Geum.ru

По обычаю тогдашнего времени нельзя было быть ученым, не посетивши лично лучшие училища и не послушавши разных ученых

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8

Таким образом, Иероним перевел все Книги Ветхого Завета, принимаемые евреями за канонические, равно как Книгу Юдифь и Есфирь.

Такое обширное и трудное предприятие Иеронимово, как мы уже отчасти заметили, едва было окончено по причине сильных укоризн и неудовольствий со стороны противников, смотревших на его труд, как на усилие изгнать из всеобщего употребления перевод LXX, всеми уважаемый. Кто, писал ему Руфин, кто из стольких и столь мудрых отцов, живших прежде тебя, осмелился взяться за это дело? Не для того ли это делается, чтобы новым, заимствованным от иудеев толкованием, изменить книги Божественного Писания, преданные апостолами Христовыми церквам для руководства в вере?". Но кроме этого личного врага Иеронима, часто с горькою злостью порицавшего его труд, сам бл. Августин, высоко ценивший прежние его занятия, до того не одобрял его перевода, что не позволил в своей пастве читать его и, прежде чем он был окончен, увещевал Иеронима отстать от задуманного им предприятия и заняться другим делом. "Я, право, лучше желал бы, писал он, чтобы ты переводил нам с греческого канонические писания, утвержденные достоинством 70 толковников. Ибо весьма невыгодно будет, если твой перевод станут слишком часто читать во многих церквах, потому что чрез это латинские церкви будут отличаться от греческих". Он представлял ему даже пример ропота, происшедшего в народе по случаю чтения перевода Иеронимова одним из епископов его епархии. Но среди всеобщего неудовольствия народа и его представителей, Иероним не ослабевал в своем предприятии и с полною решимостью защищал правоту своего дела. Вскоре потом, авторитет лица, взявшего на себя труд такой важности, мало по малу успокоил совесть недовольных, и со смертью Иеронима перевод его был принят многими наравне с древним, освященным всеобщим употреблением. С течением времени он был распространен повсюду, но по этой же самой причине потерпел большое повреждение, ибо, прошедши чрез целый ряд веков, перемешался с древним латинским, был нередко исправляем по тексту последнего (равно как и наоборот) и испытал обычные изменения со стороны невежества переписчиков.

Наконец, из такого смешения того и другого перевода явился средний, объявленный на соборе Тридентском кафолическим и известный обыкновенно под именем Вульгаты. Он составлен частью из древнего латинского перевода, бывшего прежде Иеронима, частью из нового перевода с еврейского, сделанного бл. Иеронимом (кроме Псалтыри, взятой из исправленного Иеронимом издания по LXX), и заключает в себе текст так поврежденный и смешанный, что всякая надежда к очищению и исправлению его кажется напрасно.

Вместе с переводом Св. Писания с еврейского, блаж. Иероним писал, по временам, и толкования на пророков, следуя опять не порядку канона, а тому, какого требовали обстоятельства. Виною появления их было сколько прилежное и неусыпное занятие словом Божиим бл. Павлы и Евстохии, столько же желание и просьба его италийских и галльских друзей, постоянно следивших за его учеными трудами и поощрявших к новым предприятиям. В 392 г. он окончил Изъяснения на пророков: Михея, Софонию, Наума, Аввакума и Аггея; при этом он занимался и другими пророками и некоторая часть его труда уже была начертана.

1. Толкование на пророка Михея имеет в себе то особенно замечательного, что тут часто бл. Иероним сближает между собою различные переводы и главное внимание останавливает на LXX. Кроме богатства светской учености, которою он удачно пользуется для подтверждения своих мыслей, в этом изъяснении встречаются по местам прекрасные нравственные уроки.

2. После предварительного изложения множества критических соображений, касающихся лица Софонии, места и времени его пророчеств, бл. Иероним в своем толковании на этого пророка старается преследовать все его предсказания и угрозы народу иудейскому сравнительно с современным его состоянием; видит во всей точности исполнение их и пишет, так сказать, их историю, полную иногда мест, глубоко трогающих и поселяющих в душе сострадательное участие к плачевной судьбе народа Божия.

3. В толковании на пророка Наума бл. Иероним наиболее обнаруживает свою особенность толкования и удивительное сочетание предметов, из которых он весьма часто извлекает нравственные уроки. В этом случае он идет путем весьма длинным и довольно непрямым, прежде чем приходит е концу, которого предположил себе достигнуть; и этим способом часто увлекает за собою читателя, особенно если речь бывает чужда изысканности и утомляющего состязания.

4. Изъяснение предсказаний и угроз пророка Аввакума — мистическое, полное образов таинственных и не всегда ясных. Так, халдеи, народ победоносный и страшный, описанный пророком в чертах определенных и ясных, означают, по словам Иеронима, врагов, осаждавших нашу душу, а царь этого народа есть демон, в смысле образном.

5. При изъяснении небольшого пророчества Аггея, блаж. Иероним находит тоже, по обыкновению своему, смысл таинственный в прямых исторических событиях. Храм вещественный, к построению коего побуждал пророк израильтян, есть не что иное, по словам его, как тот духовный храм, который должен созидать в своем сердце каждый христианин, не смотря на указы князей, которыми чаще всего бывают в этом случае страсти; — созидать, несмотря на препятствия князей, которые суть похоти души и удовольствия мира, силящиеся заглушить голос пророков и посланников Божиих.

6. В толковании на пророка Иону, написанном 5 лет спустя после предыдущих, бл. Иероним повсюду представляет этого пророка образом Исуса Христа, который послан был к народам земным, проходил определенное время торжественного служения своего и, после трехдневного и трехнощного пребывания в сердце земли, воскрес подобно Ионе. Этот труд бл. Иеронима, при небольшом объеме, весьма полон и отчетлив: везде прежде всего видна основная мысль толковника и потому смысл таинственный идет всегда почти подле исторического и буквального.

7—9. Толкования на пророков Осию, Иоиля и Амоса, написанные по просьбе римского друга Паммахия около 406 г., во всем сходны с предыдущими по характеру и методу изложения. Они особенно богаты прекрасными соображениями критическими, касающимися предварительных обстоятельств изъясняемых книг, так необходимых для наилучшего понимания их.

10. В конце 407 г. бл. Иероним написал для Маркеллы Толкование на пророка Даниила, обещанное еще в 328 г. некоему Павлину. Бл. Августин с особенною похвалою отзывался об этом труде и отсылал к нему читателей, которые хотели бы знать, почему древние изъясняли четыре монархии Даниила царствами ассирийским, персидским, македонским и римским. В этом толковании, между прочим, Иероним замечает, что Предание церковное сохраняло в его время обычай преклонять колена около 3, 6 и 9 часов дня.

11. По просьбе ученого Паммахия, бл. Иероним между 408 и 409 г. написал Толкование на пророка Исаию. Во время этого труда внезапная и сильная болезнь едва не исторгла его из среды живых, и только милосердие Божие возвратило его к жизни. Прерванный труд был окончен, но слабость и старческие лета оставили на нем свои следы: он писал его под влиянием особенного настроения души или, как говорит он, "созерцая с сокрушением и скорбью бури и крушения мира, не помышляя нисколько о настоящем, а думая только о будущем и страшась суда Божия". Здесь по местам тоже рассеяно множество замечательных предметов, касающихся догматов, нравоучения, преимущественно же практики церковной.

После истолкованных трудов блаж. Иероним, по просьбе Декстера, префекта преторианского, издал в свет весьма полезное и важное для истории христианской литературы сочинение о знаменитых мужах или о церковных писателях. В нем представляется длинный ряд великих мужей первых четырех веков, с их учеными трудами и подвигами на пользу христианского просвещения и благочестия. При составления его бл. Иероним, как сам говорит, имел в виду "доказать неверным и врагам христианства, что Церковь наша имела своих великих представителей, ораторов, философов, учителей, многих великих мужей, созидавших и украсивших ее. Пусть узнают все это, продолжал он, Цельс, Порфирий, Юлиан, — эти псы, лающие на Христа, и да признают лучше свое собственное невежество". Выполняя эту высокую мысль, бл. Иероним вскоре однако ж сознал, что он, живя в уединенной обители, весьма мало имел пособий для своего предприятия, кроме Церковной истории Евсевия Кесарийского и немногих оставшихся памятников от тех писателей, которые имели быть предметом его исследования. Посему весьма неудивительно, что при недостатке пособий, необходимых для такого труда, он не вполне удовлетворял строгому суду критиков, как относительно внутреннего содержания и полноты сочинения, так и в отношении хронологическом. При всем том, рассматриваемое творение Иеронима имеет свое значение для последующих биографов, потому что оно содержит в себе и такие сведения, какие находятся только у Иеронима. Этот очерк писателей доведен им до конца IV века и заключен собственным лицом. Геннадий, пресвитер Марсельский (V в.), и Исидор, епископ Севильский (VI и VII в.), продолжали дело Иеронима, но уже с меньшим искусством. Эти три сочинения вместе обнимают 600 лет.

Между тем как бл. Иероним одних руководил к высшему духовному совершенству, поучая их в слове Божием и составляя толкования на Св. Писание главным образом для их назидания, другие лица, не обрекшие себя всецело на служение Богу, просили со своей стороны у блаженного советов для благочестивой и богоугодной жизни. Иероним не отказывал таким требованиям и, прерывая одни занятия, спешил начинать другие, всегда готовый удовлетворить нуждам ищущих духовного руководства. Замечательнейшие из творений его в этом роде, писанных около этого времени, суть советы или письма благочестивым вдовам римским: Фурии, Сальвине и Агерухии.

Фурия, молодая жена из потомства Камиллов, потерявши свое счастье со смертью мужа, также знаменитого родом и богатством, при своем одиночестве вскоре узнала необходимость иметь мудрого советника и руководителя к жизни. Около 394 года она писала к Иерониму, умоляя его наставить ее в том, каким образом она может сохранить незапятнанным венец вдовства, и нужно ли ей противиться убеждению отца и родных, желавших обязать ее новыми узами брака. Бл. Иероним спешил принять участие в ее судьбе; в письме к ней, он хвалит доброе ее намерение и всячески старается поддержать его. Для этого, предлагая ей сначала более общие правила жизни, как-то борьбу со страстями плоти, умеренность к пище и питии, постоянное упражнение в чтении слова Божия, милостыню и др., он затем убеждает ее всячески избегать сообщества молодых людей, уклоняться от общественных собраний и даже многолюдных семейств, чтобы сохранить о себе доброе мнение других. Затем, весьма искусно опровергая всякие предлоги, на основании которых могла бы она доказывать необходимость для нее второго брака, Иероним с опытностью проницательного старца представляет ей в мрачной картине все несчастие семейной жизни, какое испытывает мать, связавшая себя вторыми узами брака. Наконец, чтобы подавить в ней всякую мысль об этом браке, он дает ей последний совет — помнить, что она должна умереть. Все это письмо проникнуто теплотою чувства и одушевлено сильною речью.

Спустя несколько времени, бл. Иероним писал к другой знаменитой женщине римской — Сальвине, с тою же мыслью убедить ее остаться в состоянии вдовства. Он смягчает безутешную ее скорбь о невозвратной потере, описывает самыми яркими чертами добродетельную жизнь покойного ее мужа, представляет светлую отраду для нее в оставшемся семействе, которое достойно наградит ее в будущем за настоящее испытание ее и наконец убеждает пребыть верною своему призванию — не нарушать нежной и чистой любви к своему супругу узами нового брака. Сила чувства и тон речи этого письма сходны с предыдущим. Убеждение Иеронима не было бесплодным. Сальвина достойно последовала советам блаженного.

Книга О единобрачии (de monogamia) или письмо к Агерухии есть также общее убеждение к вдовству. Здесь блаж. Иероним изъясняет смысл некоторые мест Св. Писания, в которых разрешается христианам второй брак; возвышает цену воздержания различными указаниями на учение об этом в слове Божьем и даже примерами жрецов языческих, хранивших телесную чистоту, — дев языческих, обрекавших себя на вечное девство для служения своим богиням и — многих жен языческих, посвящавших свою жизнь целомудрию. Наконец Иероним изображает опустошение Империи и плачевное положение Рима и красноречивым описанием этих печальных обстоятельств, заставляет Агерухию забыть всякую мысль о новом браке. Что касается жизни, какую должна была вести юная вдова, то бл. Иероним отсылал ее к советам, высказанным им прежде — к Евстохии, Фурии и Сальвине.

Руководя преданных ему жен и дев к жизни целомудренной и святой, бл. Иероним предлагал наставления и клирикам, напоминая им об обязанностях их звания. Письмо к Непоциану, племяннику известного нам Илиодора, может служить образцом его советов в этом роде.

Этот юный пастырь, бывший долгое время усердным воином царским и вместе истинным поборником Христовым, вступив в иноческое звание и приняв там сан пресвитерский, часто просил блаженного представить ему образец истинного служителя Христова для достойного подражания Ему. В воспоминание дружбы с Илиодором, он исполнил прошение племянника его, послав Непоциану небольшое сочинение в форме письма, в котором, как сам говорит, предписывая Непоциану правила жизни, он хотел в лице его научить и прочих, каким должен быть совершенный клирик. Блаж. Иероним преимущественно говорит здесь о бескорыстии, какое всегда должны иметь служители Церкви, об обязанности их избегать вольного обращения с женщинами, равно как и всего, что может подвергнуть опасности их поведение или нарушить доброе мнение других; советует часто поучаться в законе Господнем, чтоб поучать народ, и, наконец, касается отношений, какие должны быть между епископом и пресвитером.

Спустя два года после получения этого письма, Непоциан умер среди объятий Илиодора и общего плача всех, знавших его. Это обстоятельство пробудило в Иерониме дружеское участие в скорби Илиодора, и он написал к нему утешительное письмо, которое можно назвать красноречивым надгробным словом Непоциану. В нем блаженный оплакивает потерю юного пастыря, так много обещавшего в будущем своею жизнью и услугами Церкви; подробно раскрывает в чертах самых светлых и блестящих добродетели усопшего и благодарит Илиодора за достойного племянника. Потом, переносясь мыслию к бедствиям современной ему эпохи, Иероним, имевший в виду утешить Илиодора, как бы завидует счастью Непоциана, которого взор закрыт для плачевных зрелищ несчастия людей. "Сердце содрогается; писал он, когда посмотришь на гибельные следы разрушения, постигшего наш век! По всем странам раздаются вопли, повсюду слышны стенания, везде виден образ смерти!... Счастливый Непоциан! Он не видит и не слышит ничего. А мы, несчастные, осуждены страдать здесь, или быть свидетелями страдания братий своих!" Под конец Иероним в лице Непоциана оплакивает вообще смертность природы человеческой и рисует разительную картину суетной превратности вещей: "Запрещая тебе плакать о смерти одного Непоциана, я сам не могу не пролить слез о гибели целых миллионов. О, если бы мы могли вознестись на такую высоту, с которой бы виден был весь шар земной! Я показал бы тебе развалины вселенной; я показал бы, как одни племена стирают другие с лица земли; как царства рушат царства, как одни издыхают среди мучительнейших пыток, другие падают под ударами меча; те погибают в волнах, другие увлекаются в тяжкую неволю; ты услышал бы: в одном месте раздаются брачные песни в другом — плачевные вопли; ты увидел бы: одни рождаются, другие умирают, одни утопают в удовольствиях, другие томятся в нищете; наконец, ты вообразил бы, что не тмочисленные полчища Ксерксовы (о которых шла речь выше), а обитатели всего земного шара, которые живы в настоящую минуту, в скором времени сокроются с лица земли. Но не изобразить этой страшной превратности вещей. Слово мое бессильно!" Все это письмо писано под влиянием печального настроения души.

Слава обширной учености и высокого благочестия Иеронимова огласила целый мир западный. Взоры всех обратились на смиренного отшельника вифлеемского и к нему начали обращаться лица всякого звания, с просьбами различного рода, в различных случаях и обстоятельствах жизни. Блаженный старец, уже склонявшийся летами к старости, не затруднялся ответом на просьбы нуждавшихся. Высказывал ли кто свое недоумение относительно понимания какого-нибудь места Писания, затруднялся ли в избрании рода жизни, желал ли кто поучиться у него правилам иноческого жития, просил ли написать какую-нибудь книгу, как видимый залог всегдашней памяти о нем, испытывал ли кто в жизни тяжкие потери и превратности счастья и требовал совета, как без малодушия перенести их, — во всех этих и подобных случаях мудрая опытность блаженного всегда готова была к ответу, а искренняя любовь к ближним, не смотря на его старческую слабость, заставляла его предпринимать при этом такие труды для блага их, какие едва ли мог совершать кто и в самые бодрые лета мужества. Этого мало. Удовлетворяя нуждам обращавшихся к нему с различными требованиями, блаж. Иероним, сверх того, сам следил за состоянием нравов и поведения современных ему христиан, старался угадывать их духовные нужды и соответственно им предлагать те или другие советы для известной добродетели, или для уклонения от господствовавших пороков, — предлагать лицам, которые, как он говорил, имели особенную нужду в милосердии Божьем.. Правда, ропот ожесточенного нечестия и здесь, как некогда в Риме, нередко прерывал голос всеобщей благодарности и любви к благочестивому подвижнику вифлеемскому, но это уже не останавливало ревности неустрашимого обличителя современных пороков и самоотверженного поборника чистоты нравов. "Я знаю, писал он, что стрелы злословящих отовсюду могут направляться на меня; но я умоляю их остаться в покое и покинуть злословие. Я пишу не как враг их, а как друг. Я не думаю обличать живущих во грехе, а даю советы не грешить. Если я строго сужу, то не их одних, а и себя. Я никого не обидел; в сочинениях моих не найдете ничьего имени; речи мои не касаются ничьей личности. В них идет общее рассуждение о пороках. Кто вздумает гневаться на меня, тот этим обнаружит только то, что он подходит под мое описание".

По таким разнообразным побуждениям, о которых мы только что сказали, Иеронимом написано и теперь, как и прежде, много писем к разным лицам. Таковы: письмо к Дезидерию, который вместе с сестрою своею обещал посетить св. места и Иеронима, а теперь притом просил у него какого-нибудь из его сочинений для назидания; письмо к Павлину, которого убеждает упражняться как можно больше в чтении Св. Писания; письмо к Аманду пресвитеру, который просил у Иеронима разрешения на три вопроса по Св. Писанию и советов на счет какой-то сестры своей; еще письмо к Павлину, где предлагаются советы, как заниматься Св. Писанием, и образцы святой жизни; письмо к Паммахию, где рассуждается о способе переводить с одного языка на другой, по поводу упреков со стороны Руфина, будто Иероним неверно перевел письмо Епифания к Иоанну Иеросалимскому: письмо к Маркелле, которая предложила ему на решение пять вопросов из Св. Писания Нового Завета; письмо к Порнквиллину, которому дает совет, как читать и понимать Оригена; письмо Фабиохе о принадлежностях ветхозаветного храма и служения в нем; письмо к деве Принципие, где объясняется ей содержание 44 псалма; письмо к Паммахию по смерти жены его Павлины, дочери Павлы; письмо Каструцию, которого утешает в слепоте его; письмо к Океану о главных достоинствах епископа; письмо к Магну, римскому оратору, который спрашивал Иеронима, зачем он в своих сочинениях мешает языческую ученость с христианскою; письмо к Люцинию — сложного содержания; письмо к Евангелу пресвитеру, которому доказывает, что Мелхиседек был человек, а не Дух Святой, как думали иные; письмо к Руфину о суде Соломона между двумя женщинами, спорившими за дитя; письмо к Феодоре, вдове Люциния — предлагает утешение по смерти ее мужа и советы к целомудренной жизни без мужа; письмо к Абигаю пресвитеру, лишившемуся зрения, — письмо утешительное; письмо к Океану — о смерти Фабиолы; письмо о 42 станах израильтян в пустыне, посвященное памяти той же Фабиолы, так как Иероним обещал, но не успел сделать этого при жизни ее. Все эти письма написаны Иеронимом в промежуток времени от 392—400 г., в периоде самой жаркой полемики с ересями и представителями их. Намереваясь теперь представить эту полемическую деятельность Иеронима, мы и указываем на все те письма в одном месте, чтобы не прерывать потом нити в описании полемической письменности вифлеемского труженика.

Неутомимый в ученых занятиях, которые назначались прямо для пользы верных чад Церкви, Иероним в то же время не мог быть спокойным свидетелем того, как заблуждение, возмущая чистоту веры христиан, в невежестве своем думало торжествовать, не вдруг встречая опровержение против себя. С душою кипучею и всегда бодрою, он зорко следил за явлением и действиями неправомыслия в области вероучения и не мог молчать, когда ересь гласно высказывалась со своими воззрениями и основаниями. Считая врагов Церкви своими личными врагами, он борьбу с ними считал высоким, святым делом и, начавши борьбу, не жалел ни сил, ни трудов своих. Главный прием его в подобной борьбе — строгий анализ ереси или, как сам выражался, побеждать противника собственным его оружием. Мы видели, как прежде он обличал Гельвидия и люцифериан; теперь явился новый еретик Іовиниан, за ним последуют и другие, Вигилянций, оригенисты, пелагиане. Они теперь вызвали против себя ученую деятельность Иеронима.

Іовиниан, после довольно долгой жизни в монастыре, вдруг возненавидел свой образ жизни, бросил монастырь и, явившись в Рим (ок. 390 г.), начал проповедовать свои ложные убеждения, к соблазну неопытных и легковерных. Обольстительное учение его, особенно на счет девства и воздержания, оправдываемое его жизнью, которую стал проводить среди удовольствий чувственности развращенного Рима вскоре нашло себе довольно последователей. Осужденное сначала в Риме папою Сирицием, оно проникло в Милан; но и здесь бдительный пастырь стада, св. Амвросий, осудил его на соборе с епископами северной Италии и в то же время написал опровержение ереси в послании к папе. Иовиниан упорствовал. Он так мало сознавал свою вину, что заблуждения свои собрал в одну книгу и пустил в свет. Желая остановить разливающийся поток зла, Паммахий и Домнион послали к бл. Иерониму еретическую книгу, прося его "обличить нелепости ее, и евангельским и апостольским оружием сокрушить Эпикура христианского". Иероним не замедлил выступить против врага Православия с оружием слова и написал (392 г.) в обличение Иовиниана две книги, довольно обширные по объему и проникнутые сильною ревностью по вере. Первую из них он посвятил в особенности защищению высокого достоинства безбрачной жизни, основывая мысли свои на учении ап. Павла, некоторых других мест Писания и на Предании церковном. Здесь же, пользуясь ученостью светскою, он собирает все, что только можно было сказать в пользу девства у народов языческих, с тою целью, как говорит он, чтобы жены, презирающие христианский закон о целомудрии, узнали значение его, по крайней мере, от язычников. Во второй книге Иероним обличает прочие заблуждения еретика, се особенною силою опровергая лжеучение его о посте и воздержании. "Конечно, говорит он, Бог ничего не создал нечистым и потому все должно принимать с благодарением. Но закон ветхий и Новый Завет повелевают, чтобы дух господствовал над плотью, чтобы чувственные пожелания были ограничиваемы. Моисей на вершине Синая постился 40 дней и 40 ночей. Для чего? Чтобы принять от Бога закон Израилю. Народ, напротив, ест и пьет, предается играм и сливает золотого тельца, которому покланяется, как Богу. Ниневия смиряется постом и отводит от себя удары небесного правосудия. То, что так прославлено в Ветхом Завете, не отменено и в Новом. Предтеча Христов, сей священный прообраз иночества, питался в пустыне только диким медом и акридами. Постился и сам Спаситель"…В порыве негодования против наглого учения, покровительствующего безнравственности и распутству, он обращается опять за примерами к язычеству и из него старается привести различные мысли, благоприятствующие его предмету. Он хотел бы, так сказать, вызвать из гробов тени великих философов и мудрецов и от них услышать слово в пользу своей истины, которую они, хотя не вполне ясно, чувствовали еще в свое время..... Это одно из любопытнейших мест книги, одно из тех, где расточаются доказательства и разнообразные и занимательные.