Geum.ru

Моя служба в царской армии России началась со случая, который оказал решающее влияние на мою жизнь

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   32   33   34   35   36   37   38   39   ...   44

наступления на северном фронте. Но о нем не было слышно ничего. На большие события

указывал тот факт, что армейские корпуса немцев, находившиеся южнее Ленинграда,

были сведены в армию под командованием генерал-фельдмаршала Манштейна и что штаб

этой армии вместе со спецвойсками был отправлен с Крыма на север, но прошли сентябрь

и октябрь, а операция не начиналась. Причина отсрочки заключалась в том, что немцы то

и дело были вынуждены перебрасывать части, предназначенные для штурма Ленинграда,

на разрешение критических ситуаций, возникавших на других фронтах.

Вскоре стало ясно, что запланированного наступления на Ленинград в 1942 году не будет,

ибо общая военная ситуация стала принимать для немцев угрожающий характер. В конце

октября - начале ноября британские войска под Эль-Аламейном разбили объединенные

немецко-итальянские силы и постепенно оттеснили их на тунисскую границу. 8 ноября

западные страны высадили десант на североафриканском побережье [438] Атлантики и

стали быстро продвигаться в направлении Туниса. Африканские армии Оси обнаружили,

что им угрожают с двух сторон, и, таким образом, открытие "второго фронта", который

вызывал столько разговоров, несколько приблизилось.

Оккупация Северной Франции и охрана побережья Атлантики с лета 1940 года связали

значительные силы, а после того как немцы из-за угрозы наступления со стороны Африки

оккупировали всю Францию, на Западе они были вынуждены держать еще больше войск.

В это же время, 19 ноября, русские перешли в контрнаступление в районе Сталинграда, и

уже 23 ноября 6-я армия немцев оказалась в кольце окружения. Это контрнаступление

русских и успешные боевые действия союзников в Африке с полным правом можно

считать поворотным пунктом во Второй мировой войне.

Для Германии новый, 1943 год, таким образом, начался зловеще. Операции западных

стран в Африке подходили к концу, который угрожал уничтожением действующим там

немецким войскам. На востоке русские медленно, но уверенно под Сталинградом

сжимали кольцо вокруг 6-й армии и отражали все попытки немцев прийти ей на помощь.

2 февраля остатки этой армии сдались. Одновременно русские на всех южных участках

фронта перешли в наступление, и только ценой огромных усилий немцам удалось

избежать поражения под Харьковом. С политической точки зрения венгерская и

румынская армии, которые на Донском фронте получили слишком большие полосы, не

соответствующие численности их личного состава и вооружению, были полностью

разгромлены.

И на северных участках фронта события внушали тревогу, и эти изменения обстановки

чувствовались и на нашем фронте. В период между 12 и 18 января русским после тяжелых

боев удалось открыть наземную связь с Ленинградом, прорвав немецкое кольцо

окружения неподалеку от устья Невы близ Ладожского озера. Тем самым наш фронт на

Карельском перешейке утратил характер второй линии обороны, что вместе с поворотом,

произошедшим на большом театре военных действий, не предвещало ничего хорошего.

3 февраля, то есть на следующий день после того, как немцы сдались в плен в

Сталинграде, в Ставку прибыли президент Рюти, премьер-министр Рангелл, а также

министры Вальден и Таннер, чтобы узнать мою точку зрения на общую ситуацию. [439]

В процессе беседы мы пришли к единому мнению, что большая война подошла к

решающему поворотному моменту и что Финляндии при первой подходящей

возможности необходимо попытаться найти способ выхода из войны. Одновременно мы

констатировали, что мощь Германии пока еще препятствует осуществить это решение на

деле.

После этой встречи мне стало ясно, что необходима организация информационной

встречи, где правительству и парламенту была бы разъяснена вся серьезность создавшейся

обстановки. Поскольку несколько позднее ко мне обратился министр обороны с

просьбой, чтобы я выделил знающего офицера для доклада парламенту о положении,

сложившемся на внешних фронтах и на нашем фронте, я с удовольствием согласился на

это. Выполнить эту задачу поручили начальнику разведотдела Ставки полковнику

Паасонену, который хорошо знал военную обстановку и мог дать честную оценку ее

изменениям.

На секретной сессии парламента 9 февраля полковник Паасонен, выступив перед

депутатами парламента, собравшимися почти в полном составе, сделал общий обзор

сложившейся к тому времени военно-политической обстановки. Докладчик

констатировал, что силы немцев, бесспорно, начинают иссякать и подвергаются

исключительно сильному испытанию: за зиму Германия и ее союзники потеряли в целом

почти 60 дивизий. Восполнить такие потери едва ли удастся. Кроме этого, полковник

Паасонен остановился на серьезных противоречиях, возникших между национал-

социалистической партией и вермахтом, которые могут привести к откровенному

конфликту. Общая ситуация полностью изменилась бы, если бы государства

антигитлеровской коалиции осуществили давно ожидаемую высадку войск в Западной

Европе, по всей вероятности, на французском берегу Па-де-Кале, и тем самым открыли

бы второй фронт. Коснувшись Финляндии, докладчик заявил, что судьбу нашей страны до

сих пор связывали с победой германского оружия, но в связи с развитием ситуации лучше

привыкать к той возможности, что мы еще раз будем вынуждены подписать Московский

мирный договор.

Этот реалистический доклад был настоящим холодным душем для тех многочисленных

представителей народа, которые не могли и не хотели понять, что обстановка уже не та,

что была в первые успешные дни войны. Поскольку доклад вызвал [440] большой шум,

министр обороны посчитал необходимым повторить его перед той же аудиторией,

выбросив некоторые неосмотрительные выражения и замечания, раздражавшие

слушателей, но в то же время не говорить ничего такого, что противоречило бы

сказанному полковником Паасоненом.

Такая задача успокоения волн с помощью разлитого масла была поручена начальнику

генерального штаба. Подготовив вместе с министром обороны надлежащий общий

военно-политический обзор, он выступил с ним перед депутатами парламента. В конце

доклада было сказано, что у Финляндии пока еще нет свободы для проведения

собственной внешнеполитической линии и что она, таким образом, должна продолжать

борьбу.

Однако народ уже начал приходить в себя, и 15 февраля социал-демократы выступили с

заявлением, в котором партия акцентировала, что Финляндия имеет право на выход из

войны в момент, который сочтет желательным и возможным.

В эти дни необходимо было провести выборы нового президента, поскольку срок

действия, на который Каллио был выбран на пост главы государства, истек 1 марта 1943

года и поскольку Рюти был избран его преемником лишь до истечения этого срока. В

связи с исключительной обстановкой и тем, что большая часть людей, обладающих

правом голоса, была на фронте, выборы и на этот раз доверили тем же самым

выборщикам, которые избирали Каллио и Рюти. По неизвестным мне причинам мое имя

против моего желания включили в список для обсуждения кандидатов, и за несколько

дней до выборов я получил от Аграрного союза телеграфное сообщение, что партия

приняла решение выдвинуть меня своим кандидатом в президенты. Я поспешил ответить,

что моего согласия не спрашивали и что я не намерен выдвигать свою кандидатуру.

Одновременно я высказал пожелание, чтобы Рюти, которого я считал наиболее

подходящим кандидатом на пост главы государства, был бы избран снова. Утром в день

выборов пришел аналогичный запрос со стороны коалиционной партии, но и на него я

ответил отрицательно. 15 февраля 1943 года Ристо Рюти большинством голосов был снова

избран президентом республики.

После выборов правительство Рангелла в соответствии с парламентской практикой

подало в отставку. Первой задачей нового президента стало формирование нового

правительства, мероприятие, которое, как считали многие, увеличит наши [441] шансы на

выход из войны. Новое правительство, в котором пост премьер-министра занял профессор

Линкомиес, было сформировано 5 марта. Министром иностранных дел стал доктор

Рамзай, а министром обороны остался генерал Вальден. Это сильно обрадовало меня,

поскольку я считал, что участие генерала Вальдена в правительстве было важно с точки

зрения интересов страны. Назначение доктора Рамзая в связи с его хорошими контактами

с западными странами тоже представлялось правильным.

Вопрос о выходе из войны вскоре стал весьма актуальным. 20 марта правительству через

временного поверенного в делах США господина Мак-Клинтока была вручена памятная

записка, в которой государственный департамент предлагал нам помощь в этих

стремлениях. Понятно, что предложение было серьезно обсуждено в Хельсинки, но у

меня возникло беспокойство, когда я узнал, что министру иностранных дел Рамзаю

поручено посетить Берлин. Там он должен был, ссылаясь на обращение США, попытаться

склонить немцев на обещание, что они добровольно уйдут из Финляндии, что, как мы

надеялись, облегчит наши стремления к миру. Кто знает рыцарский характер министра

Рамзая, тот поймет, что он ожидал от своего немецкого коллеги фон Риббентропа такой

же прямоты. Как бы не оценивали такой план действий, было совершенно очевидно, что

немецкая разведка достаточно быстро узнала бы о нашем стремлении к миру.

Вмешиваться в это было не моим делом, но я все же довел до сведения Рамзая, что не

считаю визит на Вильгельмштрассе желательным и что, по моему мнению, мы ничего

этим не добьемся. Наоборот, следует опасаться, как бы эта поездка не нанесла вреда

нашей возможности добиться цели с помощью Америки.

Министр иностранных дел Рамзай поехал в Берлин, где ему был оказан такой прием,

какой я и предполагал. Министр иностранных дел Германии не только потребовал

отвергнуть предложение Америки, но и пожелал, чтобы мы дали обязательство не

заключать ни перемирия, ни мира с Россией без согласия на то Германии. Он даже дал

понять, что это требование исходит от самого рейхсканцлера и что с ним следует

согласиться не мешкая.

Пока Рамзай находился в Берлине, финскому правительству стало ясно, что предложение

Америки означает проведение [442] зондажа о заключении мира только со стороны

Финляндии. Ответ правительства, в котором подчеркнули, что Финляндия в условиях,

сложившихся в данный момент, не может, к сожалению, воспользоваться предложением,

был передан временному поверенному в делах США по прошествии нескольких дней.

Это, однако, не удовлетворило немцев, которые продолжали упорно настаивать на своем

требовании, что Финляндия должна подписать вышеупомянутое обязательство. Когда я

узнал о встрече Рамзая с Риббентропом, то посчитал необходимым предупредить

правительство о том, чтобы оно не соглашалось на требование немцев. По моему мнению,

требование исходило не от Гитлера, а было плодом собственного честолюбия

Риббентропа.

Во время, когда шли эти переговоры, в Ставке Гитлера по очереди побывали главы

Венгрии, Румынии, Болгарии и Словакии. Посол Германии в Хельсинки потребовал и от

президента Рюти сделать то же самое и во время визита сообщить подробности

контактов, которые были у Финляндии с правительством США. Президент Рюти

отказался. Чаша терпения немцев была переполнена, и следствием этого стал

демонстративный отъезд посла Блюхера из Хельсинки.

Здоровье мое, которое и в прошлом году не было особо хорошим, весной 1943 года еще

более ухудшилось, к тому же я уже второй раз в этом году заболел двусторонним

воспалением легких. Несмотря на прием лекарств, состояние здоровья не улучшалось и,

поскольку впереди вырисовывались времена, когда мои силы могли бы оказаться перед

суровым испытанием, я был вынужден согласиться с требованием моего врача, доцента

Лаури Калая, и отправиться на некоторое время в места с более мягким климатом.

17 апреля я самолетом вылетел в Швейцарию. Во время промежуточной посадки на

аэродроме Рамсдорф вблизи Берлина меня встретил наш посол профессор Кивимяки,

которому я высказал свое мнение относительно требования немцев о заключении

договора, а также выразил сомнение, что за всем этим стоит сам Гитлер. Как иначе

можно объяснить тот факт, что немцы согласны ожидать ответа финнов несколько

недель? Кивимяки не согласился со мной. Чувствовалось, что он был уверен и в том, что

возможное упрямство с нашей стороны вызвало бы резкие контрмеры. Относительно

предпосылок [443] Германии выйти из войны без поражения он был настроен так же

реалистично, как и я.

Во время пребывания в Швейцарии я ни коим образом не вмешивался в дела главного

командования и в решение актуальных политических вопросов. Однако вскоре после

прибытия в Швейцарию я получил из дома сведения, вызвавшие беспокойство. 22 апреля

посольство США сообщило, что большая часть его сотрудников готовится покинуть

Финляндию, что указывало на возможность разрыва дипломатических отношений.

Мне, прежде всего надо было восстановить силы, чтобы как можно скорее снова

приступить к выполнению своих обязанностей. В этом мне, как и в прежние времена,

эффективно помогли швейцарский климат и превосходный уход. Я, как и раньше,

чувствовал себя отлично в этой маленькой стране, расположившейся в центре Европы, в

ее дружеской, спокойной и здоровой атмосфере. Народ Швейцарии, говорящий на

четырех языках и исповедующий две религии, единодушно выбрал основой жизни

непреходящие ценности: усердный труд во имя улучшения общего и индивидуального

уровня жизни, стабильную внешнюю и внутреннюю политику, а также бдительную

охрану самостоятельности и мира. К Финляндии в Швейцарии относились с сочувствием

и пониманием, как в высших, так и в низших кругах, и это сочувствие проявлялось во

многих, согревающих мою душу формах.

По окончании трехнедельного лечебного курса в прекрасном Лугано вечером 9 мая я

вернулся на родину. На аэродроме Малми меня встретил генерал Вальден. Он рассказал,

что накануне правительство решило согласиться с требованием Риббентропа, и сделано

это было из-за критического положения с продуктами питания.

Это сообщение явилось для меня неприятной неожиданностью. Почему правительство,

твердо стоявшее на своей позиции несколько недель, посчитало сейчас нужным

согласиться на требование немцев? После поездки министра Рамзая в Берлин я всегда

резко выступал против такого шага. Когда я был в Швейцарии, у меня была возможность

узнать, что думают нейтралы о возможностях Германии выйти из войны без поражения, и

я еще больше уверился в том, что государство, которое сейчас в форме обязательств

связало бы свою судьбу с Германией, [444] оказалось бы на пути к угрожающему

будущему. Поэтому я посчитал своим долгом сделать все возможное для того, чтобы

правительство пересмотрело это решение. На следующий день после возвращения домой я

пригласил к себе в штаб на обед премьер-министра Линкомиеса. На обеде присутствовали

также министр обороны и начальник генерального штаба. Не избегая прямых и резких

высказываний, я заявил, что правительство сделало роковой для страны шаг, и твердо

сказал, что необходимо тщательно продумать, прежде чем принимать такое решение. Я

также нанес визит президенту и высказал ему свою точку зрения. Правительство

отменило решение еще до того, как я вернулся в Ставку.

Позицию Германии в течение последовавших нескольких недель нельзя было назвать

благоприятной, но кризис, которого многие ожидали, все-таки не разразился. Поставки

продовольствия прекратились в начале июня, и в это же время нам сообщили, что не

могут поставить нам более половины объема обещанного бензина и смазочных

материалов, но на этом, насколько мне известно, санкции и закончились.

Сокрушительное поражение в Тунисе заставило немецкое руководство заниматься иным,

а не планировать оказываемое на Финляндию давление. Свидетельством этого явилось

возобновление поставок в конце июня без каких-либо ограничений.

В конце июня был распущен немецкий батальон СС, сформированный из финских солдат

весной 1941 года, - батальон, при создании которого я выразил столь резкий протест.

Хорошо, что бойцы батальона на момент его расформирования оказались в отпуске в

Финляндии: как раз в это время кончился срок их контрактов. Я понял, что наступил

подходящий момент: следовало запретить бойцам возобновлять контракты, особенно в

свете того, что практически все эти молодые воины относились к возрастным группам,

подлежавшим мобилизации. Моя точка зрения не нашла понимания, и мне не удалось

склонить правительство запретить подписание новых контрактов. Министерство

иностранных дел, которое в момент формирования батальона взяло под свою защиту всю

деятельность по вербовке, было обеспокоено тем, что вмешательство в это дело таким

образом могло бы произвести неблагоприятное впечатление в Германии. Я твердо стоял

на своем, и, когда эти молодые люди собрались в Ханко, я послал одного генерала

сообщить, что запрещаю им подписывать новые контракты и [445] подниматься на борт

корабля, который должен был доставить их в Германию. Шеф войск СС Гиммлер был

вынужден в своем приказе заявить, что батальон распущен на том основании, что он не

хотел, чтобы бойцы батальона оказались в противоречии со своим долгом.

Финляндия постепенно была вынуждена мобилизовать свои подготовленные резервы

вплоть до людей в возрасте 45 лет, чего не случалось ни в одной из стран, даже в

Германии. Следствием такого почти тотального использования резервов явилась

чувствительная нехватка рабочей силы, ликвидация которой требовала принятия

радикальных мер. По этой причине в начале 1943 года я согласился передать командира

5-го армейского корпуса генерал-майора Мякинена в распоряжение правительства: его

назначили главой управления рабочими ресурсами министерства транспорта и

общественных работ.

Вопрос о нашем выходе из войны снова и снова вставал на повестку дня. В июле

посольство СССР в Швеции информировало посла Бельгии, что русские хотели бы

переговорить о заключении мира, но при условии, если инициатива будет исходить от

финской стороны. Ответ правительства Финляндии на этот зондаж, так же как и

предложения русских, был дан в устной форме. Видимо, в нем содержалось условие, что

принципиальным исходным пунктом возможных переговоров должно быть сохранение

границ 1939 года, но вместе с тем правительство было готово вести переговоры о новых

мероприятиях по демаркации границ.

Летом 1943 года финское правительство изучало возможности заключения мира при

посредничестве посольства США в Лиссабоне. В результате этих переговоров министр

иностранных дел Рамзай направил в госдепартамент США письмо с заверением, что

финская армия не станет выступать против американцев в том случае, если они после

высадки в Северной Норвегии перенесут боевые действия на территорию Финляндии.

Конечно же, я одобрил это обязательство. Я не располагал сведениями о том, насколько

серьезно обсуждался вопрос о высадке американцев в Северной Норвегии, но,

естественно, переговоры в Лиссабоне пробудили надежду на то, что на заключительном

этапе войны в расстановку сил вмешается новый фактор, который умерит

экспансионистские устремления Советского Союза. [446]

Общественное мнение, естественно, ничего не знало об этих и других контактах, имевших

целью окончание войны. Обстановку, сложившуюся в нашей стране, хорошо

иллюстрирует следующий факт: осенью 1943 года тридцать три человека из числа

известнейших наших граждан, в том числе несколько депутатов парламента, направили

президенту письмо с пожеланием, чтобы правительство приняло меры к заключению

мира. Это письмо, известное как "Обращение тридцати трех", было опубликовано в

шведской прессе, после чего возникла довольно щекотливая ситуация.