Geum.ru

Буддизм и христианство в геополитическом пространстве россии-евразии

Вид материалаДокументы

Содержание


4. Влияние буддизма на этносоциальные процессы в современной Бурятии
Подобный материал:
1   2   3   4   5
^

4. Влияние буддизма на этносоциальные процессы в современной Бурятии


В последние годы в связи с процессом духовного и культурного возрождения народов России, восстановления утраченных этнокультурных и религиозных традиции начался также бурный процесс возрождения тибетского буддизма в Бурятии и в целом по России. Восстанавливаются старые и строятся новые храмы, создаются различные объединения светских последователей буддизма, активно развивается издательская и культурно-просветительская деятельность буддийских организации. В настоящее время на территории республики открыто более 20 дацанов, а при ДЦУБ создан институт, в котором обучается более 100 учеников, причем в преподавании различных дисциплин принимают участие не только бурятские, но и тибетские ламы. Расширяются международные связи ЦДУБ и других буддийских организации, благодаря чему все большее количество буддистов - мирян и монахов может посещать зарубежные культурно-религиозные центры, совершать паломничество к святым местам, обучаться в странах традиционного распространения буддизма. В последнее время заметно активизировалась деятельность последователей буддизма по линии БАРК и других культурно-просветительных и общественных организации - "Общество друзей Тибета", Фонд Агвана Доржиева, объединение буддистов - мирян. Фонд Ахалари др. В межконфессиональных и межэтнических отношениях буддизм проявляет такие изначально присущие ему качества как веротерпимость, миролюбие и гибкость, уважительное отношение к иным религиозным и этнокультурным традициям. Буддийское духовенство постоянно подчеркивает необходимость тесного взаимодействия и сотрудничества с РПЦ по всем важным проблемам общественно политической и культурной жизни республики, поддержав, в частности, негативную позицию православного духовенства по отношению к "новым", нетрадиционным для Бурятии религиозным течениям восточного и западного происхождения. При подготовке нового Закона РБ о свободе совести в 1996 г. представители православного и буддийского духовенства выработали совместный вариант проекта, в котором предлагается ввести ограничения на деятельность зарубежных миссионерских организации нетрадиционных конфессии, что в принципе противоречит проекту Федерального Закона. Но если РПЦ в Бурятии в основном ограничивается традиционными формами религиозной и культурно-просветительской деятельности, направленной прежде всего на благотворительность издание и распространение религиозной литературы, личных политических компаниях, восстановление храмов и т.д. и призывает служителей культа воздерживаться от непосредственного участия в сугубо политических акциях, движениях и партиях (от РПЦ не было выдвинуто ни одного кандидата на прошедших выборах в республиканские и федеральные органы), то буддисты, как миряне, так и духовенство, принимает гораздо более активное участие в деятельности общественно-политических организации и в различных политических компаниях. Так, в народный Хурал РБ избраны ламы Ф.Самаев, Д-М. Рабданов избирался в Верховный Совет Бурятии, на выборах в Гос. Думу РФ выдвигался лама Н. Илюхинов. В июне 1996 г. буддисты приняли активное участие в создании Конгресса бурятского народа, президентом которого стал председатель "Буддийского Фонда" Е. Егоров, и даже бурятское отделение Христианско-дем. партии России, названное Буддийско-христианским Союзом (Председатель - Б.Жигмитов), было создано буддистами при нейтральном или, точнее, безразличном отношении к нему со стороны РПЦ и других христианских конфессии. Буддисты Бурятии занимают более активную позицию и по некоторым международно-политическим проблемам, в частности, по вопросам о статусе Тибета. Так, "Общество друзей Тибета" ведет широкую пропаганду в поддержку борьбы тибетского народа за независимость от коммунистического Китая, а ЦДУБ всегда неофициально поддерживало и поддерживает позицию Далай-ламы в этом вопросе, что вызывает настороженность и демарши китайского МИД по поводу его регулярных визитов в Бурятию.

Особенностью этноконфессиональной ситуации в современной Бурятии является и то, что наряду с традиционным доминированием школы гелугпа, стали развиваться другие направления тибетского буддизма - кармана, нигмапа и т.д. Предпринимаются также попытки внедрения школ и направлений махаянского буддизма не тибетского или монгольского, а китайского, японского и корейского происхождения, и даже немахаянских, тхеравадинских школ из Таиланда, Шри-Ланки и других стран Южной и Юго-Восточной Азии. Появляются также новые синкретические религиозные объединения, содержащие элементы буддизма, индуизма и др. учений, наподобие "Общества последователей Шри Чинмоя", "Рериховского общества" и др.

В настоящее время в Бурятии помимо ЦДУБ России официально зарегистрировано 31 буддийских общин. В отличие от православных и протестантских религиозных объединений в буддийских общинах национальный состав, как правило, смешанный.

Таким образом, процесс возрождения бурятского буддизма носит конструктивный характер и способствует установления здоровых межэтнических отношений в республике и регионе, укреплению международных и межрегиональных связей, что в конечном итоге содействует дальнейшему развитию науки, культуры и образования, разработке и реализации стратегии устойчивого развития Республики. В настоящее время резко усилилась роль буддизма как национальной религии бурят, оказывающее мощное влияние на процессы возрождения этнокультурных ценностей и традиции и выступающей как важнейший фактор консолидации, сохранения, укрепления и дальнейшего развития этнической общности. В то же время усиливается и несколько противоречивая роль буддизма, как мировой интерэтнической религии, способствующей приобщению бурят к культурно-историческому наследию других народов мира, дальнейшему развитию процессов диалогического взаимодействия, взаимовлияния, взаимообогащения культур Востока и Запада, но вместе с тем - стиранию нивелировке национальных различии. В целом же оценивая общую этнополитическую роль буддизма в современной Бурятии, можно заключить, что наряду с христианством он является одним из главных гарантов сохранения мира, стабильности и гражданского согласия многонационального народа республики.

Развернувшийся в постперестроечный период процесс духовного и культурного возрождения народов России, в том числе Бурятии, с новой остротой поставил вопросы этногенеза бурят и роли буддизма в их этнической истории, поднятых в свое время обновленцами. Острополитическую актуальность приобрела и выдвинутая бурятскими учеными и просветителями проблема реформации, модернизации и трансформации буддийской церкви с учетом изменений, происходящих в бурятском обществе, и негативных явлений в среде духовенства, вызвавших в свое время наиболее резкое неприятие и критику обновленцев: невежество, стяжательство, корыстолюбие, забвение национально-государственных интересов, пренебрежение своим долгом перед мирянами, пьянство, разврат и т.д.

Многие из указанных обновленцами негативных явлений вновь наглядно проявились среди некоторых представителей молодых лам и хувараков, что не могло не озаботить как нравственно здоровую и здравомыслящую часть буддистов-мирян, особенно - представителей научной и творческой интеллигенции, примкнувших к "Объединению буддистов-мирян", "Ассоциации буддистов Бурятии" и религиозной общине "Дхарма" и хорошо знающих историю буддизма в странах Центральной Азии, его доктриальные и культовые особенности, в том числе и историю и идейные основы обновленческого движения. Указанные вопросы приобрели особую актуальность в ввиду того, что рост самосознания двух самых крупных народов республики - бурятского и русского, тесно связанный с возрождением традиционных для них конфессий, снова придал этим процессам ярко выраженный этнополитический характер.

Дискуссия о роли религии в этнической истории народов Бурятии и в современных этнополитических процессах, нередко выявила самый широкий спектр принимающих очень острые формы, зачастую прямо противоположных, взаимоисключающих точек зрения на сей счет. Так, некоторые представители бурятской национальной интеллигенции (Т.М. Михайлов, Д.С. Дугаров и др.), явно недооценивая роль буддизма и христианства в социально-культурных, в том числе этнополитических процессах, пытаются доказать, что шаманизм и другие языческие верования сыграли решающую роль в этногенезе бурятского народа, и превратить его в национальную религию аборигенного населения.

А некоторые сторонники Бурят-монгольской народной партии видят истоки своей национальной самобытности в культурно-историческом наследии народов Центральной Азии, в том числе в буддизме, отождествляя бурят с монголами и фактически консолидируясь с панмонголизмом на основе панбуддизма, но не в его чистом виде как универсалистской наднациональной мировой религии, а этически окрашенной и язычески переосмысленной, эклектически смешанной с традиционными архаическими верованиями и шаманизмом, притом сильно политизированной форме.

Самая опасная тенденция в этих этнополитологических и историко-культурологических заключается в том, что в них предпринимаются попытки противопоставления друг другу различных, восточных (центрально-азиатских) и западных (русско-европейских), этнокультурных, в том числе этноконфессиональных, компонентов, оказавших влияние на формирование многонационального, многоконфессионального народа Бурятии. Между тем обновленцы начала ХХ в., выступая за культурно-национальную автономность бурят, отнюдь не стремились к такому противопоставлению, но, скорее наоборот утверждали необходимость органичного синтеза генетически разнородных культурных традиций и заимствования даже в рамках религиозной буддийской традиции самых современных достижений западной науки и культуры. Не смешивали они и политику самодержавия с истинно православной традицией политической культуры, которая в лице Вл. Соловьева совершенно однозначно выражалась в необходимости преодоления унаследованного от Византии противоречия между "словесным исповеданием истины и ее отрицанием" (Вл. Соловьев, 1991, стр. 201), т.е. между проповедью "свободного единства христианской семьи народов", основанного на любви, милосердии и веротерпимости, и реальной национально-колониальной политики, которая, впрочем, в Бурятии, как мы видим, не была столь уж однозначно принудительно-русификаторской, что прекрасно понимали обновленцы, но не хотят видеть современные представители национально-демократического, по своей сущности, но панмонгольского по форме движения.

В то же время такие известные представители шаманистско-языческого крыла бурятской национальной интеллигенции, как Т.М. Михайлов, признают, что они объективно являются "полубурятами, полуевропейцами" (Михайлов, 1997, стр. ) т.е. типичными маргиналами, однако в первом контексте такого рода маргинальной личности выделяется прежде всего ее языческие элементы, а во втором имеются в ввиду совсем не православно-христианские, но современные западно-европейские (неясно - то ли советско-марксистские, то ли западно-европейские буржуазно-позитивистские). При этом более молодые социал-демократы, резко отвергающие марксистско-европейское наследие и очень почитающие Л.Н. Гумилева за то, что "первый защитил тюрко-монголов", в том числе бурят, в русской исторической науке, не хотят принимать во внимание, что "этот самый выдающийся из поздних евразийцев", считал противопоставление важным компонентом лишь начальных этапов этногенеза, который, во-первых, уравновешивается положительной комплиментарностью к интерогенным внутри этническим элементам, во-вторых, вовсе необязателен на стадии суперэтнической (см.: Гумилев, 19...).

Таким образом, в естественном стремлении к самоутверждению национальной обязанности прежде всего через противопоставление "себя другим" проявляется, во-первых известная противоречивость всех национальных движений постсоветского пространства, во-вторых, недостаточная полнота и глубина "коллективного самопознания", которое, по выражению крупнейшего раннего "евразийца" Н.С. Трубецкого, является эффективным средством преодоления как космополитизма, так и "ложного национализма", т.е. шовинизма (Трубецкой, 1993, стр. 39 и далее).

Однако между буддизмом и христианством обнаруживается гораздо больше общего в исторических судьбах, этнокультурной и этнополитической роли, мировоззренческих основах. Так, подчеркивая общую основу буддизма и христианства, таиландский бихккху Буддхадаса Индапанно пишет: "Необходимо содействовать более ясному пониманию религии, поскольку такова Божья воля. Каждый человек должен быть терпимым ко всем другим, так как даже в своей собственной религии он вряд ли постигнет всю истину. Мы слишком увлечены изучением учебников, нежели познанием того, что Бог действительно хочет. Мы не осуществляем религиозные заповеди на практике в той же мере, в какой изучаем религию. "Бог" в христианстве есть. То, что называется "Дхаммой" в четырехчленной истине (т.е. в "Четырех благородных истинах - Н.А.) в буддизме (Buddhadasa Indapanno, 1967, стр.123). И даже этот известный представитель буддизма Тхеравады уточняет, что речь идет о единой универсалистской, космической основе всех мировых религий, включая ислам: "Хотя кто-то может сказать, что есть буддизм, христианство, ислам и т.д., когда он проникнет в изначальную истинную природу своей религии, он поймет, что все религии едины" (Buddhadasa Indapanno, ibidem, стр.125).

В то же время и крупнейший представитель Тибетского буддизма Махаяны Далай Лама 14 Тензин Гьяцо отмечает: "В прошлые века было много образованных Учителей, которые проторили различные пути к Истине. Одним из ним, мое мнение таково, что за исключением различий в названиях и формах разнообразных религий Конечная Истина едина" (The Dalai Lama, 1967).

В буддизме и христианстве общим является и отношение к национальным и этнокультурным проблемам. Как известно, идеалом национально-государственного устройства России по Вл. Соловьеву была "Христианская семья народов", которая "не есть непременно семья христианских народов" (Вл. Соловьев, там же, стр. 19).

Позднее Вл. Соловьев пришел к теории еще более демократического национально-государственного устройства России на принципах полной религиозной свободы, сочетающейся с "общественной свободой", и утверждал, что в России "национальный вопрос" должен решаться таким образом, чтобы обеспечить "достойное существование" всем народам. Впрочем, и в ранний период творчества он подчеркивал, что Россия есть "многонародное целое", поэтому шовинизм противоречит национальным интересам России и преодолеть национальное идолопоклонство", а "не желающие пожертвовать своим национальным эгоизмом вселенской истине не могут и не должны называться христианами" (там же, стр. 17-18).

Интересно, что он уже тогда акцентировал внимание на суперэтническом характере русской этнокультурной общности и православного христианства, которое он стремился освободить от "казенного" идолопоклонничества и превратить в "живое, социальное, вселенское христианство"; он, вслед за Чаадаевым, недолюбливал Византию, клеймил "казенное православие", а к римской церкви проявлял непростительную с точки зрения Священного Синода снисходительность, если не сказать симпатию (Вл. Соловьев, там же, стр. 16).

Впоследствии он подвергся жесткой критике ранних "евразийцев", якобы, за апологию национальной исключительности русских, хотя сами проповедники "Евразийского Соблазна" и их поздний последователь Л.Н. Гумилев строили свои концепции именно на представлениях о суперэтнической сущности России тюркских и монгольских народов Центральной Азии, значит и бурят, что сразу проясняет современную этнополитическую ситуацию в Бурятии.

Если следовать концепции и терминологии Л.Н. Гумилева, то культурно-исторически и этногенетически буряты тоже являются подразделением монгольского суперэтноса, а после вхождения в Россию они стали тоже составной частью российского. Вместе с тем два суперэтнических образования (монголы и русские), из вышеизложенного, были и остаются составными частями евразийской общности (не в государственно-политическом смысле, разумеется, а по культурно-историческим связям и по менталитету).

Таким образом, многонациональный народ Бурятии в настоящее время переживает переходную, причем завершающую, стадию формирования суперэтноса, хоть и количественно не очень крупного, но имеющего основные присущие ему признаки: наличие субэтнических подразделений разного порядка (консорции, конвиксии социальные, этнические и этноконфессиональные группы, сохраняющие связи с другими суперэтносами - прежде всего российским и монгольским, а если иметь ввиду этногенетические корни, то с тюркским и тунгусо-маньчжурским, разные расовые типы и т.д.).

При этом принципиально важное значение имеют не чисто количественные показатели, а качественные, т.е. уровень развития различных этнокультурных компонентов, принявших участие в этно- и и культурогенезе.

Л.Н. Гумилев в таких случаях, когда речь идет о качественных параметрах этноса или, тем более, суперэтноса, глубоко прав, утверждая, что их нельзя сводить к понятиям "раса", "популяция", "общество" и др. (Л.Н. Гумилев, 1990, стр.12 и далее), которые могут измеряться количественно, Но при этом он, как известно, в основу качественных показателей положил энергию пассионарности, которая превращает консорции в этнос, а затем и в суперэтнос, и которая, по нашему мнению, тоже, в сущности, является несколько формализованным количественным показателем, к тому же преимущественно экстровертивным (т.е. направленным во вне). Уровень же развития этнокультурной традиции должен определяться не только (и не столько) интенсивностью и масштабностью противопоставления другим социально-культурным и этническим общностям, степенью резистентности в терминологии Гумилева, но и степенью интроверсии, т.е. глубиной самопознания, и одновременно разновекторностью приложения энергетического поля культуры, воплощения в разнообразных культурных формах как результатов интровертивного опыта, так и творческого освоения иных культур. Иными словами, уровень культурного развития этноса в равной мере обуславливается интенсивностью и гармоничной сбалансированностью противоположных тенденций к интроверсии и экстраверсии, самоуглубленности (самодостаточности) и открытости, внутренней устойчивости и внешней мобильности (гибкости) и т.д. При недостаточной сбалансированности этих тенденций или излишнем доминировании одной из них этносы и целые цивилизации могут либо зайти в тупик. В состояние стагнации, либо вообще погибнуть, или же будут развиваться скачкообразно, через болезненную ломку традиционных общественных укладов и духовных ценностей, трагические коллизии и катастрофы. Наличие внутренних противоречий, полярных тенденций и течений, таким образом, есть необходимое условие дальнейшего развития, всякого суперэтноса, и в современном русско-бурятском суперэтносе они, как мы видим, имеются, однако для полной реализации огромных потенциальных возможностей, заложенных в положительной комплиментарности и дополнительность двух этнических компонентов, двух суперэтнических мировых религий обоими этносам следует преодолеть узкий национализм, шовинизм, трайбализм и местничество (последнее относится больше к бурятам, а не к русским) и совместно эволюционизироваться к новой цивилизации открытого типа на основе истинно демократических принципов национально-государственного устройства. Перефразируя слова Вл. Соловьева. можно сказать, что идеалом такого устройства, с которым согласились бы и бурятские обновленцы, усматривавшие в буддизме "убежище национального духа", истоки "национальной идеи бурят", является "христианско-буддийская семья народов". О том, что буддизм, его социальная этика и политическая культура содержат в себе огромные потенции для демократизации общественных структур, форм и методов политической деятельности, свидетельствует как история обновленческого движения в Бурятии, так и модернистские течения во многих других странах Востока, которые начались значительно позже и тоже базировались на обязательных для всех буддийских школ принципах "не насилия".

В настоящее время необуддисты стран Азии, отстаивающие идеи модернизации буддизма, подчеркивают, что, хотя буддизм демократичен и призывает к борьбе народов за социальное равенство, демократию, свободу и независимость, марксистская теория классовой борьбы, социальной революции и диктатуры пролетариата противоречит буддийскому учению, которое допускает только эволюционный путь решения всех противоречий и считает, что все противоречия, все острые проблемы современности должны решаться не насилием или кровопролитием, а "демократическими методами - обсуждением, содружеством и согласием".

Однако пойдет ли дальнейшее развитие по демократическому пути, зависит в значительной степени от того, в какой мере будут осознаны пророческие слова Вл. Соловьева, которыми завершается выбранное эпиграфом данной работы стихотворение "Свет с Востока":

"О Русь! В предвиденьи высоком

Ты мыслью гордой занята;

Каким ты хочешь быть Востоком:

Востоком Ксеркса иль Христа?"

("Ex oriente lux").

В геополитическом аспекте частичный ответ на этот риторческий вопрос был дан его единомышленником по "русской идее" Ф.М. Достоевским, который тоже считал православную церковь "положительным общественным идеалом": - "В будущем Азия наш исход..... там наши богатства..... Там у нас океан" (Достоевский, 1881, стр.38). В культурно-религиозном аспекте можно было бы добавить, что будущее России и Бурятии - в творческом взаимодействии и сотрудничестве этноконфессиональных и культурных традиций Востока и Запада, которые в конечном итоге историко-генетически восходят к Востоку Христа, Будды, Мухаммеда, Зороастра ("Заратуштры") и других древних основоположников евразийской духовной общности. Историческая миссия России в этом свете заключается в соединении, органичном синтезе и творческом развитии на уровне новой космической, вселенской духовной культуры всех этноконфессиональных, культурно-политических, культурно-экологических и других компонентов западной и восточных цивилизованных культур, а Бурятии, как составного элемента российско-евразийской цивилизации, - в распространении в Евразии и в остальном мире историко-культурного наследия буддизма, его соединения с достижениями культур других народов России, в том числе с восточно-христианским (православными), греко-эллинскими, славянскими, романо-германскими, исламскими и другими традициями.