Geum.ru

М. В. Ломоносова Россия, Москва отсылки к произведениям русской классики в произведениях харуки мураками русская литература

Вид материалаЛитература
Подобный материал:

Анна Сергеевна Волкова

Московский Государственный университет им. М.В. Ломоносова

Россия, Москва



ОТСЫЛКИ К ПРОИЗВЕДЕНИЯМ РУССКОЙ КЛАССИКИ В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ ХАРУКИ МУРАКАМИ

Русская литература XIX века оказала и продолжает оказывать определенное влияние на японского читателя. В последнее время в Японии наблюдается рост интереса к творчеству Ф.М. Достоевского. Новый пятитомный перевод романа «Братья Карамазовы», выполненный известным японским русистом, ректором Токийского института иностранных языков Икуо Камэяма, разошелся общим тиражом 1 млн. экземпляров, став событием в литературной жизни страны. На вопрос о причине такой невероятной популярности русской классики XIX века в современной Японии Икуо Камэяма отвечает следующим образом: «Меня спрашивают часто на лекциях, в радиоинтервью, когда я выступаю по телевидению, о том, какая же связь между Россией XIX века и нынешним глобализующимся миром. <...> То, что происходило в России в то время, во многом напоминает нынешний мир. Речь идет о том, что люди, которые были раньше крепостными, после отмены крепостного права хлынули в города, в городах возник хаотичный строй, состояние непонятного хаоса, которое достаточно хорошо напоминает то, что происходит опять же в XXI веке. То есть некоторые люди могут пользоваться всей свободой, которую они хотят, а другие не могут пользоваться. <...> И в России в XIX веке можно сказать, что была среда, где смешивались эти два элемента. То есть, с одной стороны, была тенденция к тотальному контролю сверху, а с другой стороны, была обратная тенденция к анархии».

В докладе мы рассмотрим, как один из наиболее популярных японских авторов, Харуки Мураками, использует в своих произведениях отсылки к текстам русской классики, какова функция такого рода отсылок.

Ключевым для нашего исследования понятием является понятие прецедентного текста. Это понятие в отечественную науку ввел Ю.Н. Караулов, который предлагает называть прецедентными тексты «(1) значимые для той или иной личности в познавательном и эмоциональном отношениях, (2) имеющие сверхличностный характер, т.е. хорошо известные и широкому окружению данной личности, включая ее предшественников и современников, и, наконец, такие, (3) обращение к которым возобновляется неоднократно в дискурсе данной языковой личности» [Караулов 2010: 216]. Ю.Н. Караулов выделяет три способа существования и обращения прецедентных текстов в обществе: 1) натуральный способ, при котором текст в своей исходной форме доходит до читателя или слушателя как прямой объект восприятия, понимания, переживания, рефлексии; 2) вторичный способ, который предполагает либо трансформацию исходного текста в иной вид искусства, предназначенный для непосредственного восприятия, либо вторичные размышления по поводу исходного текста, представленные в литературоведческих статьях, рецензиях и исследованиях; 3) семиотический способ, заключающийся в обращении к оригинальному тексту посредством намека, отсылки или признака, актуализующий тем самым в процессе коммуникации либо весь текст, либо соотносимые с ситуацией общения или более крупным жизненным событием отдельные его фрагменты. В этом случае весь текст или значительный его фрагмент выступают как целостная единица обозначения. Если два первых способа существования доступны любому тексту, то семиотический присущ только прецедентному. Данный способ обращения прецедентных текстов имеет по преимуществу лингвосемиотическую природу. Прием, с помощью которого прецедентный текст вводится в дискурс языковой личности и тем самым актуализируется в интеллектуально-эмоциональном поле коммуникации, оказывается в чем-то сродни языковой номинации (cм. [Караулов 2010: 217]). Выделяются следующие средства включения прецедентного текста в дискурс языковой личности: заглавие, цитата, имя персонажа, имя автора. Включение в процесс коммуникации отсылок к прецедентным текстам может актуализировать такие функции прецедентных текстов, как аргументация (подкрепление выраженной языковой личностью мысли ссылкой на авторитет), парольность (определение участников коммуникации с точки зрения отношений «свой–чужой»), средство раскрытия художественного образа, этическая и эстетическая функции («актуализация в читательской рефлексии эстетических и этических переживаний, связанных с острыми коллизиями и яркими характерами знаменитых литературных героев» [Караулов 2010: 232]).

Другое понимание того, что такое прецедентный текст, мы находим в концепции В.В. Красных. Определение прецедентного текста, данное Ю.Н. Карауловым, В.В. Красных экстраполировала на прецедентные феномены в целом. Это: «1) хорошо известные всем представителям национально-лингво-культурного сообщества; 2) актуальные в когнитивном (познавательном и эмоциональном плане); 3) обращение (апелляция) к которым постоянно возобновляется в речи представителей того или иного национально-лингво-культурного сообщества» [Красных 1998: 51]. Понятие прецедентного феномена включает в себя такие понятия, как прецедентная ситуация (ПС), прецедентный текст (ПТ), прецедентное имя (ПИ) и прецедентное высказывание (ПВ). Нас преимущественно будет интересовать понятие прецедентного текста. «Прецедентный текст (ПТ) есть законченный и самодостаточный продукт речемыслительной деятельности; (поли)предикативная единица; сложный знак, сумма значений компонентов которого не равна его смыслу. ПТ входит в число феноменов, знакомство с которыми обязательно для представителей того или иного национально-лингво-культурного сообщества. Сам ПТ – феномен вербальный, однако в когнитивной базе он хранится в виде инварианта своего восприятия (ИВПТ), который представляет собой некоторую структурированную совокупность минимизированных и национально-детерминированных представлений о ПТ (включая коннотации, с текстом связанные). ИВПТ относится к числу феноменов вербализируемых, поэтому апелляция к ПТ осуществляется через связанные с этим текстом прецедентные высказывания или прецедентные имена» [Красных 1998: 58]. Здесь важно отметить, что один и тот же текст, относящийся к прецедентным у носителей разных культур, будет иметь разные инварианты восприятия.

В докладе мы следуем тому понимаю прецедентного текста, которое предложил Ю.Н. Караулов, и нашей целью является анализ характера и функций включения отсылок к текстам русской классики. Такой анализ мы проводим на материале произведений Харуки Мураками, творчество которого в настоящее время оказывает влияние на формирование читательского массового сознания – те столько японского, сколько российского. В произведениях Харуки Мураками можно найти большое количество отсылок к разного рода прецедентным текстам, таким, как мировая классическая литература, музыкальные тексты, рекламные тексты и др. Находим мы в его произведениях и отсылки к произведениям русской классики. Сам Мураками в беседах и интервью говорит, что в молодости зачитывался русской классикой XIX века, а роман Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы» прочитал три или четыре раза.

Рассмотрим сборник рассказов Харуки Мураками «Все Божьи дети могут танцевать», вышедший в 2000 году. В данном сборнике Мураками по-своему осмысливает причины одного из самых трагических моментов в истории Японии последнего столетия. Речь идет о землетрясении в Кобе, одном из крупнейших землетрясений в истории Японии, случившемся 17 января 1995 года. По подсчетам, во время землетрясения погибло 5 502 человека. Эпиграфом к сборнику рассказов Мураками выбирает отрывок из диалога Лизы со Ставрогиным (романа Ф.М. Достоевского «Бесы»): – Лиза, что же такое было вчера? /– Было то, что было. / – Это невозможно, это жестоко. Данный разговор Лизы со Ставрогиным происходит на утро после того, как Лиза и Ставрогин провели вместе ночь. Теперь она бросает его и говорит, что жизнь ее закончилась еще вчера. Ставрогин пытается выяснить ее мотивы: – Твои слова, этот смех, вот уже час, насылают на меня холод ужаса. Это «счастье», о котором ты так неистово говоришь, стоит мне... всего. Разве я могу теперь потерять тебя? Клянусь, я любил тебя вчера меньше. Зачем же ты у меня все отнимаешь сегодня? Знаешь ли ты, чего она стоила мне, эта новая надежда? Я жизнью за нее заплатил. / – Своею или чужой? Здесь мы видим, что Лиза говорит о том, что иногда за свои фантазии, мысли, страхи и страсти человек платит чьей-то жизнью, вопрос лишь чьей − своей или же жизнью других людей. Эта мысль проходит через весь сборник Харуки Мураками, где причиной случившейся трагедии являются фантазии, скрытые желания, обиды, ненависть людей по отношению к окружающему миру и к самим себе. Отсылка к прецедентному тексту осуществляется через цитату, и основная функция, которую выполняет данная отсылка, − функция дополнительной аргументации. Такого рода цитаты «служат своего рода “указателями”, обозначают специальное “русло”, особого рода “канал”, по которому развиваемая <...> мысль как бы вливается в широкий “ментальный контекст” духовного арсенала произведения, читателя<...>» [Караулов 2010: 230]. Тем самым мы видим, что эпиграфом Мураками обозначает то направление, в котором будет развиваться центральная мысль всего сборника.

В одном из рассказов того же сборника, а именно в рассказе «Дружище Квак спасает Токио», Мураками вновь обращается к прецедентным текстам русской классики: – Буду сражаться один, – немного подумав ответил тот. – Все-таки шансов на победу в одиночку у меня больше, чем у Анны Карениной перед несущимся паровозом. Вы, кстати, читали «Анну Каренину»? / – Нет, – ответил Катагири, и Дружище Квак с радостью посмотрел на него. Видимо, Анна Каренина ему нравилась. В приведенной цитате отсылками к прецедентному тексту являются название произведения и имя центрального персонажа и используются эти отсылки как способ развития мыслей героя, а также для характеристики персонажа и авторского отношения к нему. Неслучайно в данном случае подчеркивается мотив несущегося поезда, общий для романа Л.Н. Толстого и рассказа Мураками: Анна Каренина бросается под поезд, Дружище Квак, представляющий собой квинтэссенцию всего доброго в человеке, борется под землей, в метро, с Дружищем Червяком, олицетворяющим разрушительное начало в человеке и сравниваемым с поездом. Таким образом, здесь мы можем наблюдать еще один тип отсылок к прецедентным текстам – сюжетный мотив. Далее в этом же рассказе мы встречаем еще одну отсылку к прецедентному тексту: Дружище Квак умолк. Затем, как показалось, заговорил из последних сил: – Федор Достоевский с нежностью описывал брошенных Богом людей. Это жестокий парадокс − когда Бог бросает людей, создавших Его самого, однако и в нем Достоевский выискивал ценность человеческого бытия. Сражаясь во мраке с Дружищем Червяком, я мимоходом вспомнил «Белые ночи» Достоевского. Я... – замялся Дружище Квак. – Ничего, если я немного посплю? Устал. В данном случае способом обращения к прецедентному тексту являются название произведения и имя автора, которое используются здесь для создания определенных эмоциональных переживаний: «<...> при восприятии названия произведения <...> или имени автора актуализируется так или иначе весь прецедентный текст, т.е. приводится в состояние готовности (в меру знания его соответствующей личность) для использования в дискурсе по разным своим параметрам – либо со стороны поставленных в нем проблем, либо со стороны своих эстетических (содержательных или формальных) характеристик, либо как источник определенных эмоциональных переживаний, либо как источник сходных ситуаций, либо как образец для подражания или антиобразец и т. п.» [Караулов 2010: 218]. Можно поставить под сомнение правильность выбора прецедентного текста. Ведь тема беседы (брошенные люди) в рассказе абсолютно не совпадает с содержанием сентиментальной повести «Белые ночи», где никаких «брошенных людей» нет. Можно предположить, что либо Мураками, поверхностно ознакомившись с «Бедными людьми» и «Белыми ночами» Достоевского, перепутал их, либо японского писателя просто привлекло «оксюморомное» название «Белые ночи», переплетающееся с его собственным стилем и замыслом.

В романе Харуки Мураками «Страна чудес без тормозов и конец света», написанном в 1985 году и считающемся одним из лучших его произведений, мы также можем встретить обращения автора к прецедентным текстам русской классики. В этом романе отсылки к прецедентным текстам выступают в роли своеобразных усилительных средств в раскрытии художественного образа главного героя. Прецедентные тексты в этом случае становятся принадлежностью духовного мира того или иного персонажа (см. [Караулов 2010: 223]). Любимым автором своего героя Мураками делает Тургенева: – А ты каких писателей любишь? / – Тургенева. На протяжении всего романа герой не раз обращается к творчеству русского писателя: Открыл томик Тургенева и стал читать «Рудина». На самом деле я хотел почитать «Вешние воды», но отыскать их в разгромленной квартире оказалось слишком непросто, а «Рудин», если подумать, ничем не хуже «Вешних вод». В последний раз я перечитывал «Рудина» еще студентом, лет пятнадцать назад. Теперь, столько лет спустя, валяясь в постели с забинтованным пузом, я испытывал к Рудину особую симпатию. Все-таки человек не развивается с возрастом, хоть тресни. Характер формируется годам к двадцати пяти, и потом уже, как ни бейся, себя не переделаешь. Дальше остается наблюдать, насколько окружающий мир соответствует твоему характеру. Возможно, благодаря виски, - но мне было жаль Рудина. Героям Достоевского я никогда особенно не сострадал. А вот тургеневским персонажам – запросто. Японский писатель эпохи Мейдзи Симэй Фтабатэй (1864–1909) первым открыл для японцев И.С. Тургенева. В 1888 году Фтабатэй опубликовал свои ранние переводы рассказов И.С. Тургенева «Свидание» (из «Записок охотника») и «Три встречи», которые произвели на современников большое впечатление. К молодому автору пришла известность, которая с выходом в 1896 году сборника переводов «Неразделенная любовь» (название тургеневской «Аси») и «Рудина» в 1897 году принесла ему славу. В Японской Литературной энциклопедии мы находим: «Эти переводы зажгли в истории литературы нашей страны небывалый по яркости свет, они показали всем блистательное существование русской литературы» (цитируется по [Конрад 1966: 340–341]). Отрывки из переводов И.С. Тургенева, как лучшие образцы японской речи, впоследствии войдут во все литературные хрестоматии, и вот что Фтабатэй скажет о поэтике русского писателя: «…его поэтическая идея не напоминает ни зиму, ни осень. Это весна. Но не ранняя весна и не ее середина. Это конец весны, когда вишни в полном цвету и уже чуть-чуть начинают осыпаться. Как будто идешь лунным вечером по узкой тропинке среди вишен, и призрачная, прекрасная весенняя луна сияет в далеком, подернутом туманной дымкой небе. Иначе говоря, та неуловимая грусть, что сквозит в этой красоте, и есть поэтическая идея Тургенева». Таким образом, переводы Фтабатэя не только познакомили японских читателей с творчеством И.С. Тургенева, но и оказали влияние на японскую языковую личность.

В мистическом романе «Кафка на пляже», опубликованном в 2002 году и повествующем о судьбе японского юноши, убежавшем из дома от мрачного пророчества своего отца, мы находим следующую отсылку к прецедентным текстам русской литературы: – Если говорить точно, камень сам по себе ничего не значит. Обстановка чего-то потребовала и случайно этот камень подвернулся. Русский писатель Антон Чехов здорово сказал: «Если на стене висит ружье, оно обязательно выстрелит». Понял? Мураками использует знаменитую фразу А.П. Чехова, ставшую крылатой. Это перефразированное высказывание из письма Антона Павловича Чехова литератору Александру Лазареву-Грузинскому от 1 ноября 1889 г., которое в оригинале звучит следующим образом: Нельзя ставить на сцене заряженное ружье, если никто не имеет в виду выстрелить из него. Смысл высказывания заключается в том, что в художественном произведении все детали должны работать на его главную идею, в нем не должно быть ничего случайного. В данном случае мы имеем дело с отсылкой к прецедентному тексту посредством включения в речь персонажа крылатого выражения, впоследствии ставшего афоризмом. «По своему статусу в структуре языковой личности и по особенностям их использования такого рода цитаты сближаются со стереотипами иного уровня – генерализованными высказываниями, аккумулирующими в виде формул, правил, афоризмов, сентенций сумму знаний о мире и упорядоченными в индивидуальном тезаурусе» [Караулов 2010: 230].

Таким образом, изучение функционирования прецедентных текстов в творчестве Мураками позволяет нам сделать вывод о том, какие тексты русской классики являются для данного автора наиболее значимыми, а также о том, как Мураками понимает произведения русской классической литературы, что он в них для себя находит, что для него является наиболее важным.

Литература
  1. Дударец Г.И. Японский друг Бронислава Пилсудского.
  2. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. М., 2010.
  3. Конрад Н.И. Запад и Восток. М., 1966.
  4. Красных В.В. Виртуальная реальность или реальная виртуальность? М., 1998.
  5. Сигэки Хакамада. Японская сакура и русская береза // «Русский мир.ru». № 4. 2008.

Тексты

  1. Достоевский Ф.М. Бесы. М., 2005.
  2. Харуки Мураками. Все Божьи дети могут танцевать. М.: Эксмо, 2009.
  3. Харуки Мураками. Кафка на пляже. М.: Эксмо, 2008.
  4. Харуки Мураками. Страна чудес без тормозов и конец света. М.: Эксмо, 2008.