Geum.ru

Хроники Заводной Птицы Харуки Мураками книга

Вид материалаКнига

Содержание


38. Рассказ об утиной братии•Тень и слезы(Рассуждения Мэй Касахары. Часть 7)
Подобный материал:
1   ...   61   62   63   64   65   66   67   68   69
^

38. Рассказ об утиной братии
•
Тень и слезы
(Рассуждения Мэй Касахары. Часть 7)


   «Здорово, Заводная Птица!
   Доходят хоть до тебя мои письма?
   То есть я уже столько писем тебе написала, а получаешь ты их или нет – не знаю. Не уверена, что точно помню твой адрес, а обратный и вообще не пишу. Может, валяются сейчас мои письма на почте, пылятся на полке, где написано: «Невостребованная корреспонденция. Адресат неизвестен», – и никому до них дела нет. До сих пор я думала: «Ну, не дойдет, так не дойдет. Подумаешь, велика важность!» Я просто писала тебе, излагала свои мысли на бумаге. Когда я к тебе обращаюсь, у меня очень гладко, без запинки, получается. Сама не знаю, почему. Интересно, почему, а?
   Но это письмо… я хочу, чтобы оно до тебя дошло. Очень-очень хочу.
 
* * *

 
   Ты удивишься, но сначала я расскажу об утиной братии.
   Я тебе уже писала, что у фабрики, где я работаю, – огромная территория; на ней и лес, и пруд, и все, что хочешь. Гулять там одно удовольствие. Пруд довольно большой, и в нем живут утки – штук, наверное, двенадцать. Как в их семействе все устроено – я совершенно без понятия. Может, у них свои разборки, типа «с этим дружим, а с этим – нет», но я пока ни разу не видала, чтобы они драку затеяли.
   Пруд уже начинает покрываться льдом – декабрь все-таки, но ледок еще тонкий, и даже в холодную погоду пруд не весь замерзает, и уткам остается место поплавать. А в сильные холода, говорят, когда лед толстый, наши девчонки катаются там на коньках, и утиной братии (странно, наверное, я их называю, но уже так привыкла) приходится перебираться в другое место. Я сама коньки не люблю, так что, по мне, лучше бы пруд не замерзал, но так не бывает. Раз уж эти утки живут в таком холодном краю, ко всему должны быть готовы.
   Под конец недели я все время хожу на пруд, чтобы понаблюдать за ними. Два, три часа могу просидеть и не заметить, как пробежит время. Одеваюсь, как на охоту на белого медведя – теплые колготки, шапка, шарф, сапоги, пальто с меховой подстежкой; сяду на камень и одна часами гляжу на эту братию. Иногда подкармливаю их черствым хлебом. Понятное дело: кроме меня, ни у кого на это времени нет.
   Ты не представляешь, Заводная Птица, какие эти утки симпатичные. Можно сколько хочешь на них смотреть и не надоест. Никак не пойму: почему никто на них внимания не обращает? Зачем надо куда-то тащиться и деньги платить, чтобы какой-нибудь дурацкий фильм посмотреть? Знаешь, они летят, хлопают крыльями, когда на лед садятся, скользят и – бац! – падают. Потеха! Прямо как в комедии по телику. Я же одна – вот и хохочу во все горло. Они, конечно, не нарочно это делают, чтобы меня рассмешить. Нет, эта братия честно старается жить на полную катушку. Ну, падают иногда… Такие миляги!
   Утки так забавно шлепают лапками – они у них оранжевые, как детские резиновые сапожки, но совсем не приспособлены, чтобы по льду ходить. Скользят все время, шлепаются. Им ведь на лапки, чтобы не скользили, галоши не наденешь. Поэтому зима для утиной братии, надо думать, – не очень-то радостное время. Интересно, что они там у себя в голове думают про лед и все такое. По-моему, он у них не вызывает особо отрицательных эмоций. Мне так кажется, когда я на них смотрю. Может, ворчат иногда: «Опять этот лед! Ну что с ним будешь делать!» А вообще, похоже, этим уткам и зимой неплохо живется. Вот еще что мне в них нравится.
   Пруд находится в лесу, идти до него далеко. В такое время года, если только день не очень теплый, туда никто не ходит (кроме меня, разумеется). Иду по проложенной между деревьев дорожке, сапоги хрустят по льду, в который превратился выпавший недавно снег. Птички вокруг. Кутаюсь в воротник, обматываю шею шарфом, от дыхания в воздух вырываются белые струйки пара, в карманах хлеб… Шагаю по лесной дорожке, думаю про утиный народец, и на душе тепло и радостно становится. И тут до меня доходит, что я уже давным-давно не чувствовала себя такой счастливой.
   Ладно, хватит об утках.
 
* * *

 
   Если честно, Заводная Птица, я проснулась час назад – ты мне приснился. Села за стол и решила тебе написать. Сейчас… (погоди, на часы посмотрю) 2:18 ночи. Легла я как обычно, без чего-то десять, пожелала спокойной ночи своим уткам и крепко уснула. Но тут вдруг – раз! – и очнулась. Сон это был или нет – никак не пойму. Что снилось – не помню. Может, и не снилось ничего. Но что бы это ни было, я точно слышала твой голос у самого уха. Ты громко звал меня. От этого я и вскочила.
   Открыла глаза: в комнате полумрак. В окно луна светит. Огромная, похожая на серебристый поднос из нержавейки, она висела над холмом, и ее свет в окне напоминал разлившуюся по полу белую лужу. Я села на кровати и изо всех сил стала думать, что произошло. Зачем ты меня по имени звал? Твой голос я так четко слышала. Сердце лихорадочно колотилось в груди и долго не могло успокоиться. Будь я дома, тут же оделась бы – ночь на дворе, ну и что? – и побежала к тебе по нашей дорожке. А из этих гор, за пятьдесят тысяч километров, разве добежишь куда-нибудь?
   И что, ты думаешь, я сделала?
   Догола разделась. Ха-ха! Почему? Лучше не спрашивай. Сама толком не знаю. Так что молчи и слушай дальше. В общем, все с себя сняла, встала с постели и опустилась на колени на залитый серебряным лунным светом пол. Отопление не работало, и в комнате, наверное, было прохладно, но холода я не чувствовала. В окно светила луна, и в этом свете было что-то такое… особенное. Оно плотно обтягивало мое тело тонкой защитной кожицей. Какое-то время я просто стояла, а потом стала подставлять себя лунному свету по очереди с разных сторон. Как бы тебе сказать? Мне казалось, я веду себя совершенно естественно. Свет был такой красивый, необыкновенный, что я удержаться не могла. Поворачивала к свету шею, плечи, руки, груди, животик, ноги, попку, потом… ну, ты знаешь… Как будто под душем мылась.
   Увидел бы меня кто-нибудь, точно бы подумал: «Совсем ненормальная». За лунопоклонницу бы принял, у которой от лунного света крыша поехала. Но конечно, никто меня не видел. Хотя, может, мой парень-мотоциклист был где-нибудь рядом и глядел на меня. Ну да что об этом говорить. Умер он, но если б захотел посмотреть, я бы ему разрешила. С радостью.
   Нет, никто на меня не смотрел. Я одна была в лунном свете. Закрыла глаза и думала об утках, которые спали, должно быть, где-нибудь у пруда. Как мне было с ними тепло и радостно днем! Короче, утки для меня теперь – что-то вроде магического амулета.
   Я еще долго стояла на коленях. Совершенно голая, одна в лунных лучах. Они выкрасили все мое тело волшебной краской, и от него по полу до самой стены падала острая темная тень. Но тень была не моя. Я видела силуэт какой-то женщины. Незнакомой, зрелой, а не угловатой девчонки, вроде меня. С более округлыми формами, такой грудью и сосками, что мне и не снилось. И все же тень была моя – она только вытянулась и приобрела другую форму. Стоило мне пошевелиться – и тень повторяла мое движение. Я вертелась в разные стороны – хотела понять, какая связь между мной и тенью. Откуда взялась такая разница? Но так толком и не поняла. Чем больше смотрела, тем чуднее мне казалось.
   А сейчас, Заводная Птица, я подошла к месту, какое трудно объяснить. Получится у меня или нет – не знаю.
   Короче, для экономии времени скажу так: я ни с того ни с сего расплакалась. Получилось, как в каком-нибудь киносценарии: «Мэй Касахара: Неожиданно закрывает лицо руками и, громко рыдая, падает в слезах». Не удивляйся, я все время от тебя скрывала, но на самом деле я страшная плакса. Чуть что – сразу в слезы. Это моя тайная слабость. Так что у меня это запросто – взять и завыть без всякой причины. Правда, долго не плачу. Сразу себе говорю: «Пора завязывать!» – и все. Тут же – стоп. Слезы у меня близко, зато так же легко остановиться могу. Ворона плаксивая! Но в эту ночь я никак не могла остановиться. Как будто из меня пробку вынули. Из-за чего разревелась – не пойму, поэтому и не знала, как остановиться. Слезы хлестали, как кровь из большой раны. Их столько из меня вытекло – не поверишь! Я уже стала бояться, как бы в мумию не превратиться из-за обезвоживания организма.
   Кап! кап! кап! – слезы капали прямо в серебристую лужу из лунного света и растворялись в ней. Мне казалось, что слезинки всегда были частичками этого света. Летя к земле, они купались в лучах и красиво переливались, прямо как как кристаллы. Я вдруг заметила, что тень моя тоже плачет и каждая слезинка роняет свою четкую тень. Ты видел когда-нибудь тени от слез, Заводная Птица? Они не такие, как обычные тени. Ничего похожего. Они приходят из какого-то другого, далекого мира в наши сердца. Или нет. Мне пришло в голову: может, слезы, которые проливает моя тень, настоящие, а те, что из моих глаз льются, – просто тени? Думаю, ты ничего не понял, Заводная Птица. Что может случиться, когда глухой ночью семнадцатилетняя девчонка нагишом ревет под луной? Да ничего.
 
* * *

 
   Вот что произошло час назад в этой комнате. А сейчас я сижу за столом и пишу карандашом это письмо (одетая, конечно).
   Ну, пока, Заводная Птица! Как бы это сказать… Вместе с лесной утиной братией желаю тебе тепла и счастья. Если с тобой что-нибудь случится, зови меня в следующий раз громче, не стесняйся.
   Спокойной ночи».