Geum.ru

Монография Издание второе, исправленное

Вид материалаМонография

Содержание


§3. Русская философия против постмодерна
Подобный материал:
1   ...   13   14   15   16   17   18   19   20   ...   26
^

§3. Русская философия против постмодерна


В отличие от философии постмодерна с ее традиционным новоевропейским культом новизны и оригинальности, русская философская мысль всегда провозглашала, что задача философии — стремиться к истине, а не гнаться за новизной, ибо лучше быть со старой истиной, чем с новой глупостью. Истинность же философских идей следует оценивать по тому, насколько они:

а) рационально проясняют мудрость вековых духовных традиций, прежде всего религиозных;

б) укоренены в родной культурной почве, а не пережевывают концептуальные объедки с чужого «метафизического стола»;

в) способны одухотворить и придать осмысленность социальному действию человека;

г) помогают гармоничному и духовно восходящему личному бытию. Последний аспект для отечественных мыслителей является наиболее важным, ибо знание не должно быть отвлеченным, а должно быть живым и действенным знанием — живознанием.

Отсюда русская философия, в противовес постмодернистскому культу децентрированного, событийно-текучего бытия и субъективно-плюралистического знания, всегда стремилась к построению цельного — синтетического и систематически продуманного — мировоззрения, где были бы преодолены жесткие (и потому совершенно ложные!) противоречия типа «вера-знание», «рациональное-внерациональное», «наука-религия», «интуиция-логика» и т.д. Методологические философские наметки такого гармоничного синтеза рациональных и внерациональных видов знания (форм духовного опыта) можно найти в трудах П.А. Флоренского, причем они не только не устарели, но все более обнаруживают сегодня свою жизненность и актуальность1.

Обретение цельного мировоззрения в русской религиозной философии — есть важнейшее условие восстановления полноты, всеединства мира, утраченного в результате грехопадения человека. Однако, помимо этого познавательного момента, воссоединение-собирание мира человеком подразумевает также следующие аспекты: а) восстановление единства земного и надземного (божественного) слоев мирового бытия, а также единение человека с окружающим природным целым; б) в социальном плане — это соборное единение людей в масштабах семьи, народа, всего человечества на базе единых духовных корней и целей деятельности; в) в антропологическом плане — проявление каждым человеком своего потенциального богоподобия через личные подвижнические усилия и через телесное, душевное и духовное единение со своей противоположной (мужской или женской) половиной, — ведь единство начал отражает двуединую природу самого Божественного Бытия; г) в этическом плане — преодоление разрыва между словом и делом; знанием и жизнью, о чем говорилось выше.

Наконец, следует сказать самое важное о категории всеединство — безусловно, центральной в русском философском творчестве: всеединое истинное знание и всеединое истинное бытие в идеале всегда совпадают, и именно к такому совершенному творческому смыслобытию — по мысли отечественных философов — должны стремиться и отдельный человек, и человечество в целом. Образцы такой полноты бытия уже сбылись в истории человечества в жизнях святых подвижников и праведников.

Философская теория и практика всеединства получают, быть может, наиболее наглядное воплощение и подтверждение во всемирной отзывчивости русского народа; в его умении творчески учиться у других народов и культур, в его способности налаживать с ними продуктивный диалог. В сущности, само многовековое существование многонациональной России — доказательство ее глубинной приверженности духу соборного всеединения и всесогласия. Пафос индивидуализма и национальной гордыни, столь характерный для западной цивилизации, совершенно чужд отечественной культуре (естественно, в ее лучших образцах).

«У нас создался веками какой-то еще нигде не виданный культурный тип, которого нет в целом мире — тип всемирного боления за всех… Он хранит в себе будущее России… Я во Франции — француз, с немцем — немец, с древним греком — грек и тем самым наиболее русский. Тем самым я — настоящий русский и наиболее служу России, ибо выставляю ее главную мысль»2.

Принципиально важен также взгляд русских философов и на природу сознания. Он как нельзя более способен сегодня стимулировать диалог между наукой и религией. Если европейской философской мысли свойственен взгляд на сознание как на нечто сугубо идеальное и индивидуальное, к тому же не имеющее никакого физического измерения, — то отечественные мыслители рассматривали его прежде всего как реальность со-знания, то есть чего-то такого, что универсально связывает (приставка «со») человека со всем мировым сущим — посредством различных духовных актов и соответствующих им видов знания. В.С. Соловьев писал в «Оправдании добра», что «по естественному значению слова сознание вообще есть определенное … взаимоотношение внутренней психической жизни данного существа с его внешнею средою»1. В связи с этим отметим, что такие авторитеты в области изучения мозга, как лауреат Нобелевской премии Р.У. Сперри, вынуждены признавать возможность непосредственного изменения физиологических характеристик собственного тела (вплоть до изменения веса и химического состава клеток!) под воздействием сосредоточенной и целеустремленной мысли. Такие данные получены в результате лабораторного изучения практики восточной йоги2. Любопытно также, что эффективность гипнотического воздействия на пациента напрямую зависит от ясности и четкости содержания установки, которую первоначально — в образно-идеальной форме — продуцирует в своей голове гипнотизер3. Если обратиться к феноменам телепатии и телекинеза, то и здесь результаты экспериментальных исследований носят подтверждающий характер относительно физической мощи человеческой мысли4. Но здесь выявляется их существенная (и, судя по вышеперечисленным данным, вполне закономерная) зависимость, во-первых, от психологического состояния экспериментаторов и экспериментируемых, и, во-вторых, от биосферных и даже широтных условий их проведения5.

Интересно, что уже во времена философов Н.О. Лосского и П.А. Флоренского, крупнейшего православного хирурга и пастыря архиепископа Луки (Войно-Ясенецкого), — которые не сомневались в реальности телекинеза и телепатии и давали им свое теоретическое объяснение, — таких научных фактов было более чем достаточно6. Мало того, большинство из них было хорошо известно еще во времена Гегеля, причем его теоретическое обсуждение вопроса «как они возможны?» не устарело до сих пор1. Поражает другое — как долго официальная наука, кичащаяся своей рациональностью, занимала относительно подобных явлений абсолютно иррациональную позицию типа «этих явлений не может быть вообще, потому что мы не можем их объяснить»2. Сегодня, к счастью, позиция науки начинает существенно меняться, а потому многое из казавшегося еще недавно мистическим и чудесным, получает рациональное и естественное объяснение с позиций той же синергетики.

Таким образом, русская философия органически сближает феномен жизни и феномен сознания3, подчеркивая надперсональную и творческую природу последнего как непосредственной силы мирового эволюционирующего целого. Не случайно, что именно в русской религиозной философии рубежа XIX–XX веков была разработана уже упоминавшаяся тема, в которой наука (особенно в лице физики и психологии) и религия могут найти и взаимопонимание, и стимулы к дальнейшему внутреннему развитию. Имеется в виду русская «метафизика сердца».

По мнению отечественных мыслителей, творчески разработавших это общее идейное наследие древних культур, функции сердца оказываются исключительно разнообразными: оно является и носителем нашего глубинного божественного Я, и органом нравственного самосознания, и объединителем всех способностей сознания (логических и интуитивных), и каналом связи с высшими слоями бытия, и средством проникновения в тайники чужой души, и, наконец, единственным физическим органом нашего тела, который имманентно связан с жизнью нашего духа.

Знаменательно, что современная наука сегодня экспериментально подтверждает такое исключительное значение сердца, о чем мы уже говорили на предыдущих страницах работы. Сердце является не только важнейшим физиологическим органом, но и центром психо-эмоциональной жизни личности, как показывают, например, многолетние исследования Института математики сердца в Калифорнии: «Недавние биомедицинские исследования показали, что сердце — не простая “помпа”, но очень сложный, самоорганизующийся информационный центр со своим собственным “мозгом”… Мы обосновываем, что сообщения, которые сердце шлет мозгу, влияют не только на физиологическую регуляцию, но на восприятие, эмоции, поведение и здоровье»4. Данные по операции шунтирования сердца говорят о том, что, несмотря на чисто физиологическое улучшение его работы, умственная деятельность прооперированного может серьезно ухудшаться. П.А. Флоренский, ссылаясь на мнение отцов Церкви, в свое время обратил внимание на факт, что сердце у человека разлагается в последнюю очередь, словно сконденсировав в себе жизненные силы и энергии организма1. Более того, как известно, накапливается все больше статистического материала, свидетельствующего, что человек с пересаженным сердцем приобретает черты донора, сердце которого ему пересадили.

Можно сделать общий вывод, что в работах отечественных мыслителей XIX–XX веков были сделаны такие фундаментальные обобщения и сформулированы такие эвристические философские гипотезы, которые способны сегодня стимулировать сердечный диалог между наукой и религией — в прямом и метафорическом значении этого словосочетания. Нет сомнений, что в будущем на этой основе может развернуться и весьма продуктивный диалог между православной и буддийской религиозно-философской традициями. Думается, что и здесь тема сердца и цельности человеческого бытия окажутся наиболее плодотворными для наведения интеллектуальных и духовных мостов.