Объяснение термина

Вид материала

Документы

Содержание Возникновение «новых левых» Радикализация общего политического фона в России Активизация фашистов и националистов

Подобный материал:

• Тема Объяснения и законы в социальных науках, 143.96kb.
• Термины и терминологические сочетания: основные характеристики, 619.93kb.
• Определение и смыслы интерпретации в понимании студентов 1 курса, 78.87kb.
• Объяснение значений слов детям средней группы. Объяснение значений слов, 99.64kb.
• Западноевропейский театр содержание, 434.19kb.
• Л. К. Лободенко, 14.41kb.
• Куркиной Марии Петровны, учителя начальных классов г. Бирюч, 2011 Тема : Объяснение, 374.63kb.
• Пояснительная записка Курсовая работа по дисциплине «информатика» на тему: Ссылочные, 322.5kb.
• Пояснительная записка. Особенностью курса «Введение в языкознание» является высокая, 305.75kb.
• Н с. Иэ ран институциональная теория и экономическая психология: объяснение современных, 150.87kb.

Проигранная теоретическая полемика

Еще одной причиной последовательной радикализации леваков явился тот факт, что умеренные анархисты (КАС) проиграли теоретическую полемику радикалам.

В 1992–1993 гг. и, хотя и в меньшей степени, в 1994 г. в анархистских кругах продолжалась активная полемика между представителями умеренного крыла (КАС) и радикалами (почти все остальные). Особенностью ситуации было то, что почти все оппоненты КАС были выходцами из этой организации. Объективно КАС оказалась в невыгодной ситуации: основатели и идеологи КАС несли личную ответственность за то, что КАС в предыдущие годы играла подчиненную роль – роль группы поддержки общедемократического (либерально-буржуазного) движения. К 1992 г. все, включая лидеров КАС, признали, что эта тактика было ошибочной. К тому же, такие действия расходились с принципами анархо-синдикализма. После падения власти КПСС в августе 1991 г. общедемократическое (либерально-буржуазное) движение не нуждалось более в поддержке слева (в том числе и со стороны КАС), но лидеры КАС не смогли предложить какую-либо продуманную привлекательную стратегию взамен предыдущей, а также и оправдать предыдущую (явно потерпевшую поражение). В течение 1992–1994 гг. лидеры и теоретики КАС постепенно покинули Конфедерацию, отказавшись от попыток организовать отпор критике слева с собственно анархо-синдикалистских позиций.

Таким образом радикалы выиграли теоретическую полемику. Внешне это выразилось в 1992–1994 гг. в укрупнении и увеличении численности радикальных (вне КАС) анархистских объединений (относительном, конечно, поскольку упала общая численность анархистов). Тенденция к радикализации хорошо прослеживается на примере все увеличивающегося числа участников съездов альтернативной КАС Ассоциации движений анархистов (АДА), а также на примере усиления "раскольнических" анархо-коммунистических группировок ИРЕАН и Федерации революционных анархистов (ФРАН). Численность и ИРЕАН, и ФРАН к 1995 г. превысили численность КАС (еще раньше это произошло с АДА, но АДА не являлась структурированной организацией в отличие от КАС, ИРЕАН и ФРАН).

Теоретический провал “исторического руководства” КАС имел не внутрианархистское, а общелеворадикальное значение. Поскольку “исторические лидеры” КАС А. Исаев и А. Шубин не просто прекратили полемику с радикалами, а перешли на позиции национал-реформизма (то есть покинули собственно лагерь леворадикалов), они стали удобным примером “ущербности умеренной позиции” не только в анархистской, но и в троцкистской и “пролетаристской” прессе, не говоря уже об изданиях “новых левых”.

Поскольку КАС была единственной организацией “умеренных” леваков, которая систематически вела аргументированную полемику по теоретическим вопросам с радикалами (петроградские анархо-демократы от такой полемики давно отказались; Тульский Союз Анархистов (ТСА) и вовсе не способен был на серьезную теоретическую полемику), то сам факт прекращения такой полемики сдвигал весь мир леворадикалов в сторону теоретического и практического экстремизма, просто выводя из обихода “нереволюционные” и вообще “умеренные” тексты и взгляды. “Умеренные” анархисты были единственными леворадикалами, которые рассматривали эволюционный (ненасильственный) путь изменения общества как равноправный революционному (насильственному). С 1994 г. понятие “эволюционный путь” исчезло из леворадикального лексикона.

^ Возникновение «новых левых»

Свидетельством все более углубляющейся радикализации леваков и одновременно важным фактором их дальнейшей радикализации явилось возникновение организации “новых левых”.

Идеи “новых левых” и ранее активно циркулировали в леворадикальной массе (например, журнал КАС “Великий Отказ”, издававшийся П. Рябовым и Д. Костенко, в значительной степени был посвящен пропаганде этих идей; само понятие “Великий Отказ” – одно из центральных в политической философии Г. Маркузе). Более того, с весны 1991 г. существовал Комитет культурной революции (ККР), члены которого назывались не “новыми левыми”, а анархистами по недоразумению и лидеры которого находились всецело под идеологическим воздействием видного теоретика “новых левых”, представителя т.н. западного марксизма Герберта Маркузе.

Первая организация радикальных "новых левых", осознающая себя таковой – Фиолетовый Интернационал, – была создана в 1992 г. как прямой ответ части леворадикалов на введение политики "шоковой терапии". Фиолетовый Интернационал стал своеобразным полигоном отработки новых методов борьбы. Быстро перейдя от контркультурной артистической деятельности к "оранжевым" акциям, активисты Фиолетового Интернационала разработали своеобразный вариант леворадикальной идеологии – "фиолетовый анархизм", который на самом деле был не одним из направлений анархизма, а основанной преимущественно на идеях "новых левых" идеологией, радикально отрицающей современное общество в его фундаментальных основах.

После 1 Мая 1993 г., когда члены Фиолетового Интернационала участвовали в столкновениях демонстрантов с ОМОНом на Ленинском проспекте, Фиолетовый Интернационал быстро радикализуется политически и перестраивается в ориентированную на активные действия организацию. Летом 1993 г. московская группа Фиолетового Интернационала называет себя "Партизанским движением" и переходит к целенаправленному установлению контактов с наиболее радикальными группами антиправительственной оппозиции. В действиях Фиолетового Интернационала / "Партизанского движения" начинают проявляться черты "милитантизма" и нацеленность на овладение методами "уличной борьбы" и "городской герильи".

С сентября 1993 г. "Партизанское движение" активно участвует в развернувшихся событиях на стороне Верховного Совета, одновременно укрепляя связи с широким кругом оппозиционных организаций и выводя таким образом леворадикалов (в первую очередь анархистов) из политико-идеологической изоляции.

“Новые левые” в лице Фиолетового Интернационала / “Партизанского движения” фактически выводили леворадикальное сообщество из круга традиционных методов деятельности (достаточно умеренных) и из круга традиционных идей и концепций (в случае, например, анархизма – явно безнадежно устаревших, не подвергавшихся обновлению и развитию последние 100–150 лет).

Очень быстро обнаружились “традиционные” группы леворадикалов, индуцируемые идеологическими новациями “новых левых” – например, ИРЕАН, которая превратилась в проводника идей “городской герильи” и тому подобных типичных идей круга “новых левых” в анархистской среде. Журнал “Черная звезда” быстро превратился из анархо-коммунистического в типичное “новое левое” издание, нацеленное на пропаганду идей революционного террора, городской партизанской войны и т.п. Это дало возможность более умеренным представителям “традиционных” анархистских кругов раздраженно характеризовать “Черную звезду” как “специальное издание провокационно-левацкой ориентации, исполненное на высоком художественном уровне”^xxiii [62] .

Систематическое пропагандистское (в том числе действием) влияние радикальных “новых левых” на левацкую массу позволило леворадикалам впервые не просто принять участие в связанных с насилием политических акциях, возникших помимо их воли (как это было 1 Мая 1993 г. и в сентябре-октябре 1993 г.), но самим организовать такие акции (студенческие беспорядки 12 апреля 1994 г. и 12 апреля 1995 г.).

Студенческие беспорядки 12 апреля 1994 г. позволили создать влиятельнейшую леворадикальную организацию “новых левых” – “Студенческую защиту”, а затем, с учетом опыта “Студенческой защиты”, и Революционный молодежный союз “Смерть буржуям!”. Возникшие позже в провинции леворадикальные группы (Федерация анархистов Кубани (ФАК), Елецко-Липецкое Движение Анархистов (ЕЛДА), Самарский анархо-коммунистический союз (САКС), Практико-революционная организация Воронежа (ПРОВО) и др.) уже были, несмотря на присутствие слова “анархизм” в их названиях, по сути организациями “новых левых”. Фактически организацией “новых левых” с “зеленым уклоном” является и группа “Хранители Радуги”.

Нет никакого сомнения в том, что все группы “новых левых” в России – а также все группы “традиционных” леворадикалов, подвергшиеся сильной идейной инвазии со стороны “новых левых”, имманентно ориентированы на куда более жесткий и радикальный вариант противостояния власти, чем “старые” леворадикалы. Это явление не программного или формально-теоретического характера (троцкисты, например, программно все нацелены на совершение пролетарской революции, но на их реальной практической деятельности программный революционаризм фактически не сказывается), а ментального. Формирование в леворадикальной среде широкого круга активистов, по складу мышления готовых к насильственным революционным действиям “здесь и сейчас”, разумеется, стало мощным фактором радикализации леваков.

^ Радикализация общего политического фона в России

Следующим таким фактором явилась радикализация общего политического фона в России в 1993 г.

1 Мая 1993 г. многие леворадикалы неожиданно для себя оказались вовлечены в столкновения манифестантов с силами правопорядка на Ленинском проспекте и Гагаринской площади. На Фиолетовый Интернационал эти события произвели сильное революционизирующее воздействие, подтолкнув его к резкой политизации.

Как предвестник неизбежного вооруженного конфликта (который в октябре 1993 г. действительно разразился) воспринял события 1 Мая троцкистский КРДМС, члены которого также оказались вовлечены в беспорядки.

Наиболее показательным было то, что в столкновениях активно участвовали видные члены МО КАС Михаил Цовма и Николай Муравин, причем М. Цовма в издававшемся им журнале “Аспирин не поможет” затем обосновал – в разрыв с общей “умеренной” линией КАС – право демонстрантов на насилие^xxiv [63] .

Еще более важную роль в радикализации настроений и поведения леваков сыграли события сентября-октября 1993 г. Все без исключения леворадикальные организации расценили разгон Верховного Совета и расстрел “Белого дома” как “фашистский переворот”, “введение диктатуры”, установление “фашистского”, “полуфашистского”, “военно-полицейского диктаторского” режима или просто “режима открытой диктатуры буржуазии”. Многие леворадикалы (представители АДА, ИРЕАН, Группы революционных анархо-синдикалистов (ГРАС), Фиолетового Интернационала, “Партизанского движения”, КРДМС, Русской секции Комитета за рабочий Интернационал и др.) лично участвовали в событиях сентября-октября 1993 г. на стороне защитников Верховного Совета, в том числе часть из них – в походе на Останкино, в обороне “Белого дома”.

Приобретенный личный опыт насильственного противостояния власти (несмотря на поражение сторонников Верховного Совета), безусловно, сильно революционизировал сознание леворадикалов. После октября 1993 г. из текстов леворадикалов практически исчезло проявление даже малейших симпатий к буржуазной демократии и к буржуазии вообще, до того регулярно встречавшихся, особенно у КАС^xxv [64] .

Хотя МО КАС во время событий октября 1993 г. заняла позицию нейтралитета, призвала москвичей “не дать обезумевшим политикам и военным втянуть” себя в боевые действия и предложила “начать всеобщую забастовку” до тех пор, пока “не будут даны железные гарантии проведения одновременных свободных выборов парламента и президента”^xxvi [65] , после расстрела “Белого дома” ведущие активисты МО КАС совместно с Информационным центром КАС-КОР выпустили газету “Рабочее действие”, где Б.Н. Ельцин сравнивался с Гитлером и Наполеоном^xxvii [66] , а действия московских властей в период “режима чрезвычайного положения” характеризовались как “расистские погромы”^xxviii [67] .

Практически все леворадикальные организации активно участвовали в кампании бойкота выборов и опроса населения по Конституции в декабре 1993 г., хотя мотивировалось это разными причинами: у части – отрицанием парламентской демократии вообще и предпочтением ей самоуправления (прямой демократии), у части – несогласием с правом нелегитимного режима на такие действия, у части – несогласием с положениями новой Конституции, превращавшими парламент в бутафорию. Исключением из общего правила был Тульский Союз Анархистов (ТСА), члены которого баллотировались в областную Думу^xxix [68] . Кроме того, организация КАС в поселке Озон (Удмуртия) распространяла листовки с призывом голосовать за партии "социалистической оппозиции": коммунистов, аграриев, Социалистическую партию трудящихся^xxx [69] .

При этом надо иметь в виду, что ТСА к 1993 г. уже полностью утратил черты леворадикальной организации и "анархистским" именовался лишь традиционно. Анализ предвыборных программ тульских анархистов, а также их печатных выступлений показывает, что идеологию лидеров ТСА можно смело квалифицировать как социал-демократическую с явными элементами русского национализма (не случайно, видимо, часть членов ТСА перешла в ряды национал-патриотической организации "Русское национальное сопротивление"). Исполнительный секретарь ТСА Михаил Судаченков еще в 1991 г. противопоставлял тульских анархистов всем остальным как сторонников "мирного анархизма" (остальные анархисты, по М. Судаченкову, – "представители бунтарских направлений")^xxxi [70] . Один из кандидатов в депутаты от ТСА – Игорь Марченко – сочетал анархистскую деятельность с предпринимательской (владелец частного продуктового магазина "Свободный договор", директор частного предприятия)^xxxii [71] .

Несомненно также и то, что личное участие в насильственном противостоянии властям сняло у части леваков в Москве барьер инстинктивного страха перед представителями правопорядка, что было затем продемонстрировано леворадикалами во время студенческих беспорядков 12 апреля 1994 г. и 12 апреля 1995 г. Вообще, неприятие насильственных действий после октября 1993 г. исчезло у значительной части российского общества (в первую очередь, из-за действий самого правительства) – без этого просто было бы невозможно поднять студенческую массу на беспорядки.

Чеченскую войну леворадикалы дружно осудили – и поголовно рассматривали ее как прямое продолжение действий правительства Б.Н. Ельцина в октябре 1993 г. Несомненно, поражение российской армии в Чечне еще более радикализовало настроения в левацкой среде, так как леворадикалы рассматривали чеченский конфликт в первую очередь не с точки зрения “неделимости России” и не с точки зрения “права наций на самоопределения”, а как успешный опыт вооруженного противостояния режиму Б.Н. Ельцина^xxxiii [72] . В результате в леворадикальной прессе появились откровенные статьи с призывами усвоить “уроки Чеченской войны” и перенести успешный опыт вооруженного сопротивления режиму Б.Н. Ельцина и на другие регионы России^xxxiv [73] . Леваки даже идентифицировали себя с продудаевскими силами^xxxv [74] и обещали “мстить” за убитых федеральными войсками чеченцев^xxxvi [75] .

^ Активизация фашистов и националистов

Следующим фактором радикализации можно считать активизацию фашистов и националистов.

Первоначально анархисты, как укорененные в неформальном движении, не уделяли серьезного внимания националистической и фашистской опасности. Они знали, что численность и влияние “Памяти” сильно преувеличиваются официальными СМИ, с удовольствием издевались над национал-патриотами в “Общине” и даже безбоязненно печатали материалы “Памяти” и других национал-патриотов^xxxvii [76] .

Пермская группа Союза Коммунистов активно сотрудничала с местным отделением Всесоюзного добровольного общества борьбы за трезвость (ВДОБТ) в ходе кампании против 1-го секретаря Пермского обкома КПСС Е.Н. Чернышова – с тем, чтобы не дать ему пройти в Верховный Совет РСФСР (что и удалось сделать)^xxxviii [77] . Активисты ВДОБТ в Перми уже тогда активно интересовались “сионистским алкогеноцидом”, а вскоре и вовсе переключились на ловлю “жидо-масонов”.

Однако уже к концу 1992 г. леворадикалы столкнулись с фактом усиления фашистских и националистических тенденций – притом не только в России, но и на всей территории бывшего СССР. Члены КАС из Кишинева Игорь Гёргенрёдер и Тамара Бурденко, активно обличавшие в анархистской и вообще левой печати молдавских националистов^xxxix [78] , стали жертвами политических репрессий в Молдавии (увольнения с работы, судебные преследования, избиения в местном отделении полиции, запугивание, обстрел квартиры)^xl [79] . С давлением националистов сначала на Союз Рабочих Шауляя, а затем и непосредственно на членов КАС и других анархистов, состоявших в Союзе Рабочих, столкнулись анархисты Литвы, причем обнаружилось единение местных профашистски настроенных организаций и официальных литовских властей^xli [80] .

Черносотенно настроенное Иркутское казачье войско (ИКВ) организовало кампанию давления на местную газету “Советская молодежь”, где работал видный деятель КАС в Сибири И. Подшивалов, с тем чтобы изгнать Подшивалова из газеты. Казаки ИКВ даже устроили “демонстрацию силы”, явившись в редакцию газеты с намерением И. Подшивалова высечь. Местным анархистам пришлось в ответ устроить “демонстрацию силы” по отношению к ИКВ^xlii [81] .

Несколько позже с подобными явлениями стали сталкиваться анархисты и в других республиках. Например, в Крыму систематические преследования украинских властей (постоянные задержания, допросы, обыски, увольнения с работы, избиения, попытки “навесить” чужие уголовные дела) даже заставили анархистов просить политического убежища в посольстве Ливии в Киеве^xliii [82] (а позже одного из них – Александра Шугаева – совершить попытку побега морем в Турцию)^xliv [83] . Впрочем, надо учитывать также низкий интеллектуальный уровень сотрудников крымских правоохранительных органов. В частности, севастопольский анархист Олег Софяник был схвачен специальной группой захвата по подозрению в “терроризме, направленном против ВМФ Украины” после того, как правоохранительные органы Крыма перехватили адресованное ему письмо киевского анархиста, известного деятеля контркультуры Владимира Задираки. В письмо была вложена откровенно шутовская по содержанию листовка с призывом к вооруженной борьбе с “мировым и украинским империализмом”, подписанная “Киевская организация Фракции Красной Армии (RAF)” и “Ирландская Республиканская Армия (IRA): отделение морского террора”. Местные правоохранительные органы, вплоть до начальника УВД г. Севастополя генерал-лейтенанта Белобородова, восприняли эту листовку всерьез!^xlv [84] В Казахстане анархисты также оказались под жестким давлением местных правоохранительных органов (милиции и Комитета национальной безопасности, КНБ). Непрерывные задержания, обыски, давление на администрацию по месту работы, прямые запугивания (обещания поместить в Талгарскую спецпсихбольницу, пользующуюся мрачной славой одного из самых жестоких бастионов “карательной психиатрии”), наконец, заведение уголовного дела по факту выпуска листовки, направленной против “казахской государственности” (на самом деле листовка, как вся анархистская продукция, утверждала, что любое государство – вне зависимости от национальной принадлежности – “зло”), вынудили некоторых анархистов, в том числе лидера Группы анархистов Кустаная (ГАК) Виталия Каткова (“тов. Василия”) скрыться за пределами республики (в России)^xlvi [85] . Следствием такой позиции казахских властей явилось возникновение в Казахстане первой на всем постсоветском пространстве подпольной анархистской организации, именующей себя “.А.Т.А.” (как расшифровывается аббревиатура, неизвестно)^xlvii [86]

Интересно, что все описанные инциденты были связаны не с антигосударственнической позицией анархистов, а с их антинационалистической, интернационалистской позицией, в связи с чем местные националистически настроенные власти рассматривали анархистов не как классового или политического врага, а именно как национального противника.

С осени 1992 г. тема фашизма и национализма стала активно занимать и троцкистскую прессу – впрочем, пока еще в академическом плане, вне связи с прямыми столкновениями с фашистами^xlviii [87] .

С весны-лета 1993 г. ситуация еще более обострилась – первоначально в Москве, где распространители леворадикальной и коммунистической прессы стали подвергаться систематическим нападениям со стороны крайне правых, преимущественно членов Русского национального единства (РНЕ). Показательно, что правоохранительные органы неизменно в этих инцидентах принимали сторону фашистов, что подтолкнуло леворадикалов к выводам о “внутренней фашизоидности” российского режима^xlix [88] .

4 августа 1993 г. радикальные анархисты, троцкисты, комсомольцы, члены "Трудовой России" наладили совместное патрулирование около музея В.И. Ленина – для отпора правым радикалам, систематически нападавших там на распространителей левой прессы.

7 августа 1993 г. произошло столкновение такого патруля с боевиками РНЕ, в ходе которого один из боевиков РНЕ получил сотрясение мозга (от удара бутылкой по голове). Милицией были задержаны только представители левых – троцкист Борис Эскин (член Комитета за рабочую демократию и международный социализм, КРДМС) и социалист-самоуправленец, редактор газеты "Левая альтернатива" Александр Байрамов (ныне – Александр Желенин, сотрудник “Независимой газеты”). При допросах в отделении милиции несовершеннолетний Б. Эскин подвергался избиениям^l [89] . Кроме того, следствие откровенно солидаризовалось с фашистами (А. Байрамову следователь прямо заявлял, что "Гитлер был хороший человек, хотел добра своему народу"). Об этом стало широко известно московским левакам, что усилило радикальные настроения и сформировало мнение о режиме Ельцина как режиме, сознательно покровительствующем фашистам^li [90] .

Появившаяся вскоре статья Александра Митрофанова в газете "Московский комсомолец", в которой рассказывалось об этом случае и в которой открыто содержался призыв дать фашистам возможность "очистить наши улицы от красных! И неважно, кто этот "коммуняка" – троцкист или сталинист"^lii [91] , только усилила такое мнение в леворадикальной среде.

Отзвуки этих событий имели место в сентябре 1993 г., когда леворадикалы встретились на баррикадах, окружавших Верховный Совет, с боевиками РНЕ. Регулярно между леваками и членами РНЕ происходили ссоры и стычки, в одном случае дело дошло до поножовщины с участием члена ИРЕАН Владимира Платоненко^liii [92] .

Расстрел из танков “Белого дома” и последовавший за ним произвол правоохранительных органов в Москве в период “режима чрезвычайного положения” леворадикалами рассматривался преимущественно под углом фашизации страны “сверху”, совмещения правящим режимом элементов фашистского государства и буржуазной демократии.

Особое внимание обратили леворадикалы на устроенные в Москве городскими властями в период “режима чрезвычайного положения” этнические чистки, направленные против выходцев с Кавказа (впрочем, поскольку в результате этих “чисток” пострадали не только “кавказцы”, но и уроженцы Средней Азии, Балкан, арабы, евреи и иранцы, очевидно, что критериями репрессий были не столько национальные, сколько расовые отличия – пострадали именно представители малых подрас (кавказской, динарской, средиземноморской и т.д.) большой европеоидной расы^liv [93] – но милиция и ОМОН в таких этнографических тонкостях, естественно, не разбирались и “чистили” тех, кто обладал “недостаточно арийской” внешностью).

Леворадикалы связали фашистское, с их точки зрения, поведение московских правоохранительных органов с инцидентами у Музея Ленина весной-летом 1993 г. Действия московских властей квалифицировались в левацкой прессе просто как “расистские погромы”^lv [94] .

Сразу после отмены в столице “режима чрезвычайного положения” в помещении Российского государственного гуманитарного университета (РГГУ) состоялось крупное совещание леворадикалов (с участием ИРЕАН, Группы революционных анархо-синдикалистов (ГРАС), КАС, КРДМС, Социалистического рабочего союза (СРС), Товарищества социалистов-народников, Русской секции Комитета за рабочий Интернационал, Фиолетового Интернационала, “Хранителей Радуги”, Молодых социал-демократов и ряда беспартийных леваков, а также представителей Демократического Союза), на котором было принято решение о создании объединенных левацких “дружин самообороны” на случай повторения октябрьских событий и с целью отпора крайне правым. Однако никакого развития это решение не получило, и инициатива заглохла сама собой.

С ноября 1992 г. в Москве стали происходить спорадические стычки между леваками и фашиствующей молодежью – скинхедами. Первый такой случай имел место 8 ноября 1992 г. в центре Москвы, когда группа идейных анархистов и анархиствующих панков и хиппи из Анархического молодежного фронта (АМФ) и Анархо-радикального объединения молодежи (АРОМ) проводила шествие по случаю дня рождения Н.И. Махно и подверглась нападению банды скинхедов.

Однако систематический характер такого рода инциденты стали носить с 1993 г. и были вызваны в основном вторжениями фашиствующей молодежи на рок-концерты, организуемые леворадикалами в Клубе им. Джерри Рубина, А-клубе и других местах. Подобные вторжения носят сознательный и целенаправленный характер и являются предметом особой гордости у скинхедов^lvi [95] .

По большей части леваки оказались не готовы к сопротивлению скинхедам на рок-концертах. Яркими исключениями из этого правила были лишь инциденты в апреле 1994 г., когда анархисты смогли успешно противостоять скинхедам на рок-фестивале “Индюки”, и в декабре 1996 г. на “анархо-ёлке” в Клубе им. Джерри Рубина^lvii [96] .

О том, до какой степени подобное “бытовое давление” со стороны ультраправых может оказывать радикализующее воздействие на сознание и поведение леваков, свидетельствует тот факт, что 20 апреля 1996 г. группа из 15–20 человек (преимущественно анархистов) по инициативе и под руководством достаточно мирного, интеллигентного и “книжного” анархиста – члена МО КАС М. Цовмы устроила специальный рейд по улицам Москвы в надежде наткнуться на неофашистов, празднующих день рождения Гитлера и максимально жестоко их избить. Многочасовые поиски фашистов успехом не увенчались.

Насколько болезненной для московских леваков стала тема фашизма, видно из все увеличивающегося числа публикаций в леворадикальных изданиях на эту тему начиная с 1993 г.^lviii [97] , а также из того факта, что в 1994 г. в Центре современного искусства функционировал семинар, посвященный проблемам фашизма и “нового правого” движения, который активно посещался в основном авангардными художниками, искусствоведами и леваками (анархистами, троцкистами и “новыми левыми”)^lix [98] . К сожалению, материалы этих семинаров, за единственным исключением^lx [99] , не опубликованы.

В 1995 г. с фактом идейного и практического единения правоохранительных органов и русских фашистов (РНЕ) столкнулись и петербургские анархисты^lxi [100] .

Постепенно практика открытого давления крайне правых на леваков стала распространяться из Москвы и Иркутска и на другие города (Самару, Псков, Ростов, Волгоград, Липецк, Новосибирск)^lxii [101] , приобретая подчас жесткие формы. Особенно заметный и систематический характер это давление приобрело в Краснодаре, где объектом постоянных нападений местных фашиствующих казаков, скинхедов и боевиков РНЕ стали анархисты – члены Федерации анархистов Кубани (ФАК) и группы ИРЕАН Кубани^lxiii [102] .

В результате ФАК стала одним из соучредителей “Левого Антифашистского Сопротивления” (ЛАС) – российского филиала международного движения “Молодежь Европы против расизма” (YRE). Учредительная конференция ЛАС состоялась в Москве 25–26 октября 1996 г. Помимо ФАК в состав ЛАС вошли Елецко-Липецкое Движение Анархистов (ЕЛДА), Самарский анархо-коммунистический союз (САКС), Русская секция Комитета за рабочий Интернационал, некоторые группы ИРЕАН, группа “Коммунистический реализм” и ряд других организаций.

Интересно, что учреждение ЛАС, в котором объединились троцкисты, анархисты и “новые левые”, вызвало болезненную реакцию у части анархо-синдикалистов, которые сочли это объединение недостаточно “чистым” с точки зрения методов и идеалов анархо-синдикализма (в частности, потому, что в него вошли группы и лица, “заигрывавшие” с Национал-большевистской партией), во-первых, и подконтрольным Интернационалу “Милитант”, во-вторых (т.к., с их точки зрения, YRE – это “партийная организация троцкистской тенденции «Милитант»”). Заявление об этом было опубликовано от лица Московской организации Конфедерации революционных анархо-синдикалистов – Секции Международной Ассоциации Трудящихся в СНГ (КРАС – МАТ) и редколлегии анархо-буржуазного журнала “Наперекор”^lxiv [103] . Было бы слишком примитивным связывать это заявление только с противоборством между троцкистским “интернационалом” “Милитант” и анархистским “интернационалом” МАТ. Несомненно, оно явилось также показателем утвердившегося к 1996 г. среди ряда анархистов восприятия фашизма как всего, что имеет отношение к государственной власти вообще, к согласию (хотя бы временному) с самим фактом существования государства. В этот смысле “антифашистский радикализм” части анархистов может быть распространен на всех, кроме самих этих анархистов^lxv [104] .

В принципе, такой образ мышления (“всё, что не анархия – то фашизм”^lxvi [105] или “все, кроме нас – фашисты”) является уже замеченной в специальной литературе особенностью левацкого сознания, прослеженной на примере западных леворадикалов 60-х – 70-х гг.^lxvii [106] или выходцев из среды “бунтарей 68-го года” – французских “новых философов”, в частности, Бернара-Анри Леви^lxviii [107] .