, он трансформирует.
Он срывает твою маску и помогает тебе обнаружить твое подлинное лицо.
Но, тем не менее, твоя свобода простирается до вокзала Дардар.
Возлюбленный Бхагаван,
я слышала, как Вы рассказывали о том шриланкийском мистике, который попросил своих последователей встать, если они хотят пойти кратчайшим путем к просветлению.
Я хочу, чтобы Вы знали, что я жду случая встать, как только услышу Ваш призыв, — зная, что, вероятнее всего, ноги мои будут дрожать, тело покроется потом, а сердце будет бешено биться.
Дэва Прэм, сперва необходимо, чтобы я повторил эту историю.
На Шри Ланке умирал один мистик. У него были тысячи последователей, все они собрались. Как раз, перед тем как закрыть глаза, он сказал: «Если кто-нибудь хочет пойти со мной, я могу взять его с собой — и это самый короткий путь. Вам ничего не надо будет делать. У меня мало времени. Любой, кто хочет пойти самым коротким путем... в противном случае, для достижения просветления требуется так много жизней. Я же могу взять вас с собой через черный ход. Кто хочет, встаньте!»
Воцарилась абсолютная тишина, слышно было, как муха пролетит. Люди смотрели друг на друга, думая: «Этот человек слушал его сорок лет; возможно, он готов». А тот смотрел на кого-то другого, ведь ему самому надо было решить еще столько проблем: «Дела идут не очень хорошо».
У каждого были проблемы: кому-то надо было выдать замуж дочь, у кого-то был беспутный сын, у кого-то в суде рассматривалось дело, и не время было становиться просветленным, сперва надо было выиграть дело в суде и так далее и тому подобное.
Но один человек поднял руку. Он сказал: «Я не могу встать, так как я еще не готов, но я не могу устоять перед искушением, узнать, где находится черный ход — ведь, если когда-нибудь я буду готов, я смогу пойти кратчайшим путем. Прямо сейчас я не готов — пусть вам будет совершенно ясно, что я не пойду с вами, — но просто скажите нам, где находится черный ход».
Старец сказал: «Этот черный ход таков, что вы можете войти только с вашим учителем, не в одиночку. Это очень узкий проход; только один может войти за один раз. Если вы готовы раствориться в существе учителя, тогда нет никаких проблем — один или тысяча, все пройдут через этот ход как одно существо. В одиночку вы не сможете отыскать этот ход».
Итак, Дэва Прэм хочет, чтобы я в один прекрасный день пригласил ее пройти через черный ход. И она думает, что она готова и что она встанет — хотя даже при мысли об этом она покрывается потом, у нее дрожат ноги, а сердце бьется быстрее.
У меня такое чувство, Дэва Прэм, что ты — тот человек, который поднял руку!
И в один прекрасный день я приглашу, и я знаю, что в этот раз тоже ты лишь поднимешь руку... или, возможно, ты даже и руку-то не поднимешь. Ибо я — человек иного типа. Тот старец был очень сострадательным.
Я бы взял даже того человека — по крайней мере, он поднял руку. Этого достаточно — зачем заставлять его вставать? Одного поднятия руки достаточно.
Поэтому, когда я приглашу вас... запомните: я попрошу вас просто поднять руку.
На этот раз будьте бдительны и готовьтесь — ибо с дрожащими ногами и потным телом будет трудно войти в этот черный ход.
Для этого черного хода нужны люди, которые могут исчезнуть в ничто, танцуя, распевая и празднуя.
Поэтому учитесь петь, учитесь танцевать, учитесь праздновать.
В любой день я могу пригласить вас.
И я терпеть не могу запах пота. Я подвержен сильной аллергии — потение вам придется прекратить.
И если вы будете дрожать, этот ход вас не пропустит; он сразу же увидит, что людей — двое. Вы должны быть абсолютно спокойны, и быть одним целым со мной... никакого дрожания.
И на этот раз я не попрошу вас встать. В прошлый раз это было моей ошибкой.
Беседа 4
^ В КОНЦЕ НЕТ НИКАКОГО СЛОВА
6 октября 1986 г., Бомбей
Возлюбленный Бхагаван,
сидя перед Вами, чувствуя, как Ваши слова текут ко мне из Вашего великого сердца, я обнаружила, что мое сердце раскрывается и воспринимает солнце и луну Вашего существа. Вскоре великий покой снизошел на меня, затем наступила небывалая безмятежность, так что я чувствую, что покоюсь на руках у самого Существования. Я склоняюсь перед Вами в благодарности, чтобы поцеловать землю, которая дала Вам жизнь. Я возношу руки к звездам и пою: аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя! Возлюбленный Учитель, благодаря Вам я живу, чтобы осознавать красоту, радость, чистоту любви, которая есть сама безбрежность Существования. Эти слова, кажется, неспособны выразить те самые подлинные чувства, которые возникают из глубины моего существа. Но я склоняюсь перед Вами сейчас, чтобы снова, снова и снова танцевать, петь, кричать: спасибо Вам, возлюбленный Учитель, спасибо Вам, спасибо Вам, спасибо Вам. Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя!
Дживен Мария, предстоит случиться гораздо большему. То, что случилось с тобой, — огромно.
То, что случится с тобой, будет еще больше, но помни одно: случившегося никогда не бывает достаточно.
Существование — это такое изобилие... мы не можем истощить его. Оно неистощимо в своей красоте, в своем блаженстве, в своем благословении.
Ты испытываешь трудности с выражением того, что происходит с тобой. А это только начало — только подумай о трудностях тех, кто ушел далеко вперед. Наступает момент, когда невозможно даже сказать, что это не может быть высказано, ибо сказать, что это не может быть высказано - значит, все же высказать нечто об этом. Это все же определение очень отрицательным способом.
Наступает момент, когда только безмолвие, полное безмолвие, остается вашим выражением. Это ваша благодарность, это ваша признательность, это ваше аллилуйя... танец, который невидим, песня, которая неслышна, красота, которая не может быть изображена, описана.
И только тогда, когда мы приходим к той точке, где слова должны быть оставлены позади, начинается то, что я называю «религиозность».
Я не говорю, что надо отречься от мира, но я определенно говорю, что надо двигаться к тому моменту, когда вы вынуждены будете отречься от слова.
Библия говорит: «В начале было слово». Никто не знает о начале. Никто не может знать о начале, так как никто не может быть свидетелем начала. Если бы кто-то был свидетелем начала, тогда это не было бы началом, поскольку там уже кто-то был.
В отношении начала Библия, может быть, права, а может — нет, но я говорю вам: «В конце нет никакого слова», — и это было засвидетельствовано тысячами мистиков за прошедшие тысячелетия.
И как только вы приходите к осознанию, что слова ускользают от вас, что вы пересекли границу языка... потрясающая невинность, новое детство.
Впервые вы можете понять то, что не может быть высказано. Вы можете понять послание ветра, шумящего в верхушках сосен; вы можете понять поэзию журчания ручья.
Освободиться от языка — значит освободиться от всех человеческих ограничений.
Язык — это величайшее заточение.
Я счастлив, что вы испытываете большие трудности в выражении того, что вы переживаете. Мало-помалу будет становиться все более и более ясно, что нет слов, нет языка, нет понятий, чтобы объяснить это, выразить это.
Только безмолвие, тишина — вот единственный ответ на все ваши вопросы, единственная встреча с Существованием без всяких барьеров, без всяких стен.
Когда исчезает язык, ум становится бесполезным. Впервые вы вступаете в контакт с Существованием прямо, без посредничества ума — и это переживание есть просветление.
И никто не находится далеко от него, оно в пределах досягаемости каждого.
Но люди ищут свое счастье там, где его нет. Они ищут живую воду в пустынях. И когда приходит неудача, разочарование, отчаяние, они сердятся на жизнь, они не сердятся на самих себя.
Что может сделать жизнь? Она доступна, но каким-то образом вы ухитряетесь искать не в том направлении. Возможно, глубоко внутри вы боитесь, что жизни может оказаться слишком много, что любви может оказаться слишком много, что вы можете утонуть в Существовании.
В определенном смысле, ваш страх оправдан: чем ближе вы подходите к реальности, тем меньше вас останется.
В тот момент, когда вы встретитесь с реальностью лицом к лицу, вас не будет совсем.
Я много раз говорил, что никто не видел Бога — ни Моисей, ни Иисус, ни Кришна. И, естественно, люди понимали меня неправильно. Каждый раз, когда я говорил, что никто не видел Бога, я не говорил, что Бога нет; я просто говорил, что как только вы подходите к Богу достаточно близко, чтобы видеть, — вас больше нет. Кто же будет видеть Бога? Пока вы есть — чтобы видеть, чувствовать, говорить, спрашивать, исследовать — Бога нет.
И Бог — это другое название реальности. Это не личность, это только качество, аромат, сладость, музыка.
Дживен Мария, придет день, когда ты окажешься в состоянии «аллилуйя», но ты не сможешь сказать это слово, ибо слово отступает перед Существованием.
Возлюбленный Бхагаван,
за пять лет связи с Вами я никогда не чувствовал, чтобы дела шли так быстро, как сейчас! Когда я заканчиваю писать письмо или вопрос Вам, я сразу же решаю не посылать его, так как чувствую, что он нелеп.
Иногда я принимаю вызов и посылаю его, тогда я чувствую, как будто у меня идиотское лицо: беспокойство, раскаяние, стеснительность... Я чувствую, что не стоит представать перед Вами «наряженным» в разумность, скромность, медитативность или во что-либо другое, во что мне удается облечься, чтобы покрасоваться перед Вами. Несмотря на все мои усилия, у меня по-прежнему есть чувство, что я наряжаюсь, использую своего рода маску.
Пожалуйста, Учитель, скажите мне, как быть перед Вами полностью искренним и «раздетым».
Эта проблема не только твоя — каждый рядится во что-то.
Каждый показывает миру свою лучшую сторону.
Сердце может быть полным слез, но люди улыбаются.
Так нас воспитало лицемерное общество. Мы — дети лицемерного общества. Вместо того чтобы учить каждого ребенка быть просто самим собой — искренним, честным, открытым, — мы помогаем каждому ребенку стать совсем противоположным.
Как раз два дня назад, меня приехал повидать один из моих старых друзей. У него есть сын, которого все считают сумасшедшим, ненормальным, — все, за исключением меня. Поэтому первым делом я спросил моего друга о его сыне, и он сказал: «Оставим эту тему. Это меня так удручает, ведь ему уже восемнадцать лет, а он по-прежнему ходит голым по всему городу. Это такой позор для семьи».
Я сказал: «Разве он трогает кого-то? Он же не буйный. Он просто наслаждается своей наготой».
Родственники заставляют его одеваться, а на улице он сбрасывает одежду и отправляется на рынок. А они бегут за ним и кричат: «Пожалуйста, надень хотя бы нижнее белье».
А он говорит: «Никакого нижнего белья... ветерок так освежает».
И этот юноша очень разумен. Конечно, толпа не может принять его. Он никогда не лжет, он всегда абсолютно честен. Что бы он ни делал, он делает это с полной самоотдачей. Он никогда не ходил в школу, так как он спрашивает у тех, кто ходил в школу, что же они там приобрели. Его отец выпускник университета, он спрашивает его: «Что ты приобрел? Всего лишь диплом». Он говорит: «Я хочу жить своей жизнью. Я не хочу, чтобы кто-либо мне диктовал что-либо, правильное или неправильное. Я просто хочу быть самим собой».
Он усердный работник. Когда он работает в саду, каждый может увидеть, как упорно он трудится; но он делает только ту работу, которая ему нравится. Он прекрасно играет на флейте, но весь город считает, что он безумен.
Я старался изо всех сил выяснить, в чем же заключается его безумие. И я не смог ни в чем обнаружить у него безумие. Он просто не желает быть частью психологии толпы. Толпа не может признать, что он в здравом уме, потому что, если он в здравом уме, тогда как насчет всей толпы?
Даже мой друг, его отец, не может признать, что он в здравом уме. Он говорит: «За исключением тебя, никто не признает, что он в здравом уме».
Я сказал ему: «Ты же его отец, ты любишь его. В чем ты видишь его безумие?»
Он сказал: «Чего ты еще хочешь? Тебе мало, что он разгуливает голым по улицам? Ему уже восемнадцать лет, а он может подойти к какой-нибудь женщине и сказать: "Ты так прекрасна. Можно я поцелую тебя?"»
Естественно, общество не может принять такого человека, — хотя он абсолютно честен. А ведь он почтительно относится к женщине, воздает должное ее красоте, просит у нее позволения. Он же очень сильный — живет обнаженным, занимается тяжелым трудом, никогда не ходил в школу; он действительно сильный — он мог бы поцеловать любую женщину без всякого позволения.
Но собирается толпа, женщина начинает кричать, что он пристает к ней, дурно ведет себя с ней.
Много раз, когда я был в том городе, мне приходилось пробираться в середину толпы и говорить людям: «Вы поднимаете ненужную суету. Этот юноша в одиночестве, это верно, но он не ненормальный. Он представляет собой меньшинство из одного человека, а вы — многочисленное большинство; уж не думаете ли вы, что вы правы только потому, что вас много?» Никто еще не смог указать мне, что же все-таки с ним не так. А его таскают по врачам.
И он говорит: «Что со мной не так? Я не болен. Врач не может установить у меня ничего особенного».
Истина в том, что болен врач. Врач не честен.
Этот юноша очень разумен в понимании вещей. Он обладает необычной ясностью мысли.
Он говорит: «Я наблюдаю за этим врачом, — врач живет как раз напротив его дома, и там же находится амбулатория, — и вижу, что бедняки выздоравливают быстро, а богатые люди лечатся месяцами. А я сижу себе на веранде и наслаждаюсь всем этим спектаклем — в каком же обществе мы живем? Бедняк поправляется, так как врач хочет отделаться от него; ведь на бедняке много не заработаешь. Наоборот, бедняк начинает просить: "Дайте мне немного денег; я верну позже, когда буду расплачиваться за лекарства. Вы советуете фрукты и молоко, но для этого вы должны будете дать мне немного денег". Но богачу, раз уж он заболел, не дают выздороветь. Его посылают к одному специалисту для рентгенологического обследования, к другому специалисту для чего-то еще. Такое впечатление, что существует своего рода заговор специалистов, эксплуатирующих богатых больных».
Итак, я спросил моего друга, как идут дела у его сына. Он сказал: «Из-за него мне стыдно выходить из дома. И я всегда хотел, чтобы ты помог мне, но ты думаешь, что он прав, а мы неправы. Ты хочешь, чтобы я тоже разгуливал голым и не мог поднимать вопрос: "Что с ним делать?"»
Я сказал: «С ним ничего не надо делать, от него никому нет вреда. Давай ему работу; он всегда готов работать, он наслаждается работой. Но он не готов носить маску. Он не желает постоянно быть актером, рядиться во что-то».
Но все общество, которое мы создали, — это почти драматический спектакль. Здесь каждый повторяет диалоги из книг, кинофильмов. Никто не открывает свое собственное сердце.
Я могу понять твою проблему: ты боишься задавать аутентичные вопросы, так как они будут разоблачать тебя. Люди задают те вопросы, которые дают им чувство, что они многое знают. Они хотят задавать вопросы, но не для того, чтобы получить ответ, а только для того, чтобы показать свое знание.
Каждый раз, когда ты задаешь умный вопрос, ты не чувствуешь себя виноватым, ты чувствуешь себя великолепно.
Но я безумный человек: я никогда не отвечаю на те вопросы, которые исходят из твоего знания. Я просто отбрасываю их прочь.
Я отвечаю только на те вопросы, которые открывают твои раны, ибо, если твои раны открыты, есть возможность исцеления. Как только ты разоблачишь себя, ты окажешься на пути трансформации.
Когда ты будешь искренним в задавании вопроса, ты будешь вслушиваться в ответ, ибо он тебе нужен, это твоя пища. Твой вопрос — это твоя жажда, а ответ может утолить ее.
Поэтому всегда надо помнить: это не философская ассоциация, не теософское общество, где каждый старается доказать, что он знает больше, чем знаешь ты. Это место трансформации, прохождения через революцию. И если ты не показываешь свое настоящее лицо, невозможно произвести какие-либо изменения в твоей жизни, какие-либо трансформации в твоем сознании.
Самое большее, что я могу сделать, — это раскрасить твою маску; но, раскрашивая маску, я не могу изменить твое настоящее лицо. Маска должна быть сброшена. Следовательно, нужны любовь и доверие, — чтобы ты мог быть полностью обнаженным, без всякого страха.
Тебя здесь не осудят. Ты будешь принят таким, какой ты есть; и от этого приятия мы начнем двигаться к более высокой стадии, к росту.
Но этот рост — не осуждение твоего нынешнего состояния. Этот рост основывается на твоем нынешнем состоянии, оно должно быть принято.
Но религии мира действительно отравили умы людей. Никто не готов открыться и показать, кто он есть, ибо веками многие вещи осуждались, люди вынуждены скрывать их. Никто не хочет, чтобы его осуждали. И есть вещи, которые восхвалялись, поэтому их надо выставлять напоказ — неважно, есть они у тебя или нет.
Это так по-человечески и так естественно; ты хочешь, чтобы тебя любили и признавали.
И общество установило правила игры: вот эти вещи должны осуждаться; поэтому, если у тебя есть эти вещи, скрывай их, загоняй их настолько глубоко, чтобы даже ты сам перестал осознавать их. А если у тебя нет того, что общество восхваляет и почитает, тогда притворяйся и притворяйся настолько хитро, чтобы это казалось почти настоящим.
Иногда бывает так, что притворщик может выглядеть более настоящим, чем настоящий человек, ибо настоящий человек никогда не репетирует. Притворщик же практикуется, дисциплинирует себя.
Мне всегда нравился один прекрасный случай в жизни Чарли Чаплина. Приближался его день рождения — кажется, пятидесятилетний юбилей, — и все его друзья и поклонники хотели отпраздновать его каким-то особенным образом. И вот что они придумали: по всей Англии, в каждом графстве, предполагалось провести конкурсы на лучшее исполнение роли Чарли Чаплина. На этих конкурсах должен был быть произведен отбор, а победители должны были встретиться в финальном конкурсе в Лондоне, где должно было быть принято решение о присуждении первой премии.
Чтобы устроить своим друзьям сюрприз, Чарли Чаплин сам принял участие в конкурсе в одном из графств. Он вышел в финал, а там сюрприз ожидал не столько его друзей, сколько его самого: он занял второе место. Кто-то исполнил его номер лучше, чем он сам; он и подумать не мог, что такое возможно.
И это случилось потому, что тот человек упражнялся, репетировал, а Чарли Чаплин просто предстал таким, каким он был. Ему не было нужды репетировать — он же и был Чарли Чаплин. Но занял второе место...
И когда люди узнали, что он занял второе место, ему было так стыдно. Он сказал: «Каким же идиотом я был, когда решил участвовать в этом конкурсе! Я решил участвовать потому, что думал, что безусловно буду первым».
Поэтому существует возможность изображения притворщиками тех качеств, достоинств, характеров, которые не являются подлинными. Внутри же они являются людьми как раз противоположного сорта. Преступники становятся святыми — это легко: надо только практиковать определенную дисциплину, определенные добродетели, которых люди ожидают от святого. Кого волнует то, что ты несешь внутри себя тысячу и одну криминальную тенденцию? Люди видят только твое лицо, никто не погружается вглубь тебя.
Поэтому все общество стало весьма странным феноменом, почти потусторонним, и каждый страдает.
Человек, притворяющийся святым, не может наслаждаться этим, так как все его существо против этого, вся его природа против этого. Он непрерывно ведет бой с самим собой, и нет большего несчастья, чем непрерывная борьба с самим собой. Поэтому тех, кто является уважаемыми, почтенными гражданами, нельзя увидеть радостными, беззаботными, ликующими. Они всегда пребывают в тоске, и чтобы скрыть факт тоски, они называют ее «серьезностью» — мол, они относятся к жизни очень серьезно.
А другая часть человечества, которая решила следовать своим естественным чувствам, осуждается; они становятся преступниками. В глазах религий они — грешники, им уготовано место в аду. В жизни никто их не уважает, и после жизни — тоже. Даже их Бог неспособен, принять свое собственное творение.
Если кто-нибудь и несет ответственность, так это — Бог.
Только одна личность несет ответственность за всех грешников. Нет нужды отправлять всех в ад — просто бросьте в ад Бога, и этого будет достаточно, ибо он есть единственная причина.
И эти лицемеры, эти фальшивые люди, которые демонстрируют нечто, что не является тем, что они демонстрируют, могут ли они обмануть и Существование тоже? Могут ли они обмануть и Бога тоже? Здесь они будут уважаемыми, но будут ли они после этой жизни наслаждаться всеми удовольствиями в раю?
Мы поставили бедные человеческие существа под такой огромный гнет, чтобы разрушить их целостность, создать в них раскол.
Мой подход совершенно иной.
Прежде всего, я хочу, чтобы ты принял самого себя таким, каков ты есть.
Ты являешься таким, каким желает Существование. Ты не создавал самого себя; естественно, вся ответственность переходит к Существованию. По всей видимости, имеется потребность в таком человеке, как ты; в противном случае ты не существовал бы.
Существование нуждается в тебе в таком, какой ты есть.
Первый принцип подлинно религиозного человека заключается в том, чтобы принимать себя таким, какой ты есть, без какого-либо суждения — и только с этой отправной точки начинается твое подлинное паломничество.
Задавайте мне вопросы без всякого страха, потому что я никогда никого не осуждаю.
Вся моя любовь и все мое уважение направлены на человека, который принимает себя тотально, таким,- как есть.
У него есть мужество. У него есть мужество противостоять всему давлению общества, которое стремится расщепить его на части — на хорошего и плохого, на праведника и грешника. Он, в действительности, является смелым, отважным существом, противостоящим — всей истории человечества и его морали, придерживающимся своей реальности, какой бы она ни была.
С учителем, во всяком случае, ученик должен быть абсолютно чистым и ясным, чтобы учитель мог начать работать с вашей реальностью, а не с вашими фальшивками. Потому что все, что делается с вашими фальшивыми лицами, является напрасной тратой времени.
Только будучи реальным, вы можете расти, можете расцвести.