Хроники Заводной Птицы Харуки Мураками книга

Вид материала

Книга

Содержание 33. Исчезнувшая бита•Возвращение «Сороки-воровки»

Подобный материал:

• Библиотека Альдебаран, 3811.02kb.
• Нумано: Язнаю, что Вы недавно читали Мураками Харуки. Какое впечатление произвело, 171.34kb.
• Харуки Мураками, 201.4kb.
• Проект Харуки Мураками: аутсайдер, его стиль и поиски утраченного времени биография, 3659.4kb.
• Харуки Мураками, 769.07kb.
• Харуки Мураками, 2265.52kb.
• Харуки Мураками, 1095.21kb.
• М. В. Ломоносова Россия, Москва отсылки к произведениям русской классики в произведениях, 388.5kb.
• Press Virginia Beach Virginia. Isbn 5-220-00169-8 isbn 0-87604-401-1 by Kevin J. Todeschi, 2155.97kb.
• …Сколько он танцевал, Ёсия не помнил. По видимому долго. Он танцевал, пока весь, 1113.07kb.

^

33. Исчезнувшая бита
•
Возвращение «Сороки-воровки»

   Надев свитер и короткое пальто, надвинув на глаза шерстяную вязаную шапочку, я перелез через стенку за домом и бесшумно спрыгнул на безлюдную дорожку. Еще не рассвело, и народ вокруг спал. Неслышными шагами я двинулся по дорожке к «резиденции».
   В доме ничего не изменилось: все было так, как я оставил шесть дней назад. Немытая посуда по-прежнему лежала в мойке. Ни записок, ни посланий на автоответчике. Холодный, мертвый экран компьютера в комнате Корицы. Кондиционер поддерживал в доме установленную температуру. Я снял пальто, перчатки, вскипятил воду и приготовил чай. Съел вместо завтрака несколько сырных крекеров, вымыл посуду и поставил на полку. Пошел десятый час, а Корица все не появлялся.
 

* * *

 
   Выйдя в сад, я отодвинул крышку колодца, наклонился, чтобы посмотреть вниз. Оттуда на меня, как обычно, глянул густой мрак. Колодец я знал как свои пять пальцев, и он казался частью моего собственного тела. Пропитывавшая его темнота, запахи, гулкая тишина стали частью меня самого. В некотором смысле о колодце я знал больше, чем о Кумико. Конечно, память о ней была еще очень свежа. Стоило закрыть глаза, и я слышал ее голос, до мельчайшей черточки вспоминалось ее лицо, тело, жесты. В конце концов, мы шесть лет прожили с ней под одной крышей. Но теперь я заметил, что уже не все в ней представлялось мне таким же, как раньше. А может, просто пропала уверенность, что картинки не расплылись в голове и память по-прежнему цепко удерживает образ Кумико. Точно так же я никак не мог вспомнить, как загибается хвост у вернувшегося домой кота.
   Я сел на край колодца, засунув руки в карманы пальто, и посмотрел по сторонам. Собирался холодный дождь, а то и снег. Было тихо и очень прохладно. В небе, закладывая немыслимые виражи, словно вычерчивая какие-то закодированные письмена, металась стайка птичек и вдруг исчезла. До слуха донесся низкий протяжный гул большого реактивного самолета, скрытого плотным слоем туч. В такой хмурый облачный день можно спокойно спускаться в колодец, не боясь, что яркий солнечный свет будет резать глаза, когда придет время выбираться.
   Но я не двигался с места. Спешить было некуда. День только начался, до полудня еще далеко. Я сидел словно приклеенный, дав полную свободу беспорядочно теснившимся в голове мыслям. Интересно, куда увезли стоявшую здесь птицу? Не красуется ли она теперь в каком-нибудь другом саду, навеки застыв в тщетном порыве взмыть в небо? Или ее отправили на свалку, когда прошлым летом сносили дом Мияваки? Дорогие воспоминания связаны у меня с этой птицей. Казалось, без нее сад потерял свою прежнюю хрупкую гармонию.
   Было начало двенадцатого, голова уже ничего не соображала. Пора спускаться в колодец. Ступив на дно, я по обыкновению сделал глубокий вдох, проверяя, в порядке ли воздух. Вроде все нормально, как всегда – затхлый немного, но дышать можно. Я пошарил рукой по стене, нащупывая бейсбольную биту. Бита исчезла. Ее нигде не было. Пропала. Без следа растворилась.
 

* * *

 
   Я опустился на землю, прислонился к стене.
   Несколько раз вздохнул. Вздохи напоминали капризный ветерок, бесцельно гуляющий по безымянной высохшей долине. Когда вздыхать надоело, я принялся с силой тереть щеки. Кто же утащил биту? Неужели Корица? Кроме него, некому. Он один знает о ее существовании, да и кто еще мог залезть в колодец? Но зачем это ему понадобилось? Я недоуменно покачал головой. Совершенно непонятно. Еще одна загадка, на которую у меня нет ответа.
   Что ж, обойдемся сегодня без биты. Ничего страшного. В конце концов, бита – всего-навсего что-то вроде талисмана. Можно и без нее. Проникал я раньше в эту комнату и без биты. Настроившись таким образом, я потянул за веревку и задвинул крышку колодца. Мрак обнял меня со всех сторон, я обхватил руками колени и медленно закрыл глаза.
   Как и в прошлый раз, никак не удается сосредоточиться. В голову лезет всякая чепуха. Чтобы избавиться от этой мути, я думаю о бассейне – том самом, двадцатипятиметровом муниципальном бассейне, куда хожу плавать. Воображаю, как раз за разом проплываю дорожку из конца в конец, туда и обратно. Скорость значения не имеет, просто я снова и снова повторяю в воде привычные, размеренные и неторопливые движения. Не надо лишних звуков, лишних брызг – локти, показываясь из воды, движутся плавно, руки работают бесшумно, рассекая воду. Набираю воду в рот и не спеша выпускаю, будто дышу под водой. Скоро тело свободно скользит в воде, словно подгоняемое легким ветерком. Ухо улавливает только мое размеренное дыхание. Я плыву по ветру, как птица в небесах, оглядывая расстилающуюся внизу землю. Вижу далекие города, крошечных человечков, текущие реки. Меня охватывает спокойствие, умиротворение, близкое к восторгу. Я очень люблю плавание. Одно из главных моих увлечений. Правда, в смысле решения моих проблем толку от него нет, зато и вреда никакого не причиняет. Вот что такое плавание.
   И тут я услышал этот звук.
   Из темноты слышалось низкое монотонное гудение, напоминавшее шум крыльев насекомого. Нет, для насекомого звук чересчур искусственный, механический какой-то. Тон его едва уловимо колебался, точно кто-то подкручивал ручку микронастройки коротковолнового приемника. Я затаил дыхание и прислушался, пытаясь понять, откуда доносится звук. Он исходил из невидимой точки во мраке, но одновременно, казалось, рождался прямо в моей голове. Нащупать эту грань в окружавшей меня кромешной тьме нечего было и думать.
   Собирая нервные импульсы в пучок, стараясь сосредоточиться на этом звуке, я не заметил, как заснул. Причем – сразу, даже не успев почувствовать сонливости. Отключился совершенно неожиданно, будто шел по коридору, шел просто так, без всякой цели, и вдруг кто-то дернул меня за руку и втянул в незнакомую комнату. Сколько времени пребывал я в этом вязком, как болотная трясина, забытьи? Не знаю. Думаю, недолго. Может быть, какое-то мгновение. Но когда сознание так же неожиданно вернулось, я сразу понял, что темнота вокруг меня изменилась. Все стало другим – воздух, температура; темнота приобрела новое качество, получила иную насыщенность. В разлитый чернильный мрак подмешивался тусклый, неясный свет. Ноздри дрогнули, уловив знакомый резкий аромат цветочной пыльцы. Я очутился в том странном гостиничном номере.
   Поднял голову, огляделся, задержал дыхание.
   Да, я прошел сквозь стену.
   Я сидел на застеленном ковром полу, привалившись к обитой тканью стене и положив руки на колени. Меня будто вытолкнуло на поверхность из пугающей бездны сна, в которую я провалился. Сознание вернулось полностью, было четким и ясным. Контраст между сном и пробуждением оказался таким резким, что я не сразу вошел в новое состояние. Сердце лихорадочно колотилось в груди, громко отдаваясь в ушах. Сомнений быть не могло. Та самая комната. Наконец мне удалось в нее проникнуть.
 

* * *

 
   В полумраке, казалось сотканном из нескольких слоев мелкоячеистой сетки, комната выглядела такой же, какой я увидел ее в первый раз. Но привыкнув, глаза стали различать небольшие отличия. Во-первых, не на своем месте был телефон, перекочевавший со столика у кровати на подушку и утонувший в ней под собственной тяжестью. Заметно убавилось виски в бутылке – осталось немножко, на самом донышке. Лед в ведерке растаял, превратившись в мутноватую несвежую воду. Жидкость в стакане высохла; прикоснувшись к нему, я заметил на нем белый налет пыли. Подойдя к кровати, я взял телефон и поднес трубку к уху. Линия была мертва. Похоже, комнату давным-давно забросили, забыли про нее. В ней не осталось никаких признаков человеческого присутствия. И только цветы в вазе непонятным образом сохраняли прежнюю свежесть.
   До моего появления на кровати кто-то лежал – простыня, покрывало и подушки были смяты. Я откинул покрывало и убедился, что постель давно остыла. Ни запаха духов, ничего… все улетучилось. Судя по всему, с тех пор как здесь кто-то был, прошло немало времени. Присев на край кровати, я еще раз внимательно оглядел комнату и напряг слух в надежде услышать хоть что-нибудь. Напрасно. Комната походила на древнюю гробницу, из которой грабители вынесли похороненное в ней тело.
 

* * *

 
   В этот момент совершенно неожиданно затрещал телефон. Сердце застыло, словно сжавшаяся перед прыжком за добычей кошка. От резкого звука дрейфовавшие в воздухе мельчайшие частицы цветочной пыльцы пришли в движение; еле заметно шевельнулись, устремляясь кверху, лепестки цветов. Телефон? Ведь только что он был мертв, как заваленный землей камень. Уняв дыхание и справившись с сердцебиением, я убедился, что нахожусь все в той же комнате. Протянул руку к телефонной трубке, прикоснулся к ней и после секундного колебания снял с рычага. Телефон успел прозвонить три или четыре раза.
   – Алло? – Никакой реакции. Трубка умерла, как только оказалась в моей руке. К руке будто привязали мешок с песком – она налилась тяжестью, тяжестью неотвратимой смерти. – Алло! – повторил я – только для того, чтобы мой хриплый голос вернулся обратно, словно отразившись от толстой стены. Я положил трубку на место, потом снова приложил к уху. Тишина. Опустившись на край кровати, затаив дыхание, я стал ждать, когда телефон зазвонит снова. Но он молчал. Потревоженные пылинки опять впали в кому и растворились во мраке. Я попробовал воспроизвести его звон в голове. Да звонил ли он в самом деле? Уверенности в этом у меня не было. Но если я и дальше буду во всем сомневаться, конца и краю этому не будет. Где-то надо остановиться, подвести черту. Иначе и в самум моем присутствии в этой комнате можно начать сомневаться. Телефон звонил. Это точно. Ошибки быть не может. Позвонил и тут же отключился. Я кашлянул, но и этот звук тут же умер – растворился в воздухе.
   Поднявшись с кровати, я сделал круг по комнате. Исследовал пол, посмотрел в потолок, присел на стол, прислонился к стене. Попробовал зачем-то покрутить дверную ручку, пощелкал выключателем торшера. Ручка, конечно же, не поворачивалась, лампочка не горела. Окно было заблокировано снаружи. Я прислушался, но тишина окружала меня высокой гладкой стеной, не пропускавшей ни единого звука. И все же не оставляло ощущение, что в комнате кто-то есть и этот кто-то (или что-то) пытается обмануть меня. Не дыша, оно (а может быть, они) старалось вжаться в стену, маскировалось, только чтобы я не заметил его. И я делал вид, что не замечаю. Мы ловко дурачили друг друга. Я опять тихонько кашлянул, приложил пальцы к губам.
   Надо еще раз осмотреть комнату. Я щелкнул выключателем торшера – свет не загорелся. Открыл бутылку виски, понюхал. Запах тот же самый. «Катти Сарк». Завернув пробку, поставил бутылку обратно на стол. На всякий случай снова снял трубку, чтобы проверить, нет ли гудка. Гробовое молчание. Потоптался на ковре, прижался ухом к стене и сосредоточился, надеясь хоть что-нибудь услышать. Напрасные старания. Остановился у двери и, ни на что уже не надеясь, взялся за ручку… Она без всякого усилия повернулась вправо. Я не сразу понял, что произошло. Ведь только что ручка не поддавалась, будто залитая цементом. Повторим все сначала. Я отпустил ручку, снова взялся за нее, покрутил вправо-влево. Она вращалась абсолютно свободно. У меня появилось странное чувство – язык точно стал распухать во рту.
   Дверь открыта.
   Я слегка потянул за ручку и через образовавшуюся щель в комнату тут же пробилась полоска яркого света. Невольно вспомнилась бита. С ней сейчас было бы куда спокойнее. Хватит! Наплевать на эту биту. Я решительно распахнул дверь. Посмотрел налево, потом направо и, убедившись, что никого нет, вышел из номера в длинный, покрытый ковровой дорожкой коридор. Чуть поодаль стояла большая ваза, полная цветов, – та самая, за которой я прятался, когда беззаботно насвистывавший коридорный стучал в дверь номера. Коридор был очень длинный, с поворотами и ответвлениями. Я случайно наткнулся на того свистуна, он фактически и привел меня к двери с табличкой – № 208.
   Осторожно ступая, я двинулся к вазе. Хорошо бы добраться до вестибюля отеля, где тогда показывали по телевизору Нобору Ватая и толкалось полно народу. Может, я найду там ключ ко всем загадкам. Однако бродить по отелю, не зная точно, куда нужно идти, – все равно что путешествовать без компаса по бескрайней пустыне. Может получиться, что, не найдя вестибюль и потеряв дорогу обратно, к номеру 208, я окажусь запертым в этом отеле-лабиринте и не смогу вернуться в реальный мир. Но сейчас не время для сомнений. Скорее всего, это мой последний шанс. Полгода каждый день я спускался в колодец и ждал. И наконец дождался – дверь отворилась передо мной. Да и колодца я скоро лишусь. Так что стоит сейчас оступиться – и все мои усилия и потраченное время пропадут зря.
   Я шел по коридору, куда-то поворачивал. Мои замызганные теннисные тапочки тихо ступали по ковру. Ни людских голосов, ни музыки, ни звуков телевизора. Не гудели кондиционеры, не шумели вентиляторы, лифтов тоже не было слышно. Мертвая тишина стояла в отеле, напоминавшем затерянные во времени руины. Поворотов становилось все больше, двери тянулись нескончаемыми рядами. Коридор разветвлялся, и я всякий раз забирал вправо. Захочу вернуться – буду держаться все время левее, так и выйду к номеру, от которого начал поиски. Но ориентировку я уже потерял. Предчувствие, что я приближаюсь к чему-то, отсутствовало напрочь. Нумерация гостиничных номеров была такой невразумительной, что рассчитывать на нее не приходилось. Цифры, не успевая отпечататься в памяти, тут же вылетали из головы. Стало казаться, что какие-то номера мне уже попадались. Я остановился посреди коридора передохнуть. Неужели заблудился? Хожу кругами, как в лесу, по одному и тому же месту?
 

* * *

 
   Я стоял и ломал голову, что делать дальше, как вдруг вдалеке послышался хорошо знакомый звук. Коридорный. Это он – я узнал его по свисту. Свистел он замечательно, без единой фальшивой ноты, одно слово – виртуоз. Как и в прошлый раз, парень исполнял увертюру из «Сороки-воровки» Россини. Сложная мелодия, но мастер справлялся с ней без труда. Я пошел по коридору на свист, становившийся все громче и чище. Похоже, он двигался в мою сторону. Я решил укрыться за колонной.
   В руках коридорный опять держал серебряный поднос, на нем стояла бутылка «Катти Сарк», ведерко со льдом и пара стаканов. Он торопливо прошел мимо, лицо его светилось – свист доставлял ему удовольствие. В мою сторону даже не посмотрел – так спешил, что берег каждую секунду. Все как тогда, подумал я. Выходит, мое тело перенеслось во времени назад.
   Я последовал за коридорным. Серебряный поднос покачивался в его руках в такт мелодии, разбрасывая сверкающие блики от светильников под потолком. Коридорный повторял увертюру, как заклинание. Интересно, о чем эта опера? Я знал только название да еще эту довольно однообразную увертюру. Помню, в детстве у нас дома была пластинка, где ею дирижировал Тосканини. По сравнению с модерновым исполнением Клаудио Аббадо – живым, легким – Тосканини волновал кровь, переворачивал все внутри: как будто, сцепившись в смертельной схватке с могучим противником, ты прижимаешь его к земле и начинаешь медленно душить. А сама опера-то о чем? Не о погрязшей же в воровстве сороке. Если все утрясется, надо будет сходить в библиотеку и посмотреть в музыкальной энциклопедии. А может, диск купить со всей оперой? Или не надо? Может, к тому времени мне все уже будет до лампочки.
   Коридорный, не прекращая свистеть, как робот, шагал вперед. Я держался за ним на некотором расстоянии и уже знал, куда он направляется. Новая бутылка «Катти Сарк», лед и стаканы предназначались для номера 208. Я оказался прав: здесь он и остановился. Перехватил поднос в левую руку, убедился, что перед ним нужная дверь, подтянулся и по-деловому постучал. Три раза, потом еще столько же.
   Отозвался кто-нибудь на стук или нет, не знаю – не расслышал. Я стоял за вазой и наблюдал за коридорным. Время шло, а он все стоял у двери, как истукан, словно решил испытать пределы своего терпения. Не стучал больше – лишь тихо ждал, когда ему откроют. В конце концов дверь вняла его молитвам и приоткрылась внутрь.