Мы к вам приедем…
| Вид материала | Документы |
- Яобещал тебе написать, как только мы приедем в Москву, но хлопот было много, времени, 29.45kb.
- Конфликты и пути их решения, 391.89kb.
- Е. Евлампиева (пос. Пола, Новгородская обл.), 88.75kb.
- Марченко Алексей Михайлович Болезнь? Ну и хрен с ней! Вступление Ну зачем, зачем, 2343.21kb.
- Марченко Алексей Михайлович - "Болезнь? Ну и хрен с ней!" Вступление Ну зачем, зачем, 3184.4kb.
- Назва реферату: Життєва основа роману Василя Барки Жовтий князь Розділ, 31.05kb.
- Памятка жизнь плюс кошка — это удивительное сочетание, я клянусь вам!, 230.14kb.
- Памятка туриста по турам в республику турция авиаперевозка, 209.8kb.
- Во всех моих предыдущих книгах я останавливалась на моих собственных сексуальных oщущениях, 831.35kb.
- Елена Шпартко Сезонные явления, 544.14kb.
Дерби
Аланцам наши любимые спартачи двадцать третьего марта безвольно слили дома, 1:2. Было реально больно, причем не из-за того, что команда проиграла, а из-за того, как она это сделала.
Покорно.
Опустив руки.
Тьфу.
А вечером того же дня, на «разборе полетов» во время «третьего тайма» в пабе, я впервые увидел, как у всех на глазах жестко, люто посрались Гарри и Али.
Из-за Романцева.
Еще раз — тьфу, бля.
Лучше бы уж из-за бабы.
Хотя у них у обоих с этим, в смысле, с бабами — все в порядке вроде. А вот в клубе с атмосферой, похоже, — как раз с точностью до наоборот.
Гарри все время до срача сидел мертвенно бледный, наливался до краев пивом и водкой, дергал щекой и время от времени молотил тяжелым кулачищем уличного бойца по мощному деревянному столу.
Был бы какой-нибудь пластик сраный, давно бы уже осколки собирали.
А здесь — захочешь, не разобьешь.
На века сделано.
Было реально видно, что ему очень и очень надо с кем-нибудь зацепиться — такое бывает, по себе знаю.
Вот только никого подходящего для этих целей рядом, понятное дело, не было.
Все свои.
Наконец он не выдержал.
— Бля, — стонет, — как же затрахал этот мутик сраный, алкаш наш красноярский. Великий, нах, тренер, Алек, бля, Иванович. Набрал один скам черножопый, сука, да, бля, хохландосов недорезанных. Никто, сцуко, не то, что думать, блядь, на поле — бегать не хочет! Хранитель традиций, нах! Да мне — до звезды все эти, бля, кружева и красоты вместе со стеночками и забеганиями!! Ненавижу!!!
— Погоди, — дергает щекой Али. — Ты что, хочешь, чтоб наша команда клоном конюшни стала, которой «до звезды»?! А меня ты, к примеру, спросил?! Я вот, к примеру, — ни хрена не согласен!
— Хорош, бля, Глеб, понял?! — звереет Гарри. — Ты сам-то когда в последний раз в фестлайн становился, элита хуева, чтоб меня тут учить, что такое хорошо, а что такое плохо?! Знаю, знаю эти твои песни!! «Талант нельзя судить обычными мерками», бля! Да мне посрать на его талант, я побед хочу, понял?!!
— Посрать на талант, — медленно промокает губы бумажной салфеткой белый как смерть Али, — это ты, конечно, можешь, Игорек. Это вообще легко. Вот только кто ты после этого будешь, а, дружок? Чем ты будешь лучше того самого быдла, которое вроде как ненавидишь-то, а? А насчет фестлайна — напиши эти свои слова на бумажке, сверни в трубочку и забей себе в жопу, понял?! Я тебе — ничего не должен, сопляк! А кому должен — уже давно все всем доказал, усвоил?!!
— И что? — резко наклоняется вперед Гарри. — Раз ты «все всем доказал», так теперь всех до конца жизни учить будешь?! И, типа, неподсуден теперь, да?! А может, ты просто ссышь, а, Глеб?! Может, сломалось в тебе что, и нет уже у нас прежнего Али, сдох, скурвился?! А за свои прошлые «великие победы» просто прячешься, как дистрофик за удочку? Потому как все эти победы — в прошлом, а если сейчас тебя ковырнуть, — так и нет ничего за душой-то, а, гуру хуев?! Может ты теперь — просто обычная дешевка, а, брат Али, не находишь?
...Я бы, наверное, от такого «свинга» — никогда не уклонился. Прямо через стол, из «положения сидя», без предупреждения и почти идеально по технике исполнения. Просто бы — не заметил, пока бы в лицо не прилетело.
Гарри — успел.
...Ну на то он и не рядовой боец.
Основа.
Он и в старой фирме основой был, причем — самой что ни на есть центровой, и когда свою группировку сделал, мы, молодые, за ним не просто так пошли.
...Уклонился!
Не до конца, разумеется.
Но все-таки — слегка уклонился.
Иначе бы не встал, я знаю, о чем говорю.
Но — вскочил и, пока Али через стол перелетал, даже башкой успел потрясти слегка, мозг поправляя и сосредотачиваясь.
Ну и сам Али, конечно, красавец. Не стал надеяться, что первым же шлепком врага завалит, все грамотно просчитал: и прыжок, и приземление.
Стоят друг против друга, глаза — бешеные, руки в локтях согнуты, ладони чуть вперед.
Пока парни поняли что к чему, да толпой навалились, растаскивая, — эти волчары таки успели парой серьезных плюх обменяться.
Я бы лично ни за что не согласился под такую попасть.
На фиг мне потом месяца два на лекарства-то работать?
А эти — просто стоят, щерятся.
Один кровью плюется, другой глаз подбитый морщит.
Молчат.
Без всякого рыка и соплей с визгами, типа, — держите меня семеро, а то я — у-у-у...
Просто — молчат.
Ждут, пока парни хватку чуть-чуть ослабят, чтобы снова друг на друга накинуться.
Ага.
Сейчас.
Нашли идиотов.
Стоим, держим...
...А пока на свободное пространство, образовавшееся между ними после того, как этих волчар растащили, не торопясь выходит невысокого роста лысоватый коренастый мужичок в зеленоватой толстовке от «Stone Island».
Тот самый, что стоял выше меня на один ряд на «Энфилд Роуд» в славном городе Ливерпуле.
Помните?
Лидер «ФК», вообще-то.
Старой фирмы.
Основы из основ.
Серьезная личность.
И — известная.
— Брейк, — говорит, — парни. Все. Пар выпустили. А теперь — слушайте сюда. И ты, и — ты. Вы оба — мои друзья. И из-за вашей сраной дури и гордости лично я терять друзей не намерен. Так что — либо вы сейчас же жмете друг другу клешни и пьете мировую, либо — ни я, ни мои парни вас больше не знают, и — живите как хотите. Все понятно? Усвоили? Не слышу ответа...
Али молчит. Гарри — тоже. Потом усмехается.
— Он мне, — говорит, — не одну мировую должен. Офигеть! Еще за бланш, как минимум. Челюсть-то, слава Богу, не сломал, хотя и пытался, врать не буду. Почти получилось. Еще б немного и больничный бы мне оплачивал. А вот под глаз попал — хорошо, признаю. Как я завтра в банк-то пойду, ты, урод старый? Во там обрадуются: здравствуйте, господин начальник департамента...
Али сплевывает на пол сгусток кровавой слюны, демонстративно трогает двумя пальцами шатающийся клык на верхней челюсти, морщится.
— Ага, — хмыкает, — это мы еще посмотрим, кто кому должен. А что я, по-твоему, Инге говорить должен, когда она спросит, кто это мне губу разбил и зуб чуть не вышиб? Гарри??!! Парни, вы себе эту картину маслом хорошо представляете?! Чо ржете-то, ушлепки?! Ага, вот и она мне — уже поверила. Впереди собственного визга. Так что твой бланш — полное говно по сравнению с тем, что меня теперь дома ожидает, ублюдок ты недоделанный...
Теперь хмыкают уже оба.
Эдак слегка задумчиво.
Аккуратно высвобождаются из рук удерживающих их хохочущих парней, трясут башнями, ржут, потом жмут друг другу руки и обнимаются.
Потом рассматривают друг друга, опять ржут, как, прости Господи, лошади, и — снова обнимаются.
И это — блин — мои друзья, думаю.
Идиоты.
Им ведь потом еще и проставляться пришлось, причем всему пабу.
Так сказать, за беспокойство.
Но это мне, если честно, — даже понравилось.
Ничего, не обеднеют...
У них денег до фига и больше, у обоих.
А народу — приятно.
...После того, как парни выпили «мировую», расцеловались, проставились всей бригаде и наконец снова уселись за столик, я все-таки не удержался.
— Слушайте, мужики, — говорю, — только снова не заводитесь, ок, если я у вас одну вещь спрошу...
— Ну, — поднимает левую бровь Глеб, — допустим, мы постараемся. А что за вещь-то? Ты уж не молчи, спрашивай. Прямо сейчас. Может, слышал, как говорят: замах — это уже удар...
Я внимательно смотрю ему в глаза, из которых еще пока никуда не ушла веселая боевая злость.
— Да нет, — усмехаюсь, — давай, я пока что повременю. А то, гляжу, ты еще на взводе пока что. Заведешься с полпинка, объясняй тебе потом, что я совсем другое имел в виду. Да и не очень-то легко что-то объяснять с расплющенными щщами будет, мне так, почему-то, кажется. Не уверен, конечно, но — увы. Я на ваш срач сегодняшний поглядел со стороны и единственное, что понял, — так это то, что мы пока что с вами, парни, кажется, в разных лигах выступаем...
— Слышь, — смеется Гарри, — Али. А ведь молодой правильно заметил. Есть еще порох в пороховницах...
— Есть, — ворчливо передразнивает Али, — еще ягоды в ягодицах. Ладно, давай пока выпьем, подуспокоимся, а потом Дэн все-таки пусть свой вопрос задаст. А то — не люблю я незаданных вопросов, понимаешь. Терпеть не могу. Потому что на них никогда нет ответов, блин. Ни для кого, в том числе и для меня лично. А я — если чего для себя сразу не пойму, то так и буду потом мучаться, понимаешь?
— Не-а, — смеется Гарри, — не понимаю. Потому как если вопрос не задан, то и ответ на него вроде как не требуется...
— А вот тут, — Глеб неожиданно становится предельно серьезным, — ты в корне неправ, брат. Потому как от того, задан вопрос или нет, нисколько не зависит его, этого самого гребаного вопроса, существование. Он все равно уже есть, понимаешь? И живет своей, отдельной и от тебя нисколько не зависящей жизнью. А поскольку ты его не знаешь, — то и ответ не можешь найти. Что называется, — по определению. Типа, — аксиома. Ну чтоб тебе совсем понятно было. Если, допустим, никто из наших не спросит: «а где это в день дерби будет рыскать конский моб»? Ну — понимаю, что такого не бывает, но — допустим. Не задали. Случилась такая байда. Ну так ведь это вовсе не значит, что он, этот самый моб, не будет рыскать по всей столице и окрестностям — в надежде где-нибудь накрыть и жестоко опиздюлить наши с тобой единственные и неповторимые щщи, догоняешь?
— Кажется, — медленно кивает Гарри, — догоняю...
Али усмехается и, не торопясь, прикуривает сигарету от дешевой одноразовой зажигалки.
Несмотря на все свои деньги, он совсем не пафосный мужик, этот Али, и я его за это, кажется, по-настоящему уважаю.
— Ну, — говорит, — тогда давай выпьем. Приступим, так сказать, к реализации принятого нами плана. Дэн, хер ли сидишь без дела?! Давай, наливай!
Налил, а что делать?
Выпили.
Покурили.
Потом — еще по одной.
— Ну, — говорит, — а теперь давай, спрашивай. Лично я — успокоился. А ты как Гарри?
— Да и я, — жмет плечами, — не сильно возбужден. Размышляю, под каким предлогом завтра работу задвинуть. А то такое табло на фоне хорошего галстука не очень стильно выглядит, признай. Начальство-то хер с ним, они все мужики, да и ценят меня не за внешний вид, а за то, что в черепушке творится. А вот девчонок — жалко. Они-то думают, что я — нормальный...
— А ты и есть нормальный, — усмехается Глеб. — Просто не всякие женские мозги это понять могут. Да и хуй на них. Скажешь, что живот болит, да и все дела.
— Ска-а-ажите, какая взаимосвязь, — тянет Гарри. — А на роже у меня, типа, что — тоже «живот» выступил?
— Идиот! — бьет себя по лбу Глеб и тут же морщится.
Гарри ему, видно, — тоже совсем не плохо попасть успел.
— Идиот! Болезнь живота — штука непредсказуемая! Может и день длиться, и два. А там как раз и выходные подойдут. Подойдут и — пройдут. И бланш вместе с ними пройдет. Может быть.
— А если не пройдет? — почему-то не соглашается Гарри. — Тогда что делать?
— Вот если не пройдет, — вздыхает Али, — тогда и вправду проблема. Давай еще по одной, вдруг какие мысли появятся?
— Давай, — соглашается Гарри. — Хотя я и не очень-то в эти самые мысли верю. Придется, доходу, сдаваться. Так и скажу, что подрался. Причину только выдумаю поактуальнее. Дэн, наливай, что сидишь-то без дела, когда старшие разговаривают?
— Да, — вмешивается Али, — и вопрос свой давай задавай. А то забудем еще на фиг...
— Сейчас, — смеюсь, — только вот обслужу уж вас сначала, алкаши старые. И себя заодно...
Выпили еще по одной, закурили.
— А вопрос такой, — говорю. — Вы, когда срались, — так Гарри про твои «старые песни» упомянул. Ну типа, что талант нельзя судить обычными мерками. Это ты к чему сказал-то? И, если можно, — поподробнее...
Али хмыкает.
— Ну, — говорит, — ты и темы подымаешь на ночь глядя-то...
— А что? — удивляюсь. — Вам из-за этой темы можно даже друг другу щщи отрихтовать, а мне так и спросить нельзя?
Гарри усмехается.
— Да можно, — кривится, — Данил. Конечно, можно. Какие проблемы-то? Только мы и сами еще с Глебом в этом деле ни хрена договориться не можем. И — ладно бы только мы. А то ведь такое количество не самых глупых людей бошки себе на этой байде пооткручивало — просто охренеть не встать...
— Угу, — вздыхает Али, — согласен. Сколько, наверное, лет этому дурацкому миру, столько народ на эту тему и срется промежь себя. Ты тоже хочешь нам компанию составить, да, молодой?
Я усмехаюсь и пытаюсь спрятать улыбку за кружкой пива.
Точнее — за большим из нее глотком.
Кажется, — получается.
— А я, — говорю, — вы же знаете, с вами — хоть куда. Хоть Бога за бороду трясти, хоть черта в котле купать...
Али качает головой, наливает еще по рюмке, глядит на Гарри и кивает в мою сторону.
— Вот ведь, — кривится, — сволочь растет, прикинь, брат. И ведь это он пока — мелкий еще. А что будет, когда вырастет?
Гарри жмет плечами.
— Да ничего особенного не будет, — говорит. — Просто нас на террасе заменит и все. Тоже мне, бином Ньютона...
— Да это-то, — досадливо вздыхает Али, — я и сам, без тебя, знаю. Я о другом, если ты не понял...
Потом делает большой глоток пива и внимательно смотрит в мою сторону.
А глаза у него, между прочим, — совсем трезвые.
Я это замечаю, и мне это почему-то совсем не нравится.
Играет он с нами, думаю.
Как кот с мышью.
Большой, сильный, хитрый, уверенный в себе котяра.
Вот только на фига ему все это нужно-то?
— А вопрос, — говорит Али, — звучит так. К примеру, любой более-менее образованный человек знает, что Михаил Юрьевич Лермонтов был по этой жизни, мягко говоря, просто нереальнейшей сволочью, пристрелить которую, к тому же на честной дуэли, а не просто как пса шелудивого, — это еще и честь подонку оказать. Ногами в подворотне забить, вот что с ним за то, что он творил, сделать надо было. Или еще что покруче. Только за одних изнасилованных, а потом до смерти запоротых дворовых девок, не считая обосранных прилюдно и униженных доверившихся ему дам да девиц из общества. Кое за какие делишки — так сам пристрелил бы, как бешеную собаку, не задумываясь. Но это, скажем так, — с человеческой точки зрения. С обычной. А вот история почему-то считает, что подонком в этой ситуации был не Михаил Юрьевич, а его убийца, офицер Мартынов, человек чести, между прочим, на секундочку. И самое поганое, что я с этой «историей» в данном случае — абсолютно согласен. Почему, как ты думаешь? Жму плечами.
— А мне, — говорю, — откуда знать-то, что у тебя в голове происходит.
— А ты подумай, — усмехается, — на досуге. Потом расскажешь как-нибудь, что удумал, если время будет. А пока — давайте-ка парни — выпьем! А то от серьезных разговоров уже башка болеть начинает...
— Это она у тебя не от серьезных разговоров болит, — ржет Гарри, — это, походу, я тебе все-таки защиту пробил нормально...
— И это, — вздыхает Али, — тоже. Но тут уж — что поделаешь. Давайте уж, наливайте что ли. Добьем бутылочку да — по домам. Пора уже. Дел надо кучу переделать да к выезду подготовиться. Ты, Дэн, как, в Албанию не едешь? Я фыркаю.
— А что я там забыл, в этой Албании? За сбродную газзаевскую болеть?
Гарри мрачнеет.
— Газзаев, — говорит, — оно, конечно, — пес. Кто бы спорил. Но то, что он тренирует, — это не «сбродная». Это — Сборная. И — не «газзаевская», а России. Другой у нас нет, Дэн. Ни России, ни даже — сборной, представь себе...
— Да я понимаю, — смущаюсь и, чтобы скрыть это самое смущение, быстренько разливаю водку по стопкам. — Просто у меня-то и на клубный «золотой выезд» бабла впритык, какая уж тут сборная. Да и в универе надо хвосты чуть-чуть подтянуть, а то в мае у меня по выездам даже не «двойник», а «тройник», похоже, ожидается. Волгоград—Тольятти — Казань, представляешь?
— Да, — поднимает одновременно с бровями налитую рюмку Али, — «тройник» — это круто. За него и выпьем. Ну и за наш с Гарри предстоящий выезд в Албанию на, пусть хоть и тупенькую, но все-таки нашу — сборную...
...Вернулись они, кстати, из Албании, — злые как собаки.
Сборная легла под местных карликов с позорным счетом 3:1 при совершенно позорной игре и не забитом албанцами пенальти.
Словом, — без шансов.
Разгром и позор.
Ну его на фиг...
...А тем временем приближалось главное событие первого круга.
Наше дерби с конями.
И оно — грянуло.
Гарри запретил мне лично участвовать в акциях, но что мне мешало радоваться за парней, которые положили конский сброд и до, и после игры? И вместе с ними — наглухо переорать конскую террасу непосредственно на стадио...
Вот только — сама игра...
Впрочем, чего уж там, — в сторону той игры той команды вы не услышите от меня ни одного дурного слова.
Парни должны были умереть на поле — и они на нем умерли.
А то, что не выиграли, — это не их вина.
Увы.
В то дерби вместилось — все.
И ярость борьбы, и высочайший уровень энергетики, и красота комбинаций, и горечь от травмы набравшего ход Макса Деменко, которая, как выяснилось потом, фактически положила конец его футбольной карьере, и подлая, признаваемая даже конями низкая грязь «странных» судейских решений.
И — боль от одного из самых несправедливых поражений «Спартака» на моей памяти.
И многое, многое другое.
Только вот — не буду я об этом ничего говорить и писать, парни.
Потому что — эта книга не о футболе.
Это — специально — если вы еще до сих этого не поняли...
Прошло и прошло.
Если просто хотите повспоминать — так поройтесь в архивах, посмотрите вырезки старых газет, если у кого сохранились, по Интернету в конце-концов полазайте.
А я-то тут при чем?
Это — история клуба, а не моя.
Великого, несмотря ни на что, футбольного клуба «Спартак» Москва.
Она, конечно, для всех для нас значимей, но мне моя личная история все равно как-то важней и ближе, такой вот парадокс и хрень на палочке...
Меня сейчас другие, куда более важные вопросы занимают, вы уж извините...
К примеру тот, который Али мне после «Алании» задал.
Или тот, который мне приблизительно в то же время задала по телефону Лида, недвусмысленно намекнувшая, что хотела бы, чтобы наши с ней отношения перешли в несколько иную стадию.
И плевать ей на то, — готов я к этому или не готов.
Самое главное то, что она готова.
Нет, речь, разумеется, — не о свадьбе шла: какая уж тут, на фиг, свадьба, если у меня еще чуть больше, чем два курса в МГУ впереди, а у нее столько же плюс один да еще, к тому же, и в Лондоне.
Но — все-таки, все-таки...
Задумаешься тут, согласитесь...
...А мы тогда кое-как оправились от дерби, проглотили безвкусную пилюлю от бесславной домашней ничьи с «Крыльями» и начали готовиться к выезду в Элисту, который ожидался — куда как непростым.
Простых выездов в национальные республики, знаете ли, — не бывает.
Просто по определению...
А главным определением того дерби стали для меня слова моего бестолкового другана Никитоса:
— Да, — говорит после матча, — теперь я понимаю, почему ты за дерби считаешь только игры с конями. Я раньше все задавался вопросом, типа, — а чем «Спартак» — «Локомотив» не дерби? Или, допустим, с мусарней, — почему не дерби? А теперь понял — есть только мы и они. И это уже — не лечится...
Вот и я тоже так думаю...
Глава 7
Москва-Элиста
С выездом в эту жуткую, лютую пердь мне в принципе — очень и очень повезло.
Дело в том, что никто из наших ехать туда как-то особо не горел желанием. Ни Гарри, ни Али, ни Степаша, ни Депеш, ни хардкор основных боевых фирм.
Никто.
Делать там, говорят, нечего абсолютно, кроме того, как с местными на ножах махаться.
Собирались, правда, Мосфильмовский с Крупой, Ваня Солнцевский да еще кто-то из «стариков», но это — уже совсем другая компания.
Люди авторитетные, спору нет, но мне-то от этого — не легче.
Но и выбора у меня особого нет, правильно?
Компания — компанией, а «золотой выезд» — «золотым выездом».
Вот и вписался кое-как через знакомых парней в «клубный» автобус с «официалами», как мы официальный фан-клуб между собой звали. Они, оно конечно, — тоже наши...
Но — как бы и не совсем.
Ладно, проехали...
Да еще и Никитоса с Серхио туда вписывать пришлось, парни буквально «заболели» выездами, и никакие мои пояснения, что мирный Саратов это вовсе не то же самое, что «черные» республики, где многие русские за пятьдесят метров в магазин без ножа в кармане не ходят, — тут не помогли.
Ладно, думаю.
Мальчики уже взрослые совсем, сами разберутся, что к чему в этом мире.
В общем, — собрался и смирился.
Отбуду номер, футболян на стадике зазырю и домой.
Мне чего, — мне галочку поставить.
Был.
И точка.
И - вдруг...
...Я как раз из универа домой возвращался, когда мне Мажор позвонил.
За два дня до выезда.
— Ну что, — говорит, — пляши, Дэн. До Элисты доедешь комфортно и в отличной компании. Да и потом, на обратном пути, тебя до Волгограда подбросят...
— Это, — спрашиваю осторожно, — что значит — «комфортно»? И что за такая «отличная компания» нарисовалась тут на мою голову?
— Комфортно, — ржет, — это на ахрененном джипе производства фирмы «Тойота». Марки «Лендкрузер 100», знаешь такую? А насчет компании, то — чем тебя, собственно говоря, наша с Али компания-то не устраивает? Ты уж давай, колись!
— Не понял, — удивляюсь. — Вы же, вроде, не собирались? Али так вообще куда-то в Германию с женой намыливался, типа, знакомых навестить...
— Все меняется, — смеется, — в этом странном, изменчивом мире. Нас мое банковское начальство на рыбалку пригласило, под Астрахань. С двадцатого по двадцать пятое, на шесть дней. И хрен откажешься, меня ж только недавно повысили. А у Глеба с ними, с руководством этим моим разлюбезным, какие-то свои дела, бизнесовые, я на эти высоты даже и не лезу. Здоровье да спокойствие дороже любых денег. Но тоже спрыгнуть не получается никак. Да и спиннингист он фанатичный, любит это дело. Вот мы и решили, — а фигли бы нам не выехать чуть пораньше, всего-то на пару дней да по дороге в Элисту не зарулить? Крюк-то не очень серьезный получается. К тому же Али, в конце концов, не сам за рулем пойдет, с водителем. Он у нас — мужчина избалованный. Приедем туда, впишемся в гостиницу, поддержим команду, выпьем с парнями да и на рыбалку рванем. Тебя в Волгограде выгрузим, оттуда добраться — копейки, хоть поездом, хоть самолетом, хоть автобусом. Сам решай...
— Клево! — соглашаюсь. — Только я уже мало того, что сам в фан-клубовский автобус вписался, так еще и пацанов туда засунул. Ну, этих моих, помнишь, в Саратове? Из прежней команды, из стрит-рейсеров...
— А ты их, — интересуется, — туда что, насильно впихивал?
— Да нет, — теряюсь, — наоборот. Отговорить пытался. Долго. Элиста — это все-таки не курорт, сам знаешь...
— Ну тогда и забей, — советует. — Тоже мне, невольник чести выискался. Когда не просят-то...
Я немного подумал и, разумеется, согласился.
— О'кей, — говорю, — просто отличный вариант. Впиской в гостиницу кто заниматься будет?
— Не парься, — ржет, — Али все решит. Это нам с тобой секретарши пока что по сроку службы не положены, у него с этим делом — все в порядке. Ты где живешь-то?
— На Тушинской, — удивляюсь. — А что?
— О! — радуется. — Рядом с Али? Отлично! Тогда давай, пиши его адрес...
— На фига, — фыркаю, — мне его писать, если я его наизусть знаю. Я же у его жены почти год штурманом в команде гонялся, забыл что ли?
— Блин, — хмыкает, — и правда ведь. Ну тогда еще проще. Будь восемнадцатого у его дома в четыре вечера. Пока то, пока се, но в пол пятого стартуем по-любому, усвоил?
— Годится, — соглашаюсь.
— Ну тогда все. Не теряйся. Мы тебя ждем...
...А я что?
Я — ничего.
Ждут, значит, — должен приехать.
Я и приехал, они как раз вещи в «Крузер» упаковывали. Удочки там всякие в тубусах, сумки, еще какую-то хрень, я в рыбалке совсем не рублю, если честно. Даже в детстве с пацанами бычков на прудах не ловил.
Но количеством необходимого для этого дела шмотья — откровенно восхитился.
Хорошо еще, что у «Крузера» багажник здоровенный, а то пришлось бы мне мою сумку всю дорогу на коленях держать.
Нет, ничего, влезла.
Ну и слава Богу...
Жора, Глебов водитель, перекрестился на закрепленную на торпеде «Крузера» маленькую иконку Божьей Матери, что-то пошептал, пожевал губами, еще раз перекрестился, и мы поехали.
— Самое главное, — говорит, повернувшись с первого сидения, Али, — МКАД сейчас по-быстренькому проскочить, до поворота на Каширку. Дальше проще будет.
Мы с Гарри только плечами пожали.
Ни фига себе, думаем, проще.
Несколько десятков километров здесь и больше тысячи там.
Однако Жора, водитель, — неожиданно с ним соглашается.
— Как, — морщится, — начнешь, так и закончишь, согласен, шеф. Помнишь, когда прошлой осенью на рыбалку мотались? Когда сначала два с половиной часа на МКАДе стояли, а потом еще всю ночь по туману еле ползли?
Али кивает.
— Так и я о том же. Сейчас тоже туманы по ночняку, вплоть до Тамбова — железно, дальше — как повезет. Сегодня вроде как ветерок по прогнозу, так что за Тамбовом чисто должно быть. Весна, земля днем прогревается, ночью — парит. Вот я и хочу как можно дальше засветло успеть уехать...
А, вон оно в чем дело, думаю. И в который уже раз мысленно себе по башке — правый боковой. Бум!
Когда ж ты, блин, Данька, наконец, научишься сначала думать, а потом уже выводы какие-либо делать?
Как-нибудь налетишь с этой своей торопливостью так, что потом всю жизнь не отмоешься, идиотина...
...И я начал с некоторой обеспокоенностью поглядывать по сторонам, типа, — как там, на МКАДе, в пробку какую не налетим, сдуру-то?
Проскочили...
Залили полный бак на заправке сразу в начале федеральной трассы «Дон», закупили там же в магазинчике несколько бутылок минералки для всех и пару банок энергетика для водилы, и — поехали...
Али вздохнул и свернул крышку у бутылки, Гарри разломил на несколько кусков плитку шоколада.
По салону машины поплыл, щекоча ноздри, запах коньяка.
— Традиция, — поясняют. — Мы всегда, когда с МКАД съезжаем, по глоточку делаем.
Ну, раз традиция, думаю, то — не надо нарушать.
К тому же — не имею я ничего против таких хороших традиций.
Выпили, закурили.
— И часто, — спрашиваю, — ездите?
— Да приходится, — жмет плечами Али. — Пять-шесть раз в сезон на рыбалку выбираюсь плюс — ближние выезды, куда на машине удобнее. Тот же Ярославль, к примеру. Что там ехать-то? Двести километров? Сел да домчал. Раньше и в Питер старался на тачке гонять, сейчас понял — надоело. Поезд или самолет, если времени мало, на машине слишком устаешь, острота ощущений притупляется...
— Зато сваливать, если что, на тачке удобнее, — не соглашается Гарри. — Помнишь, как нас с тобой тогда менты пропалили, после беспорядков? Словесные портреты, уверен, у каждого мусора на вокзале были. И в аэропорту. А мы — прыг в твою «бэху» с затемненными стеклами и — ищи-свищи. Кто будет «фашиствующих ублюдков» в таких дорогих машинах высматривать? Менты, они ж как дети: им сказали, что все фанаты это грязные ПТУ-шники, вот они и рады стараться, дебилоиды...
— Так ты, — смеется Али, — после того случая, что ли, себе тоже БМВ решил купить?
— Ага, — ржет Гарри. — Уж больно сильно понравилось, как ты с ментами тогда, нас на выезде из Питера остановившими, разговаривал. «А что это, отцы, вас так много? Фанаты? Беспорядки? Ужас какой, нах!» Гы. Если б они только вчуха-ли, что с ними как раз основной траблмейкер и трындит, весь на сложных щщах и на костюмчике от Hugo Boss с галстучком соответствующей расцветки, их бы, думаю, влегкую инфаркт хватил. Та-а-акой глум галимый...
— Да уж, — довольно щерится Глеб, — поглумились тогда знатно, ничего не скажешь...
— Вот и я о том же, — соглашается Гарри. — Ну что, еще по глоточку?
— А отчего бы, — кивает Али, — и не глотнуть коньячку благородным донам?
Глотнули, закусили шоколадкой. Гарри чуть-чуть приопустил боковое стекло и снова закурил.
— Погода, — говорит, — в столице мразотная, конечно. Тоже мне, апрель месяц. Слышь, Али, это я старею или действительно в детстве и зимы были белее, и весны радостнее?
— И то и другое, — жмет плечами Али, — думаю. Мы вот тут, помнишь, прикалывались, что в молодости девки были сисястее? Так вот, я недавно где-то в и-нете на исследование любопытное наткнулся. Оказывается, у жительниц городов от поколения к поколению действительно размер бюста уменьшается! Прикольно, да?
— Не знаю, — мотает головой Гарри, — фигли тут прикольного. Лично мне, к примеру, девки с большими сиськами — очень даже нравятся. Возьмешь в руки — «маешь вешчь». А наши городские худосочные стервы — это уже к тебе, Глебушка.
— А я и не отрицаю, — смеется Али. — Меня и вымя здоровое путает, и не со стервами — неинтересно. А потрахаться с неинтересной бабой, так это, доложу тебе, брат мой Гарри, все равно что подрочить. И, соответственно, ну их всех куда подальше. Мне уже не пятнадцать лет, понимаешь. И хрен я свой не на помойке нашел...
— Ну ты, бля, эстет, — хохочет в ответ Гарри. — Небось, еще предпочитаешь, чтоб и без целлюлита...
Ржут, причем оба.
Потом Гарри делает большой глоток коньяка, передает бутылку Али и неожиданно поворачивается в мою сторону.
— А ты, — говорит, — студент, что молчишь? Тебе какие сиськи больше нравятся?
— Мне... эт-та... ну... — теряюсь, — разные, наверное...
И прям физически чувствую, как мне щеки краска заливает.
Блин, стыдоба-то какая...
Причем не то стыдно, что растерялся.
А вот то, что покраснел...
Прям как девочка.
А эти — ржут себе да коньяком по очереди давятся...
Суки...
...Подмосковье пролетели неожиданно быстро.
Сначала закончили работать FM-ные радиостанции, потом мелькнул в окне указатель на Каширу, потом захватило дух от вида на Оку с высоты нового федерального моста и вот уже он — поворот на астраханскую двухполосную М-6.
Где-то километров через пятьдесят после поворота мы допили коньяк, и Гарри попросил сделать, как он сказал, «санитарную остановку».
— Пора бы, — говорит, — уже, типа, ножки размять, парни. Девочек тут среди нас нет, поэтому мальчикам можно — хоть налево, хоть направо. Только желательно побыстрее. А то, блин, обоссусь на фиг...
— Можно и сейчас, конечно, — кивает Али. — Но я лично хотел километров через пятнадцать тормознуть. Там местечко есть одно, с совершенно обалденными видами, причем — с трех сторон от ветра деревьями закрытое. Мы там все время стараемся останавливаться, когда в Астрахань на рыбалку едем. Там бы и оправились в сторонке, и перекусили, да и водки бы вкусной грамм по сто пятьдесят выпили. Пора уже, думаю, русской водкой с хохляцким салом разбавить слегонца армянский коньяк со швейцарской шоколадкой. Во, блин, какой интернационал получается, да, Мажор? А они еще говорят, что мы, типа, ксенофобы... Я там, кстати, и чесночка маринованного прихватил с рынка, и черемши, и огурчиков малосольных. И даже банку груздей соленых, на любителя. Домашние, между прочим. Домработница в подарок приволокла. Ну я и решил под Степашу на этом выезде закосить, у него, сами знаете, сумка вечно домашним хавчиком забита. Но — как решите...
— Сволочь, — констатирует Гарри. — Был сволочью, сволочью и подохнет. Потерплю, конечно, ради такого-то дела...
Замолчали.
Усатый водитель Жора вздохнул и потянулся за сигаретами.
— Водки, — говорит, — это сейчас — очень своевременно выпить будет. Ох, как бы я вашу компанию сейчас поддержал! С чувством, с толком, с расстановкой. Жалко, что нельзя, блин, ой как жалко...
— Да ладно, — смеется Али. — Зато в Элисту приедешь, выпьешь. Мы на футбол, а ты к фуфырику, что я тебя, не знаю что ли. Да потом еще и на рыбалке оттянешься по полной программе.
— Да уж, — мечтательно тянет Жора, — на рыбалке — это да...
И замолкает, сигарету прикуривая.
— Только ведь, — вздыхает, — туда еще доехать надо...
— Тьфу! Типун тебе, блин, на язык, — злится Гарри. — Нашел, черт старый, тему для разговора, хрен тебе во всю морду!
Жора стучит себя пальцем по лбу, согласно мотает головой и мелко и часто крестится.
— Простите, — винится, — парни. Сам не знаю, что за помутнение накатило...
— Ты следи, — досадливо вздыхает Али, — чтоб оно на тебя на дороге не накатило, на словах-то хрен с ним, потерпим. И за километражем тоже следи, а то местечко то самое, заветное, пропустить не хотелось бы. Ну и вообще. Что-то мне тоже, честно говоря, вслед за Гарри поссать приспичило...
— Да ты не переживай, шеф, — всхохатывает Жора. — Уже, считай, приехали. Во-о-он за тем поворотом оно. Чуть больше километра...
...Вид с этой площадки, куда мы через пару минут свернули, открывался и вправду совершенно фантастический. Крутой склон пологого со стороны заезда холма порос стройным, остроконечным ельником, а внизу было просторно от полей с притаившимися в ложбинах деревеньками.
И все это — застыло в совершенно прозрачном, студеном весеннем воздухе, звенящем и ясном после только что окончившегося дождя.
Я поежился, то ли от красоты, то ли от залезающего под легкую ветровку холода, облегчил мочевой пузырь и пошел к капоту джипа, где Жора уже деловито кромсал складным швейцарским ножом хлеб, сало и колбасу, Али вскрывал банки с огурцами и грибочками, а Гарри расставлял стопки и скручивал пробку с горлышка беленькой.
Я покачал головой.
Слишком уж все хорошо тут, думаю.
Так не бывает...
...Первую выпили — за дорогу.
Жора с нами чокнулся стаканом с предусмотрительно захваченным томатным соком.
Опыт, блин.
Он уже, вроде как, с Али года четыре ездит.
Тут привыкнешь.
Водка привычно обожгла небо, прокатилась теплом по пищеводу.
Я — еще раз поежился и глянул вниз.
Там темнело.
В некоторых деревеньках уже даже огни горели.
Вот, думаю.
И здесь люди живут...
...Видимо я это вслух подумал, потому что Жора засмеялся.
— Здесь, — говорит, — не живут, студент. Здесь жопой в небо утыкаются. И хрен его знает, зачем им, этим идиотам, все это надо. Это не деревни, Данил, деревни тут давно повымерли. А то, что ты видишь, — это дачники сезон открывают. Середина апреля все-таки...
— Я вот тоже, — вздыхает Гарри, разливая по второй, — ни хрена этот народ понять не могу. Вот скажите мне, в чем смысл тарахтеть больше ста пятидесяти верст от Москвы, чтобы потом круглые выходные жопой в небо утыкаться?
— Да может, — жмет плечами Али, — они так к земле пытаются привыкнуть. Типа, — заранее. Все равно все там будем. А если серьезно, — так и вправду дикость какая-то. Ну нравится, допустим, тебе в земле ковыряться, так посади цветы, клубнику там, чтоб детишки прямо с грядки ее есть могли, кусты какие ягодные. Но ведь — не картошку же, блин, с морковкой. Ни экономического смысла никакого, ни душе радости. Да ну их на фиг, давайте выпьем лучше. За великий и могучий футбольный клуб «Спартак» Москва, к примеру.
— Достойный тост, — поддерживает друга Гарри.
Я молча соглашаюсь и присоединяюсь, естественно...
— А за победу у вас не пьют? — интересуется Жора, наливая себе второй стакан томатного сока.
— За будущее — вообще пить не надо, — серьезно отвечает Гарри. — Примета дурная.
— Ну, значит, — Жора жмет плечами, — и не будем. Тогда давайте, мужики, выпейте уж, пожалуйста, за землю, на которой сейчас стоим. За сердце России. Потешьте старика. Это я к тому, что мы на Рязанщине, между прочим. У меня матушка-покойница из этих мест, так что — знаю, что говорю.
Гарри пожал плечами, но рюмку все-таки поднял.
— За Рязанщину выпить — это всегда пожалуйста, — говорит. — Земля красивая, чего уж там. Русская такая, все как положено, с холмами, с березками, с ельником. Серега Есенин из этих самых мест к тому же. Но вот сердцем России признать ее — не готов, извини, Жор...
— А что, — удивляется водила, — ты тогда, Игорек, сердцем России полагаешь?
Гарри удивленно поднял брови и голову назад откинул, будто только что прямой в челюсть пропустил.
Несильный такой.
Останавливающий.
— Москву, — говорит, — конечно. Разве может быть еще что-то более важное для державы-то?
— Ну, Москва, — морщится Жора, — это само собой. Я о другом тут толкую, если ты не понимаешь...
— Жора прав, — неожиданно скупо резюмирует Али. — Давайте махнем за Рязанщину, и я попытаюсь объяснить. А то водка уже согрелась на фиг...
Махнули.
— Москва, — морщится Али, занюхивая стопку кусочком черного хлеба с салом, — это уже все-таки не совсем Россия, Игорянь. То есть нет — Россия, разумеется. Но — и не только. Я, ты знаешь, коренной москвич, с самой Пречистенки родом, куда уж тут центровее. Поэтому и могу так говорить: Москва — это уже не совсем Россия. Это — Москва. Как и Париж — это уже не совсем Франция, и Лондон — не совсем Англия. Ну понимаешь...
— Да кто бы спорил, — кивает Гарри. — Это, извини, старый, — аксиомы, то, что ты говоришь. Я, ты знаешь, в том же Лондоне три года отучился на МВА. Так что — не в одном мегаполисе пожил. И в Париже бывал, жуткая помойка, кстати. Только я — тоже не о том. Москва, она, может быть, — и не совсем Россия, согласен. Но сердце России — оно все равно в Москве...
Али молчит, кивает, закуривает.
Разливает по четвертой, аккуратно складывает в пакет с оставшимся от перекуса мусором пустую бутылку.
Потом на заправке в урну выкинет.
Уважаю.
У меня отец так же, кстати, всегда делает.
Мы с ним однажды куда-то на его «авдотье» ехали, так я сдуру в окошко пустую пачку от сигарет выкинул. Батя ничего не сказал, просто остановился, подобрал пачку да и отнес в ближайшую урну.
Так стыдно было...
— А вот тут ты меня уделал, Игорянь, — соглашается Али. — Тут ты прав, и с этим хрена с два поспоришь. Так, Жора?
— Так, — Жора кивает и уважительно смотрит на Гарри. — Достойно сказано, не признать невозможно...
...Мы выпили, на этот раз — за Москву. Постояли еще немного, воздухом подышали и — погрузились в машину.
Надо ехать, дорога-то не близкая.
Под неспешные разговоры о том, как наши предки умудрялись такие просторы на лошадях да пешком преодолевать, когда тут и на летящем под сто шестьдесят джипе непросто приходится, я как-то незаметно задремал.
А проснулся уже где-то часа через три, аж под Тамбовом, в каких-то Елочках, где парни, по их словам, каждый раз, когда едут на рыбалку, обязательно останавливаются в кафе для дальнобойщиков поесть чего-нибудь горячего. Кафешек за окнами действительно было полно, прям одна на другую лепилась. И готовили тут, по словам Жоры и Али, в любой из них вкусно и по-домашнему.
Ладно, думаю, выходя из машины и потягиваясь.
Сейчас проверим...
...Зашли в одно из самых больших по размеру заведений.
Али вспомнил, что когда он тут был в прошлый раз, там, в этом самом заведении, подавали какие-то сверхъестественно вкусные пельмени из баранины с говядиной и нереально душистое харчо.
Сделали заказ, послали Жору в машину за бутылкой водки и пакетом томатного сока.
Водкой в кафе, по словам миловидной официантки Анечки, не торговали, потому что лицензия на спиртное слишком дорогая. Да и не пользуется данный продукт большим спросом у дальнобойщиков.
Ну а томатный сок — просто «не завезли», так что Анечка совсем не возражала, чтобы мы пили свое.
Зато харчо и вправду оказалось душистым, а пельмени «по-азербайджански» — так и просто бесподобными. Я таких пельменей в жизни не ел, а у меня, между прочим, батя из Сибири, сам иногда пельмени дома лепит.
Да и по дорогим ресторанам с русской кухней, знаете ли, хаживал.
И с парнями, и с родителями, кстати.
Но таких вкусных — не ел, хоть убейте...
...Вот в этот самый момент этот проклятый автобус у кафе и остановился. И через пару минут помещение заполнилось галдящими и матерящимися дагестанцами. То ли торгаши, то ли работяги-шабашники какие-то, хрен разберешь.
Орут, матерятся, на персонал вовсю наезжают, чтобы им все побыстрее тащили. Причем, всем одновременно.
Человек сорок, как минимум.
Особенно напрягало то, что они на официантку Анечку накинулись.
И по матери, и по-всякому.
— Тащи быстрее, русская биляд, я тибя потом виебу. А то ни узнаишь, какой-такой настоящий мужчина бываит.
Ну и так далее.
Противно.
Вот тут-то Али и отличился.
Повернулся к ним вполоборота, мы за угловым столиком как раз сидели. Дождался секундного затишья да и сказал, негромко так, но вполне внятно.
Так что все услышали.
— Я, кажется, слышу здесь нерусскую речь?!
Тишина мгновенно наступила такая, что если бы в чистеньком кафе водились мухи, то было бы слышно, как они жужжат.
Я незаметно взял со стола нож, сжал его ручку под столешницей.
Одного, думаю, но — завалю.
Гляжу, Мажор тоже к полупустой бутылке водки приглядывается. «Розочкой» он, если потребуется, владеет — о-го-го, доводилось как-то раз наблюдать. Уже, думаю, чуть легче.
Но — ненамного.
А Али просто по-прежнему сидит вполоборота, и не торопясь обводит тяжелым, как свинец, взглядом мгновенно затихшее помещение.
И — молчит.
...Даги почему-то не прыгнули.
Те, которым уже принесли заказ, молча уткнулись в тарелки, те, кому не успели, — как-то незаметно, бочком, перекочевали в соседние ресторанчики.
Али кивнул Анечке, помахал ей призывно рукой.
— Принеси-ка нам, — говорит, — девушка, еще по порции пельменей. А то все сожрали, а водка недопитой осталась. И чаю покрепче завари. Чувствую, мы у тебя тут еще, на всякий случай, немного задержимся...
И — продолжает обводить зал кафешки тяжелым, почти не мигающим взглядом...
...Когда мы наконец-то, отяжелевшие от водки и пельменей, сели в машину и поехали дальше, я только головой покачал.
— Ну, — говорю, — и ни хрена же ты выдал, Глеб. Я уже думал, что все, хана нам. Нож под столом на коленку положил...
— Да и я, — признается Гарри, — врать не буду, сцыканул маненько. Думал бутылку хватать, на розочку обустраивать. Кто ж знал, что они такими засранцами окажутся, что даже слова не скажут. Или ты догадывался, Али?
Глеб только плечами пожал.
— Да никакие они не засранцы, парни. Нормальные люди, работяги, только немного с другим менталитетом, не таким, как у нас с вами, естественно. А борзеют у нас только потому, что им все ссут слово поперек сказать. Типа, — я не я и хата не моя. Меня не трогают, вроде, так я лучше в сторонке и постою, чтоб лишний раз не отсвечивать. То есть в том, что они такие, не они, а мы виноваты, такая вот петрушка нехитрая. Вот и садятся, блин, на голову. А если и дальше будем язык в жопу засовывать, так и срать на нее начнут. И наших жен и сестер на наших же глазах трахать. И виноваты в этом, повторюсь, — будем только мы сами...
— А что ж они не прыгнули-то тогда? — спрашивает Гарри. — Нас всего четверо, а их — человек сорок. Завалили бы, к бабке не ходи.
Али усмехается и прикуривает сигарету, чуть-чуть опустив боковое стекло. На улице — холодина.
— А зачем оно им надо-то? — спрашивает. — Во-первых, мы кого-нибудь бы да покалечили, это они понимали стопудово. Во-вторых, могли и менты подвалить, а как они их брата любят — дело известное. Бежать-то тут некуда, трасса одна, до Волгограда. Ну и в-третьих, — мы были на своей земле и в своем праве. А они — нет. Хватит?
— Ты думаешь, — криво усмехается Гарри, — у них хватило мозгов, чтобы все это понять и просчитать? Да еще за пять секунд? Особенно, насчет того, что мы на своей земле и в своем праве? Я чо-то, извини, брат, немного сомневаюсь в этом деле. Ты уж прости мою детскую недоверчивость.
— Они это просто почувствовали, — опять жмет плечами Али. — И этого оказалось вполне достаточно. Результат, по крайней мере, — налицо.
— Да уж, — кивает головой Гарри, — с результатом-то как раз хрен поспоришь. А есть у нас, кстати, еще бутылка коньяка? А то что-то зябко становится...
— Под моей сидушкой посмотри, — вздыхает Жора. — Хорошо вам, мужики. Сейчас глотнете, стресс снимете. А мне еще — аж до Элисты терпеть, а трясет всего — хоть вешайся. Вы-то к боям люди привычные, идейные можно сказать, а мне-то, старику, за что под замес попадать придумали?
— Не нуди, — смеется Гарри, доставая из-под сиденья пузатую коньячную бутылку. — Сам ведь все понимаешь, что не ты один обосрался...
Али на переднем сиденье уже вовсю шелестит фольгой, разворачивая на закуску очередную плитку черного горького шоколада.
Я — улыбаюсь...
Правильно, думаю, сделал, что с парнями поехал, а не на клубном автобусе. Лиде расскажу — не поверит, столько всего интересного...
— А вообще, — говорит Гарри, вытаскивая пробку, — смешно, конечно. Вот вроде, — горцы, воины. А ведь всегда в прошлом люлей от русских получали таких, что мать моя женщина. А теперь — вроде как и все наоборот выходит. Вот даже сейчас, чего уж там, — на тоненького проскочили, как бы ты, Глебушка, не понтовался. Стоило только одному из этих красавцев борзануть — и все, кранты, толпой бы по-любому опрокинули. Вот мне и интересно, мы что, вырождаемся, что ли? Ну я русский народ имею в виду, если что непонятно...
— Да при чем здесь, — морщится Али, — «русский», «не русский». Тут хрень поглубже слегон-ца получается. Можно подумать, вся Европа в прошлом такая плюшевая была, как сейчас. Ага. Пойди-ка пройдись ща, к примеру, по некоторым кварталам Парижа или любимого нашего с тобой Лондона. Раньше — все по-другому слегонца было, по-другому. Хроники-то исторические — хрен сотрешь, как бы этого, бля, политкорректность их нынешняя не требовала. Позволили бы они этим орлам чернохвостым еще хотя бы пару веков назад у себя так резвиться, жди. Закопали бы на хер на ближайшей помойке и ни фига бы даже не комплексовали на эту тему. Подумаешь, тыщщей мигрантов больше, тыщщей меньше, кто их считать-то будет? Ну, типа, как у нас в Москве таджиков да молдаван на стройках разве кто считает? Если только прораб, когда с похмелья мучается. Ну или менты, когда за «поголовным сбором» приходят. Тоже, конечно, непорядок, — люди есть люди, — все-таки, все-таки. А сейчас кто там у них, в Европе этой, прости Господи, «цивилизованной», самые социально защищенные категории населения, ага? Негры, арабы, паки, турки, геи да лесбиянки. В Голландии, недавно читал, уже лет десять как существует официально зарегистрированная «Лига защиты прав педофилов», куда уж дальше-то. Один сабж другого мутит по Интернету, потом хомячит без соли и соуса, а целая свора мудаков-адвокатов, завывая и плюясь слюной, потом доказывает, как его позиция важна для общества и почему она открывает всему миру новые грани свободы. Тьфу, бля, Господи прости, по-другому-то и не скажешь...
— А вот интересно, — Гарри делает глоток из горлышка, морщится, отказывается от шоколадки, — с чего бы все это хозяйство сыпаться-то начало? Понимаешь, Глеб, я ведь, в отличие от тебя, не гуманитарий. Финансовый менеджер по МВА. А до этого — инженер-конструктор, МАИ заканчивал. Мне четкое понимание процесса нужно, а не «мысли по поводу». Ну не может быть так, чтобы целая раса, целая цивилизация вот так легко уходила, растворялась, причем ведь — не в «молодой крови», а хрен пойми в чем. Ну не верю я в то, что предлагаемые этим сблевом ценности интереснее, как тот же товар, чем ценности европейской цивилизации, бля...
— Ценности как товар? — хмыкает Али, забирая у Гарри бутылку. — Вот здесь-то, дорогой мой технолог, собака и порылась. Тебя обманули, Игорянь, ценности не могут быть товаром, ценности — это что-то большее. За товар, знаешь ли, старый, под танк не прыгают...
Делает глоток, задумчиво смотрит в окно.
Что он там разглядеть-то пытается, думаю?
Темнотища же...
Даже по встречке ни одной машины уже, наверное, минут пятнадцать как не видно...
— А вообще, — вздыхает, — ты интересную тему затронул, конечно. О такой если и говорить, то только в дороге, когда все одно делать не фига. Слишком уж долгая байда, и серьезная. Перегрузиться можно влегкую...
— А мы что, куда-то спешим? — встреваю в их разговор. — Заснуть после того адреналина в кафе все одно не выйдет, так хоть давайте поумничаем немного. Иногда, говорят, полезно бывает. А если чересчур загрузимся — «Control 4- Alt + Delete» и все дела, в первый раз что ли. Тоже мне, бином Ньютона...
— В принципе, согласен, — поддерживает меня Гарри. — Когда еще на эту тему тереть, если не сейчас. Ничего не мешает, ничего не отвлекает, спать не хочется, коньяка еще — хоть залейся...
— Но-но! — возмущается Жора, — «хоть залейся»! Мне-то оставьте хоть чуть-чуть, ироды. Я по магазину, понимаешь, за шефом ходил, облизывался, а они его весь выхлестать в дороге собрались!
Смеемся.
Али роется в бардачке, перебирает там что-то, потом достает оттуда пачку сигарет и облегченно вздыхает.
— Боялся, что в сумку за куревом лезть придется, в багажник, — говорит. — Но нет, слава Богу, в бардачок одну пачку заначил. Так на чем, бишь, мы остановились-то?
— Да, — кривлюсь, — на вырождении...
Али закуривает, разгоняет ладонью дым, говорит медленно.
— Понимаете, парни, ответа у меня нет. У меня вообще ответов нет, только вопросы. И, иногда, — догадки. Не претендующие на истину в последней инстанции...
— Ну, — хмыкает Гарри, — если б ты претендовал на это, я б от тебя ноги делал впереди собственного визга. Боюсь я, знаешь ли, таких сабжей с их «последней инстанцией» даже еще больше, чем триппера. Потому как все это их «знание», как правило, обычное говно и гонево, а вот зарезать могут очень даже вполне себе ничего, просто так, как два пальца об асфальт. А чо бы и не зарезать кого, за идею-то с общечеловеческой ценностью? Причем ничего им за это и не будет, что с психов-то взять? Так что, — давай излагай. Твое право — говорить, а наше — соглашаться или пальцем у виска крутить, сам понимаешь...
— Угу, — хмыкает в ответ Али. — Тады — ой. В смысле, — согласен.
И, перед тем как передать мне бутылку, делает из нее такой серьезный глоток, что я даже удивляюсь: волнуется, что ли?
Ну ни фига себе...
— Давайте, — говорит, — парни, тогда один очень простой вопрос для начала: почему мы всегда употребляем слово «завоевать», в том числе и тогда, когда разговор идет, скажем, о знании или о любимой женщине? Или, того хуже, — «покорить»? Мы же даже космос не «исследуем», а «завоевываем», а когда уж о спорте речь, то фразы типа «наши олимпийцы завоевали» по-другому просто и не произносятся. Случайно это или в этом есть что-то такое, не убираемое из нашего сознания? Ну, типа несущей конструкции у моста? Уберешь — просто завалится, и все, какие бы у тебя правильные мысли не были при принятии этого решения. Ну типа, — некрасиво или нефункционально. А он, гад, несмотря на все твои благие намерения, просто после этого рушится к ебени матери и — никакой тебе благодарности...
— И? — спрашивает Гарри, отбирая у меня бутылку, из которой я так и не успел отхлебнуть.
И тоже к ней весьма так ощутимо прикладывается.
И опять думаю — ну ни фига себе.
Что-то парни перевозбудились немного.
Закуриваю сигарету и принимаю решение больше в разговор пока не встревать, а лучше — молчать и слушать.
Может, за умного сойду.
Тоже не лишнее.
— И, — грустно смеется Али, — не «и», а «а». А вдруг это — завоевание — всего чего угодно: знания, космоса, женщины, соседнего народа—и есть наш путь на самом-то деле? А если мы именно через это «завоевание», «покорение» и познаем этот мир и свое место в этом мире? Если ничего другого нам просто не дано, по определению? Как те же китайцы это делают через созерцание и ожидание, а, скажем, индусы, — через растворение и очищение. И когда мы, я имею в виду всю европейскую цивилизацию, цивилизацию белой расы, в силу своих внутренних причин стали отвергать этот путь, путь «завоевания», если хочешь — агрессии, мы и начали разрушать ту самую «несущую конструкцию». Свою собственную. Причем своими же руками. И своими собственными, нами же, белой расой, рожденными идеями свободы и толерантности. А отсюда уже — и все остальное. В том числе и то, что ты называешь «вырождением». Понимаешь, никто, и я в том числе, не говорит о том, хорош или плох этот путь — путь завоевания, агрессии, «бремени белых» киплинговского, если хочешь, — этичен или не этичен, правилен или не правилен. Вопрос только в том — наш он или не наш. И если он был — наш, а мы от него отказываемся, стесняемся, придумываем всякую хрень, типа той же толерантности или политкорректности, — то нам, действительно, в самом скором времени может настать самый настоящий трындец. И никакие «черные» тут не при чем, похороним себя мы сами, а они просто спляшут на наших костях. Причем будут абсолютно в своем праве. Потому что это не они разрушат нашу культуру. А мы сами... — Красиво, — щурится Гарри, выпуская в боковое окошко летящего сквозь угольно-черную ночь по усталой безлюдной России «лендкрузера» тонкую струйку душистого сигаретного дыма.
— Ага, — ехидничаю, уже забыв про свое решение «молчать и слушать», я, — только что ж это мы, если мы уж такие великие воины и агрессоры, пытаемся всяким разным восточным единоборствам-то учиться? Или философствовать — это одно, а по морде получать — совсем другое?
— А учиться, — ядовито подсмеивается Али, — это, Дэн, всегда полезно. Вот если б ты, к примеру, хорошо учился по такому предмету, как всемирная история, то ты бы наверняка знал, что еще совсем по историческим меркам недавно, в девятнадцатом веке, во время знаменитых «опиумных войн», британский экспедиционный корпус составом всего в десять тысяч штыков, у которого, к тому же, элементарно закончился порох, прошел с боями через весь этот хваленый многомиллионный Китай со всеми его шаолиня-ми и прочими восточными единоборствами, как нож сквозь масло. И — выиграл войну.
— А наши казаки, — подхохатывает ему Гарри, — в семнадцатом веке отрядом в сорок человек гоняли по всей степи «тумены» татарвы. «Тумен» — это тысяча, если не знаешь. Исторический факт, между прочим. Почитай как-нибудь на досуге, как Ермак Сибирь завоевывал. Я уж не говорю про испанцев, которые Америку расколбасили, со всеми их майя, ацтеками и прочими пирамидами, там вообще соотношение по численности такое смешное было, что абассцаться можно. И только не надо говорить про порох и лошадей, лажа все это...
— Это почему же, — удивляюсь, — лажа?
Али вздыхает.
— Дальнобойность «длинного» английского лука превосходит дальнобойность и убойную силу автомата Калашникова. Скорострельность у обученного лучника — пятнадцать прицельных выстрелов в минуту с кучностью, «калашу» и близко недоступною. Преимущество огнестрельного оружия перед луком только в одном — из него гораздо проще научится стрелять, поэтому с ним легче создать в короткие сроки из необученных мирных людей большую армию и завалить врага с помощью массы. А так, при прочих равных, если поставить друг перед другом один на один средневекового лучника и нормально обученного современного десантника, я, скорее всего, — поставлю на лучника. И, можешь мне поверить, индейские воины у тех же майя тоже были ребятами вполне обученными, подготовленными. Война была смыслом, причем — единственным смыслом, их жизни. А испанцы их разделали просто как Бог черепаху. Вот такая вот историческая фигня, Данил. Представляешь?
— Ну, — мотаю головой, — насчет лучника и десантника с автоматом, — что-то не верится. А рыцари тогда что, вообще каким-то спецназом нереальным что ли были?
— А как ты хотел? — хохочет. — Если их с пяти лет только и учили, что драться? На всех видах оружия, вообще без оружия, с подручными средствами, пешком, в седле, на крепостной стене, да по-всякому? К семнадцати годам эти парни проходили уже — вдумайся! — двенадцатилетний курс непрерывной, целенаправленной и беспощадной дрочки, которой позавидует любой супермен из любой сегодняшней армии любого государства, К тридцати, если доживали, — двадцатипятилетний, включая где-то приблизительно пятнадцатилетний реальный боевой опыт. Редкий действующий офицер спецназа таким похвастать может, вообще-то. Я, честно говоря, с таким бойцом бы один на один без особой нужды выходить бы не рискнул, даже если буду с автоматом, а он со своей железякой ржавою...
— Да, — чешу затылок, — тут ты прав, похоже. Так что же тогда получается, а, Али? Выходит, что очень даже может быть и такая фигня, что мы — фанаты, «кэшлс», «хардкор», проклятые фашиствующие ублюдки и подонки со дна «современного цивилизованного общества» — со всей нашей агрессией и прочей лабудой — вовсе и никакие не маргиналы, так? А — совсем даже и наоборот?!
— Может, — откидывается на сиденье Али. — Может и так. А может — и по-другому. Я ж говорю, Дэн, — нет у меня ответов. Одни, блин, вопросы...
Я забираю у Гарри бутылку, делаю большой, обжигающий глоток коньяка и передаю Али. Он тоже прикладывается к горлышку и возвращает бутылку Гарри. Мы закуриваем и смотрим в окна джипа.
За ними только ночь и ветер.
Изредка — фары встречных машин.
И, кажется, — больше ничего...