Рассказ об опоязе I (с. 68-80) II (с. 80-91) III (с. 91-9)
| Вид материала | Рассказ |
- Iii. Продукия, ее особенности 6 III описание продукции 6 III применяемые технологии, 2464.73kb.
- Николай Михайлович Карамзин. II. Запись темы, эпиграфа (слайд 1). III рассказ, 52.95kb.
- О. В. Становление речежанровой компетенции в онтогенезе на материале речевых жанров, 126.34kb.
- Iii всероссийский открытый конкурс, 61.81kb.
- И. С. Тургенева «Свидание». Рассказ, 106.41kb.
- Греки в риме в III в. До н. Э. 1 В. Н. Э, 185.45kb.
- Лекция рассказ в экскурсии, 288.73kb.
- Iii, подтема III, гл. 1, раздел 2, подраздел, 852.91kb.
- Житие Сергия Радонежского» А. С. Пушкин. «Медный всадник» Н. В. Гоголь. «Тарас Бульба», 16.16kb.
- Лекция Россия накануне XX века. 1 марта 1801 года народовольцы "казнили", 42.96kb.
II
В далеком прошлом мне встретился ученый-испанист, было это в университете, в коридоре. Он сказал мне: «Виктор Борисович, как вы догадались, что Сервантес в работе над «Дон Кихотом» пользовался современными ему энциклопедическими словарями, ведь вы же не знаете языка?»
«Мне это тоже непонятно, – ответил я, – как птице непонятно, как она перелетает через океаны и на том берегу находит свое гнездо».
С энциклопедическими словарями дело проще.
Когда читал первые страницы первого тома, то там Сервантес ведет беседу с ученым-современником; как ему быть, человеку, который много времени потерял на войне и на плен после войны.
Друг сразу указывает Дон Кихоту на энциклопедические словари 1 и в то же время извиняется, что рыцарские романы так расплодились, что заползли даже в такие книги, в которых упоминается звонкое и тяжеловесное имя Аристотеля.
1 Не произнося, конечно, этого термина. Он только говорит о справочнике, в котором сведения расположены по алфавиту.
Что хочу сказать?
Когда читаешь, когда работаешь, важна установка, заданность.
Я знал изначально, кто такой Сервантес, новейшие сведения о его атомистических знаниях не удивили бы меня и в те годы, когда происходила беседа с ученым-испанистом.
Однорукий, изрубленный воин, Сервантес, сражавшийся на палубах кораблей, которые хотели освободить Средиземное море от пиратов, прошедший через алжирский плен, тюрьму и через унижения сборщиков налогов в стране, где все уже собрано и содрано, он пишет повествование о как бы ненужных подвигах.
Вот эта остолбенелость, околдованность, разлитая в жизни как бы застылость, замороженность в некоем сосуде с прозрачными стенками.
Ее пытался расколдовать Дон Кихот.
Ее пытаются расколдовать чуть ли не во всех сказках всего фольклора народов.
К Дон Кихоту обращались все.
Над сценами поражения Дон Кихота плакал молодой Гейне, плакал, читая детское издание, где был спутан Караско с цирюльником, который брил Дон Кихота, а это совсем разные люди.
Достоевский прочитал Дон Кихота не глазами Гейне-мальчика.
Достоевский освобожден от случайных ошибок.
Мне кажется, что мудрость и глубокая подготовленность структуралистов не позволила им сделать то, чему их мог бы научить и Санчо Панса.
Что в мире дело идет не о словах, а о том, что мыслить надо предложенными обстоятельствами.
Герои, будет ли это Робинзон Крузо, будет ли это Евгений Онегин, попадают в разные предлагаемые обстоятельства, и вопрос в том, как они себя ведут в этих обстоятельствах, каковы их поступки, где сходство, где различие, а так же каково сходство и различие между поступками и словами.
Онегин меняется в отношении к Лариной.
И Ларина меняется в отношении к Онегину.
Но поэма описывает не слова, а те положения, которые освещаются; освещаются так, как будто солнце встает из-за горизонта.
Солнце несколько раз по-разному встает по воле автора.
И Дон Кихот – это не только человек, пытающийся собственноручно погубить зло.
Нет. Дон Кихот исследует мир, и одновременно Сервантес – это человек, который не боится исследовать мир.
И путь Дон Кихота – это путь бесстрашного исследователя жизни, которого так приветствовал Достоевский.
Достоевский зимой вместе с петрашевцами в одном белье стоял на снегу на площади, и перед ним и перед ними всеми читали приговор.
Нарочно был избран заика.
Он читал длиннейший приговор. Достоевский знал, что ему оставалась одна минута жизни, и разделил ее на то, чтобы посмотреть на дальние здания, а потом он подумал, успел подумать о Дон Кихоте: как тот старался на плохом коне с плохим оружием отвоевать мир от зла.
Он как бы целовал книгу Сервантеса, как Священное писание. Он через десятилетия писал о том, что петрашевцы были правы и прав был Дон Кихот.
Только теория свободы иногда умеет создавать такие концы для книг.
Романы не умирают. Они оживают. Они переживают столетия. Они просеивают на мелких решетах то, что было сказано из страха, и то, что сказано взаправду.
Растет дерево жизни. Оно и зимой живет.
Чудо мира состоит в том, что кровь дерева зимой другая, незамерзающая. И нет для нас большей радости, чем победа какого-то богатыря, который, может быть, и не был никогда, она радует нас и через тысячу лет.
Растаяли глиняные пластинки, на которых рассказывалась история Гильгамеша, человека, для которого наши библии – вчерашние газеты, даже суетливее. Но память о Гильгамеше переживает седьмую тысячу лет.
Дон Кихот смотрит на мир так, как сейчас иногда смотрят на нашу планету люди, управляющие искусственными спутниками Земли.
В кавалерии учат – если ты упал с лошади, то надо немедленно садиться снова, иначе потеряешь себя.
Поэтому некоторые романы бывают несколько затянуты.
Дон Кихот произносит слова в защиту женщины.
Одновременно Дон Кихот в упрек герцогу и герцогине говорит, что напрасно ему как бы для искушения подставили двух прекрасных девушек; им было по пятнадцать лет. И тут следует заключительная сцена.
Так как же быть с концом?
Тут я расскажу одну историю.
Был у меня сценарий «Дон Кихот».
Как вы понимаете, он был именно таким, как по силам моим тут рассказал.
Сценарий мы сделали совместно. Потом этот человек уехал.
Через пять лет молчания сценарий пришел ко мне переделанным.
Приведу свое письмо вот этой послепятилетней поры.
«Романы, киноленты трудны потому, что они морально вырастают, пока их создают. Они как сказки рыцарских романов кормят будущее человечества.
Так вот, несколько дней тому назад получил пакет. В нем лежало девять папок.
Это был новый сценарий «Дон Кихот».
Попробовал его читать.
Это было трудно потому, что герой его не столько действует, сколько разговаривает. Это сценарий для старых широкоротых граммофонов. Это была первая встреча старого человека с вещью, которая написана под его фамилией.
Мне кажется, будет справедливым отказаться от этого, не моего ребенка, я его не видел во время девяти месяцев беременности.
Но я о нем слыхал все девять лет – в двенадцать раз больше необходимого, чтобы созрело живое дитя.
В мифах дети с таким долгим пребыванием в чреве матери рождаются седыми.
Ссориться на глазах света не время. Переделывать поздно. Здоровье у меня не такое большое. Я написал десятки книг, которые известны у нас и других странах, но поручить этому седовласому ребенку свою фамилию не могу.
Прощайте, мне жалко себя, вероятно, уже никогда не поеду в Тбилиси.
Мир сузился.
Но мир велик даже тогда, когда в нем начинают заводиться неожиданные соавторы. Правда, по закону переделывать сценарии, уже принятые, без ведома автора нельзя. Но вы же все настолько заняты, что не имеете времени приехать или хотя бы написать открытки.
Не хочу Вас уговаривать и не хочу с Вами ссориться.
Кино, которому я отдал лет сорок, развалилось, хотя есть и полухорошие режиссеры и в Тбилиси есть хорошая молодежь.
В сценарии переставлены эпизоды, поэтому смысл произведения изменился. Будем говорить об элементарных вещах. Разметьте эпизоды и поставьте их так, как поставил их Сервантес. Сервантес начал картину в деревне. Показал зараженность Дон Кихота книгами, а потом отправил его в путешествие. Эпизод со львами поставлен так, что он реабилитирует, возвышает Дон Кихота, ведя его к мировому героизму.
Присланный Вами сценарий начинается со львов. Это ошибка и нарушение воли хорошего писателя. Сейчас нет того движения снизу вверх, которое так характерно и даже удивительно в романе Сервантеса.
Смена эпизодов – это тайна, а тайну художники должны понимать.
Почти сумасшедший становится мудрым, а Сервантес навеки становится человеком, равным Шекспиру.
Люди вырастают по мере того, как художник их познает.
«Евгений Онегин» вырос в стихах Пушкина. Но Пушкин не хотел, чтобы Онегина считали только воплощением Пушкина в стихах. Об этом он писал много в иронических строфах.
Сервантес остается над своим героем. Это вторая Ваша ошибка – путаница между спором об авторстве и отождествление автора с героем.
Вы пропустили такой замечательный эпизод, как Дон Кихот на охоте. Он сильный, бывалый и смелый охотник, и лучше всего оставить этот эпизод, потому что когда ошибается нами нелюбимый человек, то это не печалит и не восхищает. Герой должен быть выращен волею автора.
Мудрый Дон Кихот, друг мавров, защитник арестантов-каторжников, которые попали на должность гребцов испанского флота, – это настоящее понимание истории. На понимании истории классики учились уважать искусство – работая на него.
Делать Дон Кихота кандидатом в святые ошибочная работа. Когда умер Толстой – тоже снимали картины люди, желающие заработать. У них Толстой поднимался прямо на небо, и его как сотоварища принимал бог. Это дурной вкус.
История движется, и она правильно разгадывается искусством.
Делать богатую картину трудно, но можно. Но незачем. Представлять Дон Кихота только безумным человеком – это дело прошлых веков. С этим уже разобрались.
Искусство предвидит будущее в прошлом.
Уничтожать созревание героя под пером Сервантеса нельзя. Снимать нужно, понимая, что это корабль, который идет из-за горизонта и очень реально вписывается в нашу реальную действительность. Не забывайте, что Дон Кихот посмел сесть на деревянную лошадь, набитую ракетами, и отправиться прямо в будущее.
Значит, нужно понять, что в этот момент испанец был первым героем полета в космос.
Ваш будущий сценарий должен быть сценарием о созревающем человеке. Из моего сценария Вы непременно должны взять поступок Дульцинеи, которая подкладывает под его голову том изданной книги. Это было время новой типографии. Сервантес описывал отношение Дон Кихота к новому изобретению и даже сны об отношении к новому изобретению.
Сервантес ввел в роман описание типографии.
Я думаю, что работа сделана небрежно. Нет судьбы Дульцинеи. Нет судьбы Санчо, а Санчо, по словам Сервантеса (слова эти переданы Дон Кихотом), перестает быть глупцом и становится мудрецом. И это то, что поднимает Дон Кихота.
Нет у Вас Испании разоренных крестьян и осыпанных золотом купцов, которые ограбили культуру доколумбовой Америки.
Я старый человек. Настолько старый, что уже молодею, потому что какой-то частью своей принадлежу будущему.
Сценариями, которые я написал с вариантами, можно набить маленький автомобиль. Рукописи эти профессиональным человеком должны быть прочитаны; занятие трудное, болезненное, но необходимое.
Гоголь считал, что судьба писателя-сатирика горестна.
И в наше время мы можем сказать, что судьба писателя-сценариста трудна.
Иногда ему удается перегнать свое время и использовать личные свои знания, свои корни.
Вы сделали прекрасную вещь «Отец солдата». Вы подняли тему как общечеловеческую. К вам пришла прекрасная догадка – дать бытовую роль трагическому актеру. Но так как судьба воюющей страны величественна и трагична и так как бытовую роль трагический актер сыграл так, как надо было сыграть, – и так Вы, старый мой знакомый, положили плиту для статуи героя.
Родная деревня поставила памятник человеку, который изобразил гордость и трагичность отца во время войны.
Достоевский писал, что Дон Кихот оправдал человечество.
Достоевский сравнивал Дон Кихота с будущими героями русской революции и гордился тем, что он сам был рядовым революции. (Это можно прочесть в «Дневнике писателя» – самого Достоевского.)
В наше время и Вам, человеку немало сделавшему, не надо прокалывать мячик перед ответственным футбольным матчем.
Мне очень тяжело отвозить свою большую работу в музей истории советской кинематографии. Я человек старый и уважаю не только себя, но и свое время. Советы, которые я даю, – простые.
Самое главное – вопрос о львах и вопрос о медном мече Дон Кихота.
Дон Кихот, как рассказывает Сервантес, был человеком крепкого телосложения, по утрам охотился, а потом Вы из романа узнаете, что он пишет стихи, что он очень образованный человек.
Желаю Вам всего хорошего. Советую пойти в баню и смыть с себя ложное возвеличивание.
Писать сценарии мужчинам, может быть, так же трудно, как, вероятно, женщинам рожать. Аплодисменты знакомых тут не утешают и не успокаивают. Поклон Вашему городу.
Люблю Тбилиси, знал в нем друзей Маяковского, друзей народа».
Правда сама себя учит, сама себя перевоспитывает, она несет на себе тяжелый вес человеческого непонимания правды.
Переделывать мир со сломанным копьем, со старомодным мечом, с медным тазом парикмахера, который отбивает в этом тазу пену для бритья, и считать, что медь золото, а этот шлем спасает голову рыцаря от мечей противника, – трудно.
Плач Гейне был тоской большого человека.
Дон Кихота провожали камни из пращи, его били палками, пока не дочитали второй книги истории этого немолодого человека.
Форма прозы должна быть военной прозой и влюбленной прозой, разночеловеческой прозой и детской прозой. Она должна быть вызывающе простой, пусть даже пародийной, пусть даже плачут те, которые не умеют думать, а это неумение, говорят, благоприятно для ращения волос, для кожи лица и для получения платья.
Не знаю, сколько лет я прошагал рядом с Санчо Пансой и с его ослом для того, чтобы понять Дон Кихота. Кажется, семьдесят, но это не так уж много.
Люди открывали острова и материки и писали книги о путешествиях. Люди мечтали о подводных кораблях, и они получали подводные корабли вместе с ракетами, которые уже топят их «наутилусы».
Для того чтобы не было осквернено имя путешественников, имя изобретателей, надо перечитывать книгу Сервантеса, чтобы постараться посмотреть на мир честными и храбрыми глазами Дон Кихота.
III
Вернемся к вопросу завязки, развязки и о счастливых концах; об этом много сказано в «Энергии заблуждения».
Вопрос о счастливых концах чрезвычайно сложен.
Пушкин, обремененный своей гениальностью, начал с конца.
Вопрос такой: литература встречается с вопросом о счастье. Счастье начинается в виде сюрпризов.
Вопрос о тонущих и нетонущих.
Садко – купец из Новгорода, он неизвестно почему богатеет, потом попадает в беду, тянут жребий, жребий у него хуже, чем у всех, он попадает в подводное царство, но с документами, что он – сказочный. Морской царь танцует, тут происходит беспорядок с кораблями и купца освобождают очень богатым.
Вопрос о счастливых концах – он бесконечен. Это вопрос о счастливой человеческой судьбе.
Я извиняюсь перед читателями, что у меня отдельные записи как бы противоречат друг другу.
Конечно, это не так, они перекрывают друг друга. Если бы нельзя было перекрывать, то люди не могли бы играть в карты.
И не было бы неприятностей у Пушкина, Лермонтова и оперы «Пиковая дама».
Карта, которая могла стать счастливой картой, она стала несчастливой. Только это намазали музыкой, получился бутерброд, который мы едим в театральных помещениях.
Вопрос о счастливом конце – одновременно это вопрос о счастливом поведении.
Люди, которые выплывают в мире, в море – выплывают от самоощущения человечества, которое стоит счастья.
Говоря о счастливых концах, я не договорил о счастливом конце Дон Кихота.
Счастливый конец, данный Сервантесом, состоит в том, что Дон Кихот как бы выпускается из сумасшедшего дома, то есть признается невиноватым.
И тут впервые упоминается, что это добрый человек, которого любят в деревне.
И, говоря одновременно о построении, о структуре романа, скажем, что тогда понятно, почему его так любил Санчо Панса.
В моем сценарии «Дон Кихот» другой конец.
В Испании считается, что жена не должна присутствовать при погребении мужа, потому что она его любит больше остальных оплакивающих, она будет оплакивать мужа как единственного человека, а что делать другим людям? Пусть лучше жена сидит дома.
Конец сценария такой: похороны, двор Дон Кихота, много лошадей, один осел Санчо Панса, который относится к Росинанту как к равному.
Дульцинея Тобосская, которая не жена и не любовница, а мечта и совесть, входит в бедный дом.
На какой-то деревенской мебели стоит гроб.
Тень Рыцаря Печального Образа на стене.
Дульцинея Тобосская подходит, подсовывает руку под голову Дон Кихота, приподнимает ее и кладет книгу. Книгу «Дон Кихот».
Люди шепчут: «Алонсо Добрый».
Вот мой счастливый конец.
И это можно изменять, как все на свете можно изменять.
ссылка скрыта
ссылка скрыта
2006. Ссылка