А. И. Уткин США в мире после сентября 2001 года

Вид материала

Документы

Содержание Договоренность в Пратика ди Маре Потенциальные союзники противостоящей стороны. Угроза Армагеддона реальна.

Подобный материал:

• Windows on the World, 1958.72kb.
• Меняющейся европе, 2510.67kb.
• Доклад Внимание к обеспечению непрерывности бизнеса обострилось после трагических событий, 124.1kb.
• Постановление Правительства Республики Казахстан от 14 сентября 2001 года n 1213 "Казахстанская, 382.58kb.
• Принят Государственной Думой 28 сентября 2001 года Одобрен Советом Федерации 10 октября, 1471.48kb.
• Я считаю, что события 11 сентября играют большое значение на мировое сообщество. Ямогу, 186.28kb.
• Платонов Ю. М., Уткин, 4738.61kb.
• М. Е. администрации Красногорского «01» сентября 2005 года района Швейниц Т. В. сентября, 1180.23kb.
• Александр Игнашов «За что я всё помню?», 720.17kb.
• VI Конвент рами "Россия и мир после мирового кризиса: новые вызовы, новые возможности",, 55.33kb.

^

Договоренность в Пратика ди Маре

После выдвижения инициативы британского премьера Блэра на Западе началась борьба двух политических проектов. Первый, олицетворяемый британским руководством и поддерживаемый такими лидерами Запада как канцлер Шредер, ориентировался на идею полезности вовлечения Российской Федерации в стан Запада: у Москвы ослабнет соблазн воссоздавать некий “третий мир” на оси Пекин–Нью-Дели–Москва; Россия встанет в лагерь защитников столь выгодного Западу статус-кво в мире; пути распространения российского оружия массового поражения (биологического, химического, ядерного) будут заблокированы; северо-евразийская нефть и газ станут подлинной альтернативой энергетическому сырью бунтующего против Запада Ближнего Востока; проблема потенциальной реинтеграции постсоветского пространства на антизападной основе будет если не решена, то минимизирована.

Второй проект, представленный противниками введения Москвы в круг Запада, исходит из того, что огромная неуправляемая Россия, чреватая внутренними конфликтами, дестабилизирует пространство западного ядра; по своим экономическим показателям (2,4 тыс. долл. в год на душу населения) Россия никак не соответствует общему уровню в 30 тыс. долл. в год на душу “золотого миллиарда”; Запад лишится благоприятной для него “прокладки” между североатлантическим миром и колоссальным Китаем и миллиардной мусульманской цивилизацией; НАТО станет гарантом великой границы России с Китаем в необозримой Сибири; поток наркотиков и нелегальных иммигрантов захлестнет через неуправляемую Россию благополучный Запад.

И потенциальная польза, и потенциальный вред достаточно очевидны. Самыми страстными противниками введения Москвы в круг НАТО стали ее недавние союзники по Организации Варшавского договора – принятие России, с их точки зрения, обесценивало их недавно приобретенное членство в главной организации Запада, девальвировало их новую идентичность. В этой ситуации критически важное значение приобретала позиция единственной оставшейся сверхдержавы – Америки. Она-то в конечном счете и посчитала, что двум военно-стратегическим гигантам “не место в одной берлоге”, что полнокровное принятие РФ в Североатлантический Союз грозит подорвать фактическое единоначалие, создаст фактор нежелательной напряженности, в определенной степени свяжет руки Вашингтону в проведении его глобальной политики. В результате идеи России как полнокровного двадцатого члена НАТО оказались похороненными, а американцы начали поиски паллиатива и нашли его в формировании совещательного органа “НАТО–РФ”, параллельного уже имеющемуся комитету, более высокому по статусу, но не более значимому по функциям.

28 мая 2002 г. на натовской военно-воздушной базе Пратика ди Маре (неподалеку от Рима) политическими лидерами Запада и России было подписано своего рода компромиссное соглашение, отразившее опасение Вашингтона открыто пригласить Москву к полноправному членству в Североатлантическом Союзе. Созданный новый “Совет двадцати” никоим образом не отменяет главенствующего в жизнедеятельности НАТО Североатлантического Совета, на котором страны НАТО обсуждают и принимают совместные решения. Россия не стала членом альянса и на нее не распространяется договор о коллективной безопасности, согласно которому все члены НАТО обязуются приходить на защиту друг друга в случае необходимости. Получив возможность обсуждать, Россия не может влиять на принятие новых членов Североатлантического Союза, включая и планы НАТО расширить свое членство на востоке Европы на саммите в ноябре 2002 г.

Президент Буш сказал, что “два бывших противника объединились как партнеры, преодолев 50 лет вражды и десятилетие неопределенности”. Официальный договор по созданию Совета НАТО–Россия стал следствием понимания того, что взаимодействие со второй по величине ядерной державой мира “лучше достигнуть, пригласив Россию на Запад”¹¹¹.

Если в новом совете из 20 стран не удастся достичь консенсуса в обсуждении конкретных вопросов, тогда 19 участниц НАТО оставляют за собой право убрать спорную тему с обсуждения.

Даже ближайшие союзники США выступают против расширения географии конфликта. “Ясно, что курс, предполагающий наказание вплоть до свержения правительств в Ираке, Сирии и Иране ради искоренения международного терроризма, – пишет американский историк П. Шредер, – является курсом, который не поддержат даже ближайшие американские союзники и который способен взорвать антитеррористическую коалицию”¹¹².

Это ответы технические, но есть ответы дипломатические. Китай, Индия, Иран определенно ощущают одиночество, находясь в достаточно сложном положении и окружении. Союзные связи с Россией здесь приветствуют. Желает ли Запад видеть Россию арсеналом и дипломатическим союзником Востока? Во многом против Запада.

В конечном счете, если Запад и на этот раз не найдет схему примирения пяти миллиардов мирового населения с фактом своей отсталости, бедности и бесперспективности, если тридцатикратное превосходство “золотого миллиарда” в доходах на душу населения над остальными пятью миллиардами не будет преодолено, то мирной эволюции в XXI веке ожидать не приходится. И, судя по отторжению России в декабре 2001 г. от основных западных организаций, жесткости в 2002 г., одним из вариантов ее будущего является присоединение к огромному незападному миру.


В 1095 г. византийский император Алексий Комнин, казалось, нашел верное средство защиты своей империи от терзавших его державу турок-сельджуков и арабов. Он пригласил бороться за Гроб Господень западных крестоносцев. Именно эта “помощь” более всего и подкосила могущество Византии. Вначале крестоносцы расположились на территории Сирии, которую византийцы видели своей сферой влияния. А в 1204 г. крестоносцы вошли в Константинополь, навсегда подорвав могущество великой империи. Избави Бог от друзей наших.

В 2001 г. президент Путин увидел нежданного союзника в борьбе с исламским экстремизмом в лице жаждущей мщения послесентябрьской Америки. Есть на кого положиться и в схватке с экстремизмом в Чечне и на далекой богатырской (правда, как оказалось, плохо экипированной) заставе 201-й дивизии. Не зря мы наследники византийских традиций. Первыми выразили сочувствие, вступили в коалицию по борьбе с мировым терроризмом. И много еще всякого: от Лурдеса на Кубе до Камрани во Вьетнаме. Теперь – с нашего благословения – американские войска вошли в крупнейшую страну Средней Азии, в Узбекистан и разместились именно на тех базах, которые были построены Советской армией в ходе восьмилетней войны с моджахедами Афганистана, нанесшими с американской технической, моральной, политической помощью нам поражение к 1988 г.


Будущее

Будущее описано в прошлом: в “Илиаде” Гомера Троя представляла собой предмет зависти всего мира. Цивилизованные горожане жили в превосходных зданиях, окруженные зеленой прелестью мира цветущих сельских поместий. Троянцы мечтали лишь о том, чтобы их оставили в покое. Они были уверены в том, что их богатства достаточно для решения в их пользу любой проблемы. Региональные американские главнокомандующие на Ближнем Востоке, в Европе, на Тихом океане и в Латинской Америке будут современным вариантом римских проконсулов с бюджетами вдвое большими, чем во времена холодной войны¹¹³. Их функцией будет, располагаясь в почти 40 странах (Узбекистан, Киргизия и Грузия – последние по времени создания форпосты), ограждать дальние подступы к метрополии.

Прибывшие на кораблях к малоазийской Трое греки в свое время доказали, что безопасность трудно купить. Греков Гомера было много и они были героически жертвенны в отличие от троянцев, питавших своего рода отвращение к крови и предпочитавших долговременные и дорогостоящие осады, позволявшие им минимизировать свои потери. Их воины несли на себе громоздкие латы, шлемы, налокотники и т.п., что и позволяет современным американским идеологам напоминать, что “мы не первая империя, которая стремится избежать потерь”¹¹⁴.

Современные троянцы хотели бы вести войну с терроризмом, неся минимум потерь – полагаясь на свое лидерство на новом витке технологического прогресса в военной сфере. Немало американцев признают, что “если бы была сбита дюжина натовских самолетов, президент Клинтон, возможно, вынужден был бы прекратить боевые действия”¹¹⁵. И невозможно игнорировать роль телевидения: оно выставляет напоказ боевые потери, ставя под вопрос реальные боевые операции. Технология дает лишь частичный ответ – вакуумные бомбы, ковровое бомбометание с больших высот, приборы ночного видения, слежение со спутников. Создается система постоянного слежения за каждым отдельно взятым воином противника, чувствительные приборы будут вести слежение посредством чтения нейробиологического почерка.

Однако война технологически сложными средствами в странах с неразвитой инфраструктурой (вроде Афганистана) едва ли может дать значительные результаты: чувствительные сенсоры способны лишь разрушить несколько тентов, сотовых телефонов и компьютеров, будучи бессильными против примитивных методов ведения боевых действий противника. Современные “варвары” едва ли рискнут высадиться близ благоденствующей современной Трои, достаточно отчетливо понимая, что в таком противостоянии им не одолеть электронно-ядерную мощь Соединенных Штатов. Но “именно потому, что Соединенные Штаты настолько сильнее любой группы наций, мы (США) должны ожидать нападения на наши слабые места”.

Современный противник все же не чужд доступа к сложным и эффективным технологиям. В послесентябрьских США признают, что “терроризм, проистекающий из возросшего экономического неравенства, питающийся социальными и культурными потрясениями, получит невиданный прежде доступ к технологическим ресурсам”¹¹⁶. Потенциальный противник может обратиться к средствам массового поражения (“грязное” ядерное устройство, бактерии и бациллы, газы и другие отравляющие вещества). Он может сковать жизненно важные коммуникации современного общества компьютерными вирусами.

^ Потенциальные союзники противостоящей стороны. Наибольшую опасность Соединенным Штатам представляет прямая или косвенная помощь решительным антагонистам со стороны технологически софистичных государств. Россия с ее расстроенным военным потенциалом, результатом многих десятилетий соперничества на глобальном уровне, в этом ряду стоит первой. Программа Нанна–Лугара не покрывает всех аспектов заторможенного военно-экономического наследия Советского Союза. Химическое и биологическое оружие, “грязные” ядерные отходы, квалификация многих тысяч специалистов – все это в случае похолодания в американо-российских отношениях немедленно станет предметом обхаживания международных террористов, равно как и заинтересованных государств. Да и сама Москва, согласно циркулирующему в США мнению, в случае разочарованности попыток мирными, дипломатическими средствами пробиться в ряды Запада, может поддаться чувствам разочарованного отвергнутого партнера: “Россия тоже может обратиться за стратегическим решением к международным преступникам, ведущим необъявленную войну”¹¹⁷.

Со своей стороны, такие страны как Китай, которые неизбежно увеличат степень своего самоутверждения в грядущие годы, в случае обострения отношений с Америкой, могут обратиться к внешним силам, в частности, “к рекрутам с Ближнего Востока, находящимся за пределами международного права”.

^ Угроза Армагеддона реальна. Вопреки фанфарам и желанию немедленно наказать ускользающего противника, американцам не выиграть своей всемирной войны с терроризмом при существующем подходе к делу. Колоссальная военная мощь США не нуждается в комплиментах, но эта мощь малопригодна для решения поставленной задачи, прежде всего, по пяти причинам:

1. Противник не собирается на некое Ватерлоо, он понимает свою слабость в открытом противостоянии и намерен, сохраняя инициативу, бить по уязвимым точкам громоздко-сложного механизма современной западной цивилизации. В США уже засекретили основные нефте- и газопроводы, убрали их маршруты с общедоступных карт, но колоссальная уязвимость высокоиндустриального мира остается. Особенно интенсивно в последнее время обсуждается открытость доступа к электростанциям всех видов и региональным электроподстанциям¹¹⁸.

2. Информационная открытость западного мира, накладываясь на гедонистическую характеристику этого мира, делает практически невозможным такое применение американской силы (и союзной ей вооруженной силы западного характера), которое чревато большими людскими потерями. Девяносто шесть убитых были пределом для войны в Заливе, девятнадцать среди американской морской пехоты – явились пределом для попыток контроля над Сомали в 1993 г.¹¹⁹

3. “Американская разведка была создана совсем в другое время и для решения очень отличных от сегодняшних проблем”¹²⁰. Ее переспециализация давно назрела. ЦРУ, ФБР и Агентство национальной безопасности практически не делятся секретной информацией. Полагаясь только на технические средства разведки, Соединенные Штаты не знают, откуда ждать следующего удара, каким будет характер этого удара и где расположены его цели. Страны типа России, исторически изощренные во внутренней борьбе с террором, убедились, что лишь наличие агентуры в противостоящем лагере дает некоторые результаты. В спешном порядке в США ставится задача создания большой группы экспертов, знающих язык, культуру, общественные условия, экономические факторы, воздействующие на страны, где проявило себя организованное противостояние мировому лидеру. Но время бесценно, а когда еще агентурная сеть будет внедрена и заработает! Американские специалисты в данном вопросе жалуются на нежелание рекрутов, по существу, пожертвовать собственной жизнью. Да и репутация разведорганов еще несет на себе исторические пятна.

4. В определении противника в американском государственном анализе просматривается очевидная нелогичность, своего рода непотизм, прощение потенциально главных противников и указание – как на главных – на наиболее одиозных. Самый яркий пример, пожалуй, сопоставление Афганистана и Саудовской Аравии. Именно в последней правит весьма агрессивный ваххабитский режим, пропаганда антиамериканизма весьма софистична и открыта. Напомним, среди 19 сентябрьских террористов 15 вышли из Саудовской Аравии. Но четверть мировой нефти – это более чем весомый аргумент, и жертвой удара становится глухой Афганистан. Встает резонный вопрос, не получат ли американцы в результате новый Иран? Нового Хомейни?

5. Но главное все же не в указанных моментах органической слабости. Главное в том, что 90% мирового населения не удовлетворены существующим положением, которое грозит абсолютной маргинализацией абсолютного большинства земного населения многих стран с традициями жертвенного противостояния судьбе и обстоятельствам.


Где выход из складывающегося и грядущего противостояния? Прежде всего это смягчение противостояния Север–Юг. Дж. Стерн из Гарварда настоятельно указывает, что, если Соединенные Штаты хотят избежать второго Сентября, они “больше не могут позволить другим странам опуститься в хаос”. Если Америка не обратит внимания на проблемы образования, здоровья и экономического развития зарубежных стран, то “придут новые бен ладены”¹²¹. Пассивность самоубийственна, промедление смертельно опасно. “Мы должны двигаться, – отражает все более популярную точку зрения Швенингер, – в направлении некой системы глобального налогообложения, которая не зависит от хрупкого благорасположения национальных правительств, хотя и контролируется ими”¹²².

Конкретным советом звучит вывод, что вводимый, скажем, Организацией Объединенных Наций весьма скромный налог в 0,1% на нынешние мировые трансакции могла бы фиксировать специально созданная международная компьютерная система. Это справедливый и относительно малочувствительный для облагаемых налог. Мировые трансакции ныне составляют 500 трлн. долл. в год (ежедневно в мировых трансакциях проходят примерно 1,5 трлн. долл.). Указанный налог дал бы солидную сумму в 500 млрд. долл., которые можно было бы использовать для помощи бедным странам.

Такие исследователи как американец У. Грейдер полагают, что необходим “новый Бреттон-Вудс, новое соглашение, восстанавливающее равенство между богатыми и бедными, для развитых и развивающихся стран”¹²³. Должно возникнуть нечто вроде легально оформленного мирового сообщества. Это предложение, судя по всему, будет воспринято без всякого энтузиазма питающими отвращение к налогам нациями, жестко стерегущими свой финансовый суверенитет. “Но для американского политического класса, включающего в себя новую экономическую элиту, которая обогатилась на мировом рынке, преждевременно превозносить достоинства нового – глобального, безграничного рынка и в то же время категорически отказываться от финансирования политической инфраструктуры, необходимой для обеспечения ее жизнедеятельности”¹²⁴.

Но противник будет ждать западный ответ не в тех военных условиях, к которым новых проконсулов готовят ныне в Вест-Пойнте и Аннаполисе. Их ожидает голодная молодежь городов третьего мира, чрезвычайно возросшая воинственность ислама и индуизма. “В результате, – пишет Р. Каплан, – поднимется новый класс воинов, более жестоких, чем когда бы то ни было, и лучше, чем прежде вооруженных. Этот феномен охватит армии убийственных тинэйджеров в Западной Африке; российскую и албанскую мафии; латиноамериканских наркоторговцев; самоубийц с Западного берега Иордана; соратников бен Ладена, сообщающихся между собой по электронной почте… Это жертвы неравенства и глобализации. Ведь глобализация представляет собой социал-дарвинизм. Она означает экономическое выживание сильнейшего – тех групп и индивидуумов, которые проявили себя дисциплинированными, динамичными и изобретательными в своем стремлении к выживанию. Культуры, которые не смогут конкурировать с технологией, произведут несчитанное число воинов. Их уже можно увидеть в исламских школах пакистанских трущоб. Здешние дети не имеют моральной или патриотической идентичности за исключением той, что им дали религиозные наставники. Век химического и биологического оружия превосходно устраивает религиозное мученичество… А будущее обещает развитие и распространение компактных примитивных ядерных устройств, химического и биологического оружия”¹²⁵.

Как полагают сами американские специалисты, наиболее вероятной угрозой являются действия террористической группы, доставляющей ядерное или биологическое оружие на грузовике, торговом корабле, самолете или лодке – атака, похожая на опыт 1993–2001 гг. Противостоящая сила – многонациональная организация, имеющая свою базу и сочувствующие правительства. Против такого рода деятельности США фактически безоружны. “В реальной атаке мы должны ожидать использование агрессором обмана, ловушек, порчи работы радаров, осуществляемое при помощи радиоактивных средств ослепление радарных систем, попытки пробиться через национальную противоракетную оборону. Вашингтон не знает, какие еще контрмеры могут быть предприняты против американских систем”¹²⁶. Наиболее эффективным способом противодействия было бы тщательное разведывательное слежение, но пока этого в американской практике не видно. В течение ближайших нескольких лет в США, видимо, будут созданы ракетные системы обороны театра военных действий, одно из средств защиты. По расчетам бюджетной службы Конгресса США, такая система средних размеров обойдется в 50 млрд. долл., плюс 10 млрд. долл. на сенсорные устройства в космосе. Полный спектр слежения в глобальном масштабе потребует создания дополнительных наземных станций на территории России или в Средней Азии¹²⁷.

Важнейшей стратегической задачей Соединенных Штатов становится создание подлинно эффективного режима нераспространения ядерного оружия. Это возможно только в случае активного и доверительного взаимодействия с Россией и Китаем. “Ради вовлечения в процесс Москвы и Пекина, Вашингтон должен быть готов к компромиссам по другим вопросам”¹²⁸. Пока этого не наблюдается. Напротив, стремление США создать НПРО реально ведет Китай к расширению своих стратегических военных программ, что не укрепляет, а ослабляет американскую безопасность.

И трезвомыслящие американцы уже сейчас отказываются верить в войну без потерь, в пули, которые обезоруживают, но не убивают. “Реализм требует признать, что война без потерь – это миф… Лесные плотные заросли встанут щитом перед электронным прослушиванием и лазером, а в тесно населенных городах боевые действия без гражданских потерь невозможны. Компьютерные сенсоры насытятся необрабатываемыми данными. В свое время количественные измерения и теория игр завели Америку Макнамары во Вьетнам”¹²⁹. Волны, деморализующие толпу, вызывая у нее рвотный рефлнкс, могут лишь еще более мобилизовать противника. И они обратятся к оружию и приемам бедных: захват заложников, помещение своих складов и военных объектов под школами и больницами.

Главная опасность для Америки лежит в ее импульсивном стремлении использовать свою мощь для того, чтобы “стереть зло, несмотря на последствия”; Дж. Кеннан называл это “слепым эгоизмом обиженной демократии”¹³⁰. Америка просто обязана помнить о римском правиле respice finem – никогда не забывай о цели того, что ты делаешь. Или слова Черчилля о фанатике, который, несмотря на то, что потерял свою цель в тумане, удваивает свои усилия. Латентный вариант подобного поведения зреет повсюду на Западе, как и предупреждения: “В XXI веке, как и в XIX, мы будем первыми начинать боевые действия – в виде операций специальных сил, либо создавая компьютерные вирусы против командных центров противника – и мы будем оправдывать все это. Моральный базис американской внешней политики будет определяться настроением нации и ее лидеров, а не некими абсолютами международного права”¹³¹. В теории мир определяют международные законы и право; в реальности взаимоотношения между государствами все больше придерживаются лишь дуэльного кодекса.

Возможно, наилучшим курсом для Америки было бы “объявить о победе в ближайший подходящий момент и отправиться домой, а не укреплять свою доминирующую роль в каждом следующем регионе”. Но общественное мнение, “сконцентрированное на жалости к самому себе по поводу потерь, экзальтации по поводу собственных достоинств, задавит голоса оппозиции наступательной тактикой”¹³². Политики, помимо прочего, нуждаются в триумфах. И американские войска будут стоять в турбулентных регионах, “вмешиваясь в политические процессы этих регионов, оказывая давление на местные правительства – и так до бесконечности”¹³³. А местное население будет симпатизировать террористам, все более проникаясь ненавистью к западным ценностям – “Они видят в Америке главную деморализующую силу” – и будут презирать сотрудничающие с американцами правительства. “Атака становится главной формой терроризма, потому что у этих людей нет более эффективного средства ответа”¹³⁴.

Главная проблема Америки в начале XXI века – проблема распространения средств массового поражения. Будущее американской безопасности зависит от действий, предпринимаемых сегодня по предотвращению распространения завтра ядерного и биологического оружия. Усилия по достижению успеха в данном случае зависят от степени договоренности, согласия и слаженности действий основных независимых военных и индустриальных действующих лиц на мировой арене. “Достижение действенного сотрудничества (в этой сфере) является главной задачей в обеспечении американской национальной безопасности”¹³⁵.

Обращаясь к внутренней арене страны, претендующей на гегемонию, нужно сказать следующее. В данном конкретном случае победа в Афганистане внутри страны укрепит позиции президента Буша. Вовне усилится элемент гегемонизма. А у гегемона свои проблемы. Вызовы гегемону могут быть серьезными и не очень, но главенствующей стране приходится отвечать за сложившийся статус-кво. К нему (гегемону) обращаются за помощью и справедливостью все члены его быстро созданной коалиции. За материальной помощью, за военной поддержкой. Это весьма сложная имперская позиция, грозящая потерями, жертвами, “ненужными” усилиями. Первые же ошибки лишают такой подход популярности. Такова судьба сильнейших. И мы ее увидим в ближайшие годы.


Примечания