Geum.ru

Рауль Мир-Хайдаров. За все наличными

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   30   31   32   33   34   35   36   37   ...   45

4



Городецкий провел у себя в кабинете три долгих дня, выходя из комнаты

только по ночам, но решения найти не мог. Судя по телефонным звонкам, о

которых говорила жена, о его проигрыше знали многие. На четвертый день

осунувшийся, похудевший килограммов на пятнадцать -- теперь-то он знал, что

есть способ похудения почище "Гербалайфа", -- Городецкий вышел из дому и

прямиком поехал в "Метрополь" к Олегу Лозовскому, Дантесу, и попросил у него

взаймы тысяч двести, чтобы сохранить свой дом на Кутузовском, в котором тот

не раз бывал. Дантес, заметив, что сам переживает не лучшие времена, помочь

не отказался, но сказал, что в лучшем случае может дать тысяч пятьдесят, не

больше. И под конец, поинтересовавшись, кому проиграл, насмешливо

посоветовал:

-- Тебе дешевле завалить этого лоха. За десять тысяч баксов киллера

можно найти на конкурсной основе, с завидным послужным списком.

Аргентинец за помощь поблагодарил, но рассчитаться таким способом с

партнером-противником посчитал западло, резонно заметив:

-- По такой логике меня должны были хлопнуть уже тысячу раз, а я, как

видишь, жив...

В этот день Аргентинец посетил еще пять-шесть человек, на чью помощь,

как он полагал, мог рассчитывать, но больше ста двадцати тысяч набрать не

мог, да и тех нужно было дожидаться еще дней десять, не меньше.

Расстроенный, злой, голодный, возвращался он к себе домой, когда наконец

вспомнил о Тогларе: вот кто сможет выручить! Хотя на большую сумму он не

рассчитывал -- видел, какие Фешин понес расходы в последний год, -- но все

же чем черт не шутит. В крайнем случае Тоглар мог подсказать что-нибудь

толковое, -- в общем, Аргентинец круто развернул "сааб" к дому Фешина.

Тоглар оказался дома, но таким понурым, небритым, враз постаревшим

Городецкий не видел его никогда. Поэтому с порога, забыв про свои печали, с

тревогой спросил:

-- Что-нибудь случилось? На тебе лица нет! Вторую неделю не звонишь,

вот, решил заехать...

Тоглар, не отвечая, молча направился внутрь квартиры, на кухню, и

только там, придвинув стул, вяло махнув рукой, пригласил к столу. С первого

же взгляда на друга Аргентинец понял, что произошла какая-то беда:

заставленный порожними бутылками стол говорил о многодневном загуле, а ведь

Константин Николаевич, как и он сам, выпивохой никогда не был, да и запои с

ним не случались. Честно говоря, трудно было даже вообразить, что могло

вывести из себя спокойного, рассудительного Тоглара, ведь в последние месяцы

он был счастлив, зажил наконец, как мечтал, -- домом, семьей, искусством.

Судя по тому, как запущена была квартира, Аргентинец понял, что причина

скорее всего в Наталье, не зря говорят французы: ищите женщину. И он, взяв в

руки стакан с водкой, протянутый ему Тогларом, хотя был за рулем и не

собирался пить, спросил как можно мягче:

-- Что-нибудь с Натальей?

-- Давай, брат, сейчас выпьем, а потом я тебе все расскажу... Который

день душа горит... И никому... Никому не расскажешь...

Они выпили, молча что-то пожевали. Тоглар, вдруг заглядевшись в темное

окно, снова надолго замолчал, но Аргентинец не трогал его: сегодня, как

никогда, он понимал состояние старого друга. Оторвавшись взглядом от окна,

Константин Николаевич резко повернулся к Аргентинцу и заговорил торопливо, с

горечью, словно боялся, что его прервут или не поймут:

-- А ведь я любил ее, Аркаша. Всю жизнь никого в душу не впускал, не

доверял женщинам... И вот распахнулся, доверился... все перед ней выложил,

ничего не пожалел. За что же так? Я же знал, знал основную заповедь жизни

для братвы, -- он ударил кулаком по столу так, что подскочили стаканы, --

человек нашего ремесла не должен иметь семью. Да любому парню, впервые

попавшему на нары, внушают: женщина -- исчадие ада, от нее исходит все зло

на земле, от нее все неприятности у мужчины. Может, это мне божья кара, что

я на старости лет отступился от правил и захотел пожить остаток жизни как

все нормальные люди?

-- Костя, что же произошло? Не тяни. -- И Аргентинец сам пододвинул

стакан, считая, что сегодня только спиртное не даст свихнуться от тяжелых

дум его другу Тоглару -- нервы у того были явно на пределе.

Они снова молча осушили стаканы.

-- Ты знаешь, она убежала от меня... Убежала... Сбежала, как последняя

сучка. Она... От меня... -- Тоглар криво усмехнулся. -- Ты можешь мне

сказать, объяснить, чего ей не хватало? -- Он обвел свои хоромы

затуманенными глазами.

-- Так ты из-за этого убиваешься, казнишь себя? Мне бы твои заботы...

-- вздохнул Аргентинец и едва не выложил новость о том, что он проиграл свою

роскошную квартиру, но что-то в последний момент удержало его.

-- Нет, Аркадий, ты не прав. -- Тоглар помахал перед его носом пальцем.

-- Дело и в ней, и не в ней... Это я потерпел жизненный крах -- я ведь

собирался иметь семью, детей. Я и дом-то этот затеял только ради нее. Уж

ты-то знаешь, что значит дом, семья для мужика.

-- И все равно, -- не согласился Аргентинец, -- ты жив, здоров, дом на

месте, все образуется. А хозяйка на такие хоромы быстро найдется, и не хуже,

поверь мне... -- Он старался говорить бодро, даже весело, но, кажется, это у

него получалось не совсем так оптимистично, как хотелось.

-- Но я тебе еще не все сказал... -- Тоглар сидел на стуле

ссутулившись, и казалось, что он постарел за эти дни лет на двадцать. -- Она

ведь крепко меня кинула... Украла все до копейки... Прихватила даже какие-то

мои побрякушки, а мне братва на свадьбу одних часов платиновых и золотых аж

пять штук подарила. Этого я пережить не могу... Но не из-за денег, а из-за

подлости... Ты ведь знаешь, все здесь создавалось для нее...

-- Ну и сука! -- возмутился Аргентинец. Кто бы мог ожидать такого

поворота событий. Теперь понятно, почему Тоглар в таком состоянии, сам бы

волком выл от обиды и бессилия, но все же спросил по инерции: -- И много она

увела?

-- Да не спрашивай, Аркадий... Много, все до копейки. Я не имею в виду

украшения и бриллианты, которых я накупил ей на миллион баксов, нет, все,

все выгребла. А ведь они на старость спокойную были заготовлены. -- Он

рванул рубашку на груди, словно она душила его. На глазах выступили слезы

горечи или злости.

-- Что же ты, как лох, держал их на виду? -- удивился Городецкий. --

Деньги кого хочешь с толку собьют.

-- В том-то и дело. Деньги были в тайнике, в мастерской, в специальной

упаковке. Не найдешь, а найдешь -- не догадаешься... А она нашла,

докопалась...

-- У-у, тварь поганая, попадись она мне, сам бы ноги выдернул! --

вскипел Аргентинец.

Он был обижен и за Тоглара, которого так кинула какая-то баба-дешевка,

да и за себя тоже: теперь рассчитывать на помощь вряд ли возможно.

В тот вечер Аргентинец не оставил своего старого друга наедине с горем,

заночевал у него, да ему и самому требовалась мощная разрядка, а в России

лучшего средства для этого, чем водка, еще никто не придумал. Много пили,

говорили о проклятых бабах, о жизни, о любви, но как бы Городецкий ни был

пьян, он ни разу не обмолвился о своей беде -- прежде следовало вытянуть из

душевного кризиса Тоглара. Картежный долг имеет право на отсрочку, и время у

Городецкого еще было.