Geum.ru

Моя служба в царской армии России началась со случая, который оказал решающее влияние на мою жизнь

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   44
часть ненавистных решений по русификации, и финское общество получило возможность

осуществить те реформы, которым до сих пор препятствовала государственная власть

России. Основной из них была реформа института [28] представительства, что означало

отказ от сословного представительства времен шведского правления (в Швеции от него

отказались еще в 1866 году) и замену его на народное представительство.

В качестве старшего представителя баронской ветви нашего рода я принимал участие в

последнем сословном представительстве 1906 года, когда решался вопрос о народном

представительстве. По предложению сената избирательное право предоставлялось всем

мужчинам и женщинам, достигшим 24 лет. Обсуждение этого вопроса продвигалось

довольно медленно, что было связано скорее с методом работы сословного

представительства, чем с какими-либо разногласиями. Когда стали обсуждать вопрос об

объединении финского народа в рамках автономии под защитой западного

правопорядка - автономии, унаследованной от наших отцов, - все сословия быстро

пришли к полному согласию. Они решили отказаться от своих привилегий и единодушно

поддержали это предложение.

Был ли финский народ готов к таким резким переменам? Ответ на этот вопрос был

получен одиннадцать лет спустя, и он был отрицательным.


Конное путешествие через Азию

Мое пребывание в Хельсинки закончилось довольно быстро. Я получил приглашение

прибыть в Генштаб в Петербурге, и его начальник генерал Палицын предложил мне

поразительное задание. Надо было проехать на лошадях через всю Центральную Азию от

российского Туркестана до столицы Китая. На все путешествие отводилось два года. Наш

путь пролегал через Китайский Туркестан и горы Тянь-Шаня в район реки Или, а далее

через пустыню Гоби в провинции Ганьсу, Шэньси, Хэнань и Шаньси.

Во второй половине прошлого века Центральная Азия привлекала пристальное внимание

России - ведь именно на Востоке русским удавалось компенсировать свои

дипломатические неудачи в Европе.

Несмотря на поражение в войне с Японией и внутренние волнения, заинтересованность

России в Азии и, особенно в соседнем Китае ничуть не уменьшилась.

Унижения Центральной империи от европейских государств, вторгшихся на ее

территорию, и поражение от Японии в войне 1894-1895 годов породили в Китае

реформаторское движение, которое возглавил молодой император Гуансюй. Его цели не

оставили без внимания вдовствующую императрицу Цыси, которая с 1861 года была

фактической правительницей Китая. В 1898 году она жестоко подавила реформаторское

движение и вынудила императора вернуть бразды правления ей в руки. Только после того,

как Цыси обожглась на боксерском восстании, а русско-японская война открыла ей и

маньчжурским мандаринам глаза на второстепенную роль Китая, семидесятилетняя

правительница решила открыть дорогу к реформированию общества. Необходимо было

укрепить власть центрального правительства, уменьшить огромные привилегии

мандаринов, вновь создать силы обороны, а также [30] построить сеть железных дорог.

Важным пунктом программы стала борьба с курением опиума - этим недугом был

поражен практически весь китайский народ.

Русский Генштаб стремился ознакомиться с обстановкой в Китае, имея в виду именно эти

реформаторские тенденции. Необходимо было узнать, в какой мере центральному

правительству удалось укрепить свою власть в приграничных районах, а также выяснить,

каково реальное отношение мандаринов к столь резким переменам. Другой задачей было

изучение почти неизвестных до сих пор малонаселенных районов Китайского Туркестана

и Северного Китая. Необходимо было собрать как военные, так и статистические

сведения, проверить существующие дорожные карты и составить новые.

Такая задача воодушевила меня, и чем больше я углублялся в изучение архивов Генштаба,

тем сильнее она меня привлекала. Результат моих исследований мог быть только один: я

дал положительный ответ на приглашение. Возможность изучить таинственные районы

Азии разбудила мое воображение точно так же, как незадолго до этого - начало войны с

Японией. Мне дали достаточно времени для подготовки к путешествию - отправиться в

путь мы должны были только летом - и я обязан был путешествовать с моим финским

паспортом, что давало мне более широкие возможности.

Я прошел краткие курсы фотографии и топографии, получил полную экипировку и 6

июля 1906 года выехал из Петербурга. Проследовал на поезде через Москву в Нижний

Новгород, на пароходе доплыл до Астрахани, а затем - по Каспийскому морю, мимо

нефтяного города Баку - и до Красноводска. После семимесячного пребывания в

европейских условиях я вновь оказался на азиатских просторах. Передо мной открывался

незнакомый и пленительный мир.

Свой путь я продолжил на отвратительном поезде, который через каспийские пустыни,

Бухару и Самарканд привез меня в столицу российского Туркестана Ташкент.

Прибыв в Ташкент, я посетил генерал-губернатора, чтобы позаботиться о последних

формальностях своего путешествия. В штабе Туркестанского военного округа получил

дорожную карту и сведения об условиях жизни в приграничной полосе. Там я впервые

встретился с полковником Корниловым, который впоследствии стал одним из

командующих русской армии в первой мировой войне. Добавив к своему снаряжению [31]

семь винтовок старого образца, чтобы при случае подарить их вождям кочевников, я

вернулся в Самарканд, где ко мне присоединились два европейских спутника - казаки

Рахимьянов и Луканин, выбранные из 40 добровольцев. Они были бойкими парнями,

казалось, что любая задача им по плечу. Их вовсе не пугало, что путешествие может

продлиться два года. К сожалению, после семимесячного путешествия на лошадях

Рахимьянов совершенно ослаб.

11 августа я отправился из Оша в сторону города Кашгар в провинции Синьцзян. Он

расположен в 300 километрах за горным хребтом, соединяющим Памир и Тянь-Шань.

Перед отправлением к нашему каравану присоединились китайский переводчик по имени

Лю, а также один "джигит" в качестве слуги. Еще мы наняли шесть лошадей для

перевозки фуража. Мы двинулись по плодородной провинции в сторону пестрых гор к

перевалу Чыйырчык. Посевы уменьшались, а затем и вовсе пропали.

На второй день мы достигли высшей точки перевала, и перед нами предстала

величественная картина. Горные обрывы, которые в вечернем свете казались покрытыми

темно-зеленым бархатом, спускались вниз, в глубокую и узкую долину, а на юго-востоке

ее охраняли торжественные снежные вершины. Впрочем, у нас не было времени

любоваться этими картинами. До наступления темноты мы должны были спуститься в

долину и успеть добраться до юрт, поступивших в наше распоряжение по ходатайству

начальника ошского гарнизона.

Из долины мы отправились дальше на юг. Наш отряд поднимался все выше и выше, и

вскоре мы достигли отметки 3500 метров. По пути мы встретили довольно много

торговых караванов, иные из них насчитывали сотни верблюдов. Границу мы пересекли в

самом отдаленном пограничном местечке российского государства - Иркештаме.

Первая встреча с китайскими официальными лицами произошла в пограничной крепости

Улугчат, где иссушенный употреблением опиума шестидесятилетний комендант

дружелюбно предоставил нам место для ночлега. Несколько десятков местных солдат

тоже, как и их начальник, производили впечатление жертв опиума.

Мы добрались до Кашгара 30 августа. В этом городе переплетались сферы влияния двух

великих государств, поэтому в [32] городе расположились два генеральных консульства -

России и Британии. Я получил приглашение остановиться в российском консульстве, где

мне было оказано чрезвычайное гостеприимство. Генеральный консул Колоколов,

прекрасно знакомый с местными обычаями, снабдил меня многими нужными

сведениями. Со времен боксерского восстания в консульстве было негласно размещено

около полуэскадрона казаков. Присутствие русских солдат на территории Китая

производило довольно странное впечатление, и вряд ли можно было ожидать, что

пробуждающийся Китай станет долго терпеть такие нарушения суверенных прав.

Генеральный консул Британии, сэр Джордж Маккартни, был также приятным и умным

человеком. Он в совершенстве владел китайским языком - его мать была китаянкой. Сэр

Джордж Маккартни оказал мне немало услуг, в частности, одолжил очень редкий,

огромных размеров учебник китайского языка; к нему прилагался столик, на котором

следовало держать эту книгу.

Мы оставались в Кашгаре в течение целого месяца, который я использовал с большой

пользой для себя, собирая различные сведения и изучая китайский язык. Одной из причин

нашей задержки служил тот факт, что мне следовало дождаться необходимых бумаг для

проезда через территорию Китая, а получить их я должен был именно в Кашгаре.

Разрешение на проезд для "финна Маннергейма, путешествующего под защитой

правительства России", было давно запрошено в министерстве иностранных дел Китая, но

ни этот документ, ни какие-либо другие инструкции из Пекина все не поступали, и в

столь непростой ситуации генеральный консул посоветовал мне оформить паспорт у

фаньтая{1}. Как считал консул Колоколов, две первые буквы моей фамилии прекрасно

подходили в качестве первой части китайского имени, и для получения разрешения это

могло послужить веским аргументом. В китайском языке иероглиф "ма" означает лошадь,

с него начинается уважительная форма имени многих дунганских генералов. По обычаю,

китайцы прибавляют еще два слова, чтобы в совокупности они отражали какую-то

приятную мысль. Фаньтай пообещал оформить паспорт. Он немного подумал, а затем

красивой кисточкой добавил два иероглифа к первому [33] "ма". Теперь меня звали Ма-

та-хан, что означало "Лошадь, скачущая через облака". Это имя вызывало

благожелательную реакцию у тех официальных лиц, которые проверяли мои документы.

Моим намерением было проехать в Кульджу до наступления зимы, но поскольку меня

уверили, что через Тянь-Шань можно перейти и в зимнее время, начиная с февраля, то я

решил сначала отправиться на юг для более полного ознакомления с Кашгаром - прежде

всего с городами в оазисах Яркенд и Хотан. В начале октября я отправил казака

Луканина, а вместе с ним на повозках основную часть нашего снаряжения, в столицу

Синьцзяна Урумчи. Дорога туда вела через Аксу и Карашар. Сам же через несколько дней

отправился в сторону Яркенда и Хотана - по прямой это около 400 километров, путь

пролегал по западной окраине пустыни Такла-Макан. Перед отправлением я нанял для

своего маленького каравана повара и переводчика. Повар Исмаил был невероятно и

неисправимо нечистоплотным существом, тем не менее, он оказался настоящим

сокровищем. Временный переводчик тоже более или менее справлялся со своими

обязанностями.

Наше путешествие в Яркенд можно смело назвать "великим исходом". Мы прибыли туда

в середине мусульманского поста - месяца рамазан, поэтому питаться можно было

только после захода солнца, когда становилось настолько темно, что нельзя было

различить цвет подвешенной к потолку нитки. С рассветом, когда цвет нитки можно было

различить вновь, запрет на еду возобновлялся. По ночам люди жадно ели, а между этими

пирами молились Аллаху монотонными голосами. В сумерках бородатые мужчины,

преклонившие колени на грубом сукне, разложенном во дворах, и возносящие молитвы

среди цветочных клумб, выглядели очень живописно.

Во всех уголках Яркенда занимались азартными играми. Профессиональная игра

полностью одобрялась. Я мог наблюдать за самыми разными группами людей,

увлеченных игрой, - начиная от официальных лиц и кончая заключенными. Руки и ноги

заключенных были прикованы к толстым чурбанам, в иных случаях на шеях у них имелись

деревянные обручи. Чурбаны были собраны из лакированных деревянных частей, на

которые наклеивались бумажные полоски, поэтому [34] заключенные должны были

двигаться очень осторожно, чтобы эти "почтовые марки" оставались в целости.

Заключенные были вольны в своих передвижениях, зачастую их сопровождали жены,

которые преданно таскали чурбаны, ограничивавшие свободу мужей.

Другим впечатляющим зрелищем были зобы, принимавшие самые удивительные формы.

Заболеваниям щитовидной железы, причина которых коренилась в употреблении местной

воды, было подвержено практически все население, и зобы считались почти что

нормальным явлением, поэтому с ними совсем не боролись. Как здесь шутливо говорили,

у по-настоящему "удачливого яркендца" на шее обязательно должна быть приличная

струма.

Значительным событием всегда были обеды у фугуаня - районного мандарина. Но самым

любопытным было знакомство с местным военным мандарином, который был образцом

старой китайской военной касты. Это был семидесятилетний необразованный и глухой

старик, по мнению которого организация китайской армии и военное искусство Китая

были лучшими в мире. Утверждалось, что он специально держит такой маленький

гарнизон, но, по моему мнению, военный начальник имел гораздо большее пристрастие к

курению опиума, чем к обороне страны. На солдатах также были видны следы

употребления опиума, и они представляли собой жалкое сборище профессиональных

игроков, ростовщиков и сутенеров.

29 ноября я прибыл в Хотан, который в Кашгаре мне обрисовали как самый любопытный

и привлекательный город. Но уже вскоре я почувствовал, что меня обманули. Город

показался мне гораздо более сирым и хуже построенным, чем Яркенд, даже магазины

здесь были гораздо беднее. Главный местный мандарин, заранее предупрежденный о

моем прибытии, был столь же доброжелателен, как и его яркендский коллега, и

предоставил мне большую комнату, устланную красивыми коврами, с двумя широкими

окнами во двор. Так же хорошо отнеслись к моим спутникам и лошадям.

В физическом смысле военный мандарин выглядел полной развалиной, а по своему

духовному развитию казался просто ребенком. Он был очень доволен, когда я попросил

разрешения его сфотографировать, и устроил в мою честь показательные учения. По

этому поводу он облачился в свои лучшие [35] одежды. На учениях было

продемонстрировано традиционное китайское фехтование на мечах против невидимого

соперника. Мечи заменяли бамбуковые палки. Солдаты сражались так, будто спасали

свою душу. Нападая и отступая, они очень оригинально прыгали, то попарно, то

собираясь в группу из восьми человек.

Хотан известен своими кустарными промыслами, здесь торгуют изделиями из глины,

кожи, бронзы, шелка, а также коврами. Мастерские, как правило, очень маленькие, в них

по три-четыре работника, готовые изделия сразу же относят на базар.

В Хотане много "мавзолеев" - мест погребения святых людей, которые служат местами

поклонения. Деяния этих людей описаны в старых рукописных документах. Преодолев

определенные трудности, я смог приобрести у мулл несколько образцов таких

документов.

К новому, 1907 году после тягот трехмесячного путешествия я вернулся в Кашгар - мне

казалось, что я попал почти что в цивилизованное общество. В течение нескольких недель

я начисто вычерчивал составленные мною карты, проявлял фотографии, проверял

снаряжение и приводил в порядок материалы по истории и народному творчеству, чтобы

отправить их в Финляндию.

Отправляясь на лошадях из Кашгара 27 января, я был в довольно праздничном

настроении, полагая, что наконец-то началось мое настоящее путешествие. Ближайшей

целью был город Аксу, очень важный с военной точки зрения: он стоит на перекрестке

главнейших дорог и находится в 400 километрах к северо-востоку от Шелкового пути.

Учтурфан, куда мы прибыли 18 февраля, был первым живописным городом, который я

увидел в Синьцзяне. Долина, окруженная высочайшими горами, выглядела изумительно.

Необычайно красивы скалы, которые отвесно спускаются почти к самому городу, а

восточный уступ упирается прямо в китайскую крепость, выстроенную у основания горы.

Прямые линии ее стен четко выделяются на прихотливом фоне скал, что необычайно

сильно воздействует на наблюдателя.

2 марта я прибыл в Аксу - довольно чистый город, если в этих местах вообще можно

говорить о чистоте. Вместительные казармы показывали, что китайцы вполне осознавали

[36] стратегическое значение Аксу. Но в тот период гарнизон подвергся значительному

сокращению. Следы курения опиума на лицах солдат производили удручающее

впечатление.

Визиты вежливости к официальным лицам провинции протекали традиционно, по уже

известному мне протоколу. Военный мандарин в чине бригадного генерала выгодно

отличался от военачальников, встретившихся мне ранее. Он был бодрым и крепким

шестидесятилетним мужчиной, очень интересовался социальными проблемами, но в

основном говорил, конечно же, о своей профессии. Генерал был уверен в том, что

китайской армии необходимы коренные преобразования в японском духе. По его словам,

армия Южного Китая была уже абсолютно современной. На учениях генерал добивался,

прежде всего, точности стрельбы. Традиционное китайское фехтование он из программы

вычеркнул.

Самым значительным событием во время моего визита в Аксу был праздник,

организованный генералом в мою честь: играла музыка, было разыграно театральное

представление, устроено соревнование по стрельбе. Там же я познакомился с наиболее

значительными людьми города. После чая, во время которого солдаты, одетые в

корейскую одежду, на специальном помосте представили театральную постановку,

генерал предложил гостям поупражняться в стрельбе по цели. Так и было сделано, и мы

по очереди стреляли из старых ружей, заряжавшихся со ствола. Даже во время этих

соревнований не был забыт этикет. Участники маршировали группами с ружьями на

плечах, останавливались по стойке "смирно" перед генералом и приседали, касаясь земли

пальцами правой руки. Хозяин вставал, за ним поднимались другие мандарины, и только

после этого гости выходили на огневой рубеж. После стрельбы вся церемония

повторялась. Я также выполнил эти требования, что было очень приятно всем

присутствующим.

В конце марта я снова отправился в путешествие, которое, по подсчетам, должно было

продолжаться семнадцать дней. Путь лежал через покрытый снегом Тянь-Шань,

отдельные вершины которого достигали семи с лишним тысяч метров, и я мог только

издалека восхищаться ими. Мне нужно было преодолеть Тянь-Шань через перевал Мужар

и добраться до города Кульджа, находящегося в 300 километрах от Аксу. Проблема

состояла не только в пересечении одной горной [37] гряды, нам необходимо было,

напрягая все силы, пройти около двухсот километров по гористой местности, где

перемежались горные гряды и долины. Официальные лица оказали нам помощь, так что

нашу поклажу довезли вплоть до ледника на Мужаре.

В Кульдже я получил присланное из Пекина разрешение на путешествие, где моя фамилия

выглядела как "Ма-ну-ор-хей-му". В ряде случаев было довольно трудно объяснить то

обстоятельство, что "фен-куо", финский господин, путешествовал с двумя паспортами,

это привлекало к моей затее пристальное внимание официальных лиц. Я также получил

от посла России в Пекине газетную вырезку - автор статьи обращал внимание на два

моих паспорта и задавал вопрос, кем же в действительности был этот иностранец,

который фотографировал мосты, наносил на карты дороги, замерял высоты и, как

правило, останавливался в местах, важных с военной точки зрения.

4 апреля я снова отправился в путь в направлении Карашара. Этот город, расположенный

в 500 километрах к юго-востоку от Кульджи, находится вблизи Шелкового пути. Таким

образом, нам вновь предстояло преодолеть Тянь-Шань.

24 июня мы достигли Урумчи, где нас встречал Луканин и гостеприимный российский

консул Кротов.

Одной из моих задач было нанести на карту некую горную тропу, которая тянулась на сто