Geum.ru

Иоганн Готфрид гердер идеи к философии истории человечества часть первая

Вид материалаКнига

Содержание


III. Евреи
Подобный материал:
1   ...   28   29   30   31   32   33   34   35   ...   74
* * *

Единственное, что остается у нас от памятников персидского духа,— это книги Зороастра8*, но подлинность их еще предстоит доказать. Однако книги эти находятся в таком противоречии с другими известиями о религии персов, так много в них признаков, позволяющих говорить о смешении персидской веры с более поздними взглядами брахманов и христиан, что подлинным можно счесть лишь самый фундамент этого учения и только основу его можно, но тогда уже без всякого труда, связать с определенным временем и местом его возникновения. Дело в том, что древние персы, как и все варварские и особенно горные народы, почитали живые стихии мира, а поскольку персы не остановились на своем первоначальном варварстве, но благодаря победам достигли, можно сказать, самой вершины богатства и роскоши, то, по азиатскому обыкновению, они должны были усвоить более продуманную систему, или ритуал, своей веры, и такую систему дал им Зороастр, или Зердушт, при поддержке царя Дария Гистаспа. Очевидно, в основу этой системы был положен персидский церемониал: как семь князей окружают трон царя, так и семь духов стоят перед богом и исполняют его повеления во всех концах света. Ор-музд, благой дух огня, непрерывно борется с духом мрака Ахриманом, и в этой борьбе помогает ему все доброе, при этом ярко выступает само понятие государства, отчасти и благодаря тому, что враги персов постоянно персонифицируются в «Зенд-Авесте» в облике злых духов, слуг Ах-римана. И нравственные заповеди религии носят всецело государственный характер, они касаются чистоты души и тела, согласия в семейной жизни, они рекомендуют возделывать землю и выращивать плодовые растения, уничтожать насекомых, это воинство злых демонов в телесном облике, они должны стремиться к благополучию, рано жениться, рождать и воспитывать детей, почитать царя и слуг его, любить государство—все по-персидски Короче, самая основа системы вырисовывается как политическая религия,

8* Zend-Avesta, ouvrage de Zoroastre, p. Anquetil du Perron. Paris, 1771,

326

которую и могли придумать и ввести лишь в империи персов и лишь во времена Дария. В основе не могли не лежать древние народные представления и верования, включая суеверия и предрассудки. К числу таких относится культ огня, древний культ, распространенный тогда близ нефтяных источников Каспийского моря, хотя сооружение храмов огня по указаниям Зороастра происходило во многих местах в более позднее время. К числу таких же предрассудков относится и непереносимый страх перед демонами, лежащий в основе всех молитв, просьб и священных формул парсов, произносимых почти по всякому конкретному поводу. Это показывает нам, что в те далекие времена народ стоял еще на очень низкой ступени духовного развития, и именно в угоду народу и была придумана эта религия, и это вновь отнюдь не противоречит нашим представлениям о древних персах. И, наконец, небольшая часть системы, касающаяся всеобщих понятий о природе, целиком и полностью почерпнута из учения магов, только очищенного и облагороженного. Эта часть системы подчиняет бесконечно высокому существу, называемому тут беспредельным временем, оба начала творения, свет и мрак; зло и здесь побеждается добром, и, наконец, зло исчезает, и все завершается утверждением блаженного царства света. С этой стороны государственная религия Зороастра — своего рода философская теодицея, какая возможна была в те времена в связи с господствовавшими тогда понятиями и представлениями.

Такое происхождение религии объясняет нам причину, почему она не достигла прочности и твердости брахманских и ламаистских установлений. Деспотия была учреждена задолго до появления этой религии парсов, а потому она могла стать только чем-то вроде монашеской религии, приспособившей свое учение к форме существующих государственных учреждений. И хотя Дарий подавлял магов, целое сословие персов, и, напротив, охотно вводил новую религию, которая, казалось бы, только налагала на царя узы духовного принуждения, эта религия тем не менее не могла стать чем-то большим, нежели секта, если даже и господствовала она в течение целого столетия. Итак, культ огня широко распространился: влево — за Мидию вплоть до Каппадокии, где еще во времена Страбона стояли капища огня, а вправо — до Инда. Но поскольку персидская империя, расшатанная изнутри, совсем пала, в то время как Александр одерживал одну победу за другой, то пришел конец и государственной религии. И уже не служили царю семь амшаспандов, и на персидском троне уже не восседало некое подобие Ормузда. Так вера эта отжила свой век и превратилась в тень — вроде иудейской религии за пределами самой Иудеи. Греки ее терпели, магометане преследовали с несказанной жестокостью, и жалкие остатки верующих скрылись в укромном уголке Индии, где, словно осколки доисторического мира, беспричинно и бесцельно, хранят они свою — предназначавшуюся только для персидской империи — веру и суеверие, не замечая, по-видимому, и того, что вера их обогатилась воззрениями тех народов, к которым забросила их судьба. Такого рода расширение религии отвечает существу дела и природе времен, ибо оторванная от своей первоначальной почвы, от своего круга религия не может не воспринимать жи-

327

вых влияний мира, в котором она живет. Вообще же горстка парсов в Индии — народ спокойный, согласный, прилежный; эта религиозная община оставит далеко позади не одну религию. Парсы усердно помогают бедным, а людей злонравных и неисправимых изгоняют из своего общества9*.

^ III. Евреи

Если сразу после персов рассматривать евреев, то они покажутся народцем малозначительным, страна тесная, роль народа на мировой арене— жалкая; завоевателями евреи почти никогда не были. Меж тем, во-лею судеб, по целому ряду вполне понятных причин, народ этот оказал на другие нации воздействие куда более сильное, чем любой азиатский народ; в известном смысле евреи послужили основой для просвещения целого мира — и через посредство христианства и через посредство магометанства.

Исключительная черта евреев — у них есть летописи событий, относящиеся к такому времени, когда большинство просвещенных наций наших дней еще не умело писать, и они осмеливаются даже доводить свою хронику до самого начала мира. Еще одно большое преимущество есть у этих древних записей — они основаны не на иероглифическом письме и не затуманены такими знаками, а почерпнуты из генеалогических списков и слиты с историческими сказаниями и песнями, так что простота их формы увеличивает их историческую ценность. Наконец, некая замечательная весомость присуща этим рассказам еще и оттого, что они в течение целых тысячелетий, словно некое дарованное богом слово, с суеверной добросовестностью сохранялись еврейской нацией и благодаря христианству оказались в руках у народов, которые не по-иудейски, а свободно стали изучать, исследовать, объяснять и с пользой читать эти древние сочинения. Конечно, очень странно, что сообщения других наций о еврейском народе, а прежде всего свидетельства египтянина Манефона10, столь категорически расходятся с собственными историческими рассказами евреев; однако если непредвзято смотреть на их историю и уметь объяснить себе весь дух этого повествования, то оно, несомненно, заслуживает большего доверия, чем клеветнические измышления враждебно настроенных чужестранцев. Вот почему я не стыжусь брать за основу историю евреев именно в том виде, в каком она рассказана ими самими, но при этом я все же хотел бы, чтобы и к словам их недругов относились не просто с презрением, но и пользовались ими должным образом.

Итак, согласно наиболее древним сказаниям еврейского народа, родоначальник племени, шейх кочевников11, перешел Евфрат и в конце концов переселился в Палестину. Здесь ему понравилось, ничто не мешало вести

9* «Путешествие» Нибура, с. 48 ел.

328

привычный образ жизни предков-пастухов и служить богу отцов согласно обычаям племени. Потомки этого шейха благодаря неслыханному счастью, которого один человек из рода их12 удостоился в Египте, переселились, в третьем поколении, в эту страну, и здесь, не смешиваясь с местным населением, продолжали вести образ жизни пастухов, пока, наконец, будущий их законодатель13 (неведомо уже, в каком поколении) не спас их от того презрения и угнетения, которому подвергались они в Египте уже просто как скотоводы, и пока все они не спаслись бегством в Аравию. Здесь и исполнил свой труд муж великий, самый великий, какой был у этого народа, и даровал народу закон, основанный, правда, на религии и жизненном укладе племени, но весь пронизанный государственной мудростью Египта, так что, с одной стороны, племя кочевников должно было подняться до уровня культурной нации, а с другой стороны, еврейский народ должен был быть всецело отвлечен от Египта, чтобы никогда впредь не почувствовал он искушения вступить на «черную землю» этой страны. Удивительно продуманы все законы Моисея, все охватывают они — и самое великое, и самое малое, ибо цель их — овладеть духом нации совершенно во всем, во всех жизненных обстоятельствах, цель их — стать законом вечным; об этом не раз говорит сам Моисей. И это столь продуманное законодательство не было творением одного мгновения; сам законодатель, смотря по обстоятельствам, делал добавления и еще незадолго перед своей кончиной велел всему народу присягнуть на верность будущему закону страны. В течение сорока лет он строго настаивал на соблюдении всех заповедей, и, может быть, именно потому так долго вынужден был оставаться народ в Аравийской пустыне, чтобы после того, как вымрет первое, самое упрямое и закоснелое поколение, новый, воспитанный в иных обычаях народ мог поселиться на земле своих отцов, во всем послушный закону Моисея. Увы! Желание этого патриотически настроенного мужа не было исполнено! Престарелый Моисей умер близ границ земли, какую искал14, а когда преемник его вступил на эту землю15, то недоставало ему ни авторитета, ни решимости, чтобы во всем следовать замыслу законодателя. Завоевано было меньше земель, чем следовало завоевать: завоеванное разделили и слишком рано почили от дел. Самые сильные колена забрали себе самый большой удел, так что для более слабых собратий едва нашлось место, и одно колено16 даже пришлось переделить между другими10*. Кроме того, много мелких народностей оставалось в самой стране, и, таким образом, Израиль сохранил на своей земле заклятых своих врагов, а изнутри и извне страна лишена была твердости и закругленности, которую могли придать ему лишь те границы, что намечались первоначально. Что же могло воспоследовать из такого несовершенного воплощения замысла, если не беспокойные времена, не дававшие передышки поселившемуся на этих землях народу? Полководцев творила у евреев нужда, и если они одерживали победы, то только совер-

10* Сыны Дана получили землю в левом  верхнем углу страны17. См. «Дух еврейской поэзии», т. II18.

329

шая набеги, и когда у народа появились, наконец, цари, то у них было так много забот с их разделенной на колена страной, что третий из них19 волею судеб оказался и последним царем всей страны, части которой никак не были связаны друг с другом. Пять шестых страны отпали от его преемника,— а что могло статься с двумя настолько слабыми царствами, которые, находясь в окружении могучих противников, беспрестанно враждовали между собой? У Израиля не было, по сути дела, никакой законной конституции, и он потому бегал за чужеземными богами, что не желал воссоединиться с соперничающим государством20, почитавшим прежнего, законного бога. И вполне естественно после этого, что цари израильские, как говорил народ, не знали страха божия, потому что в противном случае весь их народ отправился бы в Иерусалим и отложившемуся правлению пришел бы конец. Так, подражая чуждым нравам и обычаям, теряли голову, а меж тем пришел царь ассирийский и ограбил маленькое царство, словно птичье гнездо. Другое царство, а в нем, по крайней мере, сохранился прежний строй утвержденного двумя полновластными царями государства с укрепленной столицей, держалось чуть дольше, но тоже только до тех пор, пока его не пожелал присоединить к своим владениям более могущественный завоеватель. ЯвиАся разоритель еврейской страны Навуходоносор21 и сначала наложил дань на царей, а когда те отпали, то обратил в рабство последнего из царей, опустошил всю страну, стер ее столицу с лица земли; вся Иудея была уведена в позорный вавилонский плен, как Израиль в Мидию. Итак, если смотреть на еврейское государство, то не может быть ничего более жалкого, чем историческая роль этого народа, за исключением только периода правления в Иудее двух царей.

Но в чем же причина такой слабости государства? Мне кажется, ее проясняет сама последовательность нашего изложения: ни одна страна не могла бы процветать в этих местах при такой дурной внутренней и внешней организации. Пусть Давид совершал свои набеги по всей пустыне вплоть до Евфрата, возбуждая этим гнев более сильной державы против своих преемников,— разве эти набеги могли придать недостающую твердость его стране, тем более что столица всего государства располагалась на южной оконечности его? Сын Давида понавез в страну чужеземных жен, ввел тут торговлю и роскошь, и это в страну, которая, подобно Швейцарской конфедерации, способна была прокормить лишь пастухов и земледельцев, да и вынуждена была кормить предельное их число. Кроме того, он торговал не сам, а торговали покоренные им эдомиты, а потому роскошь наносила лишь ущерб его царству. Вообще после Моисея у этого народа не было второго законодателя, который вернул бы это расстроенное с самого начала государство к сообразному с обстоятельствами основному строю и закону. Ученое сословие вскоре стало терпеть упадок, у сторонников закона был голос, но не было сил, цари по большей части были сластолюбцами или ставленниками жрецов. Итак, беспрестанно выступали друг против друга — утонченная номократия, в которой видел весь смысл   Моисей, и своего   рода   теократическая   монархия,   столь   противо-

330

положная идеалу Моисея, в том ее виде, в каком существовала она у большинства народов, населявших эту богатую деспотическими державами область земли: вот почему получилось так, что закон Моисея стал для его народа законом рабства, тогда как по замыслу он должен был стать законом политической свободы.

С течением времени ситуация изменилась, но не к лучшему. Когда Кир освободил небольшое число иудеев и они вернулись на родину из вавилонского пленения22, то они познакомились уже с различными государственными строями, но только не узнали ни одного подлинно гражданского; да и как можно было узнать что-то подобное в Ассирии и Халдее? Они колебались в вопросе о том, кому должна принадлежать верховная власть,— то ли царям, то ли жрецам, они строили храм, как будто с постройкой его возвращались времена Моисея и Соломона; религиозность стала теперь фарисейством, ученость — глубокомысленным начетничеством, бесконечным пережевыванием одной-единственной книги, любовь к отечеству стала рабской приверженностью к древнему, дурно понятому закону,— и в глазах соседних наций евреи стали презренным и смешным народом. Единственное утешение их, единственная надежда их — это были древние пророчества, тоже неверно истолкованные, пророчества будто бы обещали им в будущем безраздельное мировое господство! Так жили и страдали они веками — под властью греко-сирийских правителей, под властью идумеев и римлян, пока, наконец, вследствие несказанного ожесточения, едва ли сравнимого с чем-либо во всей истории, не погибли и вся страна и вся столица, погибли так, что это причинило боль даже человеколюбивому победителю иудеев24. А тогда евреи рассеялись по всем странам Римской империи, и вот тогда-то и началось воздействие иудеев на весь человеческий род, воздействие, которое едва ли могло бы исходить из их собственной страны, ибо на всем протяжении истории они не отличались ни мудростью в делах государства, ни ученостью в военном искусстве, менее же всего отличались открытиями в науках и искусствах.

Вот в чем тут было дело: незадолго до гибели иудейского государства в его лоне возникло христианство, поначалу отнюдь не отделявшееся от иудейской религии, а потому перенявшее священные книги иудеев, христианство по преимуществу и обосновывало этими книгами, что мессия ниспослан богом. Благодаря христианству иудейские книги оказались в руках у всех, у всех народов, исповедающих христианскую веру, а тем самым книги эти, в зависимости от того, как понимали их и как ими пользовались, производили свое доброе или дурное действие во все христианские века. Действие было добрым, ибо основой всей философии и религии, согласно закону Моисея, было учение о едином боге, творце мира, а о боге эти сочинения с их песнопениями и наставлениями говорили достойно и возвышенно, покорно и благодарно, так что мало что из сочиненного людьми может приблизиться к ним. Достаточно сравнить эти книги не только с китайским «Шу-цзином», не только с персидским Саддером и «Зенд-Авестой», но и даже с гораздо более поздним Кораном магометан,  уже  использующим  учения   иудеев   и  христиан,   чтобы  убедиться   в

331

безусловном превосходстве еврейских сочинений перед всеми древними религиозными книгами народов. Кроме того, люди с присущей им любознательностью с удовольствием узнавали из этих книг доступные всякому ответы на вопрос о древности мира, о его сотворении, о происхождении зла и т. д., не говоря уж о поучительности излагаемой тут истории народа и о чистой морали, содержащейся во многих книгах всего этого собрания. Каково было ни было летосчисление иудеев, оно давало общепризнанную, всеобщую меру, нить, на которую можно было нанизать все события всемирной истории. При этом мы не говорим еще о множестве других преимуществ, которые давали эти книги,— усердно изучался язык, совершенствовались искусство толкования и диалектика: все это можно, конечно, упражнять и на других книгах. Но все это — неоспоримое благотворное влияние еврейских книг в истории человечества.

Но при всех этих преимуществах, которые давали они, столь же ясно и другое: ложное их толкование, злоупотребление такими сочинениями причинили человеческому рассудку большой ущерб, тем более что у этих книг был авторитет божественного писания. Как много нелепых космогонических доктрин извлекалось из возвышенного и простого рассказа Моисея о сотворении мира, как много жестоких учений и неудовлетворительных гипотез — из рассказа о яблоке и змие! В течение долгих столетий сорок дней потопа служили тем непременным крючком, к которому естествоиспытатели прицепляли все феномены строения земли, и в течение столь же долгого времени все историки рода человеческого все населяющие Землю народы обязательно привязывали к одному богоизбранному народу, к ложно понятому видению пророка о четырех монархиях25. Сколько исторических событий было искажено, извращено, только чтобы согласовать их с каким-нибудь еврейским словом, и все было обужено — и строение человека, и строение Земли, и даже строение самого мироздания, только чтобы  «спасти» остановившееся на небе солнце Иисуса Навина26 и указанный возраст мира27, точное определение которого, конечно же, не могло быть целью этих сочинений. Сколько времени отняли иудейская хронология и иудейские откровения даже у такого человека, как Ньютон, тогда как время это можно было бы затратить на куда более важные изыскания! И даже если говорить о нравственном учении, о политическом укладе, то по вине ложного понимания и дурного употребления писание евреев положило самые настоящие узы на дух народов, признававших его. Не различая времен и ступеней культуры, люди начинали думать, что нетерпимость иудейской религии — это образец и для христиан; при этом опирались на разные ветхозаветные изречения, чтобы оправдать свою неразумную затею, превращавшую чисто моральную христианскую религию, которую ведь всякий выбирает по доброй воле, в подобие государственной религии иудеев. Нельзя отрицать и того, что обряды богослужения и даже церковный язык евреев повлияли на духовное красноречие, на песнопения и литании христианских народов, так что культ их стал чем-то вроде восточного диалекта. Считалось, что законы Моисея будто бы должны сохранять свою значимость в любых широтах, и даже

332

при совершенно ином жизненном укладе народа; вот почему получилось так, что ни одна христианская нация не выработала от начала до конца собственного законодательства и государственного строя. Самое лучшее, что только может быть, ведет ко всевозможному злу, будучи ложно понятым; разве не бывает действие священных стихий природы разрушив тельным и разве не становятся самые целебные лекарства медленно убивающим ядом?

Рассеявшись по свету, иудейская нация делалась для народов земли полезной или вредной в зависимости от того, как умели обращаться с нею. Первое время в каждом христианине видели иудея и презирали и угнетали вместе — и того и другого, потому что и на деле христиане навлекли на себя немало упреков в чисто иудейской ненависти к другим народам, в гордыне и суеверии. Позже, когда сами христиане стали угнетать иудеев, они дали последним повод овладеть благодаря своей предприимчивости и широким связям почти всей внутренней торговлей, а особенно денежным обменом, в результате чего менее культурные европейские нации стали добровольными рабами ростовщиков. Правда, векселя придуманы не евреями, но они быстро усовершенствовали вексельное дело, потому что именно рискованность положения евреев в магометанских и христианских странах требовала тут от них большой изобретательности. Итак, широко раскинувшаяся во все концы республика умных ростовщиков в течение долгого времени удерживала многие европейские народы от собственной торговли, мешая им проявлять инициативу и воспользоваться ее плодами, потому что все народы свысока смотрели на иудейское занятие и не собирались учиться такому разумному и тонкому делу у низких прислужников священного римского мира, точно так же, как спартанцы не желали учиться возделывать землю у своих илотов. Если бы кто-нибудь собрал историю иудеев в разных странах, куда разметала их судьба, то получился бы превосходный и показательный образ человечества, одинаково замечательный и как феномен природы и как по- литическое событие. Ибо ни один народ не распространился по всей Земле так, как этот; ни один народ не сохранил свои отличительные черты и бодрость духа во всевозможных климатах Земли, как этот.

Только не следует делать отсюда суеверный вывод о том, что этому народу предстоит некогда совершить всеобщий переворот вещей ради всех народов мира! Если какому-то перевороту и надлежало совершиться, так уж он, наверное, совершился, а что касается какого-то другого, то ни в самом этом народе, ни в исторических аналогиях нет к этому ни малейших данных и задатков. Что иудеи во всех странах остались иудеями, вполне естественно, ведь сохранились же до наших дней брахманы, парсы и цыганы.

Но, конечно, никто не станет отрицать больших способностей народа, который стал столь действенной пружиной в руках судьбы;  способности