М. А. Василика гардаpuku москва 2000 удк 32(082. 24) Ббк66. 0 П50 Федеральная программа

Вид материала

Программа

Содержание Э. кассирер Глава 12. ПОЛИТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРА И СОЦИАЛИЗМ 579 Глава 12. ПОЛИТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРА И СОЦИАЛИЗМ 581 Глава 12. ПОЛИТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРА И СОЦИАЛИЗМ 583 Глава 12. ПОЛИТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРА И СОЦИАЛИЗМ 585 Политическое поведение и участие Глава 13. ПОЛИТИЧЕСКОЕ ПОВЕДЕНИЕ И УЧАСТИЕ 587 Т. адорно Глава 13. ПОЛИТИЧЕСКОЕ ПОВЕДЕНИЕ И УЧАСТИЕ 589 Глава 13. ПОЛИТИЧЕСКОЕ ПОВЕДЕНИЕ И УЧАСТИЕ 591 Поверхностная зависть. Глава 13. ПОЛИТИЧЕСКОЕ ПОВЕДЕНИЕ И УЧАСТИЕ 593 Глава 13. ПОЛИТИЧЕСКОЕ ПОВЕДЕНИЕ И УЧАСТИЕ 595 Синдром конформиста. Авторитарный синдром. Глава 13. ПОЛИТИЧЕСКОЕ ПОВЕДЕНИЕ И УЧАСТИЕ 597 Бунтовщик и психопат. Глава 13. ПОЛИТИЧЕСКОЕ ПОВЕДЕНИЕ И УЧАСТИЕ 599

Подобный материал:

• М. А. Василика гардаpuku москва 2000 удк 32(082. 24) Ббк66. 0 П50 Федеральная программа, 12426.42kb.
• Н. И. Матузова и доктора юридических наук,' профессора А. В. Малько москва юристъ 2002, 13289.33kb.
• Методические рекомендации Москва 2011 удк 616-006. 04-082-470 ббк55., 393.12kb.
• И. А. Василенко политическая глобалистика рекомендовано Министерством образования Российской, 5298.21kb.
• Пособие будет полезно студентам педагогических и психологи­ческих факультетов, психологам,, 1876.08kb.
• Рабочая программа учебной дисциплины планирование на энергопредприятии ооп подготовки, 354.78kb.
• Преимущества фир мы ОАО «Типография «новости» Москва 2000 удк 334. 722: 339. 137 Ббк, 4912.01kb.
• Н с. Иэ ран федеральная целевая программа, 199.8kb.
• Удк 342. 84(477)(082) ббк 67. 9 (4укр) 400, 4947.17kb.
• Учебная программа для специальности: ( рабочий вариант) 1-25 01 10 "Коммерческая деятельность", 474.85kb.

^ Э. КАССИРЕР

Техника современных политических мифов

Если мы попытаемся разложить наши современные политические мифы на их составные части, то обнаружим, что они не содержат ни одной новой черты. Все они были уже достаточно хорошо известны. Вновь и вновь обсуждались и культ героев Карлейля, и теории Гобино о фундаментальном моральном и интеллектуальном различии рас. Но эти обсуждения оставались чисто академическими. Чтобы превратить старые идеи в мощное политическое оружие, требовалось нечто боль­шее. Идеи должны быть адаптированы для совсем другой аудитории. Для достижения подобных целей требовались совсем другие инстру­менты — инструменты не только мысли, но и действия. Необходимо было разработать совершенно новую технику. Это был последний и ре­шающий фактор. Говоря научным языком, эта техника производила ка­талитический эффект. Она убыстряла все реакции и придавала их дей­ствию максимальную эффективность. Хотя почва для мифа XX в. была подготовлена давно, он не мог родиться без умелого использования новых технических средств.

Общие условия, подготовившие появление мифа XX в. и обеспечив­шие ему победу, сложились после Первой мировой войны. В этот пе­риод все нации, вовлеченные в войну, испытывали одинаковые труд­ности. Они начинали осознавать, что даже для наций-победительниц война не принесла каких-либо осязаемых благ. Со всех сторон возни­кали новые проблемы. Интеллектуальные, социальные и просто жиз­ненные конфликты становились все более острыми и они ощущались повсеместно. Но в Англии, Франции, Северной Америке всегда оста­вались перспективы разрешения этих конфликтов нормальными, стан­дартными средствами. В Германии же ситуация была совсем иной. День ото дня проблемы усложнялись и обострялись. Лидеры Веймарской

Глава 12. ПОЛИТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРА И СОЦИАЛИЗМ 577


республики делали все возможное, чтобы совладать с этими проблема­ми дипломатическими акциями и при помощи права. Но все их усилия оказывались тщетными. Во времена инфляции и безработицы социаль­ная и экономическая жизнь Германии оказалась под угрозой краха. Ка­залось, что все реальные средства исчерпаны. Это была как раз та пи­тательная почва, откуда могли возникнуть и черпать свои силы полити­ческие мифы.

Даже в примитивных сообществах, где миф господствует над всей совокупностью социальной жизни и социальных чувств человека, он тем не менее не всегда действует одинаково и даже не всегда проявля­ется с одинаковой силой. Миф достигает апогея, когда человек лицом к лицу сталкивается с неожиданной и опасной ситуацией. Малинов­ский, много лет проживший среди аборигенов и оставивший серьезное аналитическое исследование их мифологических представлений и ма­гических ритуалов, постоянно настаивал на данном пункте. Он указы­вал, что даже в самых примитивных сообществах использование магии ограничено особой сферой деятельности. Во всех случаях, когда можно прибегнуть к сравнительно простым техническим средствам, обраще­ние к магии исключается. Такая потребность возникает только тогда, когда человек сталкивается с задачей, решение которой далеко превос­ходит его естественные возможности. Однако всегда остается опреде­ленная область, неподвластная магии и мифологии и которая может быть названа секуляризованной. Здесь человек надеется на свои соб­ственные навыки вместо магических формул и ритуалов[...] Во всех за­дачах, которые не требуют никаких сверхординарных средств, мы не найдем ни магии, ни мифологии. Однако высокоразвитая магия и свя­занная с ней мифология всегда воспроизводятся, если путь полон опас­ностей, а его конец неясен.

Это описание роли магии и мифологии в примитивных обществах вполне применимо и к высокоразвитым формам политической жизни человека. В критических ситуациях человек всегда обращается к отча­янным средствам. Наши сегодняшние политические мифы как раз и яв­ляются такими отчаянными средствами. Когда разум не оправдывает наших ожиданий, то всегда остается в качестве ultima ratio власть сверхъестественного и мистического. Жизнь примитивных обществ никогда не регулируется письменными законами, юридическими стату­сами, конституциями, биллями о правах или политическими хартиями. Тем не менее даже самые примитивные формы социальной жизни об­наруживают наличие ясной и жестокой организации. Члены этих об-


578 Раздел У. ЛИЧНОСТЬ И ПОЛИТИКА


ществ никогда не живут в состоянии анархии и хаоса. Это справедливо даже относительно самых аристократических — тотемистических пле­мен, которые нам известны; американских аборигенов и племен Север­ной и Центральной Австралии, которые были детально изучены Спен­сером и Гилленом. В этих тотемистических сообществах мы не найдем сложной и разработанной мифологии, сравнимой с мифологией греков, индийцев или египтян, мы не обнаружим там веры в конкретных богов или в персонифицированные силы природы. Но эти общества спаяны иной, более мощной силой — силой ритуала, основанного на мифоло­гической вере в животных-первопредков. Каждый член группы принад­лежит здесь к тотемному клану, и, таким образом, он оказывается ско­ванным цепью жестких традиций. Он вынужден отказываться от опре­деленных видов пищи, он обязан соблюдать суровые правила экзогамии или эндогамии; ему приходится осуществлять в определенные моменты времени и в определенной неизменной последовательности одни и те же ритуалы, которые являются драматическим воспроизведением жизни его тотемных первопредков. Все это навязывается членам пле­мени не силой, но их собственными фундаментальными мифическими понятиями, причем всепобеждающей власти этих понятий невозможно не только сопротивляться, но и поставить под сомнение.

Позднее появляются другие политические и социальные структуры. Мифологическая организация общества заменяется, вроде бы, рацио­нальными структурами. В спокойные, мирные времена, в периоды от­носительной стабильности и безопасности, эта рациональная органи­зация общества устанавливается естественным путем. Кажется, что она способна выдержать все атаки, но в политике никогда не бывает полного спокойствия. Здесь всегда присутствует скорее динамическое, нежели статическое равновесие. В политике мы всегда живем как на вулкане и всегда должны быть готовы к неожиданным взрывам и катак­лизмам. Во все критические моменты социальной жизни человека ра­циональные силы, до этого успешно противостоящие воспроизводству древних мифологических представлений, уже не могут чувствовать себя столь же уверенно. [...] Миф, всегда рядом с нами и лишь прячется во мраке, ожидая своего часа. Этот час наступает тогда, когда все другие силы, цементирующие социальную жизнь, по тем или иным причинам теряют свою мощь и больше не могут сдерживать демонические, мифо­логические стихии.

Французский ученый Е. Дютте написал очень интересную книгу «Магия и религия племен Северной Африки». В этой работе он попы-

^ Глава 12. ПОЛИТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРА И СОЦИАЛИЗМ 579


тался дать ясное и четкое определение мифа. Согласно Дютте, боги и демоны, которых мы находим в примитивных сообществах, являются не чем иным, как персонификацией коллективных желаний. Миф, говорит Дютте, «есть персонификация коллективных чаяний». Это определе­ние было дано тридцать пять лет тому назад. Конечно, автор не мог знать и предвидеть наших сегодняшних политических проблем. Он раз­мышлял как антрополог, занятый исследованием религиозных церемо­ний и магических ритуалов. [...] С другой стороны, эта формула Дютте может быть использована как самое лаконичное и яркое определение современной идеи лидерства или диктаторства. Тяга к сильному лидеру возникает тогда, когда коллективное желание достигает небывалой силы и когда, с другой стороны, все надежды на удовлетворение этого желания привычными, нормальными средствами не дают результата. В такие моменты чаяния не только остро переживаются, но и персонифи­цируются. Они предстают перед глазами человека в конкретном, инди­видуальном обличье. Напряжение коллективной надежды воплощается в лидере. Прежние социальные связи — закон, правосудие, конститу­ция — объявляются не имеющими никакой ценности. То, что остает­ся, — это мистическая власть и авторитет лидера, чья воля становится высшим законом.

Понятно, что персонификация коллективного желания не может быть одинаковой у цивилизованных наций и в примитивных племенах. Современный человек, несомненно, подвержен действию необуздан­ных страстей, и когда страсть достигает своей кульминации, человек может подпасть под влияние самых иррациональных порывов. Но даже и в этом случае он не может полностью забыть или отрицать требований рациональности. Чтобы верить, он должен найти основания веры и со­здать «теорию», чтобы оправдать ее. И эта теория уже отнюдь не при­митивна, но, наоборот, является весьма изощренной.

Мы легко можем понять убежденность архаического сознания, что все человеческие силы и все силы природы могут быть сконцентриро­ваны в индивиде. Колдун, если он является знатоком своего дела, если он владеет магическими словами и если он знает, как надо использовать их в нужное время и в правильном порядке, то он является владыкой окружающего мира. Он может предотвратить все несчастья, победить врага и управлять природными стихиями. Все это так далеко от совре­менного сознания, что кажется абсолютно иррациональным. Однако если современный человек больше не верит в натуральную магию, то он, без сомнения, исповедует некий сорт «магии социальной». Если кол-

.

580 Раздел V. ЛИЧНОСТЬ И ПОЛИТИКА


лективное чаяние ощущается во всей его полноте и интенсивности, то люди могут быть убеждены в том, что нужен лишь «специалист», чтобы удовлетворить его. Здесь весьма удобной оказывается теория культа ге­роев Карлейля. Эта теория предлагает рациональное оправдание таких представлений, которые по своему происхождению и тенденциям раз­вития являются совершенно иррациональными. Карлейль подчеркивал, что вера в героя является необходимым элементом человеческой исто­рии. Она не может исчезнуть, пока не исчез сам человек. [...]

Но Карлейль не рассматривал свою теорию как конкретную полити­ческую программу. У него было романтическое понимание героизма, весьма далекое от взгляда наших современных политических «реалис­тов». Нынешние политики вынуждены использовать более сильные средства. Они должны решать проблему, во многих отношениях напо­минающую задачу по нахождению квадратуры круга. Некоторые исто­рики нашей цивилизации утверждают, что человечество прошло две различные стадии в своем историческом развитии. Человек начал как homo magus; но от эпохи магии он перешел к эпохе техники. «Человек маги­ческий» прежних времен превратился в homo faber, в ремесленника и художника. Если мы примем это историческое различение, то наши со­временные политические мифы окажутся какими-то очень странными и парадоксальными образованиями, ибо мы обнаружим в них перепле­тение двух моментов, которые, казалось бы, совершенно исключают друг друга. Современный политик совмещает в себе две противополож­ные и несравнимые функции. Он обязан действовать одновременно и как homo magus и как homo faber. Политик — священник новой, совер­шенно иррациональной и загадочной религии. Но когда он пропаганди­рует эту религию, то действует исключительно методично. Ничто не ос­тается непродуманным; каждый его шаг подготовлен и взвешен. Именно эта странная комбинация двух разнородных качеств является одной из отличительных черт наших политических мифов.

Миф всегда трактовался как результат бессознательной деятель­ности и как продукт свободной игры воображения. Но здесь миф созда­ется в соответствии с планом. Новые политические мифы не возникают спонтанно, они не являются диким плодом необузданного воображе­ния. Напротив, они представляют собой искусственные творения, со­зданные умелыми и ловкими «мастерами». Нашему XX в. — великой эпохе технической цивилизации — суждено было создать и новую тех­нику мифа, поскольку мифы могут создаваться точно так же и в соот­ветствии с теми же правилами, как и любое другое современное ору-

^ Глава 12. ПОЛИТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРА И СОЦИАЛИЗМ 581


582 Раздел V. ЛИЧНОСТЬ И политика


ные действия и возбуждать вполне определенные эмоции. Наши обыч­ные слова наделены значением; но эти, вновь созданные слова, наде­лены эмоциями и разрушительными страстями.

Не так давно была опубликована небольшая, но очень интересная книга «Нацистский немецкий язык. Словарь современного германско­го словоупотребления». [...] В этой книге перечислены все слова, со­зданные нацистским режимом. Создается впечатление, что всего не­скольким словам немецкого языка удалось избежать полной деструк­ции. Авторы книги попытались перевести эти термины на английский язык, но эта попытка, как мне представляется, не увенчалась успехом. Авторы сумели дать лишь приблизительное толкование немецких слов и фраз вместо их подлинного перевода. К несчастью или, наоборот, к счастью, оказалось просто невозможным передать смысл подобных слов на английском языке. То, что характеризует их — это не столько содержание и объективное значение, сколько эмоциональная атмосфе­ра, которая окружает и окутывает их. Эту атмосферу надо почувство­вать, ибо она непереводима и не может быть адекватно выражена на языке совсем другого политического контекста. Чтобы проиллюстри­ровать сказанное, я приведу лишь один показательный пример, вы­бранный совершенно произвольно. Я узнал из словаря, что в современ­ном немецком языке существует резкое различие двух терминов — Siegfriede и Siegerfriede. Даже для уха немца трудно уловить разницу между ними. Оба слова звучат совершенно одинаково и, вроде бы, оз­начают одну и ту же вещь, Sieg значит победа, Friede означает мир. Как же комбинация двух подобным слов может давать два совершенно раз­ных смысла? Несмотря на очевидное нам внушают, что в современном немецком словоупотреблении эти термины абсолютно различны. Если Siegfriede есть мир через победу Германии; то Siegerfriede означает прямо противоположное: оно используется для обозначения мира, ус­ловия которого будут диктоваться врагами Германии. То же самое спра­ведливо и относительно других терминов. Люди, создавшие эти слова, были подлинными мастерами искусства политической пропаганды. Они достигли своей цели, подогревая варварские политические страсти простейшими средствами. Изменение слова или даже одного слога в слове оказывалось иногда достаточным для того, чтобы добиться жела­емого результата. Когда мы слышим эти новые слова, то ощущаем в них всю гамму разрушительных человеческих страстей — ненависть, злобу, бешенство, высокомерие, презрение и самонадеянность.

^ Глава 12. ПОЛИТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРА И СОЦИАЛИЗМ 583

584 Раздел V. ЛИЧНОСТЬ И ПОЛИТИКА


Обычные методы политического насилия не способны дать подоб­ный эффект. Даже под самым мощным политическим прессом люди не перестают жить частной жизнью. Всегда остается сфера личной свобо­ды, противостоящей такому давлению. [...] Современные политические мифы разрушают подобные ценности. [...]

Чтобы понять этот процесс, необходимо начать с анализа понятия «свобода». Свобода представляет собой один из самых неясных и про­тиворечивых терминов не только в философии, но и в политическом лексиконе. Как только мы начинаем размышлять о свободе воли, то тут же оказываемся в запутанном лабиринте метафизических вопросов и антиномий. Что же касается политической свободы, то все знают, что это один из самых общеупотребляемых и вводящих в заблуждение ло­зунгов. Все политические партии стремятся убедить нас, что именно они являются подлинными представителями и «рулевыми» свободы. При этом они всегда определяют этот термин в специфическом значе­нии и используют его в своекорыстных, частных интересах. Этическая свобода по своему существу является более простой вещью.

Она свободна от той двусмысленности, которая неизбежна в мета­физике и политике. Люди действуют свободно не потому, что обладают liberum arbitrium indifferentiae. Дело заключается вовсе не в отсутствии мотива, но в характере мотивов, отличающих свободное действие. В этическом смысле человек является свободным агентом действия, если его мотивы основаны на его собственном решении и личном убеждении в необходимости следовать моральному долгу. [...] Свобода не является врожденной человеку. Чтобы обладать свободой, нужно действовать как свободный человек. Если индивид просто следует природным ин­стинктам, то он не может бороться за свободу и, следовательно, скорее всего выберет рабство. Ведь очевидно, что гораздо легче зависеть от других, нежели самостоятельно мыслить, судить и принимать решения. Это объясняет тот факт, что равно и в индивидуальном и в социальном бытии свобода нередко рассматривается скорее как бремя, а не как привилегия. В наиболее тяжелых обстоятельствах человек пытается избавиться от этого бремени. Здесь-то и выступают на сцену тотали­тарное государство и политические мифы. Новые политические партии обещают по крайней мере избавить человека от подобной дилеммы. Они подавляют и разрушают само чувство свободы, но в то же время они избавляют человека от всякой персональной ответственности.

Это подводит нас еще к одному аспекту проблемы. В нашем описа­нии современных политических мифов не учитывалась одна существен-

^ Глава 12. ПОЛИТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРА И СОЦИАЛИЗМ 585


ная черта. Как уже отмечалось раньше, в тоталитарном государстве по­литические лидеры берут на себя те же функции, которые в примитив­ных сообществах выполняют маги. Они абсолютные правители, они те врачеватели, которые обещают вылечить все социальные недуги. Но и это еще не все. В диком племени колдун имеет и другую важную задачу. [...] Он раскрывает волю богов и предсказывает будущее. Предсказа­тель играет незаменимую роль в архаической социальной жизни. Даже на высокоразвитых ступенях политической культуры он по-прежнему пользуется всеми правами и привилегиями. В Риме, например, ни одно важное политическое решение, ни одно рискованное предприятие, ни одна битва не начинались без предсказания авгуров. (...]

Даже в этом смысле наша современная политическая жизнь верну­лась к формам, казалось бы, давно и прочно забытым. Естественно, что мы уже не имеем дело с примитивным гаданием и ворожбой: мы больше не наблюдаем за полетом птиц и не изучаем внутренности жертвенных животных. Мы изобрели гораздо более утонченный метод гадания — метод, претендующий на научный и философский статус. Но хотя наши методы изменились, суть осталась прежней. Наши современные поли­тики прекрасно знают, что большими массами людей гораздо легче уп­равлять силой воображения, нежели грубой физической силой. И они мастерски используют это знание. Политик стал чем-то вроде публич­ного предсказателя будущего. Пророчество стало неотъемлемым эле­ментом в новой технике социального управления. Даются самые неве­роятные и несбыточные обещания; «золотой век» предсказывается вновь и вновь. [...]

Философия бессильна разрушить политические мифы. Миф сам по себе неуязвим. Он нечувствителен к рациональным аргументам, его нельзя отрицать с помощью силлогизмов. Но философия может ока­зать нам другую важную услугу. Она может помочь нам понять против­ника. Чтобы победить врага, мы должны знать его. В этом заключается один из принципов правильной стратегии. Понять миф — означает по­нять не только его слабости и уязвимые места, но и осознать его силу. Нам всем было свойственно недооценивать ее. Когда мы впервые ус­лышали о политических мифах, то нашли их столь абсурдными и неле­пыми, столь фантастическими и смехотворными, что не могли принять их всерьез. Теперь нам всем стало ясно, что это было величайшим за­блуждением. Мы не имеем права повторять такую ошибку дважды. Не­обходимо тщательно изучать происхождение, структуру, технику и ме-

586 Раздел V. ЛИЧНОСТЬ И ПОЛИТИКА


тоды политических мифов. Мы обязаны видеть лицо противника, чтобы знать, как победить его.

Печатается по: Кассирер Э. Техника современных политических мифов //Вестн. МГУ. Сер. 7, Философия. 1990. № 2. С. 58—65.


Г л а в а 13

^ ПОЛИТИЧЕСКОЕ ПОВЕДЕНИЕ И УЧАСТИЕ


Г.ЛЕБОН

Психология народов и масс

Явления бессознательного играют выдающуюся роль не только в ор­ганической жизни, но и в отправлениях ума. Сознательная жизнь ума составляет лишь очень малую часть по сравнению с его бессознательной жизнью. Самый тонкий аналитик, самый проницательный наблюдатель в состоянии подметить лишь очень небольшое число бессознательных двигателей, которым он повинуется. Наши сознательные поступки вы­текают из субстрата бессознательного, создаваемого в особенности влияниями наследственности. В этом субстрате заключаются бесчис­ленные наследственные остатки, составляющие собственно душу расы, Кроме открыто признаваемых нами причин, руководящих нашими дей­ствиями, существуют еще тайные причины, в которых мы не признаем­ся, но за этими тайными есть еще более тайные, потому что они неиз­вестны нам самим. Большинство наших ежедневных действий вызыва­ется скрытыми двигателями, ускользающими от нашего наблюдения.

Индивид в толпе приобретает, благодаря только численности, со­знание непреодолимой силы, и это сознание позволяет ему поддаться таким инстинктам, которым он никогда не дает волю, когда он бывает один.[...]

Мы, с нашей точки зрения, придаем небольшое значение появлению новых качеств. Нам достаточно сказать, что индивид находится в массе в таких условиях, которые позволяют ему отбросить вытеснение своих бессознательных влечений. Мнимоновые качества, обнаруживаемые индивидом, суть проявления этого бессознательного, в котором содер­жится все зло человеческой души; нам нетрудно понять исчезновение

^ Глава 13. ПОЛИТИЧЕСКОЕ ПОВЕДЕНИЕ И УЧАСТИЕ 587


совести или чувства ответственности при этих условиях. Мы уже давно утверждали, что ядром так называемой совести является «социальный страх».

Вторая причина — зараза, также способствует образованию в толпе специальных свойств и определяет их направление. Зараза представ­ляет такое явление, которое легко указать, но не объяснить; ее надо причислить к разряду гипнотических явлений, к которым мы сейчас перейдем. В толпу всякое чувство, всякое действие заразительно, и притом в такой степени, что индивид очень легко приносит в жертву свои личные интересы интересу коллективному. Подобное поведение, однако, противоречит человеческой природе, и потому человек спосо­бен на него лишь тогда, когда он составляет частицу толпы.

Третья причина, и при том самая важная, обусловливающая появ­ление у индивидов в толпе таких специальных свойств, которые могут не встречаться у них в изолированном положении, — это восприимчи­вость к внушению; зараза, о которой мы только что говорили, служит лишь следствием этой восприимчивости.

Наблюдения [...] указывают, что индивид, пробыв несколько време­ни среди действующей толпы, приходит скоро в такое состояние, кото­рое очень напоминает состояние загипнотизированного субъекта... Со­знательная личность у загипнотизированного совершенно исчезает, так же как воля и рассудок и все чувства и мысли направляются волей гип­нотизера.

Таково же приблизительно положение индивида, составляющего частицу одухотворенной толпы. Он уже не сознает своих поступков, и у него, как у загипнотизированного, одни способности исчезают, другие же доходят до крайней степени напряжения. Под влиянием внушения такой субъект будет совершать известные действия с неудержимой стремительностью; в толпе же эта неудержимая стремительность про­является с еще большей силой, так как влияние внушения, одинакового для всех, увеличивается путем взаимности.

Итак, исчезновение сознательной личности, преобладание личности бессознательной, одинаковое направление чувств и идей, определяе­мое внушением, и стремление превратить немедленно в действие вну­шенные идеи — вот главные черты, характеризующие индивида в толпе. Он уже перестает быть сам собою и становится автоматом, у ко­торого своей воли не существует.

Таким образом, становясь частицей организованной толпы, человек спускается на несколько ступеней ниже по лестнице цивилизации. В

588 Раздел V. ЛИЧНОСТЬ И ПОЛИТИКА


изолированном положении он, быть может, был бы культурным чело­веком; в толпе — это варвар, т.е. существо инстинктивное. У него об­наруживается склонность к произволу, буйству, свирепости, но также и к энтузиазму и героизму, свойственным первобытному человеку. Он останавливается особенно еще на понижении интеллектуальной дея­тельности, которое претерпевает человек благодаря причастности к массе.

Печатается по: Лебон Г. Психология народов и масс // Диалог. 1992. №3. С. 26—27.

^ Т. АДОРНО

Типы и синдромы. Методологический подход

(фрагменты из «Авторитарной личности»)

Конструирование психологических типов не просто предполагает произвольную, навязчивую попытку внести некоторый «порядок» в сумбурность человеческой личности. Это конструирование являет собой средство «концептуализации» многообразия в соответствии с его собственной структурой, средство достижения более точного понима­ния. Доведенное до крайности пренебрежение всеми генерализациями, если не считать самых очевидных результатов, привело бы не к истин­ному проникновению в сущность человеческих индивидов, а, скорее, к темному и неясному описанию психологических «фактов». Любой шаг, направленный за пределы фактического смысла к психологическому, — Фрейд определил его следующим образом: любой наш субъективный опыт осмыслен — неизбежно влечет за собой обобщения, выходящие за рамки якобы «уникального случая», и мы видим, что эти обобщения, как правило, предполагают существование определенных, регулярно воспроизводящихся «nuclei» или синдромов, которые оказываются очень близкими к идее типов. Такие идеи, как, например, оральность, или компульсивный характер, хотя, на первый взгляд, кажутся появив­шимися благодаря анализу особых случаев, имеют смысл лишь тогда, когда сопровождаются неявным допущением, что структуры, подобным образом поименованные и обнаруженные внутри индивидуальной дина­мики личности, входят в некие базовые констелляции, которые, как мы полагаем, репрезентативны. И не имеет значения, так ли уж «уникаль­ны» наблюдения, лежащие в их основе. Поскольку существует типоло­гический элемент, внутреннее присущий психологической теории, было

^ Глава 13. ПОЛИТИЧЕСКОЕ ПОВЕДЕНИЕ И УЧАСТИЕ 589


бы передержкой исключать типологию per se. Методологическая «чис­тота» в этом случае была бы равносильна отказу от концептуальных средств или всякого теоретического проникновения в материал и при­вела бы к иррациональности, столь глубокой, как и та, что воспроизво­дится в произвольном «классификаторстве этикеточных школ».

В контексте нашего исследования размышления совершенно иной природы ведут в том же направлении. Это прагматические мысли: не­обходимость, чтобы наука создавала оружие против потенциальной уг­розы фашистского мышления. Остается открытым вопрос, до какой степени и может ли вообще фашистской угрозе противостоять психо­логическое оружие. Психологическое «лечение» предубежденных лич­ностей проблематично как из-за их большого количества, так и потому, что они, конечно, не «больны» в обычном смысле и, как мы видим, по крайней мере на поверхностном уровне часто лучше «приспособлены», чем личности без предрассудков. Поскольку, однако, современный фа­шизм немыслим без массовой основы, внутреннее строение его пред­полагаемых последователей все еще сохраняет свое решающее значе­ние, и ни одна защита, которая не принимает в расчет субъективную сторону проблемы, не будет действительно «реалистичной». Очевидно, что психологические контрмеры ввиду распространенности фашист­ского потенциала среди масс являются эффективными, только если они дифференцированы таким образом, что адаптированы для определен­ных групп. Всеохватывающая защита вышла бы на уровень столь ши­роких обобщений, что, по всей вероятности, потеряла бы смысл. Можно указать как на один из практических результатов нашего иссле­дования, что такая дифференциация должна по крайней мере заодно со­ответствовать психологическим направлениям, так как определенные базовые переменные фашистского характера присутствуют вне зависи­мости от отмеченных социальных различий. Не существует психологи­ческой защиты от предубеждений, которая бы не была ориентирована на определенные психологические «типы». Мы создадим фетиш из ме­тодологической критики типологии и провалим любую попытку прийти к психологическому пониманию предубежденной личности, если боль­шое количество весьма серьезных и разнообразных различий (таких, например, как между психологическим устройством обычного антисе­мита и садомазохистского «крутого» парня) исключалось бы просто по­тому, что ни один из этих типов не представлен в классической чистоте ни в одной личности.

Возможность конструировать весьма различающиеся наборы пси­хологических типов общепризнана. В результате предыдущего обсуж-

590 Раздел V. ЛИЧНОСТЬ И ПОЛИТИКА


дения мы основываем собственную попытку на трех следующих основ­ных критериях:

а) мы не хотим классифицировать человеческие существа ни по типам, которые разделяют их строго статистически, ни по идеальным типам в обычном смысле, которые должны будут дополняться «смеше­ниями». Наши типы справедливы, только если мы смогли найти для каждого типа определенное число черт и характеров и поместили их в контекст, который показывает некоторую общность значения этих черт. Мы относимся к этим типам как к наиболее продуктивным с на­учной точки зрения, которые обобщают черты, в иных случаях распы­ленные, в многозначные целостности, и выдвигают на первый план внутренние связи элементов, которые принадлежат друг другу в соот­ветствии с их неотъемлемой «логикой» при психологическом понима­нии лежащей в основе динамики. Это означает не просто аддитивное, или механическое сложение черт в одном и том же типе. Основным кри­терием для этого постулата должно быть то, что противопоставленные «истинным» типам Даже так называемые отклонения не могут более казаться случайными, но должны пониматься как многозначные в структурном смысле. Генетически последовательность значений каж­дого типа требует предположения, что большинство черт может быть выведено из определенных базовых форм глубинных психологических конфликтов и их разрешений;

б) наша типология должна быть критической в том смысле, что она понимает типизацию людей саму по себе как социальную функцию. Чем более строг тип, тем более глубоко демонстрирует он отпечатки соци­альных штампов. Это согласуется с такими характерными чертами наших «высокобалльных» респондентов, как жестокость и стереотип­ность мышления. Здесь заложен конечный принцип всей типологии. Ее главная дихотомия заключается в вопросе: стандартизована ли лич­ность сама по себе, или она действительно «индивидуализована» и про­тивостоит стандартизации в сфере человеческого опыта? Индивидуаль­ные типы будут специфическими конфигурациями внутри общего раз­деления.

Последнее различает prima facie «низкобалльных» и «высокобалль­ных» субъектов. Однако при ближайшем рассмотрении это разделение может быть применено к «низкобалльным»: чем больше они «типизи­руют» себя, тем сильнее, сами того не замечая, выражают фашистский потенциал;

в) типы должны быть сконструированы так, чтобы их можно было использовать прагматически, т.е. преобразовать в сравнительно жест-

^ Глава 13. ПОЛИТИЧЕСКОЕ ПОВЕДЕНИЕ И УЧАСТИЕ 591


кие защитные «паттерны», организованные таким образом, что разли­чия индивидуального характера играют несущественную роль. Это спо­собствует определенной «поверхности» классификации, сравнимой с ситуацией в санатории, где нельзя было бы начать никакого лечения, не разделив пациентов на маниакально-депрессивных, шизофреников, параноиков и т.п., хотя всем понятно, что эти различия исчезнут по мере продвижения вглубь. В данной связи можно принять гипотезу: если кому-либо удастся заглянуть достаточно глубоко, в результате диф­ференциации вновь возникает такая же «грубая» структура, но только более универсальная, а именно: некоторые фундаментальные либидозные констелляции. Позволительна аналогия из истории искусств. Тра­диционно грубое различение романского и готического стилей было основано на круглых и стельчатых сводах. Обнаружилась недостаточ­ность такого разделения: обе черты в некоторых случаях неотличимы, и существуют более глубокие контрасты между архитектурными стиля­ми. Это, однако, привело к столь усложненным дефинициям, что при их применении почти невозможно указать, является ли данное здание ро­манским или готическим, хотя структурная целостность почти не остав­ляла сомнений насчет его принадлежности к той или иной эпохе. Так, в конечном счете, пришлось использовать примитивные и наивные клас­сификации. Нечто подобное пригодится и при рассмотрении нашей проблемы. Поверхностный, на первый взгляд, вопрос «Какие люди встречаются среди тех, кто подвержен предрассудкам?» может ока­заться вполне оправданным с точки зрения типологических требова­ний, нежели попытка определить типы с помощью фиксаций прегенитальных или генитальных фаз развития и тому подобное. Существенно­го упрощения можно достигнуть путем интеграции социологических критериев в психологические конструкты. Такие социологические кри­терии могут относиться к членству в группе или идентификациям наших субъектов, равно как и к социальным целям, установкам и образцам поведения. Задача соотнесения критериев психологического типа с со­циологическими критериями выполнима в той степени, в какой нашим исследованием выявлено, что многие «клинические» категории (на­пример, стремление угодить грозному отцу) интимно связаны с соци­альными установками (например, верой в авторитет ради авторитета). Таким образом, для гипотетических целей вполне можно «перевести» многие основные психологические концепты в близкие им социологи­ческие понятия...

592 Раздел V. ЛИЧНОСТЬ И ПОЛИТИКА


Детализированное описание некоторых типов можно предварить общей характеристикой. «Поверхностную зависть» (Surface Resent­ment) легко распознать через обоснованные, либо необоснованные ощущения социальной тревожности; наш конструкт ничего не говорит о психологических фиксациях или защитных механизмах, обусловлива­ющих типичные мнения.

«Конформист» — это, конечно, прежде всего принятие общих шаб­лонных ценностей. Super-ego так и не установилось достаточно прочно, и личность находится в целом под влиянием его внешних представлений. Наиболее очевидным механизмом, лежащим в основе этого синдрома, является боязнь «выделиться», быть не таким как все. «Авторитарный» тип управляется super-ego и постоянно должен бороться с сильными и весьма противоречивыми стремлениями. Его влечет страх оказаться слабым. В случае «крутого» парня преобладают подавленные стремле­ния «Id» в заторможенном и деструктивном состоянии. Как «чудак», так и «функционер-манипулятор», видимо, разрешили свой Эдипов ком­плекс через нарциссический уход в свою внутреннюю сущность. Их от­ношение к внешнему миру, однако, отличается. Чудаки в целом заменя­ют внешнюю реальность воображаемым внутренним миром, этому со­путствует в качестве главной характеристики проективность, и основ­ной страх заключается в том, что их внутренний мир будет «осквернен» контактом с опасной и отвратительной реальностью: их одолевают тя­желые табу, в формулировке Фрейда — delire de toucher. Манипулятивная личность избегает опасности психоза, сводя внешнюю реаль­ность к простому объекту действия: таким образом, она не способна к какому-либо позитивному катексису¹. Этот тип склонен к принуждению даже более, чем авторитарный, и его принудительность видится полнос­тью отчужденной от super-ego: он не достигает трансформации внешней принудительной силы super-ego. Наиболее выдающейся защитой явля­ется его полное отрицание любых пробуждений к любви.

В нашем случае «конформист» и «авторитарный» тип будут, види­мо, наиболее частными.

^ Поверхностная зависть. Феномен, обсуждаемый здесь, находится не на том же логическом уровне, что и различные «типы» с высоким или низким количеством баллов, которые мы охарактеризуем далее. В самом деле, он не заключен внутри и не является сам по себе психоло-


______________

¹ Катексис — психоаналитический термин, означающий привязанность к объекту, «заряжение» объекта либидозной энергией.

^ Глава 13. ПОЛИТИЧЕСКОЕ ПОВЕДЕНИЕ И УЧАСТИЕ 593


гическим «типом», но, скорее, представляет конденсацию более раци­ональных, как сознательных, так и подсознательных проявлений пред­рассудков, поскольку они могут быть различимы на более глубоких, бессознательных уровнях.

Мы можем сказать, что существует достаточное количество людей, которые «подходят друг другу», гармонируют в терминах более или менее рациональной мотивации, в то время как остальные из наших «вы­сокобалльных» синдромов характеризуются относительным отсутстви­ем или лживостью рациональных мотиваций, которые, в данном случае, должны определяться как простая «рационализация». Это не означает, однако, что лица с высокими баллами, чьи предрассудочные высказы­вания проявляют определенную рациональность, сами по себе изъяты из психологического механизма фашистского характера. Поэтому в предлагаемом ниже примере баллы высоки не только по Ф-шкале¹, но и по всем шкалам: имеется всеобщность предрассудочных взглядов, что мы рассматриваем как несомненный признак того, что лежащие в осно­ве личности тенденции являются конечными детерминантами. И все-таки мы чувствуем, что феномен «поверхностной зависти» хотя и пита­ется более глубокими инстинктивными источниками, не должен быть полностью отвергнут в нашем обсуждении, поскольку представляет со­циологический аспект проблемы, важность которой может быть недо­оценена для выявления фашистского потенциала, если мы сосредото­чимся целиком лишь на ее психологическом описании и этиологии.

Мы рассмотрим здесь людей, которые воспринимают стереотипные предрассудки извне как готовые формулы, для того чтобы рационали­зировать и — психологически или фактически — преодолеть явные трудности в своем собственном существовании. В то время как сами респонденты, без сомнения, принадлежит к «высокобалльным», сте­реотипы их предрассудков, видимо, не слишком либидизированы и в целом поддерживаются на определенном рациональном или псевдора­циональном уровне. Не существует полного разрыва между опытом людей и их предрассудками: часто они достаточно явственно соотнесе­ны друг с другом. Эти субъекты способны представить относительно ра­зумные доводы для своих предрассудков и способны к рациональной ар­гументации. К ним принадлежит недовольный, ворчащий отец семей-


<sup>______________________

1</sup> Ф-шкала («шкала фашизма») — техника измерения установки, разработанная на основе методики Р. Ликерта и использованная в исследовании «Авторитарная лич­ность».


594 Раздел V. ЛИЧНОСТЬ И ПОЛИТИКА


ства, который счастлив, если кого-то можно обвинить в собственных экономических неудачах, и еще счастливее, если он может извлечь эко­номические выгоды из дискриминации меньшинства, реальных или по­тенциальных «покоренных соперников». Таковы мелкие лавочники, которым угрожают разорением фирменные магазины, последними, по их мнению, владеют евреи. Мы также можем вспомнить негров-анти­семитов в Гарлеме, обреченных на чрезмерную квартплату еврейскими сборщиками. Такие люди есть во всех секторах экономики, где чувст­вуется давление процесса концентрации, но не видно его механизма, в то время как им приходится ухитряться поддерживать свое экономичес­кое функционирование.

Респондент 5043 — домохозяйка, с крайне высоким количеством баллов по шкалам, которую «часто слушали обсуждающей соседей-ев­реев», но «очень дружелюбная пожилая женщина», которая «любит безобидные сплетни», выражает большое уважение к науке и проявля­ется серьезный, хотя и в некотором роде подавленный интерес к живо­писи. Она «боится экономической конкуренции со стороны модных портных»; «интервью показало такое же избирательное отношение к неграм». Она «испытала весьма суровое ухудшение в смысле статуса и экономической обеспеченности со времен юности. Ее отец был весьма богатым владельцем ранчо...».

Причина, по которой она была выбрана как представитель синдрома «поверхностной зависти», — ее отношение к расовым вопросам. Она «выражает весьма сильные предрассудки по отношению ко всем мень­шинствам» и «относится к евреям как к проблеме», причем ее стерео­типы следует «во многом традиционным представлениям», которые она механически переняла извне. Но «она не считает, что все евреи неиз­бежно имеют все эти характеристики. Также она не считает, что они могут быть определены по виду или по каким-либо особым чертам, кроме того, что они шумны и агрессивны».

Последняя цитата показывает, что она не считает черты, приписы­ваемые ею евреям, врожденными и естественными. Здесь нет ни жест­кой проекции, ни деструктивного стремления карать. «Что касается ев­реев, она чувствует, что их ассимиляция и образование, вполне воз­можно, решат проблему».

Ее агрессивность направлена явно против тех, кто может, как она опасается, «забрать у нее что-либо», как в экономическом, так и в ста­тусном смысле...

^ Глава 13. ПОЛИТИЧЕСКОЕ ПОВЕДЕНИЕ И УЧАСТИЕ 595


Можно добавить, что если и есть доля правды в популярном мнении, что антисемитизм — «теория козла отпущения», то это применимо к людям ее сорта. Их «слепые пятна», по крайней мере, частично при­надлежат к узким «мелкобуржуазным» ограничениям опыта и объяс­нениям, за которые они вынуждены цепляться. Они видят в евреях вы­разителей тех тенденций, которые в действительности присущи всеоб­щему экономическому процессу, и обвиняют в этом их одних. Этот по­стулат необходим им для уравновешивания собственного ego в поисках некоей «вины», ответственности за ненадежное социальное положе­ние: в противном случае нарушился бы справедливый порядок мира. По всей вероятности, они в первую очередь ищут эту вину в себе и подсо­знательно относят себя к «неудачниками». Евреи дают способ внешне­го освобождения этого чувства вины. Антисемитизм связан у них с удов­летворительным ощущением, что они «хорошие» и невинные, и возла­гает бремя ответственности на некоторый видимый и высоко персона­лизированный объект. Этот механизм институализируется. Личности, наподобие нашей 5043, возможно, никогда не имели неприятностей с евреями, а просто восприняли провозглашаемое вовне суждение, по­скольку им это выгодно.

^ Синдром конформиста. Представляет стереотипы, приходящие извне, но интегрированные внутри личности в общую согласованную структуру. У женщин особо проявляются изящество и женственность, у мужчин — стремление быть «настоящим» мужчиной. Восприятие превалирующих стандартов более важно, чем недовольство ими. Пре­обладает мышление во внутри- и внешнегрупповых терминах. Пред­рассудки, очевидно, не выполняют решающей функции во внутрипсихологическом устройстве индивидов, а являются лишь средствами внешней идентификации с группой, к которой они принадлежат или хо­тели бы принадлежать. Предрассудки у них проявляются в особом смысле: они перенимают ходячие суждения от других, не затрудняясь самостоятельно вникнуть в суть дела. Их предрассудки «разумеются сами собой», возможно «подсознательны» и даже неизвестны самим субъектам. Они артикулируются лишь при определенных условиях. Су­ществует антагонизм между предрассудками и опытом; их предрассудок «нерационален», равно как и слабо связан с их собственными тревога­ми, но в то же время, по крайней мере внешне, он не выражен подроб­но, по причине характерного отсутствия сильных импульсов, благодаря полному восприятию ценностей цивилизации и «благопристойности».


596 Раздел V. ЛИЧНОСТЬ И ПОЛИТИКА


Хотя этот синдром и включает «вскормленных антисемитов», он при­сущ, несомненно, высшим социальным слоям...

^ Авторитарный синдром. Он ближе всего подходит к общей картине лиц с высокими баллами, поскольку проявляется во всем нашем иссле­довании. Синдром следует «классической» психоаналитической карти­не, включающей садомазохистское разрешение Эдипова комплекса, и был показан Эрихом Фроммом под названием «садомазохистский» ха­рактер. Согласно теории Макса Хоркхаймера, в коллективной работе, где он писал социопсихологическую часть, внешнее социальное подав­ление сопутствует внутреннему подавлению импульсов. Чтобы достичь «интернализации» социального управления, которое никогда не дает личности столько, сколько требует отношение последней к авторитету и его психологической силе, super-ego, приобретает иррациональный аспект. Субъект достигает собственной социальной приспособленнос­ти, только получая удовольствие от подчинения субординации. Это включает в игру импульсы садомазохистской структуры, равно как ус­ловие и результат социальной приспособленности. В обществе нашего типа садистские, также как и мазохистские тенденции находят подкреп­ление в действительности. Картиной трансляции таких подкреплений в черты характера является особое разрешение Эдипова комплекса, определяющее формирование синдрома, о котором здесь идет речь. Любовь к матери в ее первичной форме подлежит строгому табу. Итоговая не­нависть к отцу трансформируется формированием реакций в любовь. Эта трансформация ведет к особому виду super-ego. Трансформация ненависти в любовь — наиболее трудная задача, которую личность должна проделать на раннем этапе развития, никогда не завершается полностью успешно. В психодинамике «авторитарного характера» часть предыдущей агрессивности впитывается и превращается в мазо­хизм, в то время как другая часть соотнесена с садизмом, который ищет выхода в том, с чем субъект себя не идентифицирует, т.е. во внешних группах. Еврей часто становится заменителем ненавидимого отца, при­обретая на уровне фантазии те же самые черты, которые были отвра­тительны для субъекта в отце, такие, как практичность, холодность, до­минирование, даже сексуальное соперничество. Эта двоякость всепроникающа, причем явственно сопровождается слепой верой в авторитет и готовностью атаковать тех, кто проявляет слабость и социально под­ходит в качестве «жертвы». Стереотипы в этом синдроме служат не только средствам социальной идентификации, но и выполняют истинно «экономическую» функцию в собственной психологии субъекта: они

^ Глава 13. ПОЛИТИЧЕСКОЕ ПОВЕДЕНИЕ И УЧАСТИЕ 597


помогают направить энергию либидо в соответствии с требованиями слишком строгого super-ego. Таким образом, сами стереотипы могут быть крайне либидизированными и играть большую роль во внутрен­нем устройстве субъекта. Он воссоздает глубоко «принудительные» черты характера, частично с помощью регресса к анально-садистской фазе развития. Социологически, такой синдром особенно характерен для средних классов Европы. В этой стране (США. — А.Д.) мы можем ожидать его среди людей, чей действительный статус отличается от того, которого они домогаются...

^ Бунтовщик и психопат. Разрешение Эдипова комплекса, характер­ное для «авторитарного» синдрома, — не единственная составляющая типичной структуры для «высокобалльных» лиц. Вместо идентифика­ции с родительским авторитетом может появляться «бунт». Это, конеч­но, в определенных случаях ликвидирует садомазохистские тенденции. Однако бунт может проявиться таким образом, что авторитарная структура личности в целом не будет затронута. Так, ненавистный ро­дительский авторитет может исчезнуть лишь для того, чтобы уступить место другому авторитету — процесс облегчается «воплощенной» структурой super-ego, совпадающей с всеобщей практикой лица с вы­сокими баллами. Иначе мазохистский переход к авторитету может быть скрыт на подсознательном уровне, в то время как на демонстрационном имеет место сопротивление. Это может привести к иррациональной и слепой ненависти к любому авторитету, с мощным деструктивным до­полнением, сопровождаемой тайной готовностью «сдаться» и подать руку «ненавистной» силе. На самом деле крайне сложно отличить такое отношение от действительно неавторитарного, и почти невозможно до­стичь такого отличия на чисто психологическом уровне: здесь, как и по­всюду, принимается в расчет социополитическое поведение, опреде­ляющее, правда ли независима личность или просто замещает свою не­зависимость негативным переносом.

В последнем случае, когда он сочетается со стремлением к псевдо­революционным действиям против тех, кого индивид в конечном счете считает слабыми, получается «бунтовщик». Этот синдром играл боль­шую роль в нацистской Германии: покойный капитан Рем, называвший себя государственным изменником в своей автобиографии, послужил отличным примером. Здесь мы, видимо, находим и «кондотьера», кото­рый был включен в типологию, разработанную Институтом социальных исследований в 1939 г., и который описывается следующим образом:

598 Раздел V. ЛИЧНОСТЬ И ПОЛИТИКА


«Этот тип возник вместе с возрастающей неуверенностью после­военного существования. Он убежден, что важна не жизнь, а удача. Он нигилистичен, но не из «побуждения к разрушению», а поскольку без­различен к индивидуальному существованию. Одним из источников возникновения этого типа является современный безработный. Он от­личается от прежних безработных тем, что его контакты со сферой про­изводства спорадические, если они вообще существуют. Нельзя более ожидать, что индивиды, принадлежащие к этой категории, будут исче­зать с вовлечением в процесс труда. Они готовы ненавидеть евреев от­части за их осторожность и физическую хрупкость, отчасти за то, что, будучи сами безработными, не имеют экономических корней, необы­чайно подвержены любой пропаганде и готовы последовать за любым лидером. Другим источником, на противоположном полюсе общества, является группа, принадлежащая к опасным профессиям — бродягам-колонистам, гонщикам, воздушным асам. Они рождены лидерами предыдущей группы. Их идеал, действительно героический, тем более чувствителен к «разрушительному» критическому интеллекту евреев, потому что они в глубине души сами не верят в свой идеал, а выработали его как рационализацию своего опасного образа жизни».

Симптоматично, что этот синдром характеризуется сверх того склонностью к «допустимым эксцессам» всех видов — от глубокого запоя и скрытой гомосексуальности под маской восхищения «молоде­жью» до склонности к актам насилия в смысле «путча». У субъектов этого типа нет такой жестокости, как у проявляющих ортодоксальный «авторитарный» синдром.

Крайним представителем этого синдрома является «крутой» па­рень, или «психопат» в терминах психиатрии. Здесь super-ego кажется полностью искалеченным, не найдя выход из Эдипова комплекса, по­скольку этим выходом оказывается регресс к всеобъемлющей фанта­зии самого раннего детства. Эти индивиды наиболее «инфантильны» из всех: им так и не удалось «развиться», испытать формирующее влияние цивилизации. Они «асоциальны». Деструктивные стремления прояв­ляются в скрытом нерациональном виде. Телесная сила и крепость — также в смысле способности «взять препятствие» играют решающую роль. Граница между ними и преступниками зыбка. Их удовольствие от преследования грубо садистское, направленное против любой беспо­мощной жертвы, оно неспецифично и едва ли окрашено «предрассуд­ками». Сюда входят различного вида хулиганы, дебоширы, палачи и все, кто выполняет «грязную» работу фашистского движения...

^ Глава 13. ПОЛИТИЧЕСКОЕ ПОВЕДЕНИЕ И УЧАСТИЕ 599