Библиотека мировой литературы. Восточная серия

Вид материалаДокументы

Содержание


^tван вэй в переводах ю. к. щуцкого^u
Из стихов "дом хуанфу юэ в долине облаков"
^tван вэй в переводах акад. в. м. алексеева^u
^tван вэй в переводах в. н. марковой^u
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   24

"озарения", когда он, созерцая, вдруг постигает истину о мире во всей ее

полноте, находит внезапный ответ на все загадки бытия. Мгновенья эти

приходят неожиданно: их могут породить вид цветущей сливы или лунный свет,

проникший в чащу леса, запах цветов корицы или плодов горного кизила,

журчанье ручья или дождевые капли на листьях... Поэт стремится уловить эти

мгновения, зафиксировать их в слове и передать другим как некую благую

весть. Этой же цели служат и готовые, устойчивые формулы, повторяющиеся из

стихотворения в стихотворение: белые облака, запертая калитка, тишина и

безлюдье - символы отшельничества, уединения, отрешенности от мира,

призванные сразу же пробудить соответствующие ассоциации в читателе. Все

это делает поэзию Ван Вэя многослойной, как многослойна суфийская лирика,

полной намеков и недосказанности. Она учит не только созерцать природу, но и

размышлять о ней и, размышляя, понимать.

Нетрудно заметить, что поэтический мир Ван Вэя - это мир, увиденный и

изображенный не только истинным поэтом, но и зорко видящим художником. Ван

Вэй и был художником, причем - насколько мы можем теперь судить по отзывам

современников и немногим сохранившимся копиям с его картин - художником не

менее значительным, чем поэт. В одном из поздних и "итоговых" своих

стихотворений он сам полушутя-полусерьезно говорит, что в прошлом своем

перерождении был скорее всего художником, а не поэтом - завершая, впрочем,

слова свои тем, что сердце его знать не хочет ни о славе художника, ни о

славе поэта... Он считается основоположником так называемой "южной школы" в

китайской буддистской живописи, к которой, по словам исследователя,

"...условно говоря, относятся те мастера, которые предпочитали тушь

многокрасочности, эскизную, свободную манеру - педантичной и описательной,

выражение сути (идеи) вещи - ее конкретной достоверности и, наконец, не

сюжетом и бытописанием были связаны с литературой, а сложной системой

ассоциаций" {Е. В. Завадская. Эстетические проблемы живописи старого Китая.

/ М.: Искусство, 1975, С. 201.}. Ему же припис ывается и знаменитый трактат

"Тайны живописи" - одно из основополагающих сочинений по теории живописи,

оказавшее большое влияние на последующее развитие теории и практики живописи

в Китае. Сочинение это, написанное превосходной, высокопоэтичной ритмической

прозой, можно также рассматривать и как своеобразный комментарий к пейзажной

лирике Ван Вэя, где образы поэтические по большей части трудно отделить от

образов чисто живописных, не случайно крылатыми стали слова поэта Су Ши:

"Наслаждаюсь стихами Мо-цзе {Мо-цзе - второе имя Ван Вэя.} - в стихах его -

картины; гляжу на картины Мо-цзе - в картинах его - стихи". Действительно,

пейзажная лирика Ван Вэя удивительно живописна, "картинка" в лучшем смысле

этого слова - классическим примером опять же может служить цикл "Река

Ванчуань", где большинство стихотворений (за исключением нескольких,

заполненных историческими и мифологическими ассоциациями) представляют

своего рода живопись в слове - или картины, выполненные словом: "Отмель у

белых камней // Прозрачна, мелка. // Заросли тростника - // Рядом со мной.

// На запад и на восток - // Река и река: // Волны моют песок // Под ясной

луной" ("Отмель у белых камней").

А сколько свежести, чисто живописной гармонии и совершенства в

небольшой весенней картинке из цикла "Радости полей и садов", будто сошедшей

со свитка старого китайского мастера: "Персик в цвету // Ночным окроплен

дождем. // Вешний туман // Ивы обвил опять. // Летят лепестки - // Слуга

подметет потом. // Иволга плачет, // А гость мой изволит спать".

Не будет, наверное, преувеличением сказать, что Ван Вэй - художник,

безвозвратно утраченный для нас в живописи, - в немалой мере сохранился и

дошел до нас в своих стихах, наглядно подтверждая тем самым приведенное выше

суждение Су Ши, ибо живопись в стихах Ван Вэя присутствует зримо и

несомненно.

Остается добавить, что в стихах о природе Ван Вэй проявил себя

художником разносторонним: он умел с редким совершенством писать о цветах и

птицах, о мирной жизни среди полей и садов - и он же мог при случае,

например, в "пограничных" своих стихах, буквально несколькими скупыми,

резкими штрихами передать суровую красоту пустынных степей. Подвластны были

его кисти и величественные картины природы - водные просторы, могучие горные

хребты (см. стихотворение "Горы Чжуннань").

Воздействие пейзажной поэзии Ван Вэя на творчество его современников и

поэтов последующих поколений было огромным и прослеживается на протяжении

веков. В творчестве Ван Вэя китайская пейзажная лирика поднялась на огромную

художественную высоту и обрела основные свои черты, определившие едва ли не

все дальнейшее ее развитие. Став непременной, а нередко и важнейшей частью

творчества подавляющего большинства танских и сунских поэтов, разработанная

с удивительной полнотой, глубиной и художественным совершенством, китайская

поэзия природы стала феноменом мирового значения, одним из высших достижений

не только китайской, но и мировой поэзии. И одно из самых почетных мест в

истории развития этого жанра заслуженно принадлежит великому поэту и

великому художнику Ван Вэю.


В. Т. Сухоруков


^ ^TВАН ВЭЙ В ПЕРЕВОДАХ Ю. К. ЩУЦКОГО^U


{Здесь и далее переводы Ю. К. Щуцкого воспроизводятся по изданию:

Антология китайской лирики VII-IX вв. по Р. Хр. / М-Пг.: ГИ, 1923,- Прим.

сост.}


Без названия


Видел я: в весеннем холодке

Распустилась слив краса.

Слышал я: запели вдалеке

Снова птичьи голоса.

Я в томлении своем весеннем

Вижу: зелена, нова,

Перед домом к яшмовым ступеням

Робко тянется трава.


Провожаю весну


День за днем старею я всечасно,

Как-то попусту, напрасно.

Год за годом вновь возвращена

К нам является весна.

Есть бокал вина, и без сомненья

В нем найдешь ты наслажденье.

Пусть цветы и полетят к земле -

Их напрасно не жалей!


Песнь взирающего вдаль на Чжуннаньские горы


Посвящаю сенатору Сюй'ю


Выходишь ты вниз, вниз из сената,

И видишь: настало уже время заката.

Скорбишь ты о том (знаю я, знаю!),

Что эти мирские дела очень мешают.

Ты около двух старых и стройных

Деревьев с коня соскочил, глядя спокойно.

Не едешь домой. Смотришь в просторы,

И видишь в туманной дали синие горы.


^ ИЗ СТИХОВ "ДОМ ХУАНФУ ЮЭ В ДОЛИНЕ ОБЛАКОВ"


1.


Поток, где поет птица


Живу я один на свободе,

Осыпались кассий цветы.

Вся ночь безмятежно проходит...

Весенние горы пусты.

Но птицу в горах на мгновенье

Вспугнула, поднявшись, луна:

И песня ее над весенним

Потоком средь ночи слышна.


В ответ братцу Чжан У*


Пырейная лачуга

В Чжуннани есть. Фасад

Ее встречает с юга

Вершин Чжуннаньских ряд.

Весь год гостей не вижу я,

Всегда закрыта дверь моя.

Весь день свобода здесь, и с ней

Усилий нет в душе моей.

Ты ловишь рыбу, пьешь вино,

И не вредит тебе оно.

Приди! - и будем мы с тобой

Ходить друг к другу, милый мой!


Вместе с Лу Сяном прохожу мимо беседки в саду ученого Цуй Син-цзуна


Деревья зеленые плотную тень

Повсюду собою накрыли.

Здесь мох утолщается каждый день,

И нет здесь, конечно, пыли.

Он, ноги скрестивши, без шапки сидит

Под этой высокой сосною;

На мир лишь белками с презреньем глядит

Живущий жизнью земною.


Покидаю Цуй Син-цзуна


Остановлены лошади в ряд; мы готовы

Разлучить рукава и полы.

Над каналом большим императорским снова

Начиняется чистый холод.

Впереди красотою сияя высоко,

Поднимаются горы-громады,

От тебя уезжаю я вдаль одиноко,

И опять на сердце досада.


Провожаю Юаня Второго, назначаемого в Аньси


Утренним дождем в Вэйчэне *

Чуть пыльца увлажнена.

Зелены у дома тени,

Свежесть ив обновлена.

Выпей, друг, при расставанье

Снова чарку наших вин!

Выйдешь ты из Янь-гуаня *

И останешься один.


На "Высокой Террасе" провожаю цензора Ли Синя


Провожать тебя всхожу

На "Высокую Террасу" и слежу,

Как безмерно далека

Протянулась и долина и река.

Солнце село; и назад

Птицы, возвращаяся, летят.

Ты же продолжаешь путь

И не остановишься передохнуть.


В девятый день девятой луны вспомнил о братьях в горах


Живу одиноко в чужой стороне,

Как причудливый странник. И вот,

Лишь радостный праздник Чун-яна * придет,

О родных я тоскую вдвойне.

Все братья теперь с волшебной травой,

(Вспоминается мне вдали)

Чтоб стебли воткнуть, на горы взошли...

Но кого-то там нет одного.


Фрейлина Бань Цзеюй *


Странно всем, что двери я закрыла

В терем, где храню белила.

Царь спустился из приемной залы,

Но его я не встречала.

Без конца смотрю, смотрю весь день я

В этот царский сад весенний.

Там, я слышу, говор раздается:

Кто-то * меж кустов смеется.


Прохожу мимо храма "Собравшихся благовоний"


Не знаю, где стоит в горах

Сянцзиский храм *. Но на утес

Я восхожу, и путь мой кос

Меж круч в туманных облаках.

Деревья древние вокруг...

Здесь нет тропинок. Между скал

Далекий колокола звук

В глуши откуда-то восстал.

За страшным камнем скрыт, ручей

Свое журчанье проглотил.

За темною сосною пыл

Остужен солнечных лучей.

Пуста излучина прудка,

Где дымка сумерек легка;

И созерцаньем укрощен

Точивший яд былой дракон.


Поднялся во храм "Исполненного прозрения"


Здесь, по "Земле Начальной" * вьется

Кверху тропинка в бамбуках.

Пик ненюфаров выдается

Над "градом-чудом" * в облаках.

Чуские три страны на склоне

Все здесь видны в окне моем.

Девять стремнин как на ладони

Вон там сравнялись за леском.

Вместо монашеских сидений

Травы здесь мягкие нежны.

Звуки индийских песнопений *

Под хвоей длинною сосны.

В этих пустотах обитаю

Вне "облаков закона" я.

Мир созерцая, постигаю,

Что "нет у Будды бытия" *.


Изнываю от жары


Землю наполнивши и небо,

Солнце багровое сгорает.

На горизонте, словно кручи,

Огнем сверкающие тучи.

Свернулись-ссохлись листья, где бы

Они ни выросли. Без края

Вокруг иссохшие луга.

Иссякла, высохла река.

Я замечаю тяжесть платья

И в самой легкой, редкой ткани.

Даже в густой листве растений

Страдаю: слишком мало тени...

У занавеса близко встать я

Теперь совсем не в состояньи.

Одежду из сырца сейчас

Мою второй и третий раз.

Весь мир, пылая жаром, светел.

За грань вселенной вышли мысли.

Стремятся, как долина в горы,

Они в воздушные просторы.

Издалека примчался ветер.

Откуда он - и не исчислить.

Река и море от волны

И беспокойны и мутны.

Но эта вечная забота

От тела только. Мне понятно,

Лишь на себя я оглянулся...

Еще я сердцем не проснулся -

И вдруг вступаю я в "Ворота

Росы Сладчайшей, Ароматной" *,

Где в чистом мире холодка

Для сердца радость велика.


Сижу одиноко ночью


Один грущу о волосах,

Что побелели на висках.

В пустынной комнате вот-вот

Вторая стража * пропоет.

Пошли дожди. Полно воды.

Опали горные плоды.

Под фонарем в траве звучат

Напевы звонкие цикад...

Конечно, пряди седины

Мы изменить уж не вольны;

И в золото другой металл

Никто из нас не превращал.

Хочу я знанье получить,

Чтоб боль и старость излечить.

Но в книгах то лишь вижу я,

Что "нет у Будды бытия" *.


Примечания


В ответ братцу Чжан У. - ...братцу... - Чжан У называл Ван Вэя старшим

братом; поэтому поэт и называет его братцем.


Провожаю Юаня Второго, назначаемого в Аньси. - Утренним дождем в

Вэйчэне... - Название города на р. Вэй, притоке р. Хуанхэ.


Ян-гуань - название заставы.


В девятый день девятой луны вспомнил о братьях в горах. - ...радостный

праздник Чун-яна... - В девятый день девятой луны - праздник Чун-ян, что

значит "двойное солнце". Девятка есть число, выражающее солнце, и поэтому

этот праздник справляется в день 9 сентября, в который принято втыкать в

землю стебли гадательной травы Шуюй (род имбиря) во избежание бед и

напастей.


Фрейлина Бань Цзеюй. - Придворная дама при императрице Сюй. Фаворитка

императора Чэн Ди (правил с 31 до 5 г. до P. X.). Утратив милость государя,

она попросила разрешения удалиться в Чансиньский дворец, где и жила в

уединении, не соперничая с новой возлюбленной государя, Чжао Фэйянь. Тем не

менее она была обвинена в применении магии против своей соперницы, и

остроумными ответами на обвинение заслужила себе историческую известность.


Кто-то... - т. е. Чжао Фэйянь, новая фаворитка.


Прохожу мимо храма "Собравшихся благовоний". - Сянцзиский храм - храм

"Собравшихся Благовоний".


Поднялся во храм "Исполненного прозрения". - ...по "Земле Начальной"...

- Земля, принадлежащая к храму. Название это заимствовано из "Сутры

(проповеди) о Нирване", где, между прочим, говорится: "...неисчислимы,

несметны, обильны, как песок р. Ганга, боддисаттвы вступили в "Начальную

Землю"", т. е. в один из райских садов.


"Град-чудо" - это самый храм. Так называет его Ван Вэй, заимствуя образ

из 7-й главы "Сутры Чистого Лотоса", повествующей о том, что некий Будда,

ведя сонмы людей в страну драгоценностей (Нирвану), заметил, что люди

начали уставать. Тогда он создал "Град-чудо" - марево, видимое вдали, к

которому люди и устремились, напрягая последние силы. Поддерживая стремление

людей таким образом, Будда довел всех до страны драгоценностей.


Звуки индийских песнопений... - Часть службы в буддийских храмах

совершается на языке Древней Индии - санскрите. Поэтому культовые песнопения

буддистов обычно называются индийскими словами или индийскими звуками.


..."нет у Будды бытия". - Догматически у Будды нет бытия - жизни, нет

небытия - смерти. Он не рождается и не умирает.


Изнываю от жары. - "Ворота Росы Сладчайшей, Ароматной"... - Учения

Будды.


Сижу одиноко ночью. - Вторая стража - время от 9 до 11 часов вечера.


..."нет у Будды бытия". - см. выше.


Ю. К. Щуцкий


^ ^TВАН ВЭЙ В ПЕРЕВОДАХ АКАД. В. М. АЛЕКСЕЕВА^U


{* Перевод и комментарий акад. В. М. Алексеева воспроизводятся по

изданию: В. М. Алексеев. Китайская литература / М.: Наука, 1978. - Прим.

сост.}


На прощанье


Слезаю с коня, вином тебя угощаю.

Вопросы к тебе: куда ты теперь идешь?

Ты мне говоришь: во всем мне здесь неудача


уйду я лежать там, где-то в Южных горах.

Так, брат, уходи; к тебе нет больше вопросов

в то время, когда белых здесь туч без конца.


Введение. Бегство неудачника от мира и карьеры - одна из доминирующих

тем китайской классической поэзии, навеянных даосскими мотивами поэзии и

философии. Поэт, обнаруживающий в себе, после конфуцианского образования,

хоть частицу дао, этим самым навсегда отклоняется от мира. В чем же искать

спасения? В природе - там, где бесконечные гряды облаков навевают ту же идею

бесконечности.


Автор. Один из самых знаменитых поэтов танской эпохи и китайских поэтов

вообще, выдающийся художник-пейзажист, о котором его почитатель и тоже один

из крупнейших поэтов Китая, Су Ши (Дун-по), сказал бессмертное: "Ван Вэй -

это стих в картине и в стихе картина" (шичжун ю хуа, хуачжун ю ши), и,

конечно, каллиграф высоких достижений. Его жизнь (701-761), начавшаяся

блистательной придворною карьерой, сменившейся позорной службой у

презираемого им бунтовщика Ань Лушаня, закончилась поэтическим одиночеством

и монашеством в буддийстве, которое отразилось в его поэзии и даже в его

имени (Мо-цзе). Его колоссальная продукция в большей своей части (тысяча

стихотворений) погибла в смуте, но и то, что сохранилось, достойно

восхищения.


Заглавие. Прощанье с другом - любимая тема китайских друзей-поэтов, и к

ней придется возвращаться неоднократно. Вино на прощанье - обычай, создавший

особый иероглиф (цзянь).


Примечания.


(3) Неудача - "недостижение желаемого" (бу дэ и) - один из основных

мотивов китайской классической поэзии. Неудачник считает себя вправе

жаловаться вслух, подражая в этом своему великому предку династии

неудачников - Конфуцию, резко различавшему достоинство человека (дэ) и удачу

(дэ, другой иероглиф), которую приписывал судьбе (мин), не подлежащей

человеческому разумению и воздействию.


(4) Южных горах - перевод лишь приблизительный и даже заранее неверный.

Речь идет не о каких-то "Южных горах" (Наньшань), а о горах Чжуннаньшань,

находящихся не на юге, а в центре Китая.


(6) Белые тучи - идеал поэтической души - образ постоянный, вошедший в

поэтическую хрестоматию Китая с давних пор.


В. М. Алексеев


От составителя. Лирический шедевр Ван Вэя, впервые блестяще

переведенный и прокомментированный акад. В. М. Алексеевым, не мог не

привлечь внимания позднейших переводчиков: в настоящем издании нами

представлены переводы А. И. Гитовича ("На прощанье"), А. А. Штейнберга

("Проводы"), В. В. Мазепуса ("Прощание") и А. В. Матвеева ("На прощание").

Когда работа над данной книгой близилась к завершению, М. В.

Баньковская, дочь и публикатор наследия акад. В. М. Алексеева, уведомила

составителя о существовании еще одного перевода! Он был совсем недавно

выполнен Е. В. Середкиной, молодой аспиранткой из Перми, исследующей жизнь и

творчество акад. В. М. Алексеева. С разрешения М. В. Баньковской мы далее

приводим этот перевод:


С коня соскочил, прощальные чарки полны,

Украдкой вздохнул, куда направляетесь Вы?

Печалится друг, с карьерой, увы, не в ладу!

На Южной горе себя самого я найду.

Излишни вопросы и слез расставанья не стыдно,

Плывут облака, прозрачность их так очевидна.


^ ^TВАН ВЭЙ В ПЕРЕВОДАХ В. Н. МАРКОВОЙ^U


{* Здесь и далее переводы В. Н. Марковой воспроизводятся по изданиям:

Антология китайской поэзии в 4-х томах. Том 2 / М.: ГИХЛ, 1957; Китайская

литература. Хрестоматия. Том 1 / М.: ГУчПедгИз, 1959.- Прим. сост.}


Равнина после дождя


Вновь стало ясно - и открыты

Передо мной полей просторы.


Вся грязь и пыль дождями смыты

Везде, куда ни кинешь взоры.


Ворота дома Го далеко

Видны у самой переправы,


А там селенья у потока,

Вон луга зеленеют травы.


Сверкают белыми огнями

Среди полей реки узоры,


И показались за холмами

Темно-лазоревые горы.


Здесь в пору страдную в деревне

Не встретишь праздных и ленивых:


И юноша и старец древний -

Все дружно трудятся на нивах.