Объяснение термина

Вид материала

Документы

Содержание Определение себя как врага буржуазной демократии

Подобный материал:

• Тема Объяснения и законы в социальных науках, 143.96kb.
• Термины и терминологические сочетания: основные характеристики, 619.93kb.
• Определение и смыслы интерпретации в понимании студентов 1 курса, 78.87kb.
• Объяснение значений слов детям средней группы. Объяснение значений слов, 99.64kb.
• Западноевропейский театр содержание, 434.19kb.
• Л. К. Лободенко, 14.41kb.
• Куркиной Марии Петровны, учителя начальных классов г. Бирюч, 2011 Тема : Объяснение, 374.63kb.
• Пояснительная записка Курсовая работа по дисциплине «информатика» на тему: Ссылочные, 322.5kb.
• Пояснительная записка. Особенностью курса «Введение в языкознание» является высокая, 305.75kb.
• Н с. Иэ ран институциональная теория и экономическая психология: объяснение современных, 150.87kb.

Осознание тупиковости предыдущих тактик

Еще одним фактором радикализации леваков явилось осознание тупиковости всех предыдущих тактик.

Тактика “поддержки слева” общедемократического движения оказалась для леворадикалов тупиковой, что было признано всеми леваками уже в 1991 г. Создать при помощи этой тактики “на гребне волны” общедемократического движения устойчивые левацкие структуры не удалось, занять солидное место в политическом спектре страны – также. После падения власти КПСС и распада СССР исчез основной противник, против которого боролись леваки, что временно лишило движение “ближайших целей” (в этом позже откровенно признавались, например, анархисты)^lxix [108] . Использовать структуры и финансовые средства общедемократического движения в своих целях также не удалось.

Более того, взаимодействие леворадикалов с буржуазно-либеральным крылом неформалов вызвало переход к либералам части леваков – в первую очередь тех, кто надеялся на осуществление через структуры неформалов политической и деловой карьеры, кто использовал эти структуры как нетрадиционный канал вертикальной социальной мобильности. Это лишило леворадикальный лагерь значительной части активных молодых людей.

Как уже говорилось выше, в анархистской среде это вызвало крен от “умеренного” анархизма – анархо-синдикализма КАС – к “радикальному” анархизму (в первую очередь, к анархо-коммунизму). ОПОР по той же схеме и по тем же причинам перешел от весьма умеренных действий типа устройства Клуба избирателей к организации “табачных бунтов”.

Провалом завершились и попытки леворадикалов внедриться в официальные структуры (Советы и профсоюзы). Надежды лидеров КАС (откровенно высказывавшиеся на заседаниях МО КАС в конце 1991 г.) на “анархо-синдикализацию” официальных профсоюзов (системы Московской Федерации Профсоюзов – Федерации Независимых Профсоюзов России, МФП – ФНПР) оказались утопическими. Напротив, традиционная бюрократическая структура профсоюзов интегрировала в себя часть лидеров и активистов КАС, соответствующим образом изменив их психологию и превратив их в проводников своей политической линии^lxx [109] .

Аналогичная судьба ждала леворадикалов, вошедших в официальные структуры представительной власти. Будучи в абсолютном меньшинстве, леворадикалы не могли провести через органы представительной власти свою линию, но многие, почувствовав “вкус к власти”, перестали быть леворадикалами. Единственным исключением был член КАС Владимир Чернолих (1938–1995), до самой смерти пытавшийся через структуры представительной власти в Приморском р-не Иркутской обл. проводить (разумеется, безуспешно) анархистскую линию^lxxi [110] .

Провалом закончилась и тактика энтризма (т.е. внедрения в другие левые группы и организации), которую пытались осуществить отдельные троцкистские группы, в частности Комитет за рабочую демократию и международный социализм (КРДМС). КРДМС еще в конце 1991 г. пытался, пользуясь неразберихой, царившей в рядах коммунистов после закрытия КПСС, создать “Рабочую партию” и с этой целью принимал участие в мероприятиях “Трудовой России”^lxxii [111] . КРДМС пытался также энтрироваться в “Союз рабочих Москвы” (руководимый В. Шишкаревым), несколько членов КРДМС состояли одновременно в Российском коммунистическом союзе молодежи (РКСМ), однако продвинуться в этих организациях и начать оказывать воздействие на их политическую линию КРДМС не удалось. Не удалась также и более поздняя затея КРДМС с организацией Революционной рабочей партии, в которую должны были объединиться российские троцкистские, марксистские и “пролетаристские” группы левее КПРФ^lxxiii [112] .

Также никаких результатов не дала попытка секции троцкистского Социалистического рабочего союза (СРС) в Туле энтрироваться в местное отделение Социалистической партии трудящихся (СПТ).

Как парадоксальный пример проведения тактики энтризма можно привести действия нескольких троцкистских тенденций (то есть направлений в международном троцкизме), которым не удалось создать своих российских секций. Так, например, ламбертисты (последователи Пьера Ламбера из Международного Союза Трудящихся) через созданную ими в качестве “самостоятельной” Партию трудящихся Франции пытались внедрить свои установки в МФП и КАС-КОР (разумеется, безуспешно). Моренисты (последователи Науэля Морено) из “Международного рабочего движения” (Аргентина) так же безуспешно пытались поставить под свой контроль Свободное межпрофессиональное объединение трудящихся (СМОТ)^lxxiv [113] .

Своеобразным вариантом энтризма можно было, видимо, первоначально считать и деятельность одного из “исторических лидеров” КАС А. Шубина в “зеленом” движении (в Российской Партии Зеленых – РПЗ и Социально-экологическом Союзе – СоЭС). Однако и здесь история повторилась. А. Шубину не удалось анархизировать то крыло “зеленого” движения, в которое он внедрился, напротив, собственные взгляды А. Шубина претерпели резкую эволюцию вправо и с конца 1994 г. А. Шубин уже открыто восхвалял оппортунизм (“я оппортунист и тем горжусь”)^lxxv [114] , третировал радикалов как “политических бомжей”^lxxvi [115] и даже занимал проимперскую позицию в чеченском конфликте^lxxvii [116] , за что был печатно назван бывшими товарищами по КАС “великодержавным шовинистом”^lxxviii [117] .

Очевидную неудачу потерпела выбранная ОПОР тактика “малых дел” (организация локальных забастовок, восстановление на работе отдельных уволенных активистов рабочего движения, помощь в решении социальных и бытовых вопросов на индивидуальном уровне). Столкнувшись с фактом деиндустриализции Уральского региона, нарастающей безработицей и социальной апатией, ОПОР был вынужден признать факт тупиковости тактики “малых дел” и в ноябре 1996 г. принял куда более радикальную тактику, исходящую из неизбежности классовой войны и нацеленную на создание революционной партии рабочего класса^lxxix [118] .

Не оправдала себя и тактика ряда анархистских и троцкистских групп, ориентированная на самоизоляцию под “правильными” лозунгами и на основе “правильной” доктрины – с дистанцированием от существующих в России более массовых оппозиционных движений как от “сталинистских”, “идейно эклектичных” и “зараженных патриотизмом”. В условиях информационной блокады, не располагая большими техническими и людскими ресурсами, эти группы быстро превратились в классические микроскопические политические левацкие секты западного образца, по определению не имеющие никаких шансов на рост и развитие.

Таким образом, леворадикалы оказались перед несколькими альтернативными вариантами поведения:

а) либо покинуть политическую сцену;

б) либо покинуть ряды леворадикального мира и встроиться в мир “большой политики” в рамках куда более умеренных структур;

в) либо инкапсулироваться в рамках микроскопических сект без всяких надежд на развитие;

г) либо перейти к более радикальным методам политической работы, пропаганды и просто бытового поведения с целью привлечь к себе внимание, что предполагало активное взаимодействие к наиболее радикальными слоями антиправительственной оппозиции вне леворадикального сообщества.

Наиболее активная часть леворадикалов выбрала последний путь.

^ Определение себя как врага буржуазной демократии

В результате на сцену выступил последний фактор радикализации левацкого мира – окончательное осознание и формальное определение себя как врага буржуазной демократии.

До событий сентября-октября 1993 г. значительная часть леворадикалов испытывала определенные колебания между неприятием институтов буржуазной демократии (как этого требовала от них формально идеология) и положительным отношениям к этим институтам, поскольку они обеспечивали беспрепятственное функционирование леворадикальных организаций и пропаганду леворадикальных идей. Более того, в значительной степени коллективное сознание леворадикалов было озабочено псевдодихотомической коллизией между нежеланием возврата Советской власти и неприятием капитализма.

В ряде случаем неприятие Советской власти настолько перевешивало стремление к “бесклассовому обществу” (“анархии”, “безгосударственному социализму”, “коммунизму”, “обществу самоуправления трудящихся”), что отдельные группы леворадикалов включались в обычный процесс буржуазной представительной демократии и начинали себя вести уже “не как леворадикалы”. Например, большинство Тверской организации КАС во главе с Вячеславом Хазовым в середине июня 1993 г. вступило в Либерально-демократическую партию России (ЛДПР)^lxxx [119] , за что, конечно, было исключено из КАС (впрочем, сами они с этим исключением не согласились).

Анархо-демократы также интегрировались в буржуазную парламентскую систему. 19–20 июня 1993 г. они провели в Москве Учредительный съезд Союза Вольных Тружеников (СВТ), который решил защищать интересы мелкого и среднего бизнеса, предпринимателей^lxxxi [120] . На II съезде СВТ (30–31 октября 1993 г. в Москве), в котором также участвовал перешедший на позиции русского национализма Тульский Союз Анархистов (ТСА), было решено, что буржуазная демократия – необходимый переходный этап к анархии и, таким образом, формально было “снято” противоречие между буржуазным государством и безгосударственным идеалом анархистов (по сути это – закрепленный на программном уровне тезис петербургского анархо-демократа Павла Гескина, отстаивавшийся им с 1990 г.)^lxxxii [121] .

СВТ провозгласил себя “партией”, которая должна участвовать в выборах и выступать за рыночное общество, подтвердив в качестве основной своей задачи защиту интересов мелкого и среднего бизнеса, и установив в качестве второй по важности задачи “ненасильственное урегулирование отношений труженика и собственника”^lxxxiii [122] . После этого остальное анархистское сообщество отказалось признавать СВТ анархистами, расценив их позицию как ренегатскую^lxxxiv [123] . Представитель Анархо-коммунистического революционного союза (АКРС) Олег Дубровский даже заклеймил СВТ как “взбесившийся от ужасов “реального социализма” мелкобуржуазный элемент” и заявил: “Свобода делать деньги – вот их идеал... они работают на государство, ибо защищают классовое общество – социальную основу существования любого государства”^lxxxv [124] .

СВТ ответил на эту критику в том духе, что каждый имеет право называть себя анархистом или не называть, и никто, кроме самого этого человека, не может определять, является ли тот анархистом или нет (т.е. дело не в программах и действиях, а в “праве личности” на любое самоназвание)^lxxxvi [125] . После этого все остальные анархисты, свернув полемику как бесперспективную, стали игнорировать СВТ.

Но после октября 1993 г. почти все остальные леворадикалы быстро и однозначно перешли к позиции системного неприятия буржуазной демократии. Это было тем легче сделать, что для такого перехода не требовалось ни проведения каких-либо специальных дискуссий, ни сочинения специальных теоретических текстов. Достаточно было просто вернуться “назад к основам” – к анархизму, троцкизму, марксизму, неомарксизму и т.п., чьи классические тексты уже содержали развернутую критику буржуазной демократии как “неподлинной” и ориентировали читателя на “прямую демократию”.

Внешним признаком этого перехода стала не только куда более радикальная практика поведения леваков (участие в уличных беспорядках), но обостренный теоретический интерес к практике политической борьбы, несовместимой с буржуазной демократией. Издания леворадикалов наполнились материалами, восхвалявшими партизанскую борьбу – как в классическом варианте (в частности, опыт Сапатистской армии национального освобождения (САНО) в Мексике)^lxxxvii [126] – причем одна из статей о САНО в издании Елецко-Липецкого Движения Анархистов (ЕЛДА) была даже подписана “Липецкий батальон САНО”^lxxxviii [127] ; Революционного движения им. Тупак Амару в Перу^lxxxix [128] ; партизан в Колумбии^xc [129] ), так и в варианте “городской герильи” – РАФ^xci [130] , бельгийских Коммунистических Боевых Ячеек (причем о Коммунистических Боевых Ячейках, левомарксистской организации, рассказывало с восторгом анархистское издание “Крысодав”!)^xcii [131] , ИРА и ЭТА^xciii [132] . Леворадикалы стали проявлять интерес к практике даже правого вооруженного сопротивления буржуазной демократии^xciv [133] .

Чрезвычайно обострился интерес к практике индивидуального террора^xcv [134] . Даже очень умеренная в последние годы петербургская анархистская газета “Новый свет” вдруг начала публикацию знаменитого “Мини-учебника городской партизанской войны” Карлоса Маригеллы^xcvi [135] .

Лидер “Студенческой защиты” и ИРЕАН Д. Костенко опубликовал более чем показательный текст “Назад к Нечаеву”, где, в частности, писал: “От этики Кропоткина придется отказаться... Мы должны взять систему внутренних взаимоотношений бандитской “братвы”, отбросив их иерархию. И если наедут на кого-нибудь из нашей братвы, то мы должны быть готовы порвать за него глотку, а не думать, стоит ли за него заступаться. И не думать, не совершил ли он какой-нибудь ошибки, не сказал ли где-нибудь по какому-либо поводу что-то, не предусмотренное анархическим каноном.

Возьмите современное левое движение и левое движение лет двадцать назад. Вы увидите два совершенно разных мира. Если 20 лет назад вы увидите массовые организации, которые готовы были к революции, готовы завтра же взяться за оружие, шли на открытое противостояние системе. Темы, которые их волнуют, – глобальная революция, третий мир как запал бомбы, подложенной под западный мир. То что мы имеем сегодня? Попытка решать маленькие, локальные проблемы, попытка ухода от окружающего мира в крошечные локальные зоны-пространства, которые они считают свободными. Это борьба за цели, за которые всегда боролись не революционеры, а либералы: права женщин, педиков, вегетарианство. Слова “революция” и “рабочий класс” превратились просто в кришнаитские мантры, которые спокойные респектабельные люди повторяют перед такими же спокойными и респектабельными аудиториями...

Поэтому выход возможен только один – тотальное восстание против системы. Причем не стоит брезговать никакими средствами. Если есть возможность пойти работать в органы – надо идти в органы. Если весть возможность попасть в парламент, нужно идти в парламент и вредить там. Если есть возможность пробраться во вражескую организацию – нужно вступить в нее...

Чем стабильнее система, тем меньше у нас шансов. Шанс появляется только в период нестабильности, хаоса, поэтому любое нагнетание напряженности, любые деструктивные действия объективно идет на пользу революции. Любая драка двух алкоголиков несет в себе в тысячу раз более революционный заряд, чем сотня левых семинаров. Панковский лозунг “destroy” должен стать главным лозунгом победоносной диффузной герильи, которая единственно способна нанести новому мировому порядку ощутимый вред”^xcvii [136] .

Фактически перед нами – отход от восприятия буржуазной демократии как человеческого сообщества. Буржуазная демократия в этом тексте выступает как инопланетный завоеватель, по отношению к которому не работают ни моральные ограничители, ни правила ведения войны.

Лишь чуть умереннее выглядит отношение к существующим властям анархо-экологистов: “Правительство экологического бандитизма само поставило себя вне Закона!”^xcviii [137] .

Этот процесс захватывает даже самые умеренные леворадикальные круги. Например, журнал “Наперекор”, издающийся умеренными московскими анархистами – бывшими членами КАС, членами Конфедерации революционных анархо-синдикалистов – Секции Международной Ассоциации Трудящихся в СНГ (КРАС – МАТ) и группой буржуазных демократов, близких к Демократическому Союзу (ДС), публикует большие по объему материалы о САНО^xcix [138] и западных автономах^c [139] – а ведь еще недавно те же круги осуждали Д. Костенко за пропаганду “деструктивного образа” автономов!

Развился интерес к теории террора и терроризма^ci [140] . Возникают даже такие тексты: “Единственным эффективным (изменяющим мир) действием на данном этапе политической (классовой) борьбы я считаю – террор... Террор (красный) – это процесс, который должен, это обязательное условие его существования, проявляться во всех областях человеческой деятельности. Красный – подчеркивает его антиидеологическую направленность. Красный терроризм есть перманентное действие, для которого цель сиюминутна и не соотносима ни с какой “Абсолютной идеей” (Гегель), это целенаправленная война, где бесцельность оправдывает средства, это борьба против Системы, то есть против псевдоразумного действительного (Гегель)”^cii [141] .

Леворадикальные издания стали регулярно печатать инструкции по изготовлению взрывчатки и оружия, а также по тактике ведения партизанской войны и насильственного противостояния силам правопорядка в условиях массовых уличных столкновений. Пионером таких публикаций явилась петербургская газета “Новый свет”, в которой эти публикации носили первоначально, судя по всему, всего-навсего эпатажный характер^ciii [142] , но после октября 1993 г. эта мода захлестнула и другие леворадикальные издания, став повсеместной^civ [143] . Кроме того, практически все левацкие издания откликнулись восторженными рецензиями на выход в свет на русском языке “Поваренной книги анархиста” Уильяма Пауэлла, содержащей в обилии рецепты по изготовлению взрывчатых веществ, снаряжению бомб и т.п.^cv [144] Известны минимум два случая использования приведенных в левацкой прессе рецептов по прямому назначению^cvi [145] .

Постоянным чтением в леворадикальной среде стала газета Национал-большевистской партии (НБП) “Лимонка”. С одной стороны, леваки клеймят “лимоновцев” как фашистов, с другой – внимательно читают тексты “Лимонки”, посвященные левым революционным движениям, экстремизму и терроризму^cvii [146] . Более того, практически все леворадикалы прочли как минимум один номер журнала “Элементы”, содержавший “досье: агрессия, террор, насилие”, где опубликованы материалы о теоретике революционного насилия Жорже Сореле^cviii [147] , статья об экзистенциальном опыте повстанца^cix [148] и статья о феномене левацкого терроризма^cx [149] .

Обязательным чтением леваков становится газета Российского коммунистического союза молодежи (РКСМ) “Бумбараш-2017”, где публикуются статьи о революционной вооруженной борьбе^cxi [150] , а члены ИРЕАН (в первую очередь Д. Костенко) систематически пропагандируют малоизвестный опыт вооруженной и партизанской борьбы (преимущественно в странах “третьего мира”)^cxii [151] . Вообще, леворадикалы (в первую очередь из “Студенческой защиты”) стали постоянными авторами “Бумбараша-2017” и в некоторых выпусках газеты фактически определяли ее лицо.

Леворадикалы дружно откликнулись на арест американского террориста-экологиста Унабомбера, причем не было никаких сомнений, на чьей стороне находятся их симпатии^cxiii [152] .

Еще более показательным можно считать интерес леворадикалов к фигуре Чарльза Мэнсона – руководителя калифорнийской “семьи” псевдохиппи, совершившей летом 1969 г. серию массовых убийств, жертвой одного из которых, в частности, стала голливудская кинозвезда Шарон Тейт, жена знаменитого кинорежиссера Романа Поланского. Леваки тщательно изучали редкие публикации о Мэнсоне^cxiv [153] , хотя, безусловно, знали, что Мэнсон соединял в своем “учении” элементы идеологии леворадикальной контркультуры с элементами откровенно фашистской идеологии, будучи одновременно поклонником Иисуса Христа, “Битлз” и Гитлера^cxv [154] . Очевидно, Мэнсон какой-то части леворадикалов стал казаться символом тотального отрицания современной западной цивилизации.

Даже в журнале “Наперекор” обнаруживаются сожаления о том, что “левый террор в Москве – все еще теория...”^cxvi [155]

Так что когда в Москве происходит наконец первый акт террора, расцененного в прессе как “левацкий” (взрыв в военкомате, произведенный от лица мифической организации “Новая революционная альтернатива”, НРА), леворадикальная пресса разражается восторгами и с готовностью перепечатывает “коммюнике” НРА^cxvii [156] .

То, что такая позиция отражает не только эволюцию “вождей”, живущих в первую очередь проблемами леворадикального движения и уже тотально выпадающих из “нормальной жизни”, но соответствует настроениям рядовых леваков, свидетельствует, например, “крик души” некоего Владимира Камынина из Серпухова: “Декларируя на словах крутизну и приверженность насилию, нынешние радикалы мало чем могут подтвердить свои слова практически. Сколько министров, генералов из Чечни, депутатов, политических лидеров убито за последние годы? Сколько офисов, казино, ресторанов сожжено или взорвано по политическим, а не по уголовным мотивам? Весь пар ушел в свисток. А ведь были на Руси и настоящие радикалы – за 1906-7 по отчетам полиции было убито 4126 должностных лиц...”^cxviii [157] Интересно, что редакция, напротив, пыталась (хотя и вяло и неубедительно) остудить “революционный пыл” рядового левака^cxix [158] .

Как далеко в сторону радикализма и экстремизма сдвинулись леваки, можно понять, если вспомнить, что на первом всесоюзном совещании неформальных движений – встрече-диалоге “Общественные инициативы в перестройке” (август 1987 г.) участники встречи договорились о совместном понимании термина “экстремизм”: “Это такие действия, которые являются одновременно безнравственными и противоправными, и осуществляются в целях увеличения своего социально-политического влияния, кто бы ни был субъектом таких действий – частные лица, общественные группы и организации или государственные учреждения”^cxx [159] . Леворадикалы на встрече-диалоге были представлены клубом “Община”, “Альянсом”, “Лесным народом”, Интербригадой им. Фарабундо Марти, Интербригадой им. Э. Че Гевары, Интербригадой им. М. Родригеса, Объединенным антифашистским фронтом, “Юными коммунарами – интернационалистами” (ЮКИ), то есть практически всеми легальными на тот момент леворадикальными группами. Едва ли спустя 10 лет найдется хоть одна леворадикальная организация, которая согласится вновь подписаться под вышеприведенной формулой экстремизма!

Сегодняшние леворадикалы говорят об экстремизме так:

“Голосовать – глупо. Ходить на оппозиционные митинги, слушать там чужих взрослых людей, мечтающих рулить историей и купаться в шампанском – глупо...

Нужно купить пистолет и распылитель. Пистолет для самообороны, а распылитель для превращения скучных городских стен в произведения искусства. Нужно добиться легализации мягких наркотиков, чтобы система не могла контролировать твое сознание с помощью телевизора. Ты – сам себе телевизор! Нужно добиться свободного ношения оружия, ибо система вооружена против тебя – армией, полицией, мафией; а ты нет...

Те, кто хотят, чтобы мир сохранился таким, каков он есть, – на самом деле не хотят, чтобы он сохранился. Система убивает жизнь: ту, которая вокруг, и ту, которая еще теплится каким-то чудом у тебя внутри и зовется “воля к свободе”. Существование системы – паралич мировой души и смерть человека. Наше существование – карнавал революции и приговор системе.

Они называют нас экстремистами. Это не экстремизм – это нормальная реакция живых людей на происходящее, просто живых осталось немного”^cxxi [160] ;

“Террористы – те, кто строит тюрьмы, а не те, кто их взрывает. Террористы – те, кто бомбит городские кварталы и села, отдает преступные приказы, развязывает войны и загоняет молодых парней на бойню. Экстремисты не те, кто устраивает акции протеста, а те, кто, пользуясь нашим страхом перед аппаратом подавления, избивает демонстрантов, легализует массовые убийства, и сгоняет население в фильтрационные лагеря. Государственный террор – основной источник насилия и террора...

Наше “насилие” – это реакция естественной самозащиты угнетенных от террора, возведенного в закон и ежедневно совершаемого государством и правящей кастой”^cxxii [161] ;

“Сильный идет против ветра. Свобода – осознанная необходимость. Для того, чтобы стать свободным, надо сначала завоевать свободу. Подаренной свободы не бывает. В свободном обществе свободы не может быть, ее заменяет либеральность. Экстремизм – это не битье окон и не пьяная драка с ментами. Экстремизм – это, в первую очередь, попытка разработать собственную шкалу ценностей и жить в соответствии с ней. Экстремизм – это поиск смысла жизни в обществе, где главными ценностями являются стабильность ради стабильности и сытость ради сытости. Экстремист – это человек, шагнувший на край пропасти, чтобы вдохнуть свежего ветра. Вставший в полный рост под пулями, чтобы увидеть звезды... Пусть будет проклята стабильность, да здравствует экстремизм!”^cxxiii [162]