Постимперская адаптация консерватизма
| Вид материала | Автореферат |
- Консерватизма на протяжении последних десяти лет разрабатывается достаточно активно, 650kb.
- По дисциплине «Социально-психологическая адаптация», 118.23kb.
- Курсовая работа Адаптация иммигрантов-мусульман в условиях современной России: проблемы, 166.14kb.
- Педагогическая терминология адаптация, 297.26kb.
- Трудовая адаптация выпускников на региональном рынке труда, 271.5kb.
- Понятие адаптации, 125.13kb.
- Адаптация первоклассников к школе, 228.93kb.
- Адаптация персонала, 260.18kb.
- Школьная дезадаптация (ДА) Адаптация к школе, 32.47kb.
- Адаптация как этап кадрового менеджмента, 57.84kb.
В первом параграфе данной главы - «Переобоснование державности» - анализируется и характеризуется наиболее простой и распространенный путь такой адаптации. Суть его - не в отказе от державных ценностей как таковых, а в изменении их трактовки, переобосновании применительно к новым реалиям. С этой точки зрения рассматривается как после крушения империи меняются представления о державном величии и статусе страны, а также основаниях этого величия. В случае с британским консерватизмом речь первоначально шла о выдвижении таких иллюзий как возможность быстрого достижения лидерства страны в передовых отраслях промышленности и вероятная ключевая роль Великобритании в системе международных отношений внутри западного мира. Ту же роль иллюзорной опоры новой державности выполняло и якобы крепнущее Содружество. Эти надежды и мифы в конечном итоге потерпели крах, но, сохранив часть своих прежних позиций, Британия все же осталась «европейской державой первого ранга». В этих условиях с течением времени многие “державники” в целом смирились с происшедшим и сняли вопрос “возрождения” с повестки дня. В период «тэтчеризма» державная риторика вновь, казалось бы, стала играть важнейшую роль в стане британских консерваторов. Однако возрождение Британской державы в системе приоритетов у Тэтчер стояло на втором месте по сравнению с созданием “нации собственников” и утверждением традиционной морали и ценностей “Западной цивилизации”. Поэтому Фолклендская война оказалась ярким эпизодом периода правления Тэтчер, мощной политической подпоркой проводимому курсу, но не более того. К тому же речь не шла о прямом возвращении к прежней имперской традиции. Как реальная политическая альтернатива этот путь современными консерваторами просто не рассматривается, прежняя империя окончательно переместилась для них в область истории, превратилась в «славное прошлое». Таким образом, в период “тэтчеризма” процесс адаптации британских консерваторов к постимперским реалиям, с точки зрения переобоснования державности, полностью завершился. Следует также констатировать, что именно в таком переобосновании состояла основная, магистральная линия всего процесса в целом. Новые всплески “викторианского синдрома” вовсе не исключены в будущем. Державная идея как таковая неизбежно будет присутствовать в настроениях по крайней мере части британских консервативных кругов. Однако, основа “величия” уже никак не может быть связана с возрождением прежней Империи или даже взятием реванша за нее. Иным были условия и возможности для переобоснования державности в Австрии и Венгрии, послереволюционной России. Франции времен де Голля. Современная российская ситуация, по мнению автора, во многом напоминает британский вариант. Державное величие в общественно-политическом климате страны существует по преимуществу в виде фантома, либо же сильной ностальгии по прошлому. В то же время попытки «переобоснования» продолжают иметь место, в т.ч. и на уровне официальной государственной идеологии. Отсюда возникает надежда на собственные «Фолкленды», которые в психологическом плане должны компенсировать страдания связанные с распадом империи. Однако, ей суждено будет сбыться только в условиях полной стабилизации внутреннего положения страны и нового ее статуса на международной арене.
Иной механизм адаптации к постимперским условиям рассмотрен во втором параграфе «Антиимперский национализм и патриотизм как альтернативы и заменители имперской системы ценности». Имперская система ценностей никогда не разделялась всеми представителями консервативного лагеря. В условиях распада происходит определенное усиление тех, кто всегда критиковал империю с позиций изоляционизма и национализма. Еще большее значение имеет переход на данные позиции консерваторов, в мировоззрении которых национальный и имперский идеалы ранее были тесно увязаны между собой. Механизм такого перехода в британских условиях рассматривается на основе анализа трансформации политического мировоззрения Инока Пауэлла, в свое время имевшего немалую политическую популярность а ныне в ряде случаев рассматриваемого в качестве самого выдающегося или, по крайней мере, самого оригинального британского консервативного мыслителя второй половины XX столетия. «Нация» и «империя», которые первоначально представляли для Пауэлла неразрывное единство, в конечном итоге были им противопоставлены, освобождение как от самой империи, так и ее наследия стали выглядеть благом для страны. В России еще до того, как распад советской империи стал свершившимся фактом, существовала точка зрения, согласно которой именно такое развитие событий окажется благом для русской (“российской”) нации. Одним из ярких примеров такого рода может служить позиция А.Солженицына. Однако возможности “националистической” альтернативы в процессе постимперской адаптации консерватизма ограничены. Вероятность “сползания” в правый радикализм в данном случае достаточно велика. Случай Пауэлла, сумевшего удержаться в консервативных рамках, следует признать скорее исключением, нежели правилом.
В третьем параграфе «Консерваторы в поисках новых ценностей и идеалов национально-государственного устройства и принадлежности» как фактор ценностной адаптации рассматривается наличие и появление новых, как субнациональных, так и наднациональных форм общности. И те, и другие, в процессе своего развития могут занять, иногда порознь, иногда вместе - если их интересы трактуются как не противоречащие друг другу - главенствующее положение в консервативной системе приоритетов. Как сохранение и развитие определенной общности может трактоваться «европейская идея». С другой стороны, региональная идентичность тоже становится основой “традиции” - реальной или мнимой, которую еще предстоит создать или возродить. В Британии уже в послевоенный период в числе представителей консервативного лагеря были и те, в чьих взглядах органично сочетались европеистские и регионалистские устремления. Примером в данном случае служит Роберт Бутби, которому независимый нрав, неординарная жизненная позиция и изрядная доля невезения помешали _____ занять высокие посты в политике. В современных условиях достаточно много европейских политиков умеренно-консервативной ориентации активно выступают в поддержку “макро-” и “микро-” регионализации. По мнению автора, если в Европе интеграция породила регионализм, то на просторах СНГ, возможно напротив, регионализм способен дать мощный толчок интеграционным процессам. После крушения советской формы идентификации, в условиях кризиса так и не сложившейся окончательно идентификации “российской” региональное самосознание получило широкий простор для развития там, где уже существовало, и возможности для становления там, где находилось в зачаточном состоянии. «Дробление» России, с точки зрения автора, почти неизбежно должно оборачиваться постепенным “собиранием” постимперского пространства в некую новую относительную целостность, конкретные границы которой пока невозможно даже прогнозировать. Но именно отсутствие такого идеала тормозит появление в российских условиях модели ценностного консерватизма, аналогичной упомянутому выше европейскому варианту.
Четвертый параграф «Полуадаптация или ностальгия по утраченному» посвящен рассмотрению варианта «торможения», «замораживания» имперских ценностей в их реформированной форме. Наиболее болезненно переживают распад империи те, кто прилагал усилия к ее спасению, пытаясь улучшить и усовершенствовать саму ее конструкцию. Им жаль не только того, что существовало, но и того, что осталось нереализованным. Поэтому, весьма причудливо складывается в постимперских условиях судьба консервативно-имперского реформизма. Показательна в этом отношении судьба политического мировоззрения Леопольда Эмери, унаследованная его младшим сыном Джулианом. Ностальгия по былому имперскому могуществу, европейский патриотизм и ревниво-осторожное отношение к союзникам продолжали причудливо переплетаться в его взглядах до конца политической карьеры. Парадоксальным образом развивались, с этой точки зрения, события в постсоветской России. За недолгий период Перестройки “имперский реформизм” просто не успел окончательно сформироваться. В результате он вышел на политическую арену уже после распада державы, неизбежно приобретая форму половинчатого и “стыдливого” реваншизма. В условиях фактического отсутствия в стране классического консерватизма державно-патриотического направления эту нишу попытались заполнить некоторые из молодых и амбициозных российских политиков, выдвинувшихся на волне демократизации и крушения советского строя. При этом они опирались на настроения царившие среди значительной части общества. Однако, опыт как Британии, так и России и других стран, с точки зрения автора, свидетельствует, что надежды на “демократическую империю” рано или поздно терпят поражение, а «стыдливый» и половинчатый империализм обречен на провал и не может привести к желаемым результатам.
Политические ценности по своему определению связаны с представлениями о добре и зле, пользе и вреде, плохом и хорошем. В соответствии с этим рассмотренные варианты ценностных трансформаций в консервативном сознании в постимперский период могут быть представлены следующим образом. Переобоснование державности предполагает, что распавшаяся империя начинает рассматриваться как «славное прошлое», т.е. безусловно положительное явление в истории страны и нации, которое тем не менее в современных условиях оказывается вредным или просто немыслимым («хорошо» в прошлом, «плохо» в настоящем и будущем). Развитие антиимперского национализма и патриотизма предполагает полное отрицание империи как ценности для страны и нации («империя» - это «плохо» как в прошлом, так и в настоящем и будущем). Обращение к новым моделям национально-государственного устройства, выход на первый план новой идентичности нейтрализует империю как ценность, она превращается просто в «прошлое» – не «славное» и не «постыдное». «Ностальгический» вариант адаптации (или полуадаптации) предполагает позитивную оценку империи не только как прошлого, но и как настоящего и будущего. Отказ от борьбы за восстановление империи или ее новое строительство в данном случае обусловлен лишь пессимистической оценкой существующих в этом отношении возможностей.
Пятая глава «Адаптация консерватизма к постимперским реалиям с точки зрения политического темперамента» посвящена анализу изменений «динамического настроя» в консервативном лагере.
В первом параграфе «Символы и ритуалы империи в постимперский период» рассматривается компенсационная функция сохранения внешних атрибутов и обрядов империи. В условиях распада империи борьба за имперские символы является частью борьбы за нее саму. Однако, судьба символов необязательно должна быть жестко связана с судьбой соответствующих политических институтов и установлений. А ритуальные политические церемонии и действа не обязательно отражают действительный ход реальных политических процессов. Таким образом, исчезнув в реальном мире, империя продолжает свое существование в мире идеальном. Почитание имперских символов и соблюдение имперских ритуалов обычно становится важной отдушиной для выхода энергии, пафоса и энтузиазма, поглощаемого ранее практикой имперского строительства и преобразований. Это одна из причин того, почему после империи эти действия могут исполняться даже более ревностно, чем в период ее существования. Время от времени неизбежно возникает “мода на империю”. В условиях острого кризиса империи, происшедшего обвала, либо идущего полным ходом процесса размывания, со стороны проимперски настроенной части консерваторов характерным бывает повышенное, обостренно-болезненное отношение к символике. Конечно, противостоящие империи силы также заинтересованы в том, чтобы неким символическим актом обозначить и закрепить в общественном сознании каждый свой успех. Однако в данном случае необходимо констатировать, что, терпя поражение на фронте основном - реальном - проимперские силы с особым ожесточением продолжают удерживать оборону на втором - символическом - фронте. Если же и здесь их преследуют неудачи, то воспринимаются они наиболее болезненно. Исходя из сказанного, можно утверждать, что новое возрождение советской символики вполне способно «умиротворить» державников советского толка и способствовать процессам постимперской адаптации. Конечно, как и всякое умиротворение, оно, при определенных условиях, способно породить новые надежды и требования у того, на кого направлено. Но надежды эти должны будут получить уже реальное, а не символическое подкрепление, а здесь ситуация может быть совершенно иной.
Второй параграф данной главы носит название «Постимперские реалии и возрождение “классического” консервативного темперамента». Борьба за расширение империи и усилия направленные на удержание завоеванных позиций истощают имперский пыл. Соответственно в определенных пределах возрастает тяга к устойчивому и размеренному существованию. На этом фоне создаются возможности для возвращения к первоначально свойственному консерваторам отношению к переменам. После двух мировых войн, целой серии революционных бурь, глубоких экономических и социальных катаклизмов, фактору “стабильности” постепенно начинает придаваться все большее значение. А гонка вооружений, техногенные катастрофы, усиленное давление информационного поля повышали ценность “надежности”. Плюс к этому, необходимо учесть воздействие изменений, происходивших в социальной структуре и этническом составе населения развитых стран. После того как великие державы и империи доказывают свою непрочность, консерватор инстинктивно старается отдохнуть от потрясений, обрести стабильность, вновь почувствовать под ногами твердую почву. В условиях развития современного международного сообщества, безопасность государства перестает напрямую зависеть от его величины. Уменьшенное до размеров национального или регионального образования государство и становится для консерватора новой точкой опоры. Переориентация в ощущении размеров своей “страны” (а значит и повседневно-реального мира), сужение ее от “широкой” и “необъятной” до “маленькой” и “уютной”, как правило, несет в себе отказ от пафосных эмоций, бурных страстей, самозабвенного служения патриотическим интересам.
В третьем параграфе «Новые варианты канализации пафоса строительства и борьбы» рассматриваются виды перенаправления в иные русла энергии, затрачиваемой ранее на строительство, расширение и сбережение империи. Возможности для этого, с точки зрения автора, в современных условиях предоставляют: подвижничество и волонтерство как реализация жажды деятельности, стремления к романтике, выполнения “цивилизаторской миссии”; изменение роли спорта как реализация азарта борьбы, стремления к самоутверждению, славе и “величию”; _____ противостояние преступности как реализация стремления к наведению порядка, исходя из деления на “плохих” и “хороших”; сексуальная революция как реализация стремления к господству и завоеванию, творчеству и новизне; виртуальное экспериментирование в сфере политических и социальных отношений как реализация стремления к новому и интереса к экзотике и др. Конечно, процессы, о которых идет речь, имеют весьма сложную природу и порождены многообразным комплексом причин, связанных с особенностями современного этапа развития цивилизации. Эти явления, зачастую, нельзя объяснить ни в исключительной, ни в превосходной, ни даже, вероятно, в первозначимой степени окончанием “имперского” периода. «Снятие» окружавшего Империю пафоса и энтузиазма, безусловно, не исчерпывает их содержания и исторической значимости. Однако, применительно к целям работы, они рассматриваются в диссертации лишь под этим углом зрения.
Как и борьба за сохранение имперских символов, канализация имперского пафоса в новое русло способствует сохранению и использованию энергетики консервативных начинаний. Однако, если в первом случае эта энергия в конечном итоге затрачивается вхолостую, то во втором она находит себе иное применение. Возрождение и выход на первый план «классической» разновидности консервативного темперамента означает постепенное или быстрое угасание прежнего пыла. Возможно, это наиболее гарантированный вариант адаптации, поскольку расходуемый энергетический потенциал, как уже отмечалось, может быть вновь обращен в ином направлении. Следует также отметить, что эксплуатация имперских символов не исключает возможность перехода, при определенных условиях в праворадикальное состояние. Перенацеливание же имперского запала в ряде случаев граничит с либеральным реформизмом.
При соотнесении вариантов адаптации консервативного темперамента с вариантами адаптации консервативной системы ценностей, очевидно, что война символов в наибольшей мере соответствует ностальгической полуадаптации, «классический» темперамент, как уже отмечалось, наилучшим образом сопрягается с обретением более локальных форм принадлежности, преимущественно по этатистскому, а не по этническому принципу (антиимперский национализм может предполагать агрессивную реакцию на подлинные или мнимые угрозы национальной идентичности). Переобоснование державности может быть в равной степени связано как с угасанием имперского пафоса, так и его канализацией по новому руслу.
В заключении подводятся основные итоги исследования. Несмотря на то, что «империя» в ряде случаев становилась для консерваторов лишь приобретенной ценностью, а пафос имперского строительства в какой-то степени был созвучен революционаризму и шел вразрез с классическим консервативным темпераментом, распад имперского образования неизменно вызывал идейно-ценностный и мировоззренческий кризис в консервативном политическом стане. В то же время процесс адаптации консервативного лагеря в каждой из стран-наследниц распавшихся в недавний исторический период империй имел свою специфику.
___Статус великой державы для Англии со времен Елизаветы Великой был связан с обладанием заморскими владениями. Метрополия сохраняла обособленность от своих колоний, но и была связана с ними множеством разнообразных нитей. И хотя отношение к державной ноше никогда не было однозначным в британском обществе в целом и среди его элиты в частности, крушение имперской системы стало сильнейшим потрясением для британцев, и прежде всего тех из них, что исповедывают консервативное мировоззрение. Ситуация осложняется тем, что страна до сих пор сталкивается с осложнениями, вызванными крушением прежней имперской системы. Безусловно постимперский характер носит, например, по-прежнему неразрешенный северо-ирландский конфликт. Имперское прошлое во многом определяет специфику иммиграционной проблемы в современной Великобритании.
Однако, именно постепенность, растянутость во времени процесса «размывания» империи облегчила британским консерваторам примирение с происшедшими переменами и приспособление к новым реалиям. Успеху процесса адаптации способствовало также богатство оттенков британского консерватизма и определенный иммунитет против политического экстремизма в целом свойственный британскому обществу.
В отличие от британцев, французы не раз теряли империю и вновь обретали ее, зачастую уже в совсем ином виде. Это может служить объяснением парадоксу, состоящему в том, что с одной стороны процесс расставания французов со своей колониальной империей во второй половине 40-х - начале 60-х гг. проходил в значительно более болезненных формах, чем аналогичный и синхронный процесс у британцев. А с другой, французы, быстрее забыли потерю, и не только в силу своего легкомыслия. Французское общество и политическая элита этой страны на определенной стадии оказались более готовы к полному разрыву со старой империей, реальному определению новых приоритетов державного развития и движению в этом направлении. Достижение определенного успеха на этом пути способствовало развитию процесса постимперской адаптации консерватизма по магистральной линии – через переобоснование державности. В целом амплитуда колебаний державного статуса в середине – второй половине XX столетия у Франции была большей, нежели у Англии (более низкое падение при последующем возвращении по крайней мере к тому же уровню, что и у Великобритании).
Наиболее радикальным и бесповоротным оказался процесс крушения империи для Австрии. При этом постимперской Австрии приходилось обретать себя в качестве совершенно нового, никогда ранее не существовавшего государства. Крушение прежней династическо-государственной традиции и отсутствие адекватного ей заменителя привели к тому, что на первый план в наборе консервативных ценностей стала выходить «нация». Можно говорить о том, что процесс постимперской адаптации консерватизма потерпел поражение в Австрии. Но это будет справедливо лишь применительно к определенному историческому этапу. Результаты тех адаптивных процессов, которые все же протекали в межвоенный период и были связаны с формированием нового национально-государственного самосознания, оказались востребованы и приобрели доминирующее значение после завершения второй мировой войны.
В истории России так же, как и Франции, крушение империи также происходит не впервые. Однако, никогда ранее, он не был столь масштабным в пространственном и временном измерении и не выглядел столь необратимым. С другой стороны, Россия, как и Австрия, фактически не знала “неимперского” периода своей истории. Борьба за освобождение от иноземного ига и объединение страны органично и сразу переросла в великодержавное строительство. Континентальный профиль возникавшей империи не давал возможности четко разграничивать метрополию и периферию. В этом смысле постимперская Россия может представлять собой лишь совершенно новое образование. Аналогично Австрии, это должна быть “совокупность областей”, которая останется от бывшей империи, когда отделятся все кто пожелает это сделать.
С другой стороны, необходимо констатировать, что процесс прощания с империей в России к настоящему моменту явно затянулся. Не имея соответствующего импульса, постсоветская Россия не смогла (и, очевидно, уже не сможет) создать новую «революционнцю» империю, так, как это произошло после 1917 г. Советский Союз же в настоящее время уже не подлежит восстановлению. В то же время Россия продолжает обладать потенциалом соответствующим рангу великой державы. Но ее границы и новый международный статус остаются неустоявшимися. Открытым остается вопрос: сможет ли Россия в таком случае длительное время существовать и далее в своих нынешних пределах - не расширяясь (т.е. не участвуя в тех или иных интеграционных процессах) и не распадаясь далее? Отсюда возникает серьезная угроза политической стабильности в стране и сохранению демократических институтов.
На таком фоне процесс постимперской адаптации консервативного сознания в современной России приобретает особое значение. Его успех, выступая альтернативой распространению воинствующего экспансионистского национализма и шовинизма, становится дополнительной гарантией против наиболее одиозных и опасных попыток имперской реставрации. В то же время механизмы адаптации могут дать сбой и придать дополнительную остроту постимперским конфликтам. Так, замещение имперских ценностей узко национальными в российских условиях способно стать дополнительным стимулом для развития межнациональной розни в ряде регионов страны.
Типовая схема процесса постимперской адаптации консервативного сознания может выглядеть следующим образом.
- На стадии крушения империи процесс ее дезинтеграции рассматривается и ощущается как вполне обратимый, вызванный случайным стечением неблагоприятных обстоятельств (коварным заговором, бездарностью правителей и их советников, неудачной конъюнктурой, злосчастным стечением обстоятельств). Распад представляется, таким образом, лишь эпизодом имперской истории. Соответственно. на данном этапе предпринимаются попытки повернуть вспять течение данного процесса, которые в определенных условиях могут дать достаточно продолжительный по времени эффект, затягивающий процесс распада и поддерживающий иллюзию возможности имперского возрождения.
- В ситуации, когда крушение прежней системы становится очевидной, на первый план выходит, зачастую формирующуюся еще до этого концепция новой точки отсчета в развитии страны и нации, выдаваемого историей шанса на обретение нового могущества, новых преимуществ, либо на возрождение старых, связываемых с доимперским периодом. Вдохновенность видения и описания открывающихся перед страной и нацией горизонтов зависит от степени романтичности консервативного темперамента. Этим же в иных случаях прямо напротив определяется степень трагичности в ощущении происходящего.
- По прошествии определенного периода, в ходе которого постимперское пространство приобретает достаточно устойчивые и четкие политические очертания, империя в консервативном сознании рассматривается по преимуществу как славное прошлое, память о котором служит средством воспитания здорового патриотизма и укрепления стабильности.
На первой стадии создаются и вызревают необходимые предпосылки процесса адаптации, формируются ее механизмы, которые начинают функционировать в последующем. Борьба за империю постепенно начинает превращаться в борьбу за ее символы. С вступлением процесса во вторую стадию, наряду с этим, начинают в полной мере реализовываться основные варианты процесса адаптации. Открывающиеся якобы перспективы могут рассматриваться и как строительство новой державной конструкции, и как национальное возрождение, и как развитие иных форм общности, изменения в иерархии соотнесения себя с ними. Имперский пафос либо спадает, либо канализируется по другому руслу (частично он может угаснуть еще до распада державы). Завершающая стадия связана с выходом на первый план в консервативном лагере новых национально-государственных идеалов, осознанием невозможности прежнего величия и, одновременно, признания его правомерности в прошлом. Антиимперские настроения вновь оказываются на периферии данного лагеря. Однако, распавшаяся держава, не в символическом, а в реальном плане, рассматривается как принадлежащая исключительно прошлому.
Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:
1. К вопросу о месте национализма в системе современных идеологий// Национальный вопрос в прошлом, настоящем и будущем России: Тезисы докладов. Пермь : ПГУ, 1995. С.78.
2. Iнок Пауeлл, “пауeллiзм” i Британська полiтична культура/ Подвiнцев О.Б., Барабанов Ю.// Питання новоi та новiтньоi iстор. Мiжвiдомчий научковий збiрник. Киiв, 1995. Вип. 41. С.115-126.
3. 15 лет “консервативной волны” и политические реалии современного мира// Консерватизм в политическом и духовном измерении. Исследования по консерватизму. Пермь: ПГУ, 1995. Вып. 2. С.118-121.
4. Англоязычные авторы о системе координат политического спектра и типологии консерватизма// Консерватизм и либерализм: созвучия и диссонансы. Исследования по консерватизму. Пермь : ПГУ, 1996. Вып. 3. С.151-158.
5. К вопросу о типологии империй нового и новейшего времени// Первые Петербургские Кареевские чтения по новистике. СПб: СПб ун-т, 1996. С.35-37.
6. “Патриотический тупик” в эволюции российских левых// Психология и социология: проблемы и перспективы развития. Тезисы докладов. Пермь: ПГУ, 1996. С.67-69.
7. Реформа, революция и реставрация в постимперском нацинально-государственном строительстве// Консерватизм: история и современность. Реформы: политические, социально-экономические и правовые аспекты. Пермь: ПГУ, 1997. Вып.4. С.83-85.
8. Великие империи и развитие путей сообщения// Пути сообщения, коммуникации, научные достижения народов Евразии. Мат. межд. науч.-практ. конф. Березники, 1997. С.120-122.
9. “Усадьба Грилла” и “Перелетный кабак” как невостребованная классика английского консерватизма// Консерватизм: история и современность. Политика и культура в контексте истории. Пермь: ПГУ. 1998. Вып. 5. С.34-36.
10. О двух типах консервативного темперамента на рубеже XIX-ХХ вв.// История. Вестник Пермского университета. Пермь: ПГУ, 1998. Вып. 2 . С.52-60.
11. Общее и особенное в процессе распада Британской империи// Европа в контексте диалога Запада и Востока в новое и новейшее время. Мат. межвуз. науч. конф. Екатеринбург: УГУ, 1998.С.89-90.
12. Ян Христиан Смэтс - консерватор-глобалист из Южной Африки// Консерватизм: идеи и люди. - Пермь: Изд-во Перм. ун-та, 1998. - 178 - 189.
13. Леопольд Эмери - предпоследний империалист// Консерватизм: идеи и люди. - Пермь: Изд-во Перм. ун-та, 1998. - 189 - 198.
14. Империя в системе ценностей консерватизма// Исторические метаморфозы консерватизма. - Пермь: Изд-во Перм. ун-та, 1998. - 160 - 169.
15. Варианты трансформации политического консерватизма // Гуманитарные науки и современность. - Пермь, 1998. - С.125 -142.
16. Судьба Британского Содружества - урок для СНГ? // Европа на рубеже тысячелетий: исследование и преподавание европейской истории ХХ века. - Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 1999. - С.76 - 80.
17. Шагающие не в ногу. Из истории политической борьбы с тане британских консерваторов во второй-третьей четверти ХХ столетия. - Пермь: Изд-во Перм. ун-та, 1999. - 142 С.
18. Сложности постимперской адаптации консервативного сознания: постановка проблемы и опыт классификации// Полис (“Политические исследования”). - 1999. - №3. - С.52 - 61.
19. Консерватизм в “политическом спектре” и “политическом пространстве”// История. Вестник Пермского университета. Пермь: ПГУ, 1999. Вып. 4 . С.29 - 41.
20. Инок Пауэлл// Вопросы истории. - 1999. - №9.- С.62 - 78.
21. Распад империй нового времени: общее и особенное// Вторые Петербургские Кареевские чтения по новистике. СПб: СПб ун-т, 1999. С.32-35.
22. Постимперская адаптация консервативного сознания: постановка проблемы и опыт классификации. / Университетская политология в России. М., 1999.
23. Апология и критика империй в контексте курса мировой истории. / Вестник Воронежского государственного университета. Сер. 1. Гуманитарные науки. 1999. №1. С.134-148.
24. Консерватизм и регионализм на современном этапе: партнерство в Европе, антагонизм в России? / Исследования по консерватизму. Вып.6. Консерватизм и цивилизационные вызовы современности. – Пермь, 2000. С.75-77.
25. Расставание с империей и отношения с внешним миром (совместно с Н. Гулд-Дэвисом) / Россия и Британия в поисках достойного правления / Под общ. ред. И.Кирьянова, Н.Оуэна, Дж.Синкера. – Пермь, 2000. С.58-78.
26. Региональные партии в современной России/ Общая тетрадь. Вестник Московской школы политических исследований. - 2001. - № 1 (16). - С.59-63.
27. Британские консерваторы и проблема державного величия в условиях распада империи/ Консерватизм в России и мире: прошлое настоящее. Вып.1. – Воронеж, 2001. – С.247-259.
28. Фолклендская война 1982 г. глазами политических наблюдателей и болельщиков/ Человек и война (Война как явление культуры). Сб. статей. – М.:АИРО-ХХ, 2001. –С.325-335.
29. типология имперских и постимперских регионов/ Политический альманах Прикамья. – Пермь, 2001. – С.157-163.
30. Постимперская адаптация консервативного сознания: благоприятствующие факторы// Политические исследования. – 2001. - №3. – С.25-34.