Дискурсивные формации публицистики и журналистики xvi-xviii вв.: стиль и интертекстуальность

Вид материала

Автореферат

Содержание Общая характеристика работы Предмет исследования Объект исследования Материал исследования. Цель диссертационной работы Задачи исследования Методологической основой исследования Методы, применяемые в работе Научная новизна диссертационной работы Теоретическая значимость исследования Практическая ценность исследования Положения, выносимые на защиту. Апробация работы Структура диссертации. Основное содержание работы Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях автора. Научное издание Воскресенская Е.А. Мачульская С.А. Каравашкин А.В. ... Полное содержание

Подобный материал:

• Литература раннего Средневековья, 1818.67kb.
• Программа курса "теория публицистики и литературно-художественной критики", 169.51kb.
• Україна І світ в період розкладу феодалізму І генези буржуазного суспільства (xvi—, 430.54kb.
• Любви к родной земле, к Отечеству в XVII в приобретает новое звучание. Так, в начале, 15.81kb.
• Программа история России. Конец XVI xviii вв. 7 класс (42 ч) Пояснительная записка, 288.68kb.
• Реферат по русскому языку и культуры речи на тему: Публицистический стиль, 679.11kb.
• Барокко художественный стиль в европейском искусстве конца XVI первой половине XVIII, 34.36kb.
• Виды: Реклама в жанрах публицистики (журналистики), 378.13kb.
• Реферат на тему: Зачіски стилю бароко, 102.84kb.
• Программа дисциплины «История отечественной журналистики» для направления 030600., 219.26kb.

На правах рукописи


Токарева Элла Ивановна


Дискурсивные формации публицистики
и журналистики XVI–XVIII вв.:
стиль и интертекстуальность


Специальность: 10.01.10 – Журналистика


Автореферат
на соискание ученой степени
кандидата филологических наук


Краснодар

2011

Работа выполнена на кафедре электронных СМИ
и журналистского мастерства Кубанского государственного университета

Научный руководитель:	Доктор филологических наук, профессор Мальцева Раиса Ивановна
Официальные оппоненты:	Доктор филологических наук, профессор Кравченко Надежда Павловна
	Кандидат филологических наук, доцент Соколова Галина Викторовна
Ведущая организация:	Пятигорский государственный лингвистический университет

Защита состоится 2 июля 2011 г. в 9.00 ч на заседании диссертационного совета Д. 212.101.04 при Кубанском государственном университете по адресу: 350018, г. Краснодар, ул. Сормовская, 7, ауд. 309.


С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Кубанского государственного университета по адресу: 350040, г. Краснодар, ул. Ставропольская, 149.


Автореферат разослан «___» мая 2011 г.


Ученый секретарь

диссертационного совета

к


андидат филологических наук, доцент М.А. Шахбазян

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Большинство исследователей признают, что оригинальная русская литература возникает как литература общественно-публицистическая¹. По мнению В.В. Кускова, «любой жанр древней литературы, будь то историческая повесть или сказание, житие или церковная проповедь, как правило, включает в себя значительные элементы публицистики. Касаясь преимущественно вопросов государственно-политических или моральных, писатель верит в силу слова, в силу убеждения»².

Е.А. Воскресенская, исследуя публицистические основы одного из самых известных текстов древнерусской словесности – Киево-Печерского патерика, рассматривает данный текст в качестве одной из форм пражурналистики – явления, предшествовавшего появлению отечественной периодической печати³. Публицистические произведения XI–XVII вв. более всего интересуют медиевистов⁴. Литературные произведения публицистической направленности XVI–XVIII вв. интерпретируются в работе как система дискурсивных формаций (разновидностей текстов), обладающих свойствами интертекстуальности⁵.

Указанный подход позволяет охарактеризовать исследуемые тексты как активные медиасобытийные сущности – пражурналистские формы. В определенном смысле мы можем говорить об интердисциплинарном характере нашего исследования, успешно применяемом как к литературным текстам, так и к протожурналистcким феноменам различных эпох⁶. Комплексному диахроническому анализу подвергаются в настоящем исследовании дискурсии публицистики XVI–XVIII вв. и зарождающейся журналистики XVII–XVIII вв. Особенности газетного дискурса исследуются на примере первых газет – «Вести-Куранты» и «Ведомости». Содержательно-стилевые рамки публицистического дискурса в историческом аспекте изучены недостаточно глубоко и требуют дальнейшего исследования. В этом плане герменевтический анализ интертекстов публицистики периода становления и укрепления русской государственности будет способствовать обнаружению типологических свойств идеологического дискурса как исторической категории коммуникации. А.П. Сковородников указывает на векторную, или линейную, природу коммуникации и три ее вида: интраперсональную, межличностную и этногрупповую. Последняя реализуется в речи посредством коммуникативных стратегий и тактик. Стратегии направлены на достижение конечных целей, тактики – на решение частных задач каждого коммуникативного этапа¹.

Для исторической действительности XVI–XVIII вв. и соответствующей эпохи общественной сферы коммуникации мы выделяем четыре типа дискурса, которые анализируются в реферируемом исследовании:

1. институциональный, или властный, отражающий интересы светской власти, репрезентируемый в текстах социально-политического содержания;
   
2. конфессионально-политический, или церковный, репрезентируемый в текстах светско-религиозного содержания;
   
3. деловой, или приказно-административный, репрезентируемый в текстах и документах производственно-бытового содержания;
   
4. хроникально-деловой, репрезентируемый в текстах первых газет.
   

Анализ моделей коммуникации, стратегий и тактик, принятых в публицистике, дополняется рассмотрением текстов зарождающейся журналистики на примере первых газет XVIII в. Материальную основу дискурса указанных объектов составляют два языка: 1) церковно-славянский, конвенциональный книжный код нарративных (исторических, публицистических) текстов; 2) русский, деловой некнижный код посольских, административных (приказных), газетных текстов. Этот факт имеет принципиальное значение, поскольку публицистические формы литературы и формы зарождающихся СМИ отличаются не только стилем, но и языком.

Характеризуя ситуацию XVII в., В.М. Живов выделяет коммуникативные разновидности дискурса, которые называет регистрами, или текстами, объединенными сходным коммуникативным заданием и общими социальными и культурно-историческими условиями бытования¹. В зависимости от языкового оформления каждый регистр соотносится со своеобразной стилевой манерой, соответствующей в определенной степени функциональным стилям в современном языке. Состав регистров XVII в. отличается от функциональных вариантов современного языка, но по языковому критерию дифференцируются «бытовой некнижный язык», т.е. разговорная речь, «деловой некнижный (приказной) язык», сопоставимый с тем, что в современной стилистике обозначается как «административно-канцелярский, или производственный подстиль», «гибридный книжный язык», представленный в нарративных текстах – в публицистическом, историческом, позднее – в художественном дискурсе. Центральным для культуры того времени является «стандартный книжный язык» – язык церковных памятников и богословского дискурса².

Коммуникативные модели, отраженные в публицистике и в начальной журналистике, продуцируют формации, непосредственно связанные с общественной деятельностью, инкорпорирующей дискурсную и социокультурную практики. В этой связи рассмотрение текстов публицистики XVI–XVIII вв. предваряется анализом более ранних интертекстов, например, XII–XV вв., для получения целостной картины эволюции русской публицистической мысли. Дискурс, создаваемый знаменитыми русскими писателями, способствовал развитию публицистики и журналистики последующих веков с их новыми жанрово-стилистическими и типологическими парадигмами. Обращение к истокам русской публицистики, к теоретическому осмыслению эволюционных преобразований одного из важнейших концептов современной журналистики – публицистического дискурса, его интертекстуальных основ и стилевого оформления делает данную работу актуальной. Духовное возрождение России должно опираться на исторический опыт великой русской публицистической культуры, который значительнее, чем любой другой в мире.

Актуальность диссертационного исследования определяется необходимостью комплексного подхода, смысл которого заключен в том, чтобы, изучая духовное богатство публицистики, исследовать ее форму, стилевые и экспрессивно-выразительные средства, сополагающиеся с идеологической направленностью. Исторические публицистические произведения обладают сильным национально-интегрирующим и патриотическим пафосом, который в настоящее время в текстах СМИ резко снизился. Актуальность работы обусловлена еще и тем, что «именно христианство разработало системообразующие аспекты коммуникации и формы общения, которые существуют и поныне в век Интернета и мультимедиа»¹.

Предмет исследования – формально-содержательные характеристики дискурсивных практик, коммуникативные модели публицистической литературы XVI–XVIII вв. и газет XVII–XVIII вв., их интертекстуальная база, индивидуально-авторские доминанты в стилевых манерах писателей.

Объект исследования – публицистические тексты XVI–XVIII вв. как одна из форм пражурналистики, а также газеты «Вести-Куранты» и «Ведомости» как начальная стадия журналистики.

Материал исследования. Экспериментальную базу диссертации составили произведения публицистической литературы XVI–XVIII вв., материалы газет «Вести-Куранты» и «Ведомости». Представление целостной картины эволюции публицистики обеспечили тексты XII–XV вв.

Цель диссертационной работы – выявление моделей коммуникации, принятых в русской публицистике и журналистике в разные периоды, анализ дискурса виднейших публицистов XVI–XVIII вв. и хроникально-делового дискурса первых газет – «Вести-Куранты» и «Ведомости».

В работе нашли отражение теоретические концепции, связанные с понятиями «коммуникативная модель», «коммуникативные стратегии и тактики», «публицистический дискурс», «дискурсивные формации», «интертекстуальность», «интермедиальность», «индивидуально-авторские доминанты», «нарратив» и др.

Задачи исследования:

• произвести анализ коммуникативных моделей, созданных публицистами XVI–XVIII вв.;
  
• изучить характер интертекстуального взаимодействия в пространстве памятников, имеющих публицистическую направленность, с целью выявления деривации и взаимодействия дискурсивных процессов;
  
• дать характеристику нарративных стратегий и тактик в публицистических текстах XVI–XVIII вв.;
  
• показать наличие авторских доминант в публицистике XVI–XVIII вв.;
  
• описать коммуникативную модель газет XVII–XVIII вв.;
  
• содержательно охарактеризовать тематические и композиционные рамки газет «Вести-Куранты» и «Ведомости» как жанрово-стилистических единств;
  
• представить анализ хроникально-делового дискурса первых газет – «Вести-Куранты» и «Ведомости».
  

Историческую основу публицистики составляют формации публицистической направленности – речи, проповеди, слова, притчи, истории, посвященные важным религиозным, социально-политическим, военно-патриотическим проблемам¹.

Методологической основой исследования стали принципы истории журналистики и публицистики, исторической стилистики, отраженные в трудах В.И. Борковского, В.В. Виноградова, А.И. Горшкова, В.М. Живова, М.В. Ивановой, А.В. Каравашкина, В.В. Колесова, В.В. Кускова, Г.В. Лазутиной, Б.А. Ларина, Д.С. Лихачева, М.Л. Макарова, Н.А. Мещерского, С.П. Обнорского, О.Г. Ревзиной, М.А. Соколовой, З.К. Тарланова, И.С. Улу­ханова, Б.А. Успенского, В.В. Ученовой, М. Фуко, М.С. Черепахова, П.Я. Чер­ных и др. В своем исследовании мы, безусловно, опирались на богатый арсенал достижений в данной области. Трудности изучения публицистических и ранних газетных текстов обусловлены сложностью и неоднозначностью языковой ситуации в Московской Руси, природы русского литературного языка, его основы в разные исторические периоды и спецификой сферы употребления. Многочисленные современные теории представляют стиль как результат типизации экстралингвистических и интралингвистических факторов в разнообразных сферах общения, отклонение от нормы, украшение, стратегию выбора, воплощение авторской индивидуальности, взаимодействие разнообразных кодовых систем². Подобные концепции отмечаются в исследованиях В.И. Карасика, В.В. Колесова, Е.С. Кубря­ковой, Ю.С. Степанова, В.С. Филиппова, М. Фуко, Е.А. Гончаровой, У. Эко и многих других.

Методы, применяемые в работе: диахронический (при установлении формально-содержательных рамок публицистического дискурса), сравнительный (при анализе содержательной стороны текстов разных временных срезов), структурно-семантический, дистрибутивный, компонентный, оппозитивные типы анализа, количественный анализ, герменевтика, а также методы индукции и дедукции. Обоснование теоретических положений и аргументация выводов осуществлялись на основе принципов объективности и историзма.

В сложном топологическом пространстве древнерусской литературы публицистические формации переплетаются между собой, частично совпадая по используемым стратегемам, жанрам, нарративным структурам, стилистике и коммуникативным результатам.

Тексты газет «Вести-Куранты» или «Ведомости» к публицистическим произведениям не относятся, не являются они и результатом журналистской деятельности. Периодические издания XVII–XVIII вв. открывают эпоху журналистики. Изучение публицистики XVI–XVIII вв. как социокультурной пражурналистской практики, коммуникативной природы газетного дискурса XVII–XVIII вв., бытийности и исторической антиномичности важно для истории и теории журналистики. В дискурсивных рамках жанр и стиль – категории исторические. Использование тех или иных жанров публицистики и журналистики определяется прежде всего общественно-историческими условиями жизни. К примеру, в «Ведомостях» Петра I впервые появляется жанр реляции и активно развивается в период Отечественной войны 1812 г.¹ Этот жанр определил важные функции газеты, помимо коммуникативной и информационной: воздействующую, мобилизационную, пропагандистскую, патриотическую, которые были подчинены идее консолидации русской нации. Медийный образ России, создаваемый «Ведомостями» при Петре I, был величествен и могуч.

Научная новизна диссертационной работы состоит в том, что впервые представлен комплексный анализ публицистики Московской Руси и России XVI–XVIII вв. как пражурналистских формаций; изучены интертекстуальные связи, нарративные стратегии и тактики в текстах публицистической направленности; дана характеристика хроникально-делового дискурса первых газет – «Вести-Куранты» и «Ведомости»; выявлены историко-типологические черты публицистики и начальной журналистики.

Исторических работ в аспекте эволюционных преобразований публицистического дискурса крайне мало². Как правило, авторы посвящают свои исследования одному произведению³ либо касаются частных проблем журналистики⁴, в то время как онтология публицистики и журналистики, их последовательная эволюция остаются мало изученными.

На фоне анонимности, специфической черты древнерусской литературы, стиль является облигаторным компонентом любого дискурса, он создает его формально-выразительное пространство. Понятие авторского дискурса и индивидуального стиля вырабатывается на почве средневековой религиозно-церковной культуры в сознательном развитии стилистических форм выражения. В работе впервые предложен системный разноплановый анализ текстовых категорий как стилеобразующих сущностей писателей русского Средневековья: митрополита Илариона, Кирилла Туровского, Даниила Заточника, Максима Грека. С позиций журналистики проведен анализ интерпретативно-аргументирующих основ публицистического нарратива неизвестного автора «Казанской истории», дискурса Епифания Премудрого, охарактеризованы индивидуально-авторские доминанты стилей Ивана Грозного и протопопа Аввакума; получили освещение публицистические особенности произведений Филофея, Нила Сорского, Ивана Пересветова. Дана содержательная характеристика структурно-тематических рамок первых русских газет – «Вестей-Курантов» и «Ведомостей».

В целом выделены две исторические коммуникативные модели и определены их сущностные свойства. Затронута также тема публицистической тропеики, которая заслуживает отдельного исследования.

Теоретическая значимость исследования состоит в том, что систематизирована информация об историко-типологических основах публицистики XVI–XVIII вв., о последовательном становлении двух коммуникативных моделей и характере дискурса первых газет. Историческая картина динамики коммуникативных моделей первых СМИ оценена на фоне эволюции публицистического стиля.

Практическая ценность исследования состоит в том, что представлена концентрированная информация, актуальная для теории и практики журналистики, журналистского мастерства и стилистики. Материалы диссертационной работы могут быть использованы в исследовательской, преподавательской, журналистской деятельности: в учебных курсах по истории и теории публицистики, журналистики, древнерусской литературы, языкознанию, в программах по совершенствованию полемического, ораторского и журналистского мастерства.

Положения, выносимые на защиту.

1. Публицистичность проявляется в ряде текстов летописей, которые отражают идеологические установки феодальной власти и переписываются в качестве официального политического документа. Со временем летописи изменяют целеустановки и превращаются в демократические литературные сборники. Онтогенез публицистики находится в единстве с филогенезом литературы. Связи дискурсивных формаций, входящих в летописи, инкорпорирующие, границы формаций диффузны, характер деривации контаминирующий.
   
2. Публицистика как тип словесности связана отношениями деривации с гомилетическими произведениями. Коммуникативные стратегии «Слова» – главного жанра средневековой публицистики – направлены на выражение эмпирической авторской модальности, экспрессии, установки на передачу культурософской и религиозно-политической (национально-интегрирующей) проблематики. Публицистические дискурсии XII–XVII вв. поливалентны, соответствуют религиозно-символическому средневековому мировоззрению: политические идеи облекаются в религиозную форму – жанры церковной литературы служат публицистическим целям, являются пражурналистскими формациями.
   
3. Жанрово-стилистические вариации дискурсий стимулируются множественными интертекстуальными и интермедиальными схождениями: оппозициями текстов разных семиотических систем (искусства, политики, религии), комбинациями нарративных стратегий и тактик.
   
4. К XVIII в. устанавливаются две коммуникативные модели: 1) публицистический дискурс высокой тематики, содержащий стихийные индивидуально-авторские доминанты, лег в основу журнальных текстов XVIII–XIX вв.; 2) стандартизованный приказно-административный дискурс, содержащий в основе этикетные, дипломатические и эпистолографические трафареты деловой речи, лег в основу хроникальных материалов первых газет – «Вести-Куранты» и «Ведомости».
   
5. Интертекстуальные связи публицистики и инициальной журналистики проявляются в транспонировании не только сюжетно-текстовых, семантических, но и эстетических категорий, единиц тропеики, перифрастики, символики, мифологем, стратегем, языковых и стилистических регистров. Исторически гетерогенные функциональные сферы феноменов публицистики и журналистики способствуют кумуляции различных типологических признаков.
   

Апробация работы осуществлялась в форме публикаций статей, выступлений на заседаниях кафедры электронных СМИ и журналистского мастерства Кубанского госуниверситета. Основные положения были отражены в статьях, опубликованных в сборниках материалов Международной научно-практической конференции «Медийные стратегии современного мира» (Сочи, 2009, 2010 гг.), в сборниках «Научные труды факультета журналистики КубГУ» (Краснодар, 2008); «Телевидение, печать, Интернет: концепции, аксиология» (Краснодар, 2009); «Телевидение, печать, Интернет: история, стилистика, тропеика» (Краснодар, 2010). Результаты исследования нашли отражение в 9 опубликованных работах.

Структура диссертации. Работа изложена на 185 страницах, состоит из введения, трех глав, заключения, списка использованной литературы, насчитывающего 285 источников.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении обоснована актуальность темы исследования, ее научная новизна, теоретическая значимость и практическая ценность, указаны предмет, объект, цель и основные задачи исследования, сформулированы основные положения, выносимые на защиту, определены материал и методы исследования.

В первой главе «Религиозные и политические основы публицистики XVI–XVIII вв.: дискурсивные формации» осуществлено дескриптивное исследование произведений публицистической направленности как пражурналистских форм. Мировоззренческая установка русской публицистической литературы XI–XVII вв. характеризуется самобытностью, целостностью, открытостью, линейностью, цикличностью, интермедиальностью и интертекстуальностью. Будучи общественно-публицистической по сути, она уникальна. Уникальность древнерусской словесности состоит в ее масштабности: в отражении вселенской истории и отдельных личностей, универсальности христианской веры и трагических судеб ее хранителей, в освещении вопросов мироздания и державности русской нации, в примерах величия народа, героизма или предательства князей. Почти все тексты древнерусской литературы, в том числе и религиозного содержания, отражают историческую реальность, социально-политические особенности своего времени. В этом проявляется самобытность и оригинальность нашей литературы. Даже в той культуре, где еще нет журналистики, формируется тенденция, которая затем приведет к ее появлению¹. Этот процесс осуществляется посредством актуализации в литературных произведениях злободневных вопросов. Происходит постепенное накопление публицистических приемов. А.В. Каравашкин, В.В. Кусков вслед за Д.С. Лихачевым заключают: древнерусская литература не может считаться чисто эстетическим феноменом, она подчинена прежде всего публицистическим установкам¹.

Менталитет автора – это результат определенного исторического этапа, и его дискурс является порождением данного времени. Величайшие русские публицисты силой своих слов, проповедей, притч и памфлетов воздействовали на сознание современников, формируя убеждения, воспитывая сторонников, заставляя изменить судьбы своей земли. Авторские и неавторские дискурсии – «Слово о Законе и Благодати» митрополита Иллариона, «Слова» Кирилла Туровского и Максима Грека, «Моление» Даниила Заточника, прожекты государственного обустройства Ивана Пересветова, религиозно-аскетические сочинения Филофея, Иосифа Волоцкого, Нила Сорского, протопопа Аввакума, идейная полемика Ивана Грозного с Андреем Курбским, неизвестного автора «Казанской истории» и др. – составляют непревзойденное духовное богатство русской публицистики, блестящие ее формы, разнообразие стилевых и экспрессивных средств, сополагающихся с идейной и идеологической направленностью. Исследуемые публицистические произведения мы квалифицируем как пражурналистские формации, обладающие сильным национально-интегрирующим и патриотическим пафосом. Интерпретация текстов указанных авторов с позиций коммуникативистики и теории медиа дает возможность анализировать их как системы дискурсивных формаций, обладающих свойствами интертекстуальности². Другая особенность русской публицистической литературы – ее целостность. Целостность предполагает динамическую цельность и собственную имманентную закономерность объекта. Р. Барт в свое время постулировал закономерность для объектов эпохи масс-коммуникации: каждый текст является интертекстом; другие тексты присутствуют в нем на различных уровнях в более или менее узнаваемых формах: тексты предшествующей культуры и тексты окружающей культуры³. Конечно, линейный характер коммуникативных связей и рукописно-печатный канал передачи информации предполагает наличие лишь этногрупповых связей, объединенных общностью территории и культуры, т.е. религии и политики. Однако мозаичная интертекстуальность литературных феноменов, в том числе и публицистических, характерна и для XII–XVIII вв. Свойство целостности средне­вековой литературы – понятие более сложное, чем современное. Произведение – это и летопись в анниалистическом проявлении, и публицистика, отдельные повести, жития, послания, поэтому отдельные части произведения могли принадле­жать разным жанрам – публицистическим, хроникальным, деловым, художественным. Подобное положение подтверждает идею последователей Р. Барта о неотделимости текстуальности от интертекстуальности.

Такой концепт, как линейность, предполагает ансамблевую структуру текстов публицистики. Д.С. Лихачев отмечал, произведения группировались в громадные ансамбли: летописи, хронографы, четьи минеи, патерики, прологи, разного вида палеи, сборники¹. Публицистический текст – результат дискурсивных практик, которые в свою очередь отражают социальные и культурные практики. Т. ван Дейк в известной работе «Язык. Познание. Коммуникация» замечает, что дискурс является «размытой категорией», полной неопределенностью места дискурса в системе категорий и модусов существования языка². Изучение публицистического текста древнерусской литературы подразумевает определение его жанровых рамок. Синтез и диффузия жанров как отражение интертекстуальности в изучаемый период показывают зарождение новых форм письма, новых жанровых гибридов – синкретических феноменов. Публицистический дискурс как словесное проявление социокультурной динамики и общественно-поли­тического диалога, конечно же, явление исторически конкретное³. Анализируя коммуникативные модели русского средневековья и созданные на их основе публицистический и газетный дискурсы, мы подчиняемся принципу историзма. В.В. Кусков указывает: «Всем оригинальным произведениям древнерусской литературы присущи патриотический пафос, публицистичность, историзм и дидактизм»⁴.

Интертекстуальность – понятие панхроническое: каждый текст, в общеизвестных дефинициях постструктуралистов, является интертекстом, и другие тексты присутствуют в нем в узнаваемых формах: тексты предшествующей культуры, тексты окружающей культуры. Однако мы полагаем, что на каждом синхронном срезе наблюдается равновесие дискурсивных формаций и типов связей между текстами. К постоянному нарушению стабильности системы приводят интеркультурные контакты, интермедиальные и интертекстуальные связи, имеющие характер заимствования или деривации. Немаловажную роль играют внутренние, имманентные подвижки жанровых множеств, вызываемые событиями экстралингвистического плана. Любой дискурс, будучи погруженным в жизнь, является производным от культурной ситуации своего времени (но существуют и противоположные точки зрения, например, Г. Маклюэна: все медиа, расширения наших чувств, создают замкнутые, не пересекающееся системы¹.

При политической, экономической и социальной дестабилизации – позитивной или негативной – искусство в целом, дискурсивные формации, письменные или устные, обогащаются, тексты, будучи результатами дискурсивной деятельности, объединяются в совокупности на жанровой или иной основе. Между литературно-публицистическими и фольклорными дискурсами наблюдаются взаимодействия, на но­вой основе формируются их инновационные типы с учетом, например, связей публицистики и литературных жанров с отдельными фрагментами мозаичного топологического пространства культуры страны. Однако широкое понимание интертекстуальности может привести к идее бессмысленности всякой коммуникации. Такой точки зрения придерживаются представители коммуникативно-дискурсивного анализа (нарратологии). Они трактуют интертекстуальность как взаимодействие различных видов внутритекстовых дискурсов: дискурс повествователя о дискурсе персонажей, дискурс одного персонажа о дискурсе другого, т.е. взаимодействие «своего» и «чужого» слова.

Мы в толковании интертекстуальности придерживаемся более узкого взгляда на это явление и рассматриваем его как взаимодействие внутритекстовых дискурсов. Выявляя характер деривации, производности литературно-публицистической интертекстуальности, мы можем выделить ее конкретные формы: заимствование, переработку тем и сюжетов, явную и скрытую цитацию, перевод, плагиат, аллюзию, парафразу, подражание, пародию, инсценировку, использование эпиграфов. Анализ исследуемого материала свидетельствует о том, что публицисты, раздумывая над архитектурой текста, использовали медийные текстовые категории – интерпретацию и аргументацию, употребляя в обеих составляющих все указанные формы. Например, Максим Грек перерабатывал темы и сюжеты Джироламо Савонаролы, Даниил Заточник использовал плагиат и пародию, Иван Грозный – инсценировку, пародию, явную цитацию библии. Для Епифания Премудрого и Кирилла Туровского характерны парафразы, библейские цитации, аллюзии.

Немецкие исследователи У. Бройх, М. Пфистер и Б. Шульте-Мидде­лих интерпретируют интертекстуальность как сознательный литературный прием, который использовали писатели-публицисты. Такая позиция авторов противопоставлена постструктуралистскому ее пониманию как фактору своеобразного коллективного бессознательного, определяющему деятельность художника вне зависимости от его воли, желания и сознания¹.

Для ранних стадий развития публицистической литературы характерно более слабое проявление связей между текстами, нежели в эпоху масс-коммуникации. Д.С. Лихачев неоднократно указывал на сложность понятия «произведение» для древнерусского периода². Для литературы изучаемого периода понятие произведения базируется на уровне содержания: жанр текста определяется темой, а не особенностями его структуры, надтекстовыми характеристиками. В сущности, связи между дискурсивными формациями, входящими в летописные своды, были инкорпорирующими, границы формаций – диффузными, а характер деривации – контаминирующий. Для культурной действительности Древней Руси характерен сплав разновидностей дискурса светского и церковного содержания. Публицистическая литература отражала экстралингвистический фактор дуалистичности культуры в своеобразной жанровой парадигме. Интертекстуальные связи русской публицистики XVI–XVIII вв. необычайно сложны. Их особенность заключается в отражении таких свойств многих текстов, как жанровый синтетизм. Отношения контаминации характеризуют, к примеру, хронографы и погодные записи, четьи минеи и «слова», притчи. В последнем случае четьи минеи оказываются производящей основой для «слов» и притчей. Исследователи доказали, что памятники, предназначенные даже для домашнего чтения, обладают высокой публицистической направленностью³. То же можно сказать и о полисинтетических дискурсивных формациях, называемых летописями. Это инкорпорирующие сущности, тексты в них объединяются по семантическому признаку. С течением времени летописание начинает применяться для частного чтения, оно меняет свой характер: становится беллетристичнее и назидательнее. Характер интертекстов варьируется, в зависимости от этого активнее проявляются жанровые связи.

Д.С. Лихачев, В.В. Кусков обращают внимание еще на одну важную специфику жанрообразования древнерусских текстов: жанровые различия создаются самим автором дискурса. Даниил Заточник, например, типичный образ в публицистике определенного жанра, проникший в литературу из фольклора либо из литературы Запада. Образ является производным от средневековых миннезингеров или бардов Европы. При всей своей обособленности древнерусская литература была открыта для инноваций и переводов западных образцов. Деривационные отношения между интертекстами сводились к заимствованию модели или определенных компонентов, в том числе и выразительных средств, символов, образов. Кроме того, не следует забывать и о развитии литературной публицистики в едином культурном пространстве: другие типы искусств так или иначе отражаются на литературе. Социально-политическая сфера всегда оказывается довлеющей, но также сильно влияние стилей, например, зодчества или изобразительного искусства. Стили Возрождения, готики, барокко сказались на стилистике публицистики и культурологических воззрениях авторов. Иначе говоря, мировоззренческая целостность русской литературы XI–XVII и последующих веков не предполагает ее замкнутости и самоизоляции. Стиль – устойчивый регулятор текста и неотъемлемая черта дискурса, например, риторическое богатство стилистики «Слов» «златословесного» Кирилла Туровского, изысканность извития словес Епифания Премудрого противопоставляются аскетичности и суровости стилевой манеры Максима Грека, афористическая избыточность памфлета Даниила Заточника отличается от простонародного «вяканья» протопопа Аввакума. В этих случаях стилевые манеры публицистов характеризуются наличием индивидуально-авторских доминант.

В параграфе «Публицистический дискурс XII–XV вв.» и последующих проведен анализ государственных и религиозных основ дискурса митрополита Илариона, дана оценка книжнославянской риторической традиции в дискурсе Кирилла Туровского, описаны формации жанра и стиля в «Слове» Даниила Заточника как сочетание разных дискурсивных практик, подробно рассмотрена дискурсивная риторика Епифания Премудрого как рефлексия централизации власти. Приведем фрагменты анализа. Например, для Кирилла Туровского характерна ярко выраженная стратегия аргументации, которая опирается на тактику обоснования. В частности, имена пастырь – пастух – апостол служат символическим описанием обряда крещения и заимствованы из греческого оригинала. В качестве заимствования выступает семиотическая система иудейского ритуала, которая, став интермедиальным компонентом, превращается в символ-слово. Определениями и формой родительского падежа (Ратаи слова, словесныя унца к духовному ярму приводяще, и крестное рало в мысленых браздах погружающе, и бразду покаяния начертающе, семя духевное въсыпающе, надежами будущих благ веселяться) Кирилл Туровский уточняет смысл символа, «переводя» его на язык образа (родительный качества – дань византийской традиции, которая переходит на более свойственный славянскому языку способ выражения признака – прилагательное); глагольные основы в причастных формах служат текстообразующими. Средневековый человек был убежден, что символы скрыты в природе и самом человеке, символическим смыслом наполнены исторические события. Символ служил средством раскрытия смысла, обретения истины¹.

Автор под именем Даниил и прозвищем Заточник – лицо условное, возможно, не существовавшее вообще, либо собирательное, поскольку и сам текст представляет собой последовательное напластование дискурсивных фрагментов на разных исторических срезах, правда, выдержанных в одном стиле. Не менее загадочен и жанр публицистического произведения. Его амбивалентная, двойственная природа была задана исконными вариантами текстов. Древнейшие тексты потенциально содержат элементы и предпосылки многожанровости, и лишь их векторная темпоральная направленность постепенно корректирует их текучие жанровые рамки. «Слово» – оно же «Моление» Даниила Заточника – поливалентное дискурсивное образование, обладающее признаками челобитной грамоты, сатирической эпистолии, политического памфлета. Авторы инкорпорирующего дискурса были очень образованными людьми. Богатство коммуникативных приемов подчиняется сложной стратегии, конфигурация которой сравнима, пожалуй, с фольклорной шкатулкой, в которой утка, в утке – яйцо, в яйце – игла, в игле – смерть автора. Стратегическим замыслом дискурса является, конечно, эксплицированное прославление княжеской власти. Однако тактики позволяют выявить несколько имплицитных коммуникативных задач: насмешку, издевку, сатиру, подчеркивание тяжелого положения зависимого человека: Писано бо есть: просящему у тебе дай, толкущему отверзи, да не лишен будеши царства небеснаго. Со второй половины XIV в. вплоть до XVII в. русская стилистическая манера обогащается новыми свойствами, которые получили условное наименование «плетение словес» или «извитие словес». Особенности этой стилистики связывают с применением коммуникативных тактик Епифанием, монахом Троице-Сергиева монастыря, прозванного современниками за ученость Премудрым. Главная особенность нового стиля – цветистость, торжественность, высокопарность и риторичность. Новая стилистика подчинена светской идее – мифологизации власти. По мнению В.М. Живова, с XV в. в публицистике и агиографии появляется имперская идея о преемственности Московской Руси по отношению к Киевской². Московская Русь становится обычным средневековым государством с определенной территорией. Это отражается в отношениях между монархом и подданными – имеются в виду не реальные социальные и экономические отношения, а дискурсивная стратегия власти. Московские князья постепенно перестают рассматривать свою власть только как реализацию патримониальных прав на определенную территорию. «Плетение словес» следует понимать как своеобразный прием прекрасного письма, коммуникативные тактики, символизирующие традиционную государственность, крепость устоев политики церкви и церковно-славянской стилистики.

Централизация Московской Руси требует громадных духовных усилий. Дискурсивная риторика централизации власти не воспринимается как автономная, отличная от дискурса христианского универсализма. Именно поэтому идея политической власти как совокупности обязательств утверждается в XIV–XV вв. исключительно в духовной и публицистической литературе. Можно сказать, что духовенство навязывает ее московским князьям. Епифаний был автором двух житий – Стефана Пермского и Сергия Радонежского. Тексты излагают историю, которая имеет события. В рамках нарратологии решающими являются и признаки структуры коммуникации в тексте, и признаки структуры повествующего. Епифаний создает новый тип публицистического нарратива с мощно выраженной авторской модальностью. Экспрессивно-эмоциональный идиостиль Епифания – это своеобразная русская готика, не нашедшая такого развития, как на Западе. Готика заключала в себе элементы, предшествующие Возрождению, – динамичность, эмоциональность, хотя и абстрактную.

Во второй главе «Отражение художественно-эстетических категорий эпохи в публицистике XVI–XVIII вв.» рассмотрены дискурсы притч и памфлетов в публицистике Максима Грека, дана оценка мистико-аскетической традиции в дискурсах Филофея, Иосифа Волоцкого, Нила Сорского, проведен анализ публицистической концепции Ивана Пересветова и рассмотрены его государственные прожекты. Также исследование художественно-стилистического выражения в повести о Махмете-салтане, описана идейно-публицистическая полемика, нашедшая выражение в письмах Ивана Грозного и Андрея Курбского, содержательно охарактеризованы эстетические категории индивидуально-авторского начала «Казанской истории», раскрыта тема духовных поисков в публицистике протопопа Аввакума.

Публицистические тексты первой половины XVI в. опережают свое время, они все более приобретают характер эпистемической модальности. Модальность мнения, составляющий компонент, рассматривается как процесс приобретения фактами реальной действительности оценочных компонентов. Авторы используют наборы лексических и синтаксических средств, направленных на манипуляцию сознанием адресата и заключающих в своей семантике установку на убеждение адресата в «правильности» своего мнения¹. Академик А.С. Орлов называл эпоху, начинающуюся с се­редины XVI в., эпохой «обобщающих предприятий»². Монархическая власть начинает вмешиваться во все стороны жизни Руси. Литературные произве­дения отражают официальную государственную позицию по отношению к разным сторонам жизни. В этот период появляются огромные произведения, торжественные и поучительные: «Стоглав», «Домострой», «Казанская история». Произведения приобретают характер реалистичности. Автор ви­дит не только факты, но и величие фактов³. Церемониальное отображение событий уже не удовлетворяет читателей, и дискурс писателей превращается в повествовательный нарратив, расцвеченный разнообразными деталями. Повествование благодаря этому разрастается, усложняется и приобретает отдельные черты реалистичности. Подобный тип повествовательного нарратива ярко проявился в самом замечательном публицистическом произведении XVI в. – в «Казанской истории». В 1960-х гг. Россия вступила в трудный период своей истории, когда, по словам князя Курбского, Иван IV затворил государство «аки в адове твердыни». «“Твердыня”» эта была разрушена лишь Крестьянской войной начала XVII в.», – пишет Я.С. Лурье⁴.

Освобождение политической мысли от господства богословия замедлилось, но публицистика продолжала действо­вать. Во второй половине XVI в. эпистолярный жанр – жанр посланий личного характера обнаруживает свойства публицистических текстов. В данном случае речь идет о ряде писем, отражающих полемику Ивана Грозного с потомком ярославских князей московским бояри­ном, князем-изменником Андреем Курбским. Жанры, в которых выступает Грозный, – послания, письма, «челобитные», т.е. жанры прямого обращения к читателю. Это публицистика, в кото­рой на первый план выносится стратегия обличения. Дискурс Грозного – одна из форм его речевого поведения, дискурс Курбского, напротив, – производное его жизненных обстоятельств. Самое существенное в дискурсе Курбского – стратегия вызова произволу, выступление в защиту попранного человеческого досто­инства. Тот факт, что Грозный снизошел до полемики с «государевым изменником», не посчитав возможным «не заметить» обличения Курб­ского, весьма показателен. Он решил представить свои резоны общественному мнению, изобличить противника словом, поскольку тот стал физически недосягаем. Это свидетельство возросших общественно-политических функций публицистического творчества. Письма адресовались перебежчику, но одновременно, как значится в поздних списках, «во все его Российское царство…». Тем самым произошел знаменательный поворот, крайне важный для полноценного самоопределения публицистики.

Публицистические «Слова» Максима Грека, философские притчи, памфлеты, в которых он раскрывается как самобытный писатель и прекраснейший стилист, его риторические средства на русском языке, которым он блестяще владел, литературные приемы, повествовательная стилистика способствуют богатству и разнообразию дискурсивных формаций. Форма памфлета, обличительно-политического или социального разоблачения, очень характерна для такого неуемного, деятельного и бесстрашного человека, каким был Максим Грек. Он часто прибегает к притчевому рассказу, который в иносказательном виде позволяет ему реализовать свои дидактико-публицистические идеи.

Самое известное философско-политическое сочинение Максима Грека – знаменитая аллегория – «Слово, пространнее излагающее, с жалостию, нестроения и безчиния царей и властей последняго жития». Жанр притчи, разрабатываемый Греком, ее высокий философско-нравственный гражданственный пафос привлек внимание последующих поколений русских писателей. Ей присущ принцип параболы. Повествование удалено от современного автору мира. Оно предельно обобщено, поскольку сам предмет изображения, объект обличения – власть, лица, облеченные ею, – вне времени, что придает произведению очень актуальный и остро сатирический характер даже для нашего века. Мы вместе со средневековым автором движемся вдоль этой параболы по кривой, снова возвращаемся к философско-этическому осмыслению и оценке действительности – действительности автора и нашей. Надвременное содержание «Слова» характеризует его собственное время и актуально для настоящего, а частный факт – князья далекого прошлого или современные властители, разоряющие свою державу – передает комплекс общественных противоречий и отношение автора к ним. Такую же параболическую форму имеет время у протопопа Аввакума.

Характеризуя московскую публицистику XV–XVI вв., следует отметить стратегию прославления Москвы и Московской Руси. Коммуникативная и информативная стратегия единодержавия московских великих князей была выработана в XVI в. в публицистическом дискурсе старца псков­ского Елеазарова монастыря Филофея. Существенно, что этот имперский дискурс, по выражению В.М. Живова, построен на религиозных основаниях. Москва превратилась в Третий Рим в силу религиозной миссии. Противоречия прежнего дискурса оказались разрешены не в силу того, что Москва востребовала идею римской имперской государственности, а в силу того, что христианский универсализм оказался совместимым с границами русского пространства. Случилось это именно благодаря тому, что появилось Московское царство¹. Теперь стратегия, утверждающая универсум православия, легко отождествляется с владениями московского государя. Старец Филофей как раз и пишет о том, что московский князь – это единственный во всей вселенной православный царь, а это значит, что вся вселенная, не пораженная нечестием, расположилась в границах московского пространства. Сформулированная Филофеем стратегическая идея объединила в себе черты распространенной во всех христианских странах теории «длящегося Рима» с известной в древнерусском публицистическом дискурсе мыслью о богоизбранности Руси. От беллетристики к теории – таково развитие русской пуб­лицистики на рубеже XV–XVI вв., в то время, когда Москов­ское государство еще только строилось. Сразу обращаем внимание на язык дискурса. Это средний стиль, который не располагает индивидуальными признаками. Филофей и не стремится к этому. Для среднего стиля характерны языковые средства смешанного характера. Данное качество речи публициста весьма знаменательно: его речевые тактики подчеркивают этикетность, соответствующую церемониальному стилю. Однако актуальность проблемы, важность ее для читателей несомненна. И Филофей спорит яростно, обнаруживая талант полемиста. Наиболее интересен среди писателей-публицистов конца XV – начала XVI в. Иосиф Волоцкий. В истории общественно-политической борьбы Иосиф Волоцкий оставил глубокий след: он был основателем целого направления церковно-поли­тической мысли – иосифлянства (название иосифляне получили как последователи Ио­сифа Волоцкого). Деятельность Иосифа Волоцкого как писателя-публициста – это борьба за создание сильного объединенного Московского государства, возникновение и офор­мление которого происходило в ожесточенных идеологических битвах. В историю современ­ной ему общественной мысли Иосиф Волоцкий вошел как ревнитель веры, непримиримый гонитель еретиков – «жидовствующих», по его терминологии. Вместе с тем и в условиях синтетизма возникают формации, главное назначение которых – активное, оперативное воздействие на читателей, внушение им в открытой концентрированной форме определенных общественно-политических идей. Продуктивной основой публицистического дискурса XVI–XVII вв. оказываются эпистолярные и деловые коммуникативные модели. «Эпистолярный жанр публицистики возник, вбирая, впитывая существенные для него элемен­ты переписки личной, деловой, межгосударственной. Так родился жанр, в котором через обращение одного челове­ка к другому ставятся в очень острой, предельно откро­венной, высокоэмоциональной форме большие социальные проблемы»¹.

Публицистику XVI в. ярко иллюстрируют произведения дворянского публициста Ивана Семеновича Пересветова. Его публицистические труды направлены на утверждение централизованного самодержавия. Дискурс И. Пересветова, как и его предшественников, оказал влияние и на развитие русской публи­цистики XVI–XVII вв., и на обогащение публицистического стиля в целом. Во всем русском общест­ве поднимается вера не только в рассудок, логику, разумную целесообразность, но и в силу человеческого слова, в книгу. Русская публицистика XVI в. остается в границах средневекового миропонимания и буквально заряжена этической и антропологической проблематикой. Пересветов – продолжатель этой традиции. Он выбирает форму пророческого откровения². Публицистика как форма социальной деятельности с ее челобитными, ставшими своеобразным лите­ратурным жанром, с ее проектами требует немедленного вмешательства в жизнь, немедленного ее «исправления».

Публичная полемика о природе царской власти – важная веха в развитии публицистики и си­стемы публичного социального информирования. Для русской истории XVI в. был значительным: осуществилось присоединение Казанского ханства к Московскому княжеству. А в ознаменование победы над Казанью в Москве был создан замечательный публицистический па­мятник – «Казанская история». Это новаторский и ценный по своим художественным достоинствам тип дискурса, аккумулировавший компоненты интертекстов предшествующих четырех с половиной веков: цитаты, заимствованные формулы, идеи. Высказывание субъективного отношения к разгрому ханства и взятию Казани со стороны автора – это сильный публицистический прием, который выполняет функцию воздействия на современников. Представление исторического факта в ракурсе справедливого возмездия за унижение Руси в течение столетий – мощный мобилизационно-гражданственный патриотический акт, способный многократно усилить процесс единения страны. Лишаясь своей этнической ограниченности, московское пространство получает стимул к экспансии: завоевание Казани реализует идею Третьего Рима³.

Одной из особенностей «Казанской истории», усиливающей публицистическое ее звучание, служит реализованная автором демократическая стратегема: завоевание Казани – личная заслуга русских воинов и царя, а не бояр и князей. В этом сказались собственно публицистический, воздействующий накал повести и сильная авторская модальность. Для убедительности автор использует тактики апелляции к чужому авторитету – заставляет никому не известного хана Шигалея (Шах-Али – потомок золотоордынских ханов из рода Темир-Кутлу) произнести обличительную речь против воевод. Публицистичность повести усиливается благодаря сложной технологии манипуляции. Применение манипулятивных техник касается прежде всего нарушения временной последовательности событий, в сближении разных временных срезов – характеристики поведения русских князей в период похода 1552 г. с оценочных позиций середины 1560-х гг. Создание дискурса с нарушением исторических данных было сознательным и целенаправленным актом – Иван Пересветов стремился заострить публицистичность, навязать авторские идеологические позиции в борьбе самодержавного царя с феодальной верхушкой. Публицистический очерк истории Казанского царства охватывает значительный промежуток времени – более трехсот лет. Выдающийся публицист своего времени, автор «Казанской истории» использует интертексты легенд и преданий казанских татар. Безусловно, это дискурсивная тактика, поскольку данная часть дискурсии содержит недостоверные или вымышленные сведения. Структура текста определяется его идеологической тенденциозностью: все 100 частей подчинены единству идейного замысла, отбор, доработка исторических фактов, создание вымышленных эпизодов, оценка событий и действий его героев, которые сложились к 1560-м гг., транспонируются на события предшествующего времени.

Таким образом, жанр «Казанской истории» может быть определен посредством анализа его дискурсивной структуры: последняя включает элементы как реализма, так и вымысла. По манипулятивной технологии это героико-гражданственное, агитационное, публицистическое произведение. По жанру оно ближе, пожалуй, к заказному политическому очерку.

Личность «огнепального» протопопа Аввакума, его публицистическое мастерство, оригинальный и свободный авторский стиль всегда привлекали русских писателей, ученых. Наш интерес вызван тем, что полемические сочинения этого автора были примером яркой гражданственной публицистики второй половины XVII в. Кроме того, он участвовал в преодолении дистанции между двумя системами – книжно-славянской, искусственной, и русской, естественной и живой. Его стилистическая манера, богатство лексики, синтаксиса стали примером для последующих экзерсисов публицистов на материале родной русской речи. У него учились писать, ему подражали. Творчество Аввакума было предметом исследования многих авторов. К недавним работам относится диссертация О.В. Липич¹. Автор замечает, что в современной российской журналистике наблюдается недостаток публицистических жанров (очерка, фельетона, полемической статьи), в то время как борьба, полемичность становится сегодня все более значимым механизмом развития общества. Тем не менее, несмотря на индивидуальный протест, публицистичность посланий Аввакума и непосредственно «Житие» отражают идеологию власти. В «Житии» и других произведениях совмещены демократичность и сакральность. Аввакум горячо сочувствовал всем обездоленным, хотя и не мог указать этим «горемыкам» реальный выход из тяжелого поло­жения. Он был напуган масштабом общественного зла, деспотии, неправедной веры и власти и считал, что есть только один путь спа­сения: бегство из этого мира насилия и несправедливости в леса, на окраины государства. Не отрицал он и самосожжения.

Аввакум создает дискурс, используя живую, разговорную русскую речь, в который имеются незначительные библейские аллюзии, цитаты, образы и аллегории. Сам Аввакум свой язык характеризует как «просторечие» и «вяканье», противопоставляя его тогдашней литературной, «книжной» речи. Как и Даниил Заточник, Аввакум использует традиции скоморошества. Время в аввакумовских формациях дает перспективу. Самым главным для значения употребляемых глагольных форм служит их отношение к рассказчику. Из синтаксического анализа следует, что рассказчик – это субъект, но одновременно и объект повествования. Время же, охваченное дискурсией, является субъективным временем. Он, как и великие предшественники, Даниил Заточник, Максим Грек, представляет категорию времени параболически. Интертекстуальная выразительная тропеика, фразеология, разговорный строй синтаксиса обнаруживают схождения с регистром просторечия и демократическим типом культуры. Дискурсивные формации Аввакума – явление в русской литературе XVII в. уникальное, предвосхитившее развитие русской демократической литературы.

В третьей главе «Коммуникативная модель журналистики. Хроникальный дискурс газет XVII–XVIII вв.» освещена история инициального этапа русской газетной журналистики. К XVI–XVII вв. книжная деятельность оказывается связанной с кругом лиц, профессионально к ней подготовленных, например подьячих, готовивших ответы на челобитные, дьяков Посольского приказа, переводивших дипломатические грамоты и письма. Эти же лица, а также образованная часть дворянства писали дружеские послания, письма, или эпистолии, которые требовали узуса, не связанного с книжным языком.

В XVI–XVII вв. складывается особая разновидность некнижного языка, которая приобрела характер узуса. Формируются две коммуникативные модели: 1) книжная, гибридная, служащая и целям публицистики; 2) живая, служащая коммуникативной системой журналистики, «Вестей-Курантов», «Ведомостей». Появление первых газет – свидетельство развития нового типа и новой модели коммуникации. Дискурсивные формации газет обнаруживают мотивирующую базу приказной коммуникативной модели: на ее основе возникает новая модель газетной коммуникации. В «Вестях-Курантах» реализованы дискурсивные практики с использованием разговорной лексики, свойственной живой русской речи. Дискурс имел иную идеологическую установку, которая не укладывалась в традиционные формы книжного языка. Иным был и набор деловых клише и этикетных трафаретов. В отличие от варьирующихся (свободных) композиционных построений публицистических литературных текстов, схемы сообщений газеты были страндартными и повторяющимися. Наличие клише, как известно, ускоряет процесс понимания сути документа. Они открывались атрибутивными сведениями о типе письма, месте его создания и времени перевода, например: «Перевод с немецкои тетрати | что пишетъ Сарцембурскои из города из Рапа июня мЪсеца | въ И дн» (ВК1: 21). Трафаретным было расположение вестей. Они копировали схемы построения типовых деловых документов, «приспосабливая» последние для нужд нового журналистского дискурса. Дискурсивные формации газеты передавали зарубежную информацию, но с переработкой и с конкретизацией тех событий, которые профессиональному переводчику казались наиболее важными. Дискурс таких сообщений требовал реализации средств анализа и стилистических фигур выдвижения.