Лекция. Гейдар Джемаль
| Вид материала | Лекция |
- Воля к небывшему (интервью), 2891.94kb.
- «Социальная стратификация и социальная мобильность», 46.19kb.
- Ориентация ислам, или назад в будущее, 3961.03kb.
- Иманов Гейдар Мамедович профессор, ректор Смольного института рао доклад, 61.15kb.
- Первая лекция. Введение 6 Вторая лекция, 30.95kb.
- Лекция Сионизм в оценке Торы Лекция Государство Израиль испытание на прочность, 2876.59kb.
- Текст лекций н. О. Воскресенская Оглавление Лекция 1: Введение в дисциплину. Предмет, 1185.25kb.
- Собрание 8-511 13. 20 Лекция 2ч режимы работы эл оборудования Пушков ап 8-511 (ррэо), 73.36kb.
- Концепция тренажера уровня установки. Требования к тренажеру (лекция 3, стр. 2-5), 34.9kb.
- Лекция по физической культуре (15. 02.; 22. 02; 01. 03), Лекция по современным технологиям, 31.38kb.
Градировский С.
Вопросы? Я вам напоминаю ситуацию. Игра – это специально организованное пространство, где за рискованные вопросы не выводят в коридор, не ставят к стенке.
Муж.
Вы выделили три клуба – традиционалистский, либеральный и радикальный. Как Вы думаете, в ближайшие двадцать лет, какие из этих групп влияния будут, собственно, определять мировую динамику?
Джемаль Г.
Спасибо. Очень хороший, очень глубокий и точный вопрос, совершенно по делу. Сегодня, как я уже сказал, идет кризис либерального клуба, который выражается в нескольких вещах. Во-первых, это кризис финансовой системы, основанный на кредите, не связанном с реальными авуарами. Во-вторых, это кризис парламентской электоральной системы, основанной на политических партиях. Они сегодня уже полностью скомпрометированы, потому что понятно, что это управляемые структуры, программы которых компонуются, не только у нас, но и в Европе, единым политтехнологом, и политические лидеры сегодня – это максимально удаленные от харизматических фигур прошлого клоуны, которые находятся в жестком противоборстве с системой анонимной госбюрократии. То есть, есть два таких противника в этом пространстве. Есть анонимная госбюрократия, сидящая в кабинетах и связанная такой сетевой структурой между кабинетами, которая базируется на процедуре. То есть главным оружием госбюрократии является процедура. А есть политические клоуны, люмпены, Жириновский, Саркози – кто угодно, неважно, они являются публичными фигурами. Те и другие обвиняют друг друга, как правило, в коррупции. То госбюрократия обвинит какого-то политического деятеля, поймает за хвост, то, наоборот, какого-нибудь бюрократа выволокут из кабинета по, так сказать, наводке партии. Примеры с Колем, Шираком – это все известные примеры, их можно ширить бесконечно. Поэтому либеральный клуб находится в состоянии глубокого кризиса.
Сегодня, с одной стороны, есть группировка неоконов, которые делают ставку на США. Дело в том, что США в своей истории идеально воспроизводят историю Рима. Вот реального Рима. То есть там все элементы, включая гражданскую войну, кризис республики и так далее. Сегодня они вошли в стадию, соответствующую примерно стадии Помпея в его конфликте с Цезарем. То есть кризис республики. И, естественно, кризис конституционного строя. Потому что если США хотят и дальше претендовать на роль мирового жандарма, то республика в нынешней ее форме не обеспечивает тех рычагов мобилизации внутреннего человеческого фактора, который позволяет осуществлять имперские функции. То есть республика – это уже устаревшая, проехавшая модель. Точно так же дело происходило и в Риме. В какой-то момент республика не соответствовала взятым на себя римским обязательствам перед Ойкуменой, и Рим пошел на империю, чтобы иметь возможность мобилизовать человеческий фактор гораздо более мощно. И вот сегодня мы находимся перед лицом вот этой ситуации.
Но я думаю, что не выиграет ни одна из сторон, то есть не демократические либералы, скажем, вывеской которых является Обама, ни вот эти имперские. Они могут на какой-то момент взять верх, но это будет путь в никуда, потому что масштаб тех проблем, которые стоят перед Соединенными Штатами, во много раз превышает масштаб тех проблем, которые стояли перед Римом в начале первого столетия нашей эры. И я думаю, что либеральный клуб в течение ближайших двадцати лет сойдет со сцены как главная, очевидная фасадная сила. Кто выйдет на передний план? На передний план выйдут традиционалисты, то есть произойдет возврат тех самых политических факторов, которые определяли фасадное лицо западного человечества до 1914 года, и выйдут радикалы. Причем здесь есть некоторая амбивалентность. Радикалы могут не сорганизоваться и проиграть на начальном этапе, традиционалисты возьмут контроль ситуации слишком быстро. И в этом случае мы тогда будем иметь следующее. Традиционалисты – если кто думает, что это колокольный звон и государь на белом коне, то, может быть, с определенной парадной стороны он не особо заблуждается, но это далеко не одно только это. Напомню, что транснациональные корпорации, которые практически полностью управляются представителями старой аристократии из старых аристократических домов, это структуры, которые а) обеспечивают возможность передачи наследства вне законов о налогах на наследство, то есть через систему анонимного акционирования это возможность сохранять нетронутыми любые богатства в любом масштабе; б) это структуры обналички, перекачки любого черного нала в электронные деньги, а электронные деньги – в нал, причем легальный, через международные фонды, которые опять-таки контролируются аристократией. Достаточно какому-нибудь Майклу Йоркскому сказать, что он собирается защищать Бенгальского тигра где-нибудь на Сахалине, и ему принесут на блюдечке любое количество миллиардов, только ему палец надо будет поднять. Их обслуживает международная бюрократия, которая, в отличие от национальной, не несет никакой ответственности перед национальным электоратом, то есть структурой, которая понятно с кем связана: с фондами, а также с наднациональными образованиями типа ЕС, ЮНЕСКО и так далее.
И самое главное: они транснациональны не только в корпорациях, они транснациональны по системе своих действий, то есть они опираются сегодня на военные частные компании вместо армии, это мощнейшие структуры. Например, в Ираке действуют 50 частных военных компаний, которые поддерживают там наличие 150 тысяч боевых единиц, освобожденных от следования каким бы то ни было уставам и законам. Они могут делать что угодно – отрезать головы женщинам и детям, при этом они анонимны, не отвечают ни перед каким военным судом, и это как бы не армия США, а наемники. И они получают где-то от двух до трех тысяч долларов в день (в случае простого наемника), то есть гигантские деньги туда идут, это колоссальный бизнес сегодня – война. И они будут той политической силой, которая будет осуществлять полицейскую функцию в мире. То есть там, где будут вспышки недовольства, там мы будем иметь Афганистан или Ирак, который будет реализовываться в том месте, которое будет недовольно. И, кроме того, мафия. Что такое сегодняшняя мафия? Это неформальная структура на службе у транснациональных корпораций, которая иногда оформлена, а иногда не оформлена в законное образование типа «Гринпис», допустим. Если некая транснациональная корпорация имеет проблемы, она ставит некую задачу, оформляет ее перед экологами, экологи передают эту тему боевикам и местной мафии.
Скажем, на Восточном Тиморе: вот есть какие-нибудь там люди, которые искренне протестуют против вырубки джунглей. Здесь этот вопрос решается Химкинским лесом; Химкинский лес – все вы знаете эпопею. Там Химкинского леса не будет, там просто головы этих энтузиастов, их поднесут к порогу компании, которая вырубает лес, и вопрос решен. И вот эти мафии в сочетании с военными компаниями – это силовой кулак тех, кто были Никки, Вилли, Эдди каких-нибудь девяносто лет назад. То есть это уже не выезды с султанами в кирасах, а это гораздо более страшная вещь, потому что они поняли ошибки, которые они допустили в 1914-1917 году. Они их осознали, подвели итоги. Они очень осторожные люди, они не пошли на предложение о сотрудничестве со стороны Третьего Рейха, потому что они посчитали, что это слишком рискованно, потому что нет никаких гарантий. И они заключили союз со Сталиным и с Рузвельтом, хотя были колебания. Но сегодня они видят, что приближаются к своей финишной черте. То есть выйти туда, где они были в 1914, но без партий, без парламентов и без говорильни, но с полностью контролируемым мобилизованным населением.
Есть радикалы, как противовес, но у радикалов, к сожалению, теология, которую в пределе они имеют как свой горизонт, не оформлена в политическую теологию, то есть она не стала политической философией, которая могла бы эффективно быть точкой сборки для всех протестных сил. Вот марксизм был, но он умер, а новой точки сборки для протестных сил пока нет. Она должна быть теологической, но осознание того, что этот процесс должен пойти, только-только начинает пробуждаться. Но я думаю, что в течение двадцати лет произойдет, прежде всего, уход либерального клуба, и в любом случае радикалы или не радикалы, но традиционалисты будут играть первую скрипку через двадцать лет.
^ Михаил.
В этой связи теологии Карла Шмидта для радикалов недостаточно?
Джемаль Г.
Я думаю, что нет. Я думаю, что самое главное, что должно быть, это понимание (чего нет у Шмидта), что в дискурс заложена объективность процессов. Надо вывести онтологию из социального измерения и вернуть ей ту объектную сущность, которая имеет этот номинальный характер подлинной объективности. Потому что, если мы все рассматриваем как некий социальный процесс и как некие социальные движения становления, то это то же самое, как свести религиозный опыт к психическим движениям, такой необуддизм. Вот надо уйти от необуддизма в социальном плане.
Муж2.
У меня небольшая реплика и два вопрос. Реплика состоит в том, что утверждение о том, что мафия находится на службе у традиционалистов, мягко говоря, несколько не соответствует эмпирическим фактам. Несколько лет назад приезжал в Москву иезуитский падре Бартоломео Соджи, который очень убедительно рассказывал о том, как он боролся с мафией на Сицилии. Это довольно известная фигура в католическом мире, и с мафией на Сицилии сейчас стало полегче, чем раньше. Это в качестве реплики.
Первый вопрос на понимание. Вы описывали два типа общества. Первое – традиционное, второе – которое вы назвали профанным, или модерном его чаще всего называют, и некий макроисторический переход. Это понятно, об этом много описано, это основная тема макросоциологии. А потом Вы говорите, что, на самом деле, это просто две модификации одного и того же общества. Вопрос состоит в следующем. Для Вас понятие социального изменения вообще существует, релевантно? Вы как-то его фиксируете?
Джемаль Г.
Да. Я отвечу.
Муж2.
И второй вопрос. Через какие институты вы планируете реализовывать ваш проект политической теологии, и в каких сетях он будет распространяться? Спасибо.
Джемаль Г.
Если позволите, я не буду отвечать на ваш последний вопрос, а отвечу на Вашу реплику и на первый вопрос. Почему не буду на последний вопрос, потому что это вопрос технический. То есть что я планирую и чем я буду заниматься, имеет отношение к чисто интеллектуальному контенту, к моим планам.
А вот на реплику. Скажите, если бы вместо падре к вам бы приехал милиционер, который рассказал бы о своих успехах в борьбе с криминалом, вы как бы к этому отнеслись?
^ Муж2.
В данном случае важен сам факт, что это был падре.
Джемаль Г.
Понимаете, милиционер – это составная часть организованной преступности. Когда он рассказывает о том, как он с ней борется, вы можете про себя улыбнуться, ухмыльнуться, просто тихо уйти, не дослушав. Но, на самом деле, никто всерьез этот рассказ слушать не будет. То, что рассказывает падре, это, естественно, составная часть политтехнологий, то есть это некий пиар, политтехнологи и так далее.
Что касается борьбы конкретно с сицилийской мафией, во-первых, я не знаю, как можно определить, стало ее больше или меньше, какими критериями, потому что в нашем мире все иллюзорно. Цифры, телевизионная картинка – можно сказать, что ее стало больше, меньше и так далее. Во-вторых, может быть, сицилийская мафия слишком тесно связана с Соединенными Штатами, которые как раз представляют собой оппонента Ватикана. Если вы вспомните, именно сицилийская мафия была проводником американских войск в 1943 годы на Апеннинский полуостров. Это была агентура Америки. Америка – открытый, декларированный враг католицизма, поэтому может быть, что именно этой мафии немножко и нанесли какой-то удар. Так что это не убеждает как контраргумент.
Второе, насчет социальных изменений. С моей точки зрения, происходит такая вещь. Живет жилец в квартире, он платит, допустим, один пенс за день. Через два дня приходит хозяин и говорит: а ты мне должен платить два. Потом три пенса. Потом шиллинг. А у жильца работа – подносить почту или подметать. Ну, хорошо, до шиллинга он еще может справляться, работая на этой работе. Но после шиллинга ему уже надо менять работу или съезжать. Человечество – такой вот жилец. А князь мира сего – он с него спрашивает, каждый день больше, чем вчера. В результате, те, кто отвечает за кураторство, «смотрящие» - фараоны, кесари, вынуждены повышать капитализацию человеческого фактора, потому что в какой-то момент платить становится нечем. Допустим, при Рамзесе хватало, а уже в период эллинизации Египта не хватает. Поэтому приходится прибегнуть к мобилизационным технологиям. Как правило, мобилизационные технологии разрабатываются в жреческой среде, потому что они лучше всего владеют человеческим материалом и пониманием социальной анатомии. Они идут на разного рода издержки, вплоть до революций, которые видимым образом все потрясают. В результате поднимается колоссальное облако пыли, состоящее из человеческих частиц, происходит колоссальная мобилизация, но в итоге те, кто были у власти, остаются на месте или возвращаются через два поколения, и происходит то, что называется прогрессом. Это, на самом деле, не более чем повышение капитализации и стоимости человеческого времени. Если во времена фараонов, или до революции 1789 года время какого-нибудь британского рыбака, крестьянина стоило копейку в неделю, то сегодня время его прапраправнука, служащего офисным планктоном, стоит 100 долларов в час. Но, на самом деле, это продукт социальной трансформации, это переоценка жизненного времени, которая очень сложно вплетена в систему обеспечения благами, которая, в свою очередь, является тоже тонкой формой отчуждения.
Вот раньше была работа. Вот 12 часов человек пахал, два часа на себя, 8 или 10 на капиталистов. Теперь он может не пахать. Теперь он может быть безработным. Но он, благодаря существованию госаппарата, дает своим безработным существованием работу социальным сотрудникам, которые за ним следят, полиции, массе структур. Допустим, досуг: он идет со своим сыном в зоопарк или в Диснейленд, это все колоссальная система отчуждения. Он не может плюнуть без того, чтобы не отдать часть себя вот этому механизму. Причем он даже не понимает, что он это делает.
Но в пределе человек, который стоит перед обществом, включившим в себя природу и небо, становится абсолютно лишенным внутреннего человеческого измерения. То есть он становится просто терминалом, который работает в системе «посыл-ответ» вот с этим социальным монстром. Поэтому, на мой взгляд, прогресс – это просо переоценка человеческого времени, для того чтобы снимать все более и более высокую виртуальную дань.
Здесь же, когда я говорил о промышленном капитале и финансовом, есть очень глубокая разница в философии. То есть промышленный капитал верит в объект и в обмен веществ. Это инженерный подход, это установка на качество, это другой тип интеллектуализма. А финансовый капитал верит в интеллектуальную экономику, в информационную экономику. Он верит в то, что деньги – это просто информационный поток, и в политэкономическом смысле это солипсическое сознание. То есть промышленный капитал ориентирован на работу с объектом вне себя, а вот финансовый капитал – это такая солипсическая работа с некой виртуальной ценностью. Но поскольку есть все равно нужно, то здесь возникают постоянные противоречия, конфликты. Поэтому, конечно, социальные изменения есть, но они проводятся одним и тем же хозяином в рамках соответствия моменту, потому что динамика времени изменяет количественную постановку задачи. Вот если вам приходится платить следующую неделю в десять раз больше, чем в прошедшую неделю, то вы поневоле проведете какие-то изменения. Но тот, кто вас требует, это один и тот же, вот в чем дело.
Артем.
Вы персонализировали социум, дав ему имя, назвав его тенью сатаны. В то же время составной частью социума являются радикалы, которых Вы хотите вооружить политической теологией. В этом смысле, каково Ваше участие в этом?
Джемаль Г.
Я хочу здесь сделать одно очень важное дополнение. Социум – это общество. Я провожу фундаментальное различие между обществом и общиной, между society and community. Потому что общество, как целая законченная космическая система, обнимающая по возможности все человечество, это одно. А община – это, как правило, община ушедших. Это община Моисея, который ушел от фараона. Это община Мухаммеда, который ушел из Мекки. Это община ушедших, это община избранных, она всегда бросает вызов обществу. И это абсолютно другая система отношений, внутри этой общины она является не системой отношений внутри общества, это братская структура, которая основана на ином понимании смысла и на ином понимании человеческих связей. Но, естественно, что, как община, это не часть общества. Она может быть и обществом, в мире, но не от мира.
^ Артем.
Но политической теологией вы собираетесь вооружать радикалов.
Джемаль Г.
Конечно.
Артем.
И в этом смысле община через вас вооружает часть социума.
^ Джемаль Г.
Община – это партия, которая действует внутри социума против социума.
Артем.
Я правильно понимаю, что среди радикалов есть община?
Джемаль Г.
Радикалы объединяются в общину, потому что, может быть, часть радикалов сегодня ходят и не знают, что они должны принадлежать к общине монотеистов. Они по своей анатомии – внутренней, духовной – радикалы, но они еще об этом не знают. Тут есть очень интересный момент. Есть радикалы, которые представляют собой пассионариев ума, а есть пассионарии тела. Пассионарии тела, которые не находят пассионария ума, который бы ими руководил, обычно плохо кончают. Где-нибудь в канаве после уличной драки. Но пассионарии ума – это, к сожалению, чисто кабинетные пассионарии. А в идеале – когда объединяются те и другие, а особенно когда это объединяется в одном человеке. И тогда, естественно, все, кто следует за пророками, это пассионарии, которые способны поверить в откровение (то есть пассионарии ума), и пассионарии тела, у которых достаточно тела, чтобы идти на крестную муку, если это понадобится.
Дубровский.
У меня в этой связи вот какой вопрос. Пока вы находитесь в оппозиции обществу, все более-менее понятно. Но предположим ситуацию, как раз через 20-30 лет, что хотя бы где-то радикальный клуб берет политическую власть. Как будут разворачиваться тогда взаимоотношения общины и общества? И вообще, какова политическая программа радикального клуба? Потому что понятно, какая у либерального и какая у традиционного.
Джемаль Г.
Я понял. Прежде всего, нужно сказать, что в пределе политической задачей радикального клуба является не создание очередной общественно-политической формации, не построение социализма, коммунизма или чего-нибудь еще в этом роде, а политической задачей является подготовка второго пришествия Иисуса Христа и Махди. Потому что, с точки зрения ислама, это двойное событие (Махди, как руководитель исламской общины), сопряженное со вторым пришествием Иисуса Христа, в которое мусульмане верят, так же как и христиане. Это пришествие является концом истории и одновременно фундаментальным изменением закона мироздания перед общим концом и воскресением и судом. Теперь это главная задача. В контексте этой задачи не проглядывается установление глобального господства в мире без появления Махди и Иисуса Христа. Они являются водителями человечества, и они являются печатью, которую Всевышний ставит на то, что усилия радикалов преуспели. Но они могут и не преуспеть, критической массы может не хватить. И в этом смысле вся история будет неудавшейся репетицией, потому что, с точки зрения, скажем, определенных метафизиков, определенных носителей традиционного знания, наше человечество является одним из многих в этой цепи, в которой повторяется постановка все время одной и той же задачи. Просто наши предшественники были абсолютно неуспешны. Не хватило критической массы для того, чтобы преодолеть мощь инерции. Но если ее хватит, тогда будет эсхатологический сценарий. Радикалы – это эсхатологи.
Но, предположим, на пути к этому в одном из отдельных регионов, действительно, радикальный клуб берет контроль, что, естественно, вызывает немедленно очень острую деструктивную реакцию со стороны господствующего традиционалистского клуба, который без эсхатологического вмешательства Всевышнего не одолеть окончательно, сразу говорю. То есть, нет такой возможности без вмешательства Всевышнего одолеть традиционалистский клуб. Но где-то, в какой-то момент берет. Что это означает? Это означает, прежде всего, прямая демократия без установления государственного аппаратного чиновничьего управления в том месте, где радикалы берут власть. Прямая демократия имела примеры в прошлом, но там не хватало политической философии и политического понимания, для того чтобы удержать эту ситуацию под контролем. Имеет место и сейчас, в отдельных моментах в отдельных местах земного шара, и сегодня существуют элементы прямой демократии, основанные на сопротивлении мировой системе. Но находится это в состоянии не мира, но активной самозащиты.
Прежде всего, нужно помнить, что главным противником является государство в его современном понимании. Это очень недавняя вещь. Когда говорят, государство Древний Египет или государство Античный Рим, делают ошибку: смешивают государство и политическое общество. Государство – это только аппарат. Аппарат – это всегда паразитическая структура, имеющая своей задачей пресечь обратную связь между верхом и низом. В своих собственных корпоративных корыстных интересах. И это очень недавнее образование, на самом деле, которое является удивительно уникальным явлением в политэкономической сфере. Это единственная компания, которая профессионально и в качестве главной задачи производит не прибыль, а убыток. Вдумайтесь в этот момент. Вот есть любая компания, неважно – мошенническая, финансовая, та, которая объявила о том, что будет акционировать высокие технологии, которых нет, - она все равно ориентирована на прибыль. Вы говорите, что вы открыли нано клей, выкидываете акции, вам поверили, у вас покупают эти акции, они растут, это все равно прибыль. Государство – это единственная структура, которая производит убыток: за счет того, что оно производит банкноты, то есть долговые расписки, которые обречены на инфляцию. Обречены – даже если они подскакивают временно, они все равно обречены. За счет того, что 90% собираемых налогов расходуется на деятельность самой же этой компании, и за счет еще очень многих факторов, о которых если мы будем рассказывать, мы отвлечемся в сторону. Это единственная и уникальная компания, которая в качестве своей основной задачи производит экономический убыток, и она вменяет себе это в заслугу. Поэтому она и собирает с вас деньги, потому что не может их произвести. Она может их выпустить, и они будут дешеветь.