Geum.ru

Осетинская русскоязычная литература: генезис и становление

Вид материалаЛитература

Содержание


Ii. содержание работы
Основная часть
Подобный материал:
1   2   3   4   5

^ II. СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ


Введение содержит постановку вопроса (мы актуализировали ее в связи с имеющими в осетинском литературоведении место скептическими оценками), формулировку цели и гипотезы, обоснование дефиниции объекта исследования (в целях анализа мы разграничили категории литературы Осетии, осетинской литературы и осетинской русскоязычной литературы, приняв соответствующие сокращения), определение предмета, материала и задач исследования, очерк методологической и теоретической базы, общую структуру диссертации и актуальность ее проблематики.


^ ОСНОВНАЯ ЧАСТЬ

(алгоритм исследования и выносимые на защиту положения)


В первой главе - «Предпосылки ОРЯЛ. Граница и контакт. Пограничная культура и культурная экспансия» -выявляются и рассматриваются культурно-исторические, геополитические и языковые предпосылки зарождения ОРЯЛ.

Предварительное осмысление общей механики возникновения ОРЯЛ и рекогносцировка в пространственных и временных контекстах явления, подчиненные принципу единства мира, законов человеческого развития и мировой литературной истории, привели к следующим выводам.

1. В истории и системе мировой литературы ЛО (ОЛ и ОРЯЛ) относится к четвертому поколению европейских литератур (античные – западноевропейские – восточноевропейские (русская) – литературы народов России).

2. Генезис ЛО в целом и, конкретно, ОРЯЛ, не составляют исключения из общего правила, согласно которому любая литература возникает из борьбы и синтеза, из взаимодействия имманентных, первичных филологических структур и внешних образцов: происхождение, названное гетерогенным. Специфика же природы и генезиса ОРЯЛ заключается в том, что она наряду с внешним классическим литературным образцом перенимает и самый язык.

3. Возникновение ОРЯЛ представляет собой явление языковой истории Осетии, которую следует видеть именно в контексте ее культурно-исторических контактов, а история ОРЯЛ – это, помимо всего, новый этап осетинского языкотворчества (что обязывает к согласованию лингвистического и литературоведческого аппаратов).

4. Специальное генеалогическое и историческое рассмотрение отдельной литературы не полно, и это тем более относится к младописьменной иноязычной литературе, ибо уже понятийное обозначение такого объекта представляет собой составное определение, одна часть которого указывает национально-органический (имманентный) аспект, другая – непосредственно языковой и культурно-пространственный (контекст): осетинская русскоязычная.

Параметры «младописьменности» и «иноязычия» в равной мере актуализируют историко-лингвистический и лингвокультурный аспекты; дефиниция «осетинская русскоязычная» – проблему границы с точки зрения культурологической, семиотической. Поэтому, проследив исторические «траектории» Алании-Осетии и Руси-России к моменту непосредственного присоединения и Осетии к России в 1774 году, мы реконструировали основные этапы «сепаратной» русско-осетинской истории, важные с точки зрения филологии, и убедились в следующем.

1. Исторические судьбы России и Осетии характеризуются определенной общностью; Россия и Алания-Осетия интегрировались через ассоциации общей пограничности в евразийском масштабе; связь «Россия – Осетия» исторически формировалась как один из балансиров механизма отношений Запада и Востока, Севера и Юга.

2. Общая (до наших дней) динамика данных отношений на языковом уровне (взаимодействие иранского и славянских языков) представляет собой полный цикл с полярным смещением акцентов политической, культурной и языковой гегемонии.

3. Падение «престижного потенциала» (В.И. Абаев) осетинского языка в XV веке (Новое европейское время) вело не только к заимствованию слов из контактирующих с ним языков, но в конечном счете и подготавливало условия для заимствования осетинами самого языка доминирующей культуры.

4. ОРЯЛ можно мыслить как развернутую систематическую «изоглоссу», отвечающую культурным эхом древним иранским лингвистическим изоглоссам восточных славян.

5. ОРЯЛ стоит в одном (пространственном) ряду с другими русскоязычными литературами Северного Кавказа, и в одном (хронологическом) со всеми мировыми прецедентами заимствования литературного языка, каждый из которых является следствием снижения престижного потенциала собственного языка.

6. Использование чужого языка в регулярной национальной литературной практике возможно только в условиях кризиса этнодемаркационной функции языка – в условиях кризиса идеологической границы.

При рассмотрении проблем генезиса ОРЯЛ категория границы неизбежно локализуется в центре (фокусе) наблюдаемой картины; необходимость актуализации и специального рассмотрения свойств границы обусловливается конечным пограничным положением Осетии и России, в условиях которого зародилась ОРЯЛ. Здесь мы пришли к следующим главным наблюдениям.

1. Взаимодействие пограничных этнокультурных субъектов вообще (в ситуации доминирования одного из субъектов) и России и Осетии в частности, вполне исчерпываются рассмотрением, во-первых, природы и функций границы как «механизма семиотической индивидуальности», во-вторых, динамики «смыслового» взрыва (Ю.М. Лотман), - в данном случае, просветительского взрыва в Западной Европе в XVIII веке.

2. Природа границы парадоксальна, двояка, «таинственна» (Д.С. Лихачев): граница не только разделяет, но и соединяет.

3. Принцип семиотического понимания границы в практическом отношении необходим для осмысления культурных процессов; наряду с понятием границы культуры (культурной границы), неизбежно актуализируется явление пограничной культуры или культуры границы.

4. Россия и Осетия являются яркими примерами указанного феномена (в соответствующих геополитических масштабах); в контексте просветительского «взрыва» в Западной Европе Россия выступала проводником и ближайшей причиной осетинского просвещения; динамика семиотических отношений – это всегда динамика пограничного конфликта, понимаемого не только и не столько милитаристически.

5. Зарождение ОРЯЛ означает победу западной (русско-европейской) цивилизации и культуры в Осетии и преимущественную сознательность осетинского выбора из альтернативных культурных концепций (Грузия, Турция, Персия).

6. Возникая на границе русской и осетинской культур, определение ОРЯЛ неизбежно включает в себя два национальных «имени».

7. Пограничность и кризис «этнодемаркационной» функции языка – это вызов, брошенный осетинской культуре историей, а культура пограничности (границы) – это ответ данной культуры на исторический вызов: раз возникнув, ОРЯЛ становится мощным органом сцепления двух разных культур.

Если проблемы литературного генезиса вынуждают максимально расширить временной контекст в сторону прошлого, к эпохам глоттогенеза, то вопросы литературной эволюции обязывают сделать то же в сторону будущего; исследование пограничных культурных явлений (каким выступает ОРЯЛ) не может игнорировать современные глобальные гуманитарные процессы; только контекст «субкультурной» перспективы придает смысл отдельным культурным эпохам и явлениям и заставляет констатировать основные положения диалектики пограничных культурных процессов в условиях глобализации.

1. Граница не имеет фатального характера; всякая граница подлежит конечной ликвидации.

10. С точки зрения целого и всеобщего нет ни духовной, ни политической, ни вооруженной борьбы за расширение границ и пределов (здесь просто кончаются обозримые сознанию мотивировки); есть только борьба за упразднение границы как таковой.

11. Конечное воплощение универсального метакультурного языка и конечное достижение Идеала земного общежития: точка перспективы, к которой стремятся и в которой так или иначе сходятся все векторы всех сил и тенденций мироздания; если граница тождественна форме, то цель истории – преодоление формы как ограниченности, мир без границ, семиосфера без «разломов», «фронтов» и «лимитрофов» (В.Л. Цымбурский).

12. Национальные языки и содержащиеся в них гносеологические средства и алгоритмы представляют собой частные интерпретации высшего и общего смысла; в контексте стремления к гуманистическому идеалу граница уже не только разделяет и соединяет – она уже и растворима.

13. Пограничная культура являет собой яркий пример приверженности наднациональным ценностям, - именно когда народ, «не теряя своего национального характера, освобождается от своего национального эгоизма» (В.С. Соловьев): будучи в значительной мере формируема фактором соприкосновения с другой культурой, культура границы компенсирует и «амортизирует» жесткую ограниченность «периодической формы» (Ю.М. Лотман).

14. ОРЯЛ – не только и не столько результат кризиса «идеологической» функции границы: в момент возникновения ОРЯЛ имеет место конфликт между реальным положением вещей – кризис границы и падение языкового потенциала – и потенциальной народной волей к жизни, творчеству и общению с другими народами. Такая литература становится оптимальным выходом из кризиса и компенсацией за издержки языковой и идеологической «аннексии». Побежденному не остается иного, как усвоить язык победителя, – но тем самым он перестает быть побежденным.

15. ОРЯЛ – это форма «стремления к единой и конечной истине» (Ю.М. Лотман), к универсальному метакультурному языку, новый язык нового качества бытия, возникший из динамического напряжения на умозрительной границе русского и осетинского миров и своим «телом» уже ликвидирующий эту границу.

Итак, к культурно-историческим предпосылкам ОРЯЛ следует относить: 1) «сепаратную» историю лингвокультурных контактов между предками русских и осетин, 2) «снижение престижного потенциала» осетинского языка, 3) просветительский взрыв в Европе и просветительское движение в России, 4) конечное пограничное положение России и Осетии, 5) диалектическую зыбкость культурной границы и жизнестойкость пограничной культуры.

Вторая глава – «Источники ОРЯЛ. Имманентные и внешние архетипы. Язык и субстрат» – содержит рассмотрение филологически соединяющихся в ОРЯЛ культурных миров – внутреннего (осетинского) и внешнего (русского): из их взаимодействия и возникают первые образцы национальной письменной словесности. Основные наблюдения можно резюмировать следующим образом.

1. В широком смысле источниками ОРЯЛ являются осетинская и русская культуры, - точнее, их наиболее идейно активные, филологически «валентные» концепты, к которым целесообразно применение термина «архетип».

2. К внутренним (имманентным) «архетипам» относятся: 1) концепты осетинской филологической культуры: а) системы устного народного предания (мифология, эпос, фольклор), б) сознание до-русских (до-кириллических) письменных прецедентов, 2) ментальные осетинские свойства в историческом развитии с учетом общих параметров Осетии как «семиотической монады».

3. К внешним – концепты русской культуры и православия, литературные методы классицизма, романтизма, реализма и декадентские тенденции; жанры и стили, проблемы и типы (характеры) европейского литературного канона Нового времени (Просвещения), наконец, и собственно заимствуемая осетинами кириллица как глубочайший символ русской культуры.

4. Имманентные архетипы, хоть и безусловно «мутируют» в ходе истории под давлением внешних, находят необходимое отражение на идейно-тематическом и конфликтологическом содержании ЛО; они – оригинальные первообразы и схемы осетинского предания, которые национальное эстетическое чувство «готово репродуцировать вновь и вновь» (К.-Г. Юнг).

5. С точки зрения участия имманентных содержательных (идейных) архетипов генеалогической разницы между ОЛ и ОРЯЛ не существует; следует разграничивать их в смысле участия внешних архетипов и корреляции на формально-языковом уровне.

Генезис ОЛ в этом смысле актуализирует только графический аспект, ОРЯЛ – языковой: если ОЛ берет на вооружение только букву (кириллица), то ОРЯЛ – букву и самое слово, а вместе со словом вольно или невольно заимствует новые смыслы и алгоритмы мышления, в том числе художественного.

На односторонне-механистическом понимании указанного выше заимствования базируются теории категорического неприятия русскоязычия как явления национальных литератур; их недостаточность в том, что они в принципе подразумевают, что границы (в том числе культурные) неприступны, что культуры не способны к положительному взаимо-действию и взаимо-проникновению.

По уяснении того, что соединяется на умозрительной границе русского и осетинского миров, следует выяснить, как это соединяется.

1. Строго филологический и логический взгляд на предмет требуют принятия следующего категорического положения (здесь продолжает работать принцип актуализации и упразднения границы): если язык способен проникать в другую культуру, то и культура может проникнуть в новый язык. Насколько осетин, пишущий по-русски, перестает быть осетином, настолько и русский язык перестает быть сугубо таковым, когда на нем пишет осетин; не только своя культура, но и свой язык проникает в новый язык.

2. Лингво-социальные определения этноса и этнической литературы оказывается узкими для таких сложных феноменов, как ОРЯЛ: литература – не произведение только языка, она возникает исключительно из этнокультурного и традиционно-ментального корня.

3. Если уже тип и способ реакции на внешние раздражения разнятся в разных этносах, то литература не может не отражать эту специфическую национальную рефлексию.

4. Если различия языков в филогенезе и этногенезе вторичны, то в известной мере вторичны и различия языков в литературах (если бы это было не так, то переводной текст полностью терял бы этнокультурный характер).

5. На высоких ступенях продуктивного билингвизма и транслингвизма в плане литературного творчества теряют актуальность тезисы о необходимости «борьбы» (Л.В. Щерба) с родным языком и необходимости его «забывания» (Э. Кассирер).

6. Генезис ОРЯЛ, связанный с внешне-языковым отношением, заключается в том, что при пользовании чужим языком (чужими именами своих вещей) определенному переименованию подвергаются и сами имена.

7. Методологически процессы корреляции между родным и заимствованным языками в литературе на заимствованном языке должны рассматриваться сквозь призму понятия языкового субстрата (по В.И. Абаеву); субстрат – вполне литературная и литературоведческая категория, с той необходимой поправкой, что под субстратом в иноязычной литературе следует понимать не подпочвенный слой языка, а под-языковой слой литературы, – то есть, самую почву; литературный субстрат – это элемент народности в иноязычной литературе; в транслингвальной литературе «народность» (комплекс имманентных архетипов) в отношении к заимствуемому языку закономерно оказывается в позиции субстрата.

8. Если в собственно «осетинском языке и фольклоре оставил заметный след кавказский субстрат» (В.И. Абаев), то в осетинском русскоязычии (и, шире, русскоязычной литературе) присутствует осетинский субстрат; текст любой развитой культуры, с учетом истории межкультурных и межъязыковых контактов, подобен палимпсесту.

9. Скепсис в отношении ОРЯЛ подобен скепсису в отношении субстрата с точки зрения его значения для языкового генезиса (и в ряду категорий «родство – заимствование – субстрат»): ни свое, ни чужое.

10. Именно как яркий образец слияния двух линий преемственности (с утратой внешне-языковой национальной формы) ОРЯЛ долгое время оставалась «ничьей землей» (ни русской, ни осетинской литературой).

11. Коль скоро существуют субстратные языки, правомерно говорить и о литературах субстратного типа: традиция национальной литературы на заимствованном литературном языке, при которой национальное не только механически помещено (это может быть признаком простого билингвистического текста), но и растворено в литературном тексте.

Этнокультурный субстрат является абсолютным фактором транслингвальной литературы, – то есть, работающим всегда, хоть и с разной мерой интенсивности; все литературные явления, имеющие хотя бы минимальное и гипотетическое отношение к ОРЯЛ, должны быть идентифицированы с точки зрения субстратного участия.

1. Минимальным (теоретически) условием отношения к ОРЯЛ следует считать осетинскую национальную принадлежность русскоязычного автора, – даже в тех случаях, когда минимально и знание родного языка, и знание реалий народной жизни.

2. По мере развития ОРЯЛ проявление субстрата должно становиться все менее очевидным, что связано с объективно нивелирующим культурные различия характером цивилизации.

3. В коротком текстовом фрагменте субстрат определить трудней, нежели в большом; отдельное лирическое стихотворение или публицистическая статья может при известных условиях даже вовсе не актуализировать субстратный компонент, но когда речь идет о романе, о творчестве того или иного писателя, и больше – о целой литературе, – субстратное содержание приобретает важнейшее значение.

4. Субстрат выражается, во-первых, на жанрово-родовой системе литературы (большой удельный вес записей и интерпретаций устного народного предания), во-вторых, на всех уровнях идейно-художественного содержания и формы: текст (употребление родных слов, словосочетаний и калек в русскоязычном тексте), внешняя тема (материал), проблематика и идея, стиль.

5. Выражение субстрата на уровне стиля – это наиболее «текучий» и «плавкий» элемент литературного субстрата: здесь вступают во взаимодействие два языка – родной и заимствованный – в узком смысле слова: лексика, семантика, синтаксис родного языка способны во многом обуславливать окончательные стилистические решения. Сюда же входят метафоры и сравнения (образность в целом), основанные на национальном восприятии окружающего мира, и воплощение художественного вкуса, воспитанного родным ландшафтом.

6. ОРЯЛ гетерогенна и двудоминантна: при доминировании русского языка как орудия, как матричной формы текста, в ней сохраняет актуальность осетинская культурно-мировоззренческая доминанта, всегда пребывающая под спудом творческого акта.

7. Если поэзия (литература) есть новый этап языкотворчества (Ф.И. Буслаев) и идеология, выраженная с помощью письменного языка, то субстратная литература – это национальная идеология (и эстетика), выраженная с помощью чужого литературного языка, который тем самым перестает быть чужим.

Генезис осетинской литературы, взятый в языковом аспекте, неотделим от вопросов происхождения ее билингвизма и транслингвизма; здесь актуализируются следующие положения.

1. В контексте общей теории билингвизма ОЛ правомерно рассматривать как явление коллективного литературного билингвизма.

2. Осетия – «личность» билингвальная; ОЛ – литература билингвальная. Как таковая она представляет цельное художественное пространство с общими сверхзадачами и общей сверхтемой – национальный осетинский мир в историческом движении (и взаимодействии с другими народами) и духовном развитии; обе ее ветви так или иначе работают на положительную актуализацию различных уровней культурно-этнической идентичности осетин.

3. С точки зрения генезиса осетинский билингвизм – явление естественное, что относится и к билингвизму ОЛ: не может быть коллективного (национального) литературно-художественного искусственного двуязычия, навязанного или обусловленного каким-либо искусственным образом.

4. С позиций психолингвистики в новейшей истории Осетии (в российскую эпоху) выявляется постепенное движение от смешанного типа билингвизма в XIX – начале XX века – к координативному билингвизму, формирующемуся к 20-м годам XX века (первое наблюдение, необходимое при решении вопросов периодизации ОЛ и ОРЯЛ).

5. В отношении коммуникативно-функционального качества мы имеем дело с высшей степенью продуктивного двуязычия, в качестве какового всегда и выступает литературно-художественный билингвизм.

Поскольку в строгом смысле писатели-билингвы создают русскоязычные тексты лишь на ограниченном этапе истории ОРЯЛ, мы применили к осетинскому русскоязычию понятие транслингвизма.

1. Осетинский литературный транслингвизм формируется на базе билингвизма: изначально (до возникновения осетинского литературного образца) естественного нелитературного, затем литературного билингвизма и выступает его закономерным развитием, тем самым сохраняя естественное качество.

2. Природа осетинского регулярного национального би- и транслингвизма решительно отличается от «спорадических» аналогов, известных в европейской литературе XIX и XX веков, зато имеет ряд общих генеалогических черт с ближневосточным литературно-художественным персоязычием средневековья, приближается по характеру к соответствующим явлениям в колониях западноевропейских стран Нового времени и почти аналогична лингвистическим процессам среди других народов Северного Кавказа.

3. Если осетинский билингвизм эволюционирует от смешанного типа к координативному, то литературный транслингвизм закономерно движется от неполного транслингвизма – к полному (К.В. Балеевских), причем полный транслингвизм возникает позже, на базе субординативного и координативного билингвизма как достаточно высокой степени «аккультурации» (Е.М. Верещагин): второе наблюдение, необходимое при историческом взгляде на ОРЯЛ.

4. Спектр актуальных явлений, которые дает ОЛ, будучи пропущена сквозь призму теории билингвизма – осетиноязычие – билингвизм – неполный транслингвизм – полный транслингвизм (русскоязычие) – выявляет типологические меры баланса-дисбаланса языковых отношений в субъективном творческом сознании и степени (фазы) аккультурации.

5. Тем не менее, ОРЯЛ как единый текст остается, при ближайшем рассмотрении, текстом билингвистическим, ибо содержит разнообразные национально маркированные компоненты.

В