Германия начинает терять позиции центра мировой науки о языке, а страны, ранее находившиеся на периферии ее развития, начинают выдвигать крупных ученых

Вид материала

Документы

Содержание Развитие концепции ф. де соссюра. в. брёндаль. а. гардинер. к. бюлер Женевская школа Пражский лингвистический кружок

Подобный материал:

• Ей, развитии крупных и крупнейших городских систем, но и на усилении территориальной, 130.61kb.
• Программа международная научно-практическая конференция Ресурсы крупных городов ресурсы, 39.83kb.
• Никишкин В. В., Гурова, 246.68kb.
• Аннотация по дисциплине б 35 «Внешняя политика США в первой половине XIX века», 67.19kb.
• Великобритания в начале 19 века Внутренняя политика, 39.21kb.
• Западные теории и модели размещения и территориальной организации хозяйства, 92.61kb.
• Михаил Ю. Данков, 293.5kb.
• Удк 51(092) об историчеком процессе развития геометрии как науки, 83.66kb.
• Книга на сайте, 4541.56kb.
• П. Н. Милюков. Интеллигенция и историческая традиция, 948.97kb.

АНТУАН МЕЙЕ И ЖОЗЕФ ВАНДРИЕС

К началу XX в. Германия начинает терять позиции центра мировой науки о языке, а страны, ранее находившиеся на периферии ее развития, начинают выдвигать крупных ученых. В это время одной из ведущих лингвистических стран становится Франция, где долгое время определяю­щее значение для развития лингвистики имела деятельность А. Мейе и Ж. Вандриеса. Эти ученые прямо принадлежали к школе Ф. де Соссюра: А. Мейе непосредственно учился у него и посвятил учителю свою самую известную книгу, а Ж. Вандриес был учеником А. Мейе. Тем не менее они, восприняв ряд соссюровских идей, остава­лись учеными более традиционного склада, компаративистами по пре­имуществу.

Антуан Мейе (1866—1936) был признанным главой французской лингвистики первой трети XX века, долгое время он оставался непре­менным секретарем, то есть фактическим руководителем, Парижского лингвистического общества. Библиография его трудов включает 24 книги и 540 статей. В большинстве они посвящены разным аспектам индоев­ропеистики. А. Мейе был компаративистом широкого профиля, авто­ром исследований почти по всем группам индоевропейских языков. Совместно со своим учеником М. Коэном он был главным редактором фундаментального коллективного издания «Языки мира», содержащего очерки большого количества известных науке того времени языков; в предисловии к изданию А. Мейе изложил принципы классификации языков. В книге «Языки современной Европы» он затрагивал пробле­мы социолингвистики. Есть у него и публикации общетеоретического и методологического характера. Еще при жизни А. Мейе стал как бы эталоном видного и авторитетного в мировой науке языковеда, а для ниспровергателей традиций вроде Н. Я. Марра — образцовым предста­вителем «старой» науки. Показательно и то, что на русском языке из­даны четыре книги А. Мейе, вероятно, больше, чем какого-либо другого западного лингвиста, а самый знаменитый его труд, «Введение в срав­нительное изучение индоевропейских языков», выдержал с 1911 по 1938 г. три русских издания (во Франции при жизни автора книга вы­ходила семь раз).

А. Мейе не был чужд научного новаторства, но в целом его деятель­ность во многом была завершением и подведением итогов лингвистики XIX в., в основе которой лежал сравнительно-исторический метод. Дея­тельность Ф. Боппа, Р. Раска, Я. Гримма, А. Шлейхера, младограмматиков и других ученых, создававших и совершенствовавших этот метод, была в основном завершена и обобщена А. Мейе. Его «Введение в сравнительное изучение индоевропейских языков», впервые изданное в 1903 г. и перерабатывавшееся при переизданиях, в четкой и доступной форме излагало ре­зультаты, полученные индоевропеистикой XIX в. Даже сейчас, когда в его фактической стороне кое-что устарело, оно не потеряло значения, остава­ясь хорошим введением в индоевропеистическую проблематику. В книге также подробно обсуждаются проблемы метода компаративного исследо­вания.

В целом А. Мейе сохранял как общую направленность компаратив­ных исследований, выработанную его предшественниками, так и совокуп­ность рабочих приемов компаративистики, накопленную за столетие. В большинстве случаев А. Мейе следует за младограмматиками как в об­щем понимании истории языков, так и в конкретных вопросах. Однако ряд младограмматических идей он довел до большей последовательности, а по некоторым вопросам отошел от младограмматической точки зрения.

Он в полной мере сохранял общее для всей компаративистики XIX в. понимание языкового родства и сформулированное А. Шлейхером понятие индоевропейского праязыка (индоевропейского языка, как его на­зывает А. Мейе): «Чтобы установить принадлежность данного языка к числу индоевропейских, необходимо и достаточно, во-первых, обнаружить в нем некоторое количество особенностей, свойственных индоевропейско­му, таких особенностей, которые были бы необъяснимы, если бы данный язык не был формой индоевропейского языка, и, во-вторых, объяснить, ка­ким образом в основном, если не в деталях, строй рассматриваемого языка соотносится с тем строем, который был у индоевропейского языка». То есть здесь индоевропейский язык понимается как реально существовав­ший язык. Однако несколькими страницами ниже автор завершает пер­вую, общетеоретическую главу книги фразой, где «индоевропейским язы­ком» называется нечто принципиально иное: «Здесь мы будем рассматривать только одно: соответствия между различными индоевро­пейскими языками, отражающие древние общие формы; совокупность этих соответствий составляет то, что называется индоевропейским языком». То есть индоевропейский язык — не реальный язык, а конструкт, создава­емый компаративистами, неизбежно отличающийся от когда-то существо­вавшего языка.

От прямолинейных представлений А. Шлейхера, искренне считавше­го праязык «нам совершенно известным» и написавшего на нем басню, отошли уже младограмматики. Но они еще не решались прямо сформу­лировать противоположную точку зрения. Это сделал лишь А. Мейе. Реальный праязык существовал, и в то же время мы ничего о нем ска­зать не можем, а работают компаративисты лишь с системами соответ­ствий. Тем самым представление о действительном праязыке оказыва­ется и не очень нужным, сохраняемым как бы по традиции. Здесь, безусловно, позитивизм науки конца XIX — начала XX вв. был доведен до крайности.

Сходным образом видоизменяется у А. Мейе и понятие языкового закона. Если у младограмматиков, особенно в их раннем «Манифесте», оно имело принципиальное значение и сохраняло связь с понятием за­кона в естественных науках, то у А. Мейе оно вступает в полное согла­сие с принципами позитивизма: «Что обычно называется фонетическим законом, это, следовательно, только формула регулярного соответствия либо между двумя последовательными формами, либо между двумя диа­лектами одного и того же языка» (впрочем, к подобному пониманию закона под конец пришли и младограмматики). Опять-таки предлага­лась формулировка, в большей степени учитывавшая реальную слож­ность объекта, но и знаменующая отказ от каких-либо широких и все­объемлющих построений. Само понятие закона, как и понятие реального праязыка, как бы оказывалось сохраняемым лишь по традиции. А. Мейе, как и все его предшественники, безусловно, считал, что деятельность компаративиста связана с реконструкцией того, что происходило на самом деле (представление о науке, в частности о лингвистике, как о чистой игре появилось лишь в XX в.), но вопрос о связи с реальностью все более отходил на задний план, сменяясь вопросами, связанными со строгостью и тщательностью процедур.

А. Мейе во многом учел критику младограмматизма со стороны «диссидентов индоевропеизма». Реально существовавший праязык по­нимался им не как нечто цельное, а как совокупность существовавших с самого начала диалектов, поэтому реконструкции его могут оказаться и не составляющими единой системы: где-то реконструируются черты одного диалекта, где-то — другого. «Возмущающие факторы», ограни­чивающие действие звуковых законов, у него не сводятся к одной толь­ко аналогии, как это в основном получалось у младограмматиков. Он учитывал и наличие «слов, имеющих особое произношение», вроде дет­ских слов, формул вежливости, которые «отчасти не подчиняются дей­ствию фонетических соответствий». Еще важнее наличие заимствова­ний из близкородственных языков и диалектов, которые трудно отличить от исконных слов, но которые нарушают регулярность соответствий. Наконец, большое значение А. Мейе придавал проблеме субстрата и выделял особо среди типов изменений языка ситуацию, «когда населе­ние меняет язык», что также усложняло выработанную младограмма­тиками схему.

Но в наибольшей степени А. Мейе расходился с младограмматика­ми во вопросу о соотношении индивидуального и социального в языке, здесь его точка зрения близка к точке зрения Ф. де Соссюра (отметим, что данная книга А. Мейе появилась раньше «Курса общей лингвисти­ки» Ф. де Соссюра, однако обе книги могли отражать общие беседы и обсуждения проблем двумя их авторами, к тому же у них был общий источник идей — популярная в те годы во Франции социологическая теория Э. Дюркгейма). Если для младограмматиков единственной реальностью была индивидуальная психика, а язык как общественное достоя­ние — абстракция, конструируемая лингвистами, то А. Мейе, как и Ф. де Соссюр, подчеркивал социальный характер языка. По взглядам А. Мейе, языковая система «составляет принадлежность каждого челове­ка и не встречается в совершенно тождественном виде у прочих людей, но она имеет свою ценность лишь в той мере, в какой другие члены той социальной группы, к которой принадлежит данное лицо, располагают примерно схожими системами; в противном случае это лицо не было бы понято и не могло бы понять другого... Язык, будучи, с одной стороны, принадлежностью отдельных лиц, с другой стороны — навязывается им; благодаря этому он является реальностью не только физиологической и психической, но и прежде всего социальной. Язык существует лишь по­стольку, поскольку есть общество, и человеческие общества не могли бы существовать без языка».

Младограмматики (Г. Пауль) не могли последовательно удержаться на чисто индивидуалистической точке зрения там, где речь шла о языко­вых изменениях, и поэтому прибегали к особому понятию узуса, который в отличие от языка коллективен. Точка зрения А. Мейе давала возмож­ность более простым и непротиворечивым образом объяснить процесс изменений в языке. Фактически в неявном виде здесь А. Мейе подходит к противопоставлению языка и речи; недаром, когда Ф. де Соссюр его сформу­лировал, А. Мейе вполне его принял.

Говоря о процессе изменений в языке, автор «Введения в сравни­тельное изучение индоевропейских языков» вполне в соответствии со взглядами младограмматиков подчеркивал эволюционность, непрерыв­ность развития языка, соответствующий раздел так и называется «Линг­вистическая непрерывность». Однако подчеркивается, что так происходит лишь при нормальном, спонтанном развитии языка, когда сохраняется «естественная преемственность поколений». Однако непрерывность нарушается в особых ситуациях, которые уже упоминались выше, когда население меняет язык, перенимая «язык победителей, иноземных ко­лонистов или язык более цивилизованных людей, пользующийся осо­бым престижем». Такая смена не только нарушает регулярность зву­ковых изменений, но и представляет собой случай дискретных изменений в языке.

В ряде случаев концепция А. Мейе обнаруживает близость к кон­цепции Ф. де Соссюра. Близко у них соотношение между неизменностью и изменчивостью в языке, фактически говорит А. Мейе и о произвольно­сти знака. Однако одно принципиальное положение соссюровской кон­цепции А. Мейе никогда не принимал: он не мог согласиться с разделе­нием синхронии и диахронии и тем более с жестким разграничением синхронной и диахронной лингвистики. Понимание языкознания как исторической науки у него сохранялось, хотя он иногда, как в упомяну­той книге о языках Европы, писал и о современных языках. Отметим и значительный интерес А. Мейе к социальным условиям функционирова­ния языка, а в связи с этим и к тому, что Ф. де Соссюр называл «внешней лингвистикой». Идея сосредоточения усилий лингвистов на внутренней синхронной лингвистике, объективно следовавшая из концепции Ф. де Соссюра, не могла быть близкой А. Мейе.

Ученик А. Мейе Жозеф Вандриес (1875—1960), близкий к нему по взглядам, стал как бы его преемником в качестве признанного лидера французского языкознания. По главной специальности он также был индоевропеистом, однако более всего он известен как автор книги «Язык», впервые опубликованной в 1921 г. По жанру книга близка к учебнику введения в языкознание, она популярна и доходчива, но в то же время на хорошем научном уровне разъясняет читателю основные положения науки о языке. В 1937 г. появился ее русский перевод по инициативе и под редакцией Р. О. Шор с содержательными комментариями П. С. Куз­нецова. Как и упомянутая выше книга А. Мейе, книга Ж. Вандриеса, написанная уже довольно давно, не потеряла своего значения. В связи с этим подготовлено новое русское издание книги «Язык»,которое недав­но вышло из печати.

Книга «Язык» содержит очерк сравнительно-исторического языкоз­нания, описывает основные принципы фонетики, грамматики и семантики, однако наибольший интерес представляют разделы книги, посвященные социальному функционированию языка и социальным причинам линг­вистических изменений. Здесь Ж. Вандриес выступает как один из пред­шественников тогда еще не выделившейся в особую дисциплину социо­лингвистики. Книга писалась уже после появления «Курса» Ф. де Соссюра и содержит в себе ряд соссюровских формулировок вроде того, что язык — система знаков. Однако, как и у А. Мейе, у Ж. Вандриеса нет ни строгого разграничения синхронии и диахронии, ни жесткого противопоставления внутренней и внешней лингвистики. Как раз в области внешней лингви­стики автор наиболее оригинален. В то же время Ж. Вандриес уже не понимает лингвистику как чисто историческую науку, и синхронные про­блемы занимают в ней немалое место.

Как и А. Мейе, Ж. Вандриес понимал язык как общественное явле­ние: «В любой общественной группе вне зависимости от ее свойств и величины язык играет важнейшую роль. Он — самая крепкая связь, соединяющая членов группы, и в то же время он — символ и защита группового единства». В связи с этим Ж. Вандриес оценивает и столь немодную в его время проблему происхождения языка: «Язык образо­вался в обществе. Он возник в тот день, когда люди испытали потреб­ность общения между собой. Язык возникает от соприкосновения не­скольких существ, владеющих органами чувств и пользующихся для своего общения средствами, которые им дает природа». Тем самым ученый продолжал концепцию происхождения языка от «общественно­го договора», идущую от Ж.-Ж. Руссо (он сам это признавал). Однако, разумеется, Ж. Вандриес не пытался предлагать какие-то конкретные схе­мы происхождения и доисторического развития языков. Ж. Вандриес был одним из последних ученых (не считая, конечно, пытавшегося повернуть языкознание вспять Н. Я. Марра), еще уделявших внимание проблеме про­исхождения языка, затем она полностью выпала из поля зрения лингвистов, и лишь в самые последние годы стал наблюдаться некоторый интерес к ней.

В связи с интересом к социальному функционированию языка Ж. Вандриес рассматривал и еще две немодные для того времени проб­лемы: языковой нормы и прогресса в языке. Впрочем, следует учиты­вать, что для Франции, где традиции времен «Грамматики Пор-Рояля» сохранялись больше, чем в других странах, такого рода интерес не был неожиданным.

Проблема нормы, имевшая первостепенную важность для лингви­стических традиций и сохранявшая значение для А. Арно и К. Лансло, ушла на периферию науки о языке с формированием сравнительно-истори­ческого метода. В XIX в. научная лингвистика по самому своему предмету была жестко отграничена от нормативной, а формирование структурной парадигмы не привело к какому-нибудь появлению интереса к норматив­ным проблемам (исключение, как будет дальше показано, составляли совет­ская лингвистика, где такой интерес стимулировался практической рабо­той по языковому строительству, и во многом Пражский кружок). Более того, если на ранних стадиях компаративизма еще сохранялось противопо­ставление более престижных языков культуры и письменности и более «примитивных» языков, то младограмматики окончательно покончили с таким делением, а сосредоточение послесоссюровской науки на внутренней лингвистике привело к идее о принципиальном равенстве всех языковых систем: литературных, диалектных, просторечных, индивидуальных и т. д. Тем самым позиция лингвиста резко разошлась с позицией носителя язы­ка (как писал один современный западный социолингвист, «языки равны только перед Богом и лингвистом»).

Ж. Вандриес в связи с социальным, групповым характером язы­ков обращается к вопросу о норме. Он писал: «У каждого члена группы есть ощущение, что он говорит на определенном языке, который не яв­ляется языком какой-либо из соседних групп. Таким образом, язык приобретает реальное существование в ощущении, общем у всех говоря­щих на нем. Это определение, на первый взгляд совершенно субъектив­ное, опирается на тот факт, что к ощущению общности языка присоеди­няется у говорящих стремление к известному языковому идеалу, который каждый из говорящих старается осуществить в своей речи. Между членами одной и той же группы как бы существует установившееся молчаливое соглашение поддерживать язык таким, как это предписы­вается нормой». Важно и такое указание Ж. Вандриеса: «Каждый член данной языковой общины... всегда инстинктивно и бессознательно со­противляется произволу в употреблении языка. Всякое нарушение обыч­ного употребления языка со стороны отдельного говорящего сейчас же исправляется; смех наказывает виновника и отнимает у него желание повторить ошибку». Норма понимается Ж. Вандриесом шире, чем это принято в традиции: он подчеркивает, что норма существует не только в стандартных языках, но в любом диалекте и говоре. Более того, при отсутствии фиксации на бумаге она тем строже: если литературные языки допускают вариативность, то «говорящие на говорах почти ни­когда не колеблются».

В то же время любая норма не абсолютна, а относительна. Ж. Ванд­риес приходил к такому выводу: «Правильный язык — идеал, к которо­му стремятся, но которого не достигают; это — сила в действии, опреде­ляемая целью, к которой она движется; это — действительность в возможности, не завершающаяся актом; это — становление, которое никогда не завершается».

С проблемой нормы тесно связана и проблема прогресса в языке, также к началу XX в. исключенная из активного рассмотрения в языко­знании. Отказ от стадиальных концепций, ни одну из которых не уда­лось доказать, в сочетании с позитивистским взглядом на мир привел ученых к этому времени к представлению о том, что вообще невозмож­но установить какие-либо общие закономерности в развитии строя язы­ков. А. Мейе, как и И. А. Бодуэн де Куртенэ, не признавал каких-либо классификаций языков, кроме генетической. С ростом знаний о так называемых «примитивных» языках, в частности индейских, стало окон­чательно ясно, что они ни по фонетике, ни по грамматике, ни даже по лексике принципиально не отличаются от языков «передовых» наро­дов. Все это привело к представлениям о том, что вопрос о прогрессе или регрессе в языке, о степени развития того или иного языка вообще выходит за рамки науки. Здесь, как и по вопросу о норме, позиция линг­вистов стала явно расходиться со «здравым смыслом» носителей языка.

Ж. Вандриес, обсуждая данный вопрос, занимает по нему чуждую крайностей и в целом разумную позицию. С одной стороны, он реши­тельно отверг всякую стадиальность и всякие попытки связать прогресс или регресс в языке с языковым строем. Также он выступает против смешения языковых и внеязыковых критериев: «Эстетическая и ути­литарная ценность языка не должны приниматься во внимание при оценке прогресса языка». Подвергает он сомнению и попытки вводить оценки на основании степени трудности того или иного языка для про­изношения и прочих квазиточных критериев, указывая на то, что такие критерии на деле достаточно субъективны. В целом не согласен Ж. Ван­дриес и с делением языков на «развитые» и «примитивные», хотя неко­торые различия подобного рода он все же признает: «В этих языках (языках дикарей. — В. А.) представлено лингвистическое состояние, на котором не отразилось почти совсем или в очень небольшой степени то, что мы называем культурой. Они изобилуют конкретными и частными категориями и этим отличаются от языков культурных народов, в кото­рых все меньше частных категорий и все больше категорий общих и абстрактных». Последующие более объективные исследования семантики «языков дикарей» не подтвердили такого рода точку зрения.

Но, с другой стороны, Ж. Вандриес против того, чтобы полностью от­казаться от идеи прогресса в языке вообще. Он пишет: «Об абсолютном прогрессе, очевидно, не может быть речи... Некоторый относительный про­гресс в истории языков все же можно отметить. Различные языки в раз­личной степени приспособлены к различным состояниям культуры. Про­гресс языка сводится к тому, что данный язык по возможности лучше приспособляется к потребности говорящих на нем». Говорить что-либо более конкретное по этому поводу ученый не берется.

Отметим еще одно место в книге Ж. Вандриеса, где некоторые идеи, идущие от А. Шлейхера, включаются в контекст антиномий сос-сюровского типа. В качестве «закона всякого развития языка» выделяет­ся борьба двух противоположных тенденций к дифференциации и унифи­кации языков. Дифференциация языков понимается вполне традиционно в соответствии с концепцией родословного древа. Однако Ж. Вандриес указывает на естественный предел такой дифференциации: «Уменьшая все сильнее объем групп, общению которых язык служит, эта диффе­ренциация лишила бы язык права на существование; язык должен был бы уничтожиться, став непригодным для общения между людьми. Поэ­тому против стремления к дифференциации беспрерывно действует тен­денция к унификации, восстанавливающая нарушенные отношения». Эту тенденцию не надо понимать в смысле образования смешанных языков в духе И. А. Бодуэна де Куртенэ или тем более Н. Я. Марра. Речь идет о вытеснении многих получающихся систем (говоров, диа­лектов, целых языков) теми или иными более престижными системами. Данная формулировка показывает, что Ж. Вандриес в большей степени, чем его учитель А. Мейе, имел склонность к формулированию общих законов языкового развития.

Книга Ж. Вандриеса «Язык» затрагивала широкий круг проблем. Ее автор стремился рассмотреть в ней все три главных вопроса языко­знания: «Как устроен язык?», «Как функционирует язык?» и «Как раз­вивается язык?». Но появилась книга уже тогда, когда после издания «Курса» Ф. де Соссюра лингвистика временно сосредотачивалась на рассмотрении только первой из данных проблем. Многое из проблема­тики книги надолго ушло на периферию науки о языке, что, конечно, не означает того, что сами проблемы от этого перестали существовать.

ЛИТЕРАТУРА

Сергиевский М. В. Антуан Мейе и его «Введение в сравнительное изучение индоевропейских языков // Мейе А. Введение в сравнительное изуче­ние индоевропейских языков. М., 1938.

Кузнецов П. С. Комментарии // Вандриес Ж. Язык. М., 1937.

^ РАЗВИТИЕ КОНЦЕПЦИИ Ф. ДЕ СОССЮРА. В. БРЁНДАЛЬ. А. ГАРДИНЕР. К. БЮЛЕР