Ii организационное оформление либеральных партий и движений. Процесс размежевания внутри реформаторского лагеря

Вид материала

Содержание

Российское движение демократических реформ.
Неспособность либеральных партий обеспечить социальную поддержку курсу реформ. «Партия власти» как союз бюрократов с либералами.

Подобный материал:

1 2 3 4 5

^ Российское движение демократических реформ.

Другой реформаторской организацией, претендовавшей в 1992-1993 гг. быть выразителем интересов либеральной общественности (преимущественно демократов-шестидесятников и старой либеральной номенклатуры) было Движение демократических реформ. Собрание учредителей ДДР состоялось еще в июле 1991 г. Тогда его сопредседателями стали Эдуард Шеварднадзе, Александр Яковлев, Аркадий Вольский, председатель одной из палат ВС СССР Иван Лаптев. Впоследствии в его руководство вошли мэр Москвы Гавриил Попов и мэр Санкт-Петербурга Анатолий Собчак.

ДДР выступало против поспешных шагов в политике, пыталось оказывать давление на «колеблющееся» союзное руководство во главе с М. Горбачевым (в частности, они поддержали новоогаревский проект Союзного договора). Тем не менее, оно согласовывало свои действия с политическим курсом других демократических партий и движений (например, движением «Демократическая Россия»).

Российское движение демократических реформ (РДДР) организационно оформилось на базе ДДР после распада СССР, когда стало ясно, что межреспубликанская форма существования организации уже нереальна и партийная работа требует концентрации усилий исключительно на Российской Федерации.

I съезд Российской организации ДДР состоялся 15-16 февраля 1992 в Нижнем Новгороде. На съезде был избран политсовет РДДР, состоящий из 15 человек, который включал многих известных общественных, политических и государственных деятелей. В частности, в его состав вошли мэр Москвы Г. Попов, мэр Санкт-Петербурга Анатолий Собчак, влиятельный чиновник московской мэрии Александр Брагинский, главный редактор газеты «Московский комсомолец» Павел Гусев, будущий медиамагнат Эдуард Сагалаев и некоторые другие. Председателем РДДР был избран Гавриил Попов. Чуть позже, 28 июля 1992 г. движение было зарегистрировано Минюстом РФ.^²⁶

По своему интеллектуальному потенциалу движение было весьма мощным. Более того, уже в 1992 г. его идеологам удавалось успешно анализировать дальнейшее развитие событий и генерировать перспективные идеи. В частности, еще в начале своей политической деятельности РДДР подвергло жесткой критике работу конституционной комиссии Верховного Совета РФ под руководством О. Румянцева, заявив о необходимости разработки и принятия новой российской Конституции только под контролем реформаторских сил. И уже в 1992 г. мэр Санкт-Петербурга А. Собчак возглавил комиссию политсовета РДДР по выработке проекта новой Конституции России, альтернативного "румянцевскому". Данные идеи взяла на вооружение исполнительная власть летом 1993 г., созвав в обход Верховного Совета Конституционное совещание для создания «президентского» варианта нового российского Основного Закона.^²⁷

Одновременно в 1992-1993 гг. руководство РДДР радикально пересмотрело свои демократические приоритеты периода «перестройки». По некоторым позициям идеология РДДР предлагала еще более жесткий экономический курс, даже по сравнению с правительственным, образца 1992 г.. Хотя, в целом ее программные установки были более эволюционными и последовательными. Так, в своем программном выступлении на учредительном съезде движения 15 февраля 1992 г. Г. Попов предлагал следующие пути реформирования российского общества и экономики:

Необходимым считалось осуществление «подлинной» либерализации цен по всем позициям экономической жизни. Этим предполагалось в полной мере стимулировать спрос и предложение;
Доходы от либерализации цен должны были быть направлены на проведение комплексного процесса приватизации, в ходе которого «результаты либерализации цен начнут перекачиваться в руки тех, кто способен эти деньги эффективно использовать»;

3. Условием успешной модернизации России называлась аграрная реформа, включающая наделение землей всех граждан России, включая горожан;

Намечалось осуществление полномасштабной конверсии. Данный проект включал в себя целый ряд конкретных мероприятий. В частности, предполагалось определить необходимый уровень обороны и военной промышленности, упорядочить военные заказы в соответствии с этим уровнем, и лишь потом начать перепрофилирование предприятий;
РДДР выдвигало программу максимального сокращения государственных расходов по всем направлениям, прежде всего, на бюрократический аппарат;

6. Необходимым условием успешного проведения реформ называлась демонополизация, которая предполагалась в форме реструктуризации многочисленных всероссийских концернов, на деле являвшихся «все теми же министерствами»;

7. Важным пунктом являлось и предложение о децентрализации России, так как «в такой стране невозможно из Москвы руководить гигантскими территориями». В качестве территориального деления предлагалось ввести в РФ земельную систему, при этом земли обладали бы «огромными правами, и уж не ниже, чем права штатов США или права земель Федеративной Германии»;

8. Наконец, РДДР предлагало провести радикальную конституционную реформу, направленную на коренной пересмотр советской системы управления. Причем в случае, если Верховный Совет откажется принимать новую «реформаторскую» Конституцию, движение считало необходимым организовать всенародную акцию «за сбор миллионов подписей, которые нужны, чтобы провести всенародный референдум, отстранить парламент, созвать Учредительное собрание, обсудить и принять Конституцию».^²⁸

Одновременно РДДР уже тогда довольно скептически относилось к идеям реализации принципов широкого народовластия, выступая за ограничение функций представительских органов, за их невмешательство в деятельность исполнительной власти и за "скорейшие перевыборы всех представительских органов власти сверху донизу". Идеологи РДДР выражали опасение, что «охлократические тенденции», особенно в условиях проведения непопулярных экономических и политических преобразований, могут быть использованы консерваторами и «красно-коричневыми» в борьбе с реформаторскими силами. К тому же, идеи РДДР о необходимости борьбы с принципом всевластия Советов и о реализации в полном объеме принципа «разделения властей» вполне вытекали из либеральных воззрений его идеологов.

В марте 1992 г. РДДР выдвинуло идею проведения референдума о роспуске Съезда народных депутатов как «пережитка советской эпохи». Данная идея получила поддержку во властных структурах опять же несколько позже, после конфликта Ельцина с депутатским корпусом в декабре 1992 г. на VI Съезде. Поддерживая реформаторские инициативы новой российской власти, лидеры РДДР предполагали, что движение может стать своего рода интеллектуальным штабом Кремля, выступить в качестве «партии власти».

Характеризуя сложившуюся после августа 1991 г. политическую ситуацию в стране, лидер РДДР Г. Попов подчеркивал, что «опыт политической жизни показывает, что непосредственная система «президент - народ» не является основой, на которой можно устойчиво проводить какую-то политику». Соответственно, требуются «политические механизмы, которые обеспечили бы мобилизацию поддержки народа, агитацию, пропаганду, связи и т.п.». Впоследствии данные рекомендации были учтены новым российским руководством, однако не РДДР стало «партией власти». Упорное нежелание Кремля ориентироваться на РДЦР как на «свою» партию вело к падению авторитета движения. К тому же, с одной стороны, разнородность, а с другой - нечеткость политических позиций РДДР приводят к многочисленным внутренним расколам и кадровым потерям. В 1992-1993 гг. перешли в «центристский» лагерь Аркадий Вольский и Александр Владиславлев. К непримиримой оппозиции примкнул Александр Руцкой и его Народная партия Свободная Россия, ранее входившая в качестве коллективного члена в состав РДДР.

В 1992-1993 гг. деятельность движения была (во многом по инерции) ограничена кругами российской интеллигенции, особенно той ее части, которая, поддерживая в целом либеральный курс российского руководства, тем не менее, не слишком одобрительно относилась к его жестким методам и слишком высоким темпам. Столь явная ориентация на интеллигентскую среду во многом объясняется тем, что лидеры РДДР по-прежнему считали ее главным актором и генератором политического процесса, не замечая, что инициатива постепенно переходит к бюрократии и новой «партии власти». Поэтому РДДР, стремясь удержать данную часть интеллектуальной элиты в рамках либерально-демократического лагеря, отстаивало идеи «мягкой демократизации» России, поиска национального консенсуса и т.п. Как говорилось в их предвыборной платформе, «РДДР против всякого рода резких скачков и насильственных операций над экономикой и людьми. Мы - за эволюционный либерально-демократический путь развития».^²⁹

Однако в целом движение последовательно и решительно поддерживало Б. Ельцина в его конфликте с Верховным Советом РФ, считая российского президента «меньшим злом». Так 29 мая 1993 года в Твери состоялась I общенациональная конференция РДДР. Были внесены изменения в Устав, решен ряд организационных вопросов. Но самым значимым было решение об участии в «президентском» Конституционном совещании.

В условиях силового противостояния сентября-октября 1993 г., РДДР, несмотря на декларируемый «центризм» и следование закону, достаточно решительно поддержала сомнительный с правовой точки зрения указ № 1400. В его заявлении, в частности, говорилось: «Президентом предложен приемлемый путь, поскольку противоречивая и половинчатая действующая Конституция привела страну в политический тупик».^³⁰

До середины 1990-х гг. РДДР пользовалось достаточным влиянием и имело свою «группу поддержки» во властных структурах. Помимо московской и петербургской мэрий, под контролем РДДР находилось несколько депутатов Верховного Совета РФ. В частности, членом РДДР являлся народный депутат РФ Сергей Красавченко. Однако, не слишком четкое позиционирование РДДР на российской политической арене приводит к тому, что постепенно ее социальная база сокращается. Жесткая поляризация общества в 1993 г. предполагала бескомпромиссность и выбор в рамках дуалистической оппозиции «наши - не наши», чего не могло предложить РДДР. Поэтому постепенно движение теряет сколько-нибудь широкую поддержку в российских политических кругах. Большая часть ее прежних сторонников переориентировалась на «кремлевскую партию», примкнув к мощному либеральному блоку «Выбор России». Меньшая перешла в различного рода «центристские» организации («Гражданский союз», всероссийский союз «Обновление» и т.п.).

Фактически последней попыткой заявить о себе как о реальном акторе российского политического процесса было участие РДДР в избирательной кампании декабря 1993 г. На данных выборах движение пыталось позиционироваться в качестве своего рода «правого стабилизирующего центра».^³¹ Одинаково жесткой критике его руководители подвергали своих конкурентов на «центристском» и «либеральном» полях. Так, отвергая идею коалиции с «Гражданским союзом», РДДР объясняло это тем, что список ГС включает «недавних защитников Белого дома».^³² В то же время, РДДР выступило и против проправительственного блока «Выбор России», заявив, что «российские избиратели совершат большую ошибку», если проголосуют за «министров, которые хотят добиться депутатской неприкосновенности».^³³

На выборах 1993 г. РДДР создает одноименное избирательное объединение, список которого возглавили А.Собчак, известный врач-офтальмолог Св. Федоров, популярный актер Олег Басилашвили (сам Г.Попов не баллотировался). Избирательное объединение РДДР получило на выборах 2.191.505 голосов (4.08%), но в итоге так и не преодолело 5-процентный барьер. В то же время 5 членов РДДР были избраны в Государственную Думу I созыва в мажоритарных округах (Александр Брагинский, Алексей Сарычев, Вячеслав Смирнов, Евгений Федоров, Юрий Воевода), а двое - депутатами Совета Федерации (Евдокия Гаер и Константин Титов).

Однако в итоге, не сумев создать собственную фракцию в Государственной Думе, РДДР постепенно минимизировало свою политическую активность и фактически отказалось от своих властных амбиций. Это было с удовлетворением воспринято другими конкурентами на либеральном фланге, особенно претендентами на роль «партии власти». Один из видных деятелей «Выбора России» А. Улюкаев отмечал, что «РДДР после полного провала на парламентских выборах представляет собой лишь узкую группировку демократических лидеров вчерашнего дня, не пользующихся авторитетом ни среди народа, ни среди элиты».^³⁴

В то же время, несмотря на то, что РДДР так и не удалось стать «партией Кремля», она на первом этапе партийно-политического строительства в целом сумела решить свою главную задачу - сплотить вокруг себя либеральную интеллигенцию и обеспечить ее лояльность новому российскому руководству.

^ Неспособность либеральных партий обеспечить социальную поддержку курсу реформ. «Партия власти» как союз бюрократов с либералами.

Неспособность «новых либеральных партий» обеспечить реальную социальную поддержку курсу реформ стала очевидной к началу 1993 г. Прежде всего, это было связано с резким падением доверия населения России к либеральным и демократическим реформам. Причиной тому стали три фактора.

Первым и главным фактором стал нараставший кризис в российской экономике. Основой этого кризиса стало то, что российская промышленность не обладала необходимым технологическим уровнем, чтобы выдержать конкуренцию на мировом экономическом рынке. Это постоянно нараставшее технологическое отставание определило падение уровня жизни в большей степени, чем появление свободного бизнеса и формирование новой социально-экономической дифференциации.

Вторым по объективной и первым по субъективной значимости фактором стала массовая потеря значительной части сбережений населением России. Для рядовых граждан это означало, что демократическое и капиталистическое развитие России не оправдало их прежних позитивных ожиданий.

Третьим фактором стал прогрессивный рост социально-экономической дифференциации. В то же время, если особый экономический статус прежней коммунистической номенклатуры был не столь очевиден большинству советских людей, то для тех, кого назвали «новыми русскими», было характерно «демонстративное потребление». В результате, по мере падения уровня жизни большей части населения, все более наглядным становился рост благополучия «новых русских». На фоне доминации в обществе прежних советских представлений о всеобщем равенстве это стало крайне важным фактором роста социального протеста.

Одновременно с ростом непопулярности правительства Гайдара стала падать популярность Ельцина, который не оправдал надежд на быстрое получение большинством населения капиталистического благополучия. Согласно данным опроса общественного мнения, проведенного ВЦИОМ, уже 18-19 января 1992 года в России (1070 респондентов) 37% опрошенных заявили, что разочаровались в Президенте России Б. Ельцине, 8% стали относиться лучше, 7% затруднились ответить на этот вопрос, а 49% респондентов поменяли (не указано как) свое отношение к Президенту РФ.

Более того, наблюдалось массовое разочарование граждан в деятельности политических партий, в их способности адекватно представить интересы значимых социальных групп. По опросам общественного мнения, уже к середине 1992 г. 49% населения России не испытывало симпатий ни к одной из партий, еще 40% ничего не знали о них или затруднялись определить свое отношение к ним.^³⁵ В итоге, слабость партийных структур подталкивала массы к прямому действию, что создавало угрозу дестабилизации ситуации в стране. По мнению современного партолога А. Кулика, «возник как бы замкнутый круг: с одной стороны, партии - продукт общества, достигшего определенного уровня, а их нынешняя слабость - естественное следствие посттоталитарного состояния России, с другой - общество не может быть интегрировано в государство демократическим путем без активного участия сильных партий».^³⁶

Все это подтолкнуло представителей либерального лагеря к началу более жесткого партийного структурирования. Причем началось оно как «снизу», по инициативе общественных групп либеральной направленности, так и по инициативе Кремля. Кроме того, необходимо сказать, что организационно-партийная дифференциация на либеральном фланге была обусловлена также обострившимися идеологическими разногласиями внутри «реформаторского лагеря».

Конечно, нельзя говорить о жестком размежевании в среде реформаторов в период 1992-1993 гг. Находясь в условиях непримиримого противостояния с лево-патриотической оппозицией, и демократы, и либералы, хотя бы с точки зрения личной безопасности, были вынуждены конструктивно сотрудничать и взаимодействовать. Многие из них всерьез опасались, что победа сторонников Верховного Совета РФ приведет к тотальным репрессиям в отношении всех без исключения «инакомыслящих». Поэтому в периоды обострения «двухполюсного» конфликта, они предпочитали, забыв распри, объединяться для борьбы с «красно-коричневой угрозой». Так было и в декабре 1992 г., когда консервативное большинство ВС РФ вступило в открытую конфронтацию с Б. Ельциным, так было и в апреле 1993 г., во время референдума о доверии курсу реформ, так было и в сентябре-октябре 1993 г., в период силового противостояния ветвей власти.

Однако, несмотря на то, что «биполярность» внутриполитической ситуации 1991-1993 гг. требовала единства действий в отношении «общего врага», внутри самого реформаторского лагеря, как уже было сказано выше, назревали противоречия.

В основном, дискуссии велись вокруг следующих проблем: направленности, методов и темпов реформаторской деятельности; взаимоотношений и взаимодействия власти и народа в условиях политической и экономической модернизации; кадрового обеспечения курса реформ; создания институциональной поддержки коренных преобразований.

В итоге реформаторский лагерь в 1992-1993 гг. разделился на два течения. Первое течение, специфика его идейно-теоретических приоритетов и характерные черты деятельности были проанализированы на примере Партии экономической свободы, Российского движения демократических реформ, Крестьянской партии России. С 1993 г. лидером становится «Яблоко» во главе с Г. Явлинским.

В 1993 году организационно оформилось и второе течение - либерально-бюрократическое (или «партия власти»), которое вскоре сумело перехватить инициативу у «несистемных либералов». Его создание было связано с осознанием того, что правящий, либеральный по своим идейно-ценностным приоритетам режим, для успеха реформаторской деятельности вынужден обратиться за поддержкой к традиционной советской бюрократии. Сила чиновничества заключалась в жесткой корпоративной солидарности, опыте и профессионализме. Кроме того, оно обладало так называемой «рациональной» легитимностью, что придавало ей дополнительный вес в глазах населения и обеспечивало более-менее эффективное исполнение ее распоряжений. Во многом именно благодаря «инерционной» деятельности бюрократии, в постсоветские месяцы страна сохраняла хотя бы видимость управляемости.

В настоящее время в политической науке оформились три понимания термина «партия власти».

Первое связано с ее отождествлением с новой российской политической элитой. Здесь ключевое значение имеют коммуникации внутри элиты, позволяющие оказывать определяющее влияние на развитие политического процесса, разработку, принятие и реализацию важнейших решений, осуществлять контроль над деятельностью различных партий, движений, избирательных блоков.^³⁷

Другая, более «узкая» трактовка исходит из того, что в качестве системообразующего признака здесь выступает институциональный аспект. В этом случае под «партией власти» обычно понимаются объединения партийного или движенческого типа, непосредственно создаваемые политической элитой и играющие роль главного выразителя ее интересов в сфере публичной политики.^³⁸

При таком подходе в «партию власти» входит главным образом конгломерат сил, составляющих вертикаль исполнительной власти. Это сам президент и его команда: премьер-министр и правительство; многие губернаторы регионов и группирующиеся вокруг них местные правящие элиты. Кроме того, в сферу влияния исполнительной власти оказывается вовлеченной и часть представителей власти законодательной, которые в своей деятельности проводят пропрезидентский и проправительственный курс.^³⁹

Наконец, третья, «современная трактовка» под «партией власти» понимает «совокупность различных групп (кланов) властвующей элиты, активно действующих в сфере публичной политики в качестве самостоятельных субъектов политического действия».^⁴⁰ В данном случае институциональное оформление уже не играет роли системообразующего признака. Гораздо большее значение приобретают такие факторы, как контроль над СМИ, широкие финансовые возможности и внеинституциональные коммуникации между различными сегментами элиты, входящими в данную группу. При этом в рамках «партии власти» и либералы, и прагматики выступали на первых порах в качестве равноправных партнеров.

В условиях постсоветского развития основные материальные и финансовые ресурсы страны оказались под контролем относительно узкого круга бюрократии. Поэтому, стремясь обеспечить себе финансовую базу, а также, опасаясь того, что ресурсы консервативного по сути чиновничества будут направлены на поддержку коммунистической оппозиции, либералы были вынуждены предложить ему компромисс - сохранение статусных позиций в обмен на лояльность реформам.

Кстати, необходимость выбора «союзников» для успешной реализации реформ была обозначена еще в конце 1992 г. группой российских ученых под руководством Я. Кузьминова. Отмечая отсутствие «заметных групп населения, которые непосредственно выигрывали бы от проведения либерализации, финансовой стабилизации и приватизации», они предлагали российскому правительству срочно искать поддержки у тех или иных существующих «корпораций». При этом власти рекомендовалось обратить особое внимание на наиболее сильную и экономически активную «директорскую корпорацию». «Именно она может стать союзником и опорой команды реформаторов и «потащить» за собой коллективы предприятий», - резюмировали ученые.^⁴¹

В свою очередь, заинтересованность бюрократии в союзе с либералами была обусловлена двумя причинами.

Во-первых, российское чиновничество просто не мыслило себя вне власти. И профессионально, и психологически ему было крайне проблематично перестроиться и перепрофилироваться. Поэтому первоначально, после августа 1991 г., который многие «аппаратчики» рассматривали как конец своей карьеры, бюрократия весьма скептически отнеслась к политике реформ, усматривая в их проведении угрозу своему властному статусу. Поэтому она решительно откликнулась на предложенный либералами союз, который начал формироваться уже в июне 1992 г. Именно тогда в российское правительство были инкорпорированы «управленцы-прагматики» В. Черномырдин, Г. Хижа, В. Шумейко. В то же время, необходимо отметить, что часть кадровых перестановок была заранее согласована с командой реформаторов, а некоторые явились неприятным «сюрпризом» для либералов.

Во-вторых, отечественная бюрократия была сама заинтересована в проведении реформ. Несмотря на формальное членство в коммунистической партии, большинство советских управленцев еще в период «застоя» освободилось от идеологической зашоренности. В своей деятельности они руководствовались, прежде всего, интересами конкретной хозяйственной ситуации, стремясь даже в условиях кризиса социалистической экономики работать максимально эффективно. Одновременно они сконцентрировали в своих руках реальные рычаги управления, обзавелись нужными связями, приобрели высокий административный «вес». Поэтому им было гораздо легче адаптироваться к рыночным условиям, и поэтому руководство исполнительной власти в целом поддержало начавшееся реформирование советской системы управления и хозяйствования. Кстати, во многом «благодаря подобной реформаторской лояльности председателей исполнительных структур потерпел поражение ГКЧП».^⁴²

Да и политические позиции «прагматиков» в тот период были довольно уязвимыми и слабыми. Управленческая элита в той или иной степени была вынуждена считаться с демократической активностью масс. По мнению современного исследователя А. Рябова, «согласно общественным представлениям, возникшим в период наивысшего подъема демократического движения конца 1980-х - начала 1990-х гг., источником и субъектом реформ являлось само общество, «народ», чьи политические интересы выражали многочисленные «гражданские» протопартии».^⁴³ Поэтому бюрократия, не обладая значительным политическим ресурсом, вынуждена была подстраиваться под массовые идеологические запросы.

Таким образом, в условиях господства «идеологов» и высокой значимости «идеологической» легитимности, бюрократии было сложно единолично претендовать на политическое лидерство. Соответственно, у нее оставался лишь выбор между «коммунистами» и «либералами». Однако первый вариант «прагматиков» не устраивал, поскольку в советский период они уже испытали жесткий идеологический диктат партийных органов. Поэтому либералы, требующие всего лишь формальной политической лояльности новой власти, представлялись «меньшим злом» и гораздо более выгодным союзником. К тому же, учитывая молодость и неопытность радикальных реформаторов, «аполитичные» хозяйственники считали их правление недолговечным и не исключали для себя в будущем возможности вытеснения их из властного поля. По мнению А. Рябова, формирование «партии власти» как ведущего субъекта российской политики было закономерным итогом «развертывания сложных социально-экономических и политических процессов, приведших к складыванию в поставгустовской России базовых структур государственно-бюрократического капитализма».^⁴⁴

В результате такой общественной модели основные материальные и финансовые ресурсы страны оказались под контролем относительно узкого слоя государственной бюрократии, подчинивших впоследствии своему влиянию процесс становления рыночных отношений. Итогом подобной коалиции либералов и бюрократии стало формирование двух течений «партии власти» - предвыборного блока «Выбор России» и Партии российского единства и согласия.

Blog

Ii организационное оформление либеральных партий и движений. Процесс размежевания внутри реформаторского лагеря

Содержание