Geum.ru

Методические материалы к общему курсу для студентов отделения политологии Издательство Санкт-Петербургского университета

Вид материалаТематический план

Содержание


Сравнительный метод в политической науке
Сравнение как метод анализа.
Методические проблемы сравнения.
Проблема сравнимости.
Проблема эквивалентности.
Проблема универсальности.
Проблема “мало N, много переменных”.
Проблема Гэлтона”.
Проблема измерения.
Проблема интерпретации.
Подобный материал:
1   2   3   4   5
^

Сравнительный метод в политической науке


Обзор методических проблем

Начиная изучать сравнительную политологию, нужно прежде всего обратить внимание на метод, которым пользуется данная отрасль политической науки. Собственно сравнительная политология и получила свое название по методу, а не по предмету. На этом основании многие не признают за сравнительной политологией собственной предметной специфики, а соответственно и собственной теории, говоря, что сравнительная политология – это и есть вся политическая наука, в которой используется сравнительный метод.

В свое время Эмиль Дюркгейм подчеркивал, что сравнительной является вся социология. Однако, являясь методом исследования, сравнение вносит своеобразие не только в исследовательскую стратегию и технику, но и в результат, т.е. в получаемое политическое знание. В последнем случае не только повышается обоснованность теоретических обобщений, они приобретают, как пишут М. Доган и Д. Пеласси, синтезированный характер (Доган, Пеласси, 1994, с. 260–264). Сравнительная политология в этом смысле представляет собой отрасль политической науки, в которой на основании эмпирического анализа различных политических систем выводятся синтезированные теоретические обобщения среднего уровня в виде причинных зависимостей, типологий и классификаций, моделей, теорий. Вместе с тем, как подчеркивал в свое время Арендт Лейпхарт, сравнительная политология не означает, что в ней используется исключительно метод сравнения, так же как и сравнительный метод может использоваться в других отраслях политической науки (Lijphart, 1971, p. 690). Можно согласиться и с тем, что сравнительная политология как отдельная отрасль политической науки может быть выделена только на основе единства ее содержания и сравнительного метода, в противном случае сравнительная политология растворится или в политической науке, или в социальных науках в целом (Mair, 1996, p. 311). И все же, центральным здесь выступает методология сравнительного анализа, как бы ни значимой была теория в сравнительной политологии.

^ Сравнение как метод анализа. Сравнение выступает общей установкой познания. Сравнивая некоторые (по меньшей мере два) процессы, факты, элементы структуры, качества явлений, понятия, человек пытается обнаружить нечто общее или различное между ними. Если не задумываться дальше о сути того, как человек сравнивает, то достаточно сказать, что сравнение как метод познания представляет собой способ выявления общего и особенного в изучаемых феноменах. Если же поставить вопрос о том, как же человек осуществляет сравнение, то здесь возникает множество проблем и тем. Сравнение как способность человека ориентироваться в мире вещей и слов может описываться через априорные формы чувственности, представление о ценностях, конструируемые идеальные типы, производство понятий и т.д. В политической науке сравнительный метод рассматривается через сопоставление его достоинств и недостатков с методами эксперимента, статистики и исследования отдельных случаев (“case-study”). Вместе с этим возникают проблемы количественных и качественных сравнений, статического и динамического аспектов сравнения.

Джон Стюарт Милль в свое время писал о том, что при сравнении исторических фактов исследователь пытается найти некоторые обобщающие эмпирические законы, касающиеся либо сосуществования, либо последовательности условий и явлений, т.е. на современном языке – корреляционные или каузальные зависимости. (Огюст Конт выделял еще отношения подобия). Априорно вывести их из законов человеческой природы невозможно, они получаются при изучении исторических фактов и событий. Однако и эмпирические законы не всегда верны, поэтому они требуют постоянной проверки эмпирическим сравнением. Одновременно с этим исследователь сравнивает полученные эмпирические законы с некоторыми общими законами человеческой природы, подтверждая их обоснованность не только индуктивно, но и дедуктивно: “История, беспристрастно подверженная анализу, дает эмпирические законы общества. Проблема общей социологии и состоит в выяснении этих законов и их связи с законами человеческой природы посредством дедукций, показывающих, что они были естественно ожидаемыми в качестве обстоятельств конечных законов” (Mill, 1991, p. 18). Таким образом, считал Милль, можно создать действительную социальную науку. В этом отношении сравнительная область политического исследования лежит между эмпирическими данными и политической теорией и философией, черпая из последней гипотезы и проверяя их серийными наблюдениями. Как указывает Дэвид Аптер, “сравнение явилось особым способом связывания идей, проистекающих из политической философии и теории, с эмпирическими событиями и феноменами” (Apter, 1996, p. 372).

Сравнительный метод в политической науке стал одним из центральных, так как многие исследователи считали и считают его наиболее подходящим заменителем метода эксперимента, широко используемого в естественных науках. Выделяя причины использования сравнения в политической науке, Том Мэки и Дэвид Марш пишут: “Главная причина сравнительного исследования отражает основную природу социального научного исследования; оно почти всегда неспособно использовать экспериментальный метод. В отличие от физиков, мы не можем придумать точные эксперименты для того, чтобы установить степень зависимости результатов политики от лидеров. Так, мы не могли бы попросить госпожу Тэтчер уйти в 1983 г. в отставку, чтобы мы могли установить, будет ли другой лидер консервативной партии и премьер-министр, столкнувшись с теми же самыми политическими и экономическими обстоятельствами, проводить менее радикальную политику. Однако, ... мы можем использовать другие сравнения, чтобы подойти к тому же самому вопросу. Конкретнее, мы можем определить две основные причины, почему сравнительный анализ является существенным: во-первых, чтобы избежать этноцентризма в анализе, во-вторых, чтобы обобщать, проверять и соответственно переформулировать теории и связанные с ними понятия и гипотезы об отношениях между политическими феноменами” (Mackie, Marsh, 1995, p. 173–174). Стремление политологов использовать сравнительный метод означает установку на получение научных результатов, т.е. на формирование научного политического знания. Но означает ли это, что сравнительный метод в полной мере заменяет эксперимент?

Сравнение не тождественно эксперименту и его более слабому аналогу – статистическому методу, но логика сравнительного анализа в определенной мере сопоставима с логикой экспериментальной науки. Во-первых, исследователь–компаративист способен выбирать те условия исследуемого феномена, в которых изучаемая взаимосвязь проявляется в наиболее чистом виде. Правда, при этом возникает ряд методологических и методических проблем (сравнимости, эквивалентности и т. д.), но в целом сравнение позволяет сформировать что-то наподобие экспериментальной ситуации, которой исследователь может управлять, переходя от одной страны к другой, от одного региона к другому и т.д. Во-вторых, манипуляция условиями здесь относительная; она осуществляется исследователем скорее концептуально, чем в действительности, но этого зачастую достаточно для разносторонней проверки исследуемой связи. В этом отношении техника количественного или качественного сравнения не используется механически, а всегда вместе с теоретической работой исследователя. В-третьих, сравнение напоминает эксперимент в том смысле, что позволяет контролировать условия, включенные в процесс исследования. Отметим, что данный контроль, конечно же, не является абсолютным (он не является таковым и при эксперименте), но все же при сходстве группы стран по ряду условий их можно принимать в качестве неизменных. В-четвертых, исследователь-экспериментатор стремится получить некий результат при наличии некоторых условий, которые он может ввести искусственно. Здесь логика исследования связана с поиском следствия. Исследователь-компаративист часто имеет уже наблюдаемое неоднократно следствие, и его задачей является скорее поиск условий, а не результатов. Хотя по видимости эти стратегии отличаются, но по сути они сопоставимы с общей логикой поиска зависимостей при различии исходных пунктов анализа. В-пятых, сравнительная и экспериментальная науки базируются на общем представлении о возможности количественного измерения качеств изучаемых феноменов. Хотя применительно к социальному знанию измерение составляет проблему, тем не менее эта установка привела к формированию в сравнительной политологии широкого движения за использование статистической техники анализа эмпирического материала, полученного в результате применения метрических шкал. В настоящее время ограниченность этого подхода кажется очевидной, но это не значит, что он оказался ошибочным по существу. Более того, преимущество сравнительного метода исследования политики оказалось в том, что он позволяет сочетать количественную и качественную методологию при сохранении ориентации на получение научных результатов. Нейл Смелзер так характеризовал значимость сравнительного метода в социальных науках: “Подобно статистическому методу сравнительный метод является заменителем эксперимента. Он вырабатывался при анализе исторических данных, число случаев которых является слишком маленьким, чтобы применить статистическую манипуляцию... Из-за ограниченного числа случаев исследователь полагается на систематическую сравнительную иллюстрацию. Несмотря на этот ограничительный признак сравнительного метода, его логика является идентичной с только что рассмотренными методами [эксперимента и статистического анализа] в том, что он пытается делать объяснения путем систематической манипуляции параметрами и оперативными переменными” (Smelser, 1973, p. 51). Джованни Сартори в одной из своих недавних работ писал, что “научный метод par exellence является экспериментальным, широко используемым в физике и биологии. Статистический метод является другим наилучшим методом, исходя из требований научного исследования. Сравнения являются менее чистыми в этом отношении по сравнению с последним методом. Но использование научно более слабого сравнительного метода является необходимым, так как особенности социального феномена запрещают использование экспериментального метода. Статистический метод, с другой стороны, широко применяется к политическим и социальным феноменам. Он состоит в изоляции определенных частей изучаемого объекта в количественные переменные и концентрации на их взаимоотношениях. Однако, когда число случаев, из которых выделяются переменные, является небольшим (например, национальные политические системы), то статистический метод достигает границ своей полезности” (Sartori, 1994, p. 2).

Аналогию с экспериментальным методом проводит и Чарльз Рэйджин, указывая на два типа сравнительных исследований: 1) количественные, ориентированные на изучение дисперсий признаков явлений, 2) качественные, ориентированные на сравнение категориальных переменных. В обоих случаях присутствует экспериментальная логика ограничения условий и поиск каузальных зависимостей между переменными (при количественном анализе еще и корреляционных) (Ragin, 1987). Как это выглядит применительно к качественному сравнению, можно будет посмотреть в соответствующей главе о применении булевой алгебры в сравнительной политологии.

Нетождественность сравнительного метода и метода эксперимента отражается и на результатах исследования. Уже подчеркивалось ранее, что сравнительный метод ориентирован на получение эмпирических обобщений в виде законов, корреляций, моделей, типологий и классификаций. В определенной мере результаты сравнительного анализа являются описательными и иллюстративными. В этом отношении некоторые исследователи говорят, что сравнение не дает нового знания, а лишь проверяет или представляет уже полученные обобщения. Эндрю Фор специально с этой целью исследовал два основных сравнительных подхода в политическом исследовании – исследование наиболее подобных систем и исследование наиболее различных систем – и пришел к выводу, что сравнительный метод скорее служит научному подтверждению теорий и предположений, чем открытию новых, хотя последнее и не исключается (Faure, 1994, p. 314, 316). С другой стороны, исследователи пытаются найти специфику в получаемых сравнительной политологией результатах, не отрицая высокую эвристическую возможность этой научной отрасли. Так, С. Либерсон пишет, что сравнительный метод допускает не детерминистскую, а вероятностную каузальность, означающую, что определенный набор условий будет модифицировать вероятность ожидаемого следствия, а не производить его (Lieberson, 1991). Лауренс Майер, наряду с другими исследователями, говорит о том, что склонность в сравнительной политологии к эмпирическому анализу позволяет получать теории среднего уровня, но это не означает, что сравнительная политология может быть удовлетворена этим и не будет требовать установления более тесных связей с политической теорией и философией (Mayer, 1972, p. 277–281). Специальное внимание особенностям теории в сравнительной политологии в связи со сравнительным методом уделил Джеймс Билл. Его работа была опубликована в начале 1980-х , когда в сравнительной политологии наблюдались серьезные передвижки в сторону теоретической значимости сравнительного исследования. В этой связи Билл писал: “Теория всегда описывает отношения, строит связи и определяет звенья. Факты и события переплетены и взаимосвязаны. Компаративная политика в своей основе является учением, которое связывает структуры и процессы, происходящие в двух или более политических контекстах. Процесс теоретизирования является наиболее предпочтительным и систематическим способом деятельности в этом учении. Обобщения являются по существу многоконтекстуальными, и их конструирование является тем, что способствует переходу конфигуративно-описательного политического учения в сравнительное политическое” (Bill, 1981, p. 39).

Следует подчеркнуть, что сравнение редко выступает в качестве самоцели научного политологического исследования. Скорее, оно выступает неким подходом исследователя к изучаемому им предмету, т.е. его предрасположенностью к принятию некоего особого взгляда на политический феномен, который заранее берется вместе с многообразными национально- и регионально-политическими условиями и с возможными его модификациями. Задачей, следовательно, является не сравнение форм политических феноменов и их условий, а поиск зависимостей, концепций и моделей. Сравнение в данном случае выступает не просто методом, а исследовательской методологической стратегией, затрагивающей образ предмета изучения, исходную концептуальную структуру, формулируемые исследовательские гипотезы, набираемые инструменты измерения и анализа эмпирического материала, получаемый научный результат – синтезированные концепции и классификации, модели и теории. В этой связи сравнение является не столько техникой сопоставления, различения или объединения, сколько исследовательским мировоззрением.

Господствующим в послевоенные годы было следующее общее представление об особенностях сравнительного политического исследования:

Во-первых, сравнение включает абстракцию, и конкретные ситуации и процессы никогда не могут сравниваться как таковые. Каждый феномен является уникальным: любое проявление является уникальным; каждый процесс, каждая нация, как и каждый индивид, являются в некотором смысле уникальными. Сравнить их означает выбрать определенные типы или понятия и, таким образом, “исказить” уникальность и конкретность.

Во-вторых, до любого сравнения необходимо не только установить категории и понятия, но еще и определить критерии релевантности особых компонентов социальной и политической ситуации анализируемой проблеме.

В-третьих, необходимо определить критерии адекватного представления особых компонентов, которые включаются в общий анализ или в анализ проблемы.

В-четвертых, при попытке развития теории политики необходимо сформулировать гипотезы, возникающие или из содержания концептуальных схем, или из формулировки проблем.

В-пятых, формулировка гипотетических отношений и их исследование на проверяемых данных никогда не может привести к доказательству. Гипотеза или серии гипотетических отношений считались бы проверенными (т.е. верифицированными), если только они подвергнутся фальсификации.

В-шестых, необходимо формулировать серии гипотез, а не отдельные гипотезы. В каждом случае связующая нить между основными гипотетическими сериями и особыми социальными отношениями должна обеспечиваться определением условий, при которых любая или все вероятности, зафиксированные в этих сериях, предположительно будут иметь место.

В-седьмых, сравнительное изучение, даже если оно не оправдывает ожиданий общей теории политики, может подготовить почву для постепенного и кумулятивного развития теории, 1) обогащая нашу способность формулировать гипотезы в том же самом смысле, в котором любая “странность” усиливает нашу способность понимать социальную систему, 2) обеспечивая средства для проверки гипотез, 3) заставляя нас осознавать, что все, считаемое нами само собой разумеющимся, требует объяснения.

В-восьмых, одна из самых больших опасностей, подстерегающих нас, когда мы производим гипотезы в сравнительном исследовании, заключается в проектировании возможных взаимоотношений в чистом виде. Этого можно избежать, если собирать данные до формулировки гипотез. Эти данные могут сами по себе привести нас к осознанию иррелевантности устанавливаемых отношений. Само по себе такое признание делает более управляемым процесс изучения данных. Отсюда, некоторая значимость придается развитию грубых классификационных схем до формулирования гипотез (Macridis, Brown, 1961, p. 2–3).

Эти методологические требования к сравнению фактически фиксируют внимание на первоначальной стадии сравнительного политологического анализа – концептуализации и выборе гипотез исследования. Немаловажное значение придается также организации сравнительного исследования путем определения переменных для сбора количественных и качественных данных (Smelser, 1973, p. 42–88). Выделение видов и уровней переменных в сравнительной политологии собственно не отличается от любого социального исследования, ориентированного на измерение и анализ эмпирических данных. Следует обратить внимание на то, что понимается под словом “переменная”. Под переменной понимается изменяющееся качество изучаемого политического феномена, к измерению которого могут быть применены неметрические или метрические шкалы. Организация переменных в исследовании предполагает разбиение их на группы в зависимости от поставленных целей и гипотез исследования. Выбор переменных также определяется общей концептуальной схемой исследования и опирается на основные ее понятия. Совокупность изучаемых переменных можно определить как оперативные переменные. Среди них выделяются зависимые, независимые и вмешивающиеся переменные. Под зависимой переменной понимается то изменяемое качество объекта изучения, которое рассматривается как следствие или результат действия некоторых условий, факторов, обстоятельств. Переменные, которые характеризуют эти воздействующие условия, факторы и обстоятельства, называются независимыми. Между зависимыми и независимыми переменными имеется некоторая связь, подвергаемая исследованию. При изучении характера этой связи необходимо иметь в виду, что помимо выделенных исследователем зависимых и независимых переменных необходимо учитывать влияние и других условий, т.е. контролировать условия. Относительно оперативных переменных это означает, что на взаимосвязь зависимой и независимой переменной может влиять некоторая третья переменная, которая и называется вмешивающаяся. Ее влияние нужно контролировать, и иногда в процессе исследования, если обнаруживается большее влияние вмешивающейся переменной, чем независимой, первая получает статус независимой. Наряду с оперативными переменными выделяются изменяемые качества объекта, которые исследователем берутся в качестве постоянных. Они получили название параметров. Как раз при выборе стран в сравнительном исследовании одной из наиболее сложных проблем и выступает определение параметров, т.е. той группы характеристик, по которым изучаемые страны наименее всего различаются. Между зависимыми и независимыми переменными могут устанавливаться количественные и качественные связи.

Что касается уровней зависимых переменных в сравнительном исследовании, то Смелзер, основываясь на идеях Талкота Парсонса о двойственной иерархии социальной жизни (одна: биологический организм, личность, социальная система, культурная система; другая [в социальной системе]: роли, коллективы, нормы, ценности), строит следующую иерархию уровней зависимых переменных: агрегативные качества населения, оценки бихевиоральных осадков, социальные структуры, культурные структуры. Он подчеркивает, что переход от самого нижнего уровня (агрегативные качества населения) к самому верхнему (культурные структуры) усложняет организацию переменных, так как значительная часть из них не может трактоваться в качестве параметров, а должна включаться в оперативные переменные (Smelser, 1973, p. 61–62).

Так как понятие переменных является одним из центральных при организации сравнительного исследования, то и определения собственно сравнительного метода даются, исходя из специфики отношения к контролю над переменными. Так, Арендт Лейпхарт пишет, что границы сравнительного метода определяются стратегией, при которой случаи “выбираются таким образом, чтобы максимизировать дисперсию независимых переменных и минимизировать дисперсию контролируемых переменных” (Lijphart, 1975, p. 165). Спенсер Веллхофер определяет сравнительный метод как “стратегию выбора среди небольшого числа случаев или систем (обычно стран) для того, чтобы включить контролируемые переменные в поиски каузальных или функциональных взаимоотношений внутри систем” (Wellhofer, 1989, p. 315–316).

^ Методические проблемы сравнения. Применение сравнительной методологии в политической науке породило ряд методических проблем, связанных с объектом исследования, возможностью использования статистического анализа, выбором контекстуальных характеристик. Среди них особо выделяются следующие проблемы: сравнимости, “мало случаев, много переменных”, эквивалентности, универсальности, “проблема Гэлтона”, измерения и интерпретации. Рассмотрим вкратце их содержание.

^ Проблема сравнимости. Суть проблемы сравнимости довольно проста. При изучении двух и более объектов всегда возникает вопрос, а сравнимы ли они. Условием возможности сравнения выступает как похожесть, так и различие. Все дело в мере, позволяющей производить оценку возможности сравнения. Проблема сравнимости является важной в нескольких отношениях. Если исследуется взаимосвязь между зависимыми и независимыми переменными, то необходимо выбрать для сравнения такие страны, которые были бы похожи по большинству параметров. Здесь действует логика Милля, особенно его канон единственного различия. В данном случае, как правило, страны выбираются на основании экономической, культурной, исторической и т.д. близости. Но можно использовать и наиболее различающиеся страны, если в некотором отношении, которое и интересно для исследователя, они подобны. Часто сравнимость достигается за счет сравнения не стран в целом, а отдельных их регионов. Повышается уровень сравнимости и при исследовании одной страны или исторически близкого региона в диахронном плане. Исследователь может повышать степень сравнимости за счет поиска однородных структурных контекстов изучаемой зависимости, а не за счет сравнения ее содержания. Проблема сравнимости часто решается за счет общей концептуальной схемы общества или его политической системы, приложимой к различным культурным и историческим средам. В этом отношении структурный функционализм и системный анализ сыграли выдающуюся роль. Особое значение в этой связи придавалось концепции функциональной необходимости Мертона. Проблема сравнимости может быть поставлена и в том смысле, что общие понятия и гипотезы, применяемые в сравнении, искажаются в различных культурных, исторических и политических контекстах. Здесь проблема сравнимости перерастает в проблему эквивалентности, с одной стороны, и универсальности, с другой.

^ Проблема эквивалентности. Особое значение эта проблема приобретает при проведении сравнительных исследований с помощью методов интервьюирования, анкетного опроса, экспертного анализа. Речь в данном случае идет об эквивалентности понятий и процедур, используемых в исследовании. В этой связи важно достигнуть концептуальной эквивалентности – взаимосоответствия значения концепта в различных культурах; эквивалентности измерительной техники – различие или сходство измерительных индикаторов и индексов; эквивалентность обстановки, если речь идет об интервью, анкетном опросе; лингвистической эквивалентности, затрагивающей лексический и грамматический смыслы понятий; эквивалентности выборки респондентов. Для разрешения проблемы эквивалентности используется многократная процедура обратного перевода понятий, предварительное зондирование. Считается, что эквивалентность можно соблюсти, если обращать внимание скорее на эквивалентность идей, а не слов, и если теснее связывать понятие с реальной, а не с нормативной политической жизнью.

^ Проблема универсальности. Веберовская методология сравнения ориентировалась на поиск уникальности исторических процессов с помощью идеально-типических конструктов, обладающих качеством универсальности. Но универсальность была не целью, а средством исследования. В настоящее время, несмотря на критику универсализма как цели и возвращения к интерпретативному анализу, поиск универсальных эмпирических обобщений все же является определяющим. Проблема универсализма понятий хорошо известна: отражают ли общие понятия политики, используемые в современной сравнительной политологии, содержание политических процессов при их применении к различным культурно-историческим средам. Можно ли распространить полученные при изучении группы стран эмпирические обобщения на все страны? Известно, что некоторые индексы демократии, используемые в глобальных исследованиях, имеют склонность благоприятствовать одним странам и регионам и занижать оценки демократичности других регионов. Проблема универсальности решается не только соблюдением меры абстрагирования, как у Сартори в его “лестнице абстракции”: низший уровень категорий соответствует описательной концептуализации при переходе в исследовании от одной страны к другой; средний уровень соответствует общим концептуализациям и таксономиям, полученным при сравнении относительно однородных регионов; высший уровень соответствует универсальным концептуализациям, полученным при глобальном сравнении стран с различными культурными контекстами (Sartori, 1970, p. 1043–1045). Она решается также повторными сравнительными исследованиями, уточняющими и добавляющими новые нюансы в исходные обобщения. Вместе с тем ясно, что в современной сравнительной политологии отношение к универсальности меняется, зачастую большее значение придается контекстуальным обобщениям, а не глобальным. Об этом свидетельствует снижение доли глобальных исследований и повышение значимости сравнительно-исторических исследований небольшого числа стран с акцентом на качественных, а не на количественных методах.

^ Проблема “мало N, много переменных”. Данная проблема считается центральной для сравнительных исследований. Она заключается в том, что исследователь ограничен лишь небольшим количество стран (т.е. случаев), которые можно подвергнуть изучению, тогда как число переменных, которыми характеризуются страны, является большим. Перед ученым-компаративистом в этом случае возникает две проблемы: с одной стороны, с целью сделать исследование более обоснованным он должен максимально увеличить число случаев, а с другой, он должен суметь ограничить количество переменных в исследовании. Первая часть проблемы ограничивает применение статистического метода в сравнительном исследовании, вторая часть усложняет выбор оперативных переменных и контроль над переменными.

До недавнего времени малое число N считалось недостатком сравнительного метода, поэтому исследователи пытались всемерно увеличить число случаев. Было выработано множество советов, как это сделать. Самый простой совет состоял в том, что нужно увеличивать число случаев насколько это возможно, особо не обращая внимания на всякого рода отклонения от общих каузальных, корреляционных или функциональных зависимостей. Причем, увеличение приветствовалось и пространственное, и историческое. Эта тенденция привела в свое время к увлечению так называемыми глобальными сравнительными исследования, когда в орбиту сравнения попадало максимальное число стран. Правда, в этих исследованиях всегда возникали новые проблемы, связанные со сравнимостью стран, вовлеченных в анализ. Каждый исследователь по-своему решал эти проблемы, учитывая некоторые глобальные тенденции, эволюционные теории политического развития, упрощая инструменты сравнительного анализа и т.д. Эти исследования до сих пор проводятся. Однако в последние годы значение подобных исследований снизилось, и некоторые аналитики отмечают определенный кризис в этой области сравнительной политологии. Маттей Доган отмечал, что “проблема глобального исследования состоит в том, что оно достигает очень большой экспансии за счет потери почти всякого живого смысла, достигнутого сравнениями среди менее разнообразного комплекса наций. Если данные являются неточными, статистическая техника не должна быть слишком амбициозной. Если данные являются надежными, приветствуется и рекомендуется изощренный методологический проект” (цит. по: Mackie, Marsh, 1995, p. 180). Часть исследователей, наоборот, считает, что небольшое число N является скорее преимуществом сравнительного метода, чем его недостатком ( Collier, 1991). В этой связи Питер Мэир говорит о наличии двух различных школ в сравнительной политологии. “Эта новая установка, – пишет он, – связана со многими чувствами, выраженными в большинстве других недавних работ по компаративному методу, относились ли они к политической науке, социологии или истории, или даже к попытке мультидисциплинарного синтеза, и в которых особо подчеркивался “холистский” анализ и потребность глубокого понимания отдельного случая. С другой точки зрения, однако, и вопреки разделяемому желанию уйти от глобального сравнения и универсальных категорий большинство современных работ по сравнительной политике лучше рассматривалось бы состоящим из двух различных “школ” или подходов. С одной стороны, имеются те исследователи, кто упорствует в попытке получить обобщенные выводы или применить общие модели к набору стран, которые, в противоположность глобальным амбициям первого послевоенного поколения компаративистов, ограничиваются регионом или [сходным]положением. С другой стороны, имеются так же те исследователи, кому кажется чрезмерно подозрительным множественное сравнение отдельных случаев, даже когда оно ограничено относительно небольшим N, и кто подчеркивает преимущества непосредственного, глубокого анализа того, что представляет собой небольшую горсточку стран, при котором достоинства получения целостной картины этих стран перевешивают недостатки ограниченной применимости [выводов]” (Mair, 1996, p. 318–319).

Вторая часть проблемы касается ограничения числа переменных в исследовании. Здесь при решении проблемы сокращение производится в частности путем повышения степени сравнимости анализируемых стран, т.е. их культурной, экономической, исторической и т.д. близости. Применяется также диахронный сравнительный анализ, внутрирегиональное сравнение и т.д. Для ограничения числа переменных советуют сосредоточиваться на “ключевых” переменных. Некоторая статистическая техника анализа позволяет решить подобную проблему. Например, при исследовании прав человека в различных странах для уменьшения числа переменных используется факторный анализ.

“^ Проблема Гэлтона”. В сравнительном политическом исследовании единицей анализа обычно выступает национальная политическая система, государство, страна. При этом они рассматриваются как независимые единицы исследования. Однако в условиях глобализации экономических и политических процессов, интенсивного взаимодействия стран часто возникает вопрос относительно значимости внутренних и внешних факторов и условий. В сравнительном исследовании появляется необходимость учитывать внешнее воздействие. Собственно проблема состоит в том, как это сделать.

Проблема названа по имени президента Королевского антропологического института Великобритании Гэлтона, который в 1889 г. при обсуждении методологии кросс-культурного анализа, предложенного Тэйлором, высказал предположение о значительном влиянии на культуры внешнего фактора. “Крайне желательно, – говорил он, – чтобы давалась полная информация относительно степени, в которой обычаи сравниваемых племен и рас являются независимыми. Могло бы быть, что некоторые племена происходили из общего источника, так что они являлись бы двойными копиями одного и того же оригинала. Определенно, что при таком исследовании все наблюдения должны были бы быть, говоря статистически, тщательно “взвешены”. Полезной была бы идея о распределении различных обычаев и об их относительном преобладании в мире, что можно было бы представить на карте, показывая затемнениями и цветом области их географического распространения” (цит. по: Hendrix, 1997, p. 309).

Споры по поводу проблемы независимости изучаемых культурных объектов продолжаются и сегодня, и они привели к обсуждению двух видов исторических взаимосвязей: диффузии между обществами и общих источников их возникновения. В этнографических исследованиях эту проблему пытались оспорить, либо отвечали на нее специальными методиками выборки или включением в исследование исторических взаимосвязей в качестве контролируемой переменной. В 1970-е “проблема Гэлтона” перекочевала в сравнительную политологию. Как пишет Генри Тейн, “к концу 60-х годов, что было признано учеными несколькими годами позже, развитие стало глобальным и перешагнуло границы отдельной страны. Спор возникает по поводу действительного государственного суверенитета и международной системы как основного условия для стран, преследующих свои особые интересы” (Teun, 1990, p. 52).

В сравнительных политических исследованиях было предложено несколько методологических решений “проблемы Гэлтона”. Ряд исследователей предложили так называемую “холистскую методологию”. Согласно этому подходу, единицы анализа составляют взаимосвязанное целое, и отсюда следует предпосылка, что между ними имеются причинные отношения. В том случае, когда холистские объяснительные модели эмпирически определены, то независимость единиц анализа сама превращается в проблему. Взаимозависимость единиц анализа ставит под вопрос использование статистического метода при сравнении. “Холистская методология” ориентируется на качественное сравнение, ставя под вопрос всеобщность вывода о соответствии методологии сравнения и методологии статистического анализа. В этой связи некоторые ученые, например Сильверман, проводит различие между “структурной перспективой” сравнения, основанной на интегративной методологии, и “молекулярной перспективной”, связанной со статистикой. Статистические выводы возможны и подходящи, когда единицы исследования трактуются как одинаковые по статусу и независимые друг от друга. При “структурной перспективе” единицы анализа, включенные в единство, являются различными, так что данные о таких элементах “не являются статистическими по природе” (Silverman, 1991, p. 390–392). Правда, Стен Анттила пишет о том, что “холистский подход”, позволяя решить “проблему Гэлтона”, порождает другие серьезные проблемы: увеличивается степень сложности исследования, возрастает число переменных, теряется ясность теории и т.д. (Anttila, 1993, p. 26–29).

Близкой к холистскому подходу выступила стратегия анализа влияния мировой системы на внутреннее развитие стран, при котором экономическая и политическая системы страны рассматривались в качестве открытой для внешнего воздействия и в этом смысле зависимой (Wallerstein, 1983; Pridham, 1991). Теория мировой системы исходит из предпосылки мирового системного баланса, при котором повышение мобильности в одной единице системы приводит к понижению мобильности в другой, и регулирование мобильности осуществляется всей стратифицированной системой. Например, при исследовании политических конфликтов в развивающихся странах теория мировой системы в противоположность теории модернизации делает акцент на периферийном положении экономик этих стран в мировой экономической системе (Moaddel, 1994, p. 280–283). Джеффри Придхэм применяет к анализу переходных демократических процессов в Южной Европе концепцию “политики сцепления” (“linkage politics”), показывая значение международного фактора. “Однако,– пишет он, – основной аналитической проблемой является не установление применимости международного измерения перемены в [политическом] режиме. Это даже не определение явных сцеплений, так как в литературе много по этому вопросу написано. Скорее главной проблемой является проблема каузальности, анализируя которую Алмонд называл ее “сложным динамическим процессом” взаимодействия между интернациональными факторами и внутренними процессами” (Pridham, 1991, p. 21).

Стратегией решения “проблемы Гэлтона” выступает исследовательская модель сравнительного анализа, при которой осуществляется попытка объединить внутрисистемные измеряемые переменные с внутрисистемными межвременными и межсистемными пространственными неизмеряемыми переменными, показывающими процессы диффузии (Wellhofer, 1989). При этом подходе межсистемные пространственные диффузии, проистекающие из “проблемы Гэлтона”, открывают возможность множества интерпретаций характера внутрисистемных каузальных отношений, так как характеризующие их переменные каузально связаны с зависимой переменной и коррелируют с одной или более независимыми переменными. Данная модель была проверена при исследовании взаимодействия индустриализации и политического поведения в Аргентине с 1908 по 1946 гг.

Попытка снять “проблему Гэлтона” была осуществлена рядом исследователей, которые ориентировались на усиление контроля за внешними переменными, предложив две стратегии сравнительного исследования: сравнение наиболее подобных систем и сравнение наиболее различных систем. В обоих случаях влияние внешних условий рассматривалось как преодоленное, так как сравнение опиралось на контроль за внешним контекстом. При сравнении похожих систем общность географических, культурных, исторических, экономических и т.д. условий обеспечивала возможность считать, что страны являются однородными по ряду параметров, и проверять исследуемую взаимосвязь (например, между партийными системами и избирательными системами), ориентируясь только на внутренние условия. При сравнении наиболее контрастных стран влияние внешних факторов контролируется явным противопоставлением внешних условий.

^ Проблема измерения. Проблема измерения относится к количественным сравнительным исследованиям. Она не является специфической только для сравнительной политологии, а возникает в любом исследовании. Во-первых, измерение качественных объектов ставит вопрос относительно возможности использования метрических шкал, которые позволяют в дальнейшем осуществлять статистический анализ материала. В сравнительной политологии часто метрические шкалы соседствуют с неметрическими, что ставит препятствие для обработки данных. Во-вторых, при выборе индикаторов и индексов отмечается влияние ценностных ориентаций исследователя, что приводит к искажению полученных эмпирических данных, а следовательно, и к неточности в выводах. Об этом свидетельствует специальная проверка ряда индексов демократии. Даже экономические показатели, которые часто используются для характеристики условий демократии, могут значительно изменять выводы в зависимости от выбранных исследователем ориентиров. В-третьих, при глобальных сравнительных исследованиях возникает трудность, связанная с отсутствием экономической и особенно социально-политической сравнимой статистики по странам. Упрощение в данном случае измерителей ведет к значительной потере информации и обеднению выводов.

^ Проблема интерпретации. В последние годы в связи с некоторым ослаблением интереса к количественным методам анализа на первый план выдвигается проблема интерпретации, суть которой состоит в том, что существует множество смыслов одного и того же политического феномена. Уже при выборе исходных концептов и переменных в количественных исследованиях она появляется в виде ценностной склонности исследователя. В качественных исследованиях она становится центральной. “Позитивистская позиция в социальных науках все больше и больше проблематизируется исследователями, кто действует исходя из релятивистских позиций и доказывает, что мир социально конструируется, что политические феномены и соответственно взаимоотношения между ними не существуют независимо от способа их социального конструирования, – пишут Мэки и Марш. – Так, например, релятивист будет доказывать, что такое понятие, как демократия не является данным; оно не существует независимо от способа, которым демократия осуществляется, или от значения, которое индивиды и группы придают ему. Подобно этому, экономический рост является социальным конструктом, имея различный смысл в различных обществах. Как таковые макро-количественные исследования, которые анализируют отношения между демократией и ростом имеют очень ограниченную пользу, так как они навязывают объективную “реальность” разнообразному, социально сконструированному миру” (Mackie, Marsh, 1995, p. 182–183). Интерпретативная сравнительная политология находит выражение в исследованиях, ограниченных немногими странами, контекстуально зависимыми, с использованием сравнительно-исторической качественной методологии. Кризис универсализма выводов прежней сравнительной политологии, поиск новых способов объяснения политической реальности, возрождение интереса к культурологической проблематике в сравнительных исследованиях и др. связаны с проблемой интерпретации. Ее решение видится либо на пути изменения отношения к истории и историческому методу (Badie, 1989), либо на пути внедрения в политические исследования новой методологической ориентации – научного реализма (Lane, 1996).