Удк 338. 124. 4(1-662) ббк 65

Вид материала

Документы

Содержание 4. Рефлексивность в истории Цикл подъем - спад деловой активности Структура концепции Идеальные режимы Открытое общество

Подобный материал:

• Удк 338. 124. 4(1-662) ббк, 3373.13kb.
• Удк 662. 223: 662. 09: 620. 178: 662. 062, 276.29kb.
• Методические рекомендации Ярославль 2005 удк 338. 24; 338. 26; 338. 27 Печатается, 579.59kb.
• Удк 338. 124. 4: 339. 163, 39.98kb.
• Учебно-методическое пособие Нижний Новгород 2010 удк 338. 24(075. 8) Ббк 65. 290-2я73, 2121.39kb.
• Програма навчальної дисципліни Менеджмент Острог, 2006 удк 338. 23 (075. 8) Ббк 65., 203.38kb.
• Учебное пособие Санкт-Петербург 2005 удк 662. 61. 9: 621. 892: 663. 63 Ббк г214(я7), 546.15kb.
• Учебное пособие митхт им. М. В. Ломоносова, 2003 г. Ббк 65. 050. 2 Удк ( 338. 2 + 159, 1789.14kb.
• Учебное пособие Уфа 2005 удк 338 (075. 8) Ббк, 1087.66kb.
• Учебно-методический комплекс Москва, 2009 удк 338(47 + 57)(091) ббк 63., 11843.89kb.

4. РЕФЛЕКСИВНОСТЬ В ИСТОРИИ


Я рассматриваю развитие финансовых рынков как ис­торический процесс. Я также полагаю, что моя ин­терпретация имеет некоторое отношение к истории в целом, при этом я имею в виду не только историю человече­ства, но и историю всех форм человеческого взаимодействия. Люди действуют на основании несовершенного знания, и их взаимодействие друг с другом рефлексивно.

Как отмечалось раньше, мы можем разделить все события на две категории: случайные, повседневные события, кото­рые не вызывают изменения в восприятии, и уникальные, ис­торические события, которые влияют на сложившиеся мне­ния участников и ведут к дальнейшим изменениям господ­ствующих условий. Такое разделение, как мы отмечали ранее, представляет собой простую тавтологию, но оно полезно. Пер­вая категория событий чувствительна к анализу равновесия, вторая — не чувствительна, поэтому она может быть понята только как часть исторического процесса.

В повседневных событиях ни функция участника, ни ког­нитивная функция не претерпевают значительных изменений. В случае уникальных, исторических событий обе функции ре­ализуются одновременно таким образом, что ни представле­ния участников, ни ситуация, с которой эти представления связаны, не остаются такими же, какими они были раньше

Именно это и оправдывает описание таких событий как исто­рических.

Исторический процесс, как я его вижу, является откры­тым, т.е. неокончательным. Когда в ситуации действуют ду­мающие участники, последовательность событий не ведет пря­мо от одного ряда событий к другому; скорее она соединяет факты и восприятия, а также восприятия и факты — подобно некой нити. Но история — это особенный вид нити, или свя­зи. Две связанные стороны представляют собой различные ма­терии; фактически только одна сторона материальна, другая же — состоит из идей участников исторического процесса. Эти две стороны никогда не совпадают, а расхождения между ни­ми определяют ход событий, который как раз и соединяет их вместе. Узлы, которые уже были завязаны, имеют определен­ную форму, но будущее — открыто в том смысле, что оно мо­жет сложиться иначе. Феномены истории значительно отли­чаются от явлений природы, по отношению к которым — для объяснения прошедшего и предсказания будущего — могут быть использованы универсально действующие законы.

Необходимо признать, что теория, представляющая исто­рию в виде некой «нити», является своего рода диалектикой, или связью между нашими мыслями и реальностью. Ее мож­но рассматривать как некий синтез идеалистической диалек­тики Гегеля и диалектического материализма Маркса. Гегель предложил диалектику идей, которая в конечном итоге при­ведет к концу истории: т.е. к свободе. Маркс, а точнее Эн­гельс, предложил антитезис, утверждая, что идеологическую надстройку определяют условия производства и производ­ственные отношения. Теорию «нити» можно рассматривать как их некий синтез. Не идеи и материальные условия, воз­никающие самостоятельно диалектическим образом, а взаи­модействие между ними — приводит к диалектическому про­цессу. Единственная причина, почему я не хочу использовать слово «диалектический», заключается в чрезмерно тяжелом идеологическом багаже, который сопровождает это понятие. Ведь Маркс предложил детерминистическую теорию истории, а она диаметрально противоположна моей позиции. Взаимодействие между материальным и идеальным интересно имен­но потому, что они не соответствуют друг другу и не опреде­ляют друг друга. Отсутствие соответствия не просто усилива­ет предвзятое мнение участников истории, но и делает это мнение причиной реальных событий. Ошибки, неверные по­нимания и трактовки событий, ошибочные концепции участ­ников играют в исторических событиях ту же роль, что и му­тации генов в биологических процессах: они творят историю.


Цикл подъем - спад деловой активности


Я утверждаю, что развитие цикла подъем — спад деловой активности имеет такое же отношение к истории в целом, как и к динамике состояния финансовых рынков. Нет необходи­мости повторять, что это не единственный путь, по которому может пойти история. Также возможно, что господствующее предвзятое мнение и доминирующая тенденция изначально являются самокорректирующимися в такой степени, что про­цесс развития цикла подъем — спад деловой активности даже и не начинается. Иногда господствующее предвзятое мнение может быть скорректировано на раннем этапе. Процесс само­стоятельной корректировки является менее значимым, но встречается достаточно часто. Большинство исторических со­бытий вообще не имеют ни регулярной формы, ни повторя­ющейся модели. Это происходит потому, что реальность яв­ляется бесконечно сложной, и любой процесс, который мы можем выделить для рассмотрения, взаимодействует с рядом других процессов.

Развитие цикла подъем — спад деловой активности приоб­ретает определенную значимость постольку, поскольку он свя­зывает состояние, близкое к равновесию, с состоянием, дале­ким от равновесия. Я могу продемонстрировать свои рассуж­дения на конкретном историческом примере: рост и падение советской системы. Я был активно вовлечен в последнюю ста­дию процесса падения и как участник руководствовался тео­рией истории, которую я здесь разъясняю. Я предложил свое объяснение процессу развития цикла подъем - спад в работе Opening the Soviet System («Открывая советскую систему»), ко­торую я опубликовал в 1990 г. Вот, что я там писал:

«Первоначальное предвзятое мнение и первоначальная тенденция привели к закрытому обществу. Существовало взаимно усиливающееся отношение между жесткостью дог­мы и суровостью общественных условий. Система достиг­ла своего зенита в последние несколько лет правления Ста­лина. Она стала всеобъемлющей: форма правления, эко­номическая система, территориальная империя и идеоло­гия. Система была всеобъемлющей, изолированной от внешнего мира и жесткой. Но расхождение между реаль­ным положением вещей и его официальным объяснением было настолько велико, что положение дел можно было считать статическим неравновесием.

После смерти Сталина был краткий период, момент истины, когда Хрущев вскрыл некоторую часть правды о правлении Сталина, но в конце концов иерархия систе­мы снова набрала силу и система самостоятельно восста­новилась. Начался период полумрака, когда догма сохра­нялась административными методами, но больше не под­держивалась верой в ее действенность. Интересно, что жесткость системы усилилась. Пока у руля партии нахо­дился живой тоталитарный лидер, линия Коммунистиче­ской партии могла меняться по его прихоти. Но теперь, когда режимом управляли бюрократы, эта гибкость ис­чезла. Одновременно ослабел и ужас, заставлявший лю­дей принимать коммунистическую догму, начался — сна­чала незаметный — процесс упадка. Экономические ин­ституты стали добиваться положения любыми средства­ми. Поскольку ни один из них не пользовался настоящей автономией, они были вынуждены заняться бартерным обменом с другими институтами. Постепенно сложная си­стема заключения сделок между экономическими инсти­тутами заменила то, что, как предполагалось, было цен­тральным планированием. В то же время развивалась Heофициальная, или теневая, экономика, которая допол­няла официальную систему и заполняла оставляемые ею бреши. Этот период полумрака сейчас называется пери­одом застоя. Неадекватность системы становилась все бо­лее очевидной, нарастала необходимость в реформах.

Реформы ускорили процесс дезинтеграции, поскольку они ввели или легитимизировали альтернативы в то вре­мя, когда для выживания системе нужны были именно альтернативы. Экономические реформы на начальном этапе были успешными во всех коммунистических стра­нах, но Советский Союз был заметным исключением. Ки­тайские реформаторы назвали этот этап Золотым перио­дом, когда существовавший акционерный капитал был пе­реадресован и направлен на удовлетворение нужд и за­просов потребителей. Но все движения реформ основа­ны на неправильном представлении: система не может быть реформирована, потому что она не допускает эко­номического распределения капитала. Когда существую­щий потенциал был полностью переориентирован, про­цесс реформ начал сталкиваться со сложностями.

Почему так происходит — становится понятно теперь. Коммунизм изначально задумывался как противоядие ка­питализму, который изолировал работника от средств про­изводства. Вся собственность была взята под контроль го­сударства, государство стало воплощением коллективного интереса, как это было определено Партией. Таким обра­зом, Партия оказалась ответственной за распределение ка­питала. Это означало, что капитал распределялся не на основании экономических соображений, а на основании политических и квазирелигиозных догм. Самая лучшая аналогия для объяснения этого явления может быть найде­на в строительстве пирамид фараонами: часть ресурсов, направляемая на инвестиции, была максимально увеличе­на, в то время как экономическая выгода, получаемая от этого, была минимальной. Другое сходство заключалось в том, что инвестирование приняло формы монументальных проектов. Мы можем рассматривать гигантские гидроэлек­тростанции, сталелитейные заводы, мраморные залы мо­сковского метрополитена и небоскребы сталинской архи­тектуры как своего рода пирамиды, построенные совре­менным фараоном. Гидроэлектростанции на самом деле производят энергию, а сталелитейные заводы — выпуска­ют сталь, но если сталь и энергия используются для соору­жения еще большего числа электростанций и сталелитей­ных заводов, экономический эффект не намного превы­шает эффект от строительства пирамид.

Согласно нашим теоретическим и концептуальным по­строениям, в далеких от равновесия условиях закрытого общества должны существовать искажения, немыслимые в открытом обществе. Какой еще можно привести более наглядный пример, кроме советской экономики? Ком­мунистическая система не видит ценности капитала; или, более точно, — она не признает идеи собственности. В результате экономическая деятельность при советской системе — это вовсе не экономическая деятельность. Что­бы она стала таковой, необходимо лишить Партию роли хранителя и распределителя капитала. И именно в этом терпели неудачу все попытки реформирования.

Интересно, что провал попыток осуществления эко­номических реформ способствовал ускорению процесса дезинтеграции, поскольку была продемонстрирована не­обходимость в политических реформах. С наступлением перестройки в Советском Союзе процесс дезинтеграции вступил в свою окончательную стадию, поскольку рефор­мы носили в основном политический характер, а Золо­той период, как я упомянул ранее, отсутствовал, поэтому реформы принесли незначительную, если вообще какую-нибудь, экономическую выгоду Когда уровень жизни на­чал падать, общественное мнение повернулось против ре­жима, что привело к катастрофической дезинтеграции, кульминационной точкой которой стал развал Советско­го Союза. Почти такую же модель мы можем наблюдать на фи­нансовых рынках, но с одной существенной разницей: на финансовых рынках цикл подъем — спад деловой актив­ности проявляется как процесс ускорения, в то время как в случае с советской системой полный цикл состоял из двух фаз: одна — процесс замедления, приведший к за­стою сталинского режима, другая - процесс ускорения, приведший к катастрофическому развалу страны»¹¹.

Я объяснял также, что аналогичный двухфазный процесс подъем — спад деловой активности часто можно найти на фи­нансовых рынках. Я привел в качестве иллюстрации банков­скую систему Соединенных Штатов Америки, которая под­верглась жесткому регулированию после краха 1933 г., после чего потребовалось около 35 лет, чтобы ее оживить. После нефтяного кризиса и международного кредитного бума 70-х годов, когда банки перерабатывали активный платежный ба­ланс стран — производителей нефти, банковская система пе­решла в состояние динамического неравновесия. Идея этого далекого сравнения между ростом и падением советской си­стемы и падением и ростом банковской системы США за­ключалась в том, чтобы показать, что далекие от равновесия условия могут преобладать в любом крайнем состоянии изме­нений и отсутствия изменений. Закрытое общество — это ли­цевая сторона медали революций и хаоса; рефлексивные про­цессы действуют в условиях обеих крайностей, разница заклю­чается во временном масштабе. В закрытом обществе мало что происходит на протяжении длительных периодов времени; во время революции, наоборот, - много событий происходит на протяжении короткого периода времени. В любом случае вос­приятия участников слишком далеки от реальности.

Это - важный момент. Рассматривая процессы внутри цик­ла подъем — спад деловой активности, человек обычно рас­суждает об этом цикле с точки зрения ускорения. Но тенден­ция может также состоять в отрицательном ускорении или в отсутствии изменений. Как только мы начинаем осознавать эти возможности, мы можем найти реальный пример на фондовом рынке: случай с банковскими акциями со времен Великой де­прессии до 1972 г¹². В истории случаи отсутствия изменений или статического неравновесия встречаются гораздо чаще.


Структура концепции


Наблюдение неравновесных условий полезно для установ­ления структуры концепции и ее границ, которые позволяют разделить исторические ситуации на три категории: статиче­ски неравновесные, состояния, близкие к равновесию, и дина­мически неравновесные состояния. Возможность статического равновесия была исключена в силу того факта, что участники всегда основывают свои решения на предвзятом толковании реальности. Таким образом, мы получаем три варианта.

Один из возможных вариантов состоит в том, что рефлек­сивное взаимодействие между когнитивной функцией и фун­кцией участника не дает нашим представлениям и реально­сти уйти друг от друга слишком далеко. Люди учатся на своем же опыте; они действуют на основании предвзятых представ­лений, но происходит и процесс критического осмысления, который стремится скорректировать это предвзятое мнение. Совершенное знание остается недоступным, но по крайней мере существует тенденция к равновесию. Функция участни­ка означает, что реальный мир — как в этом убеждаются на своем опыте участники — постоянно меняется, но у людей все же есть достаточно оснований — в виде ряда фундамен­тальных ценностей, гарантирующих им, что предвзятое мне­ние участников не может слишком сильно расходиться с ре­альными событиями. Именно это я и называю состоянием, близким к равновесию. Такое положение характерно для от­крытого общества, каким является современный западный мир. Это общество ассоциируется с критическим образом мышления. Мы называем этот образ мышления «нормальным» отношением между мышлением и реальностью, поскольку мы знакомы с ним на основе собственного опыта.

Мы можем также оказаться в ситуации, когда представле­ния участников значительно удалены от реального положе­ния вещей, и при этом тенденции к их сближению не наблю­дается. В некоторых случаях они могут даже еще дальше ухо­дить друг от друга. Внутри одной крайности существуют ре­жимы, оперирующие предвзятыми идеологическими представ­лениями, они не хотят приспосабливаться к меняющимся условиям. Они пытаются заставить реальность втиснуться в рамки их концепций, несмотря на то, что это недостижимо. Под давлением господствующей догмы общественные усло­вия могут стать достаточно суровыми, но реальность по-преж­нему остается далекой от официальной идеологии. В отсут­ствие корректирующего механизма реальность и официаль­ная интерпретация могут разойтись еще дальше, поскольку никакое сдерживание или принуждение не может предотвра­тить изменений в реальном мире. Такое положение характер­но для закрытого общества, такого, как Древний Египет или Советский Союз. Его можно описать как статическое нерав­новесие.

Внутри другой крайности события могут разворачиваться настолько стремительно, что понимание участников за ними не поспевает, и ситуация выходит из-под контроля. Расхож­дение между господствующими представлениями и реальны­ми условиями может стать настолько большим, что ускорит наступление революции или какой-либо другой формы рас­пада. И опять возникает значительное расхождение между мышлением и реальностью, но оно является временным. Ста­рый, сметенный режим будет в конечном итоге заменен но­вым. Это можно описать как случай изменения режима, или как динамическое неравновесие.

Деление реальных условий на три предложенные мною ка­тегории можно сравнить с тремя состояниями, в которых вода находится в природе: жидкое, твердое и газообразное. Анало­гия может быть далекой, но она интригует. Для того чтобы на­полнить ее содержанием, мы должны найти две разделитель­ные линии, которые отделяют условия, близкие к равновесию, от условий, далеких от равновесия. В случае с историей эти разделительные линии не могут быть очень четкими, кроме то­го, их также трудно описать количественными параметрами, но они должны быть ясно различимы, иначе вся концептуаль­ная структура остается не более чем полетом фантазии.


Режимы


Чтобы установить то, что Поппер назвал бы критерием де­ления, мы должны прежде всего изучить то, что мы разделя­ем. Для этих целей я ввожу концепцию режима. Режим — это ряд одновременно существующих общественных условий, до­статочных для того, чтобы сосуществовать реально, хотя, в соответствии с моей рабочей гипотезой, в их отношениях дол­жен быть какой-то недостаток, в результате которого они не­сут в себе семя собственного разрушения. Режим — хотя и расплывчатый, но все же полезный термин. Его можно при­менить к широкому спектру ситуаций. Могут быть политиче­ские режимы, господствующие в конкретных странах, или ре­жимы, которые могут быть встроены в более крупные режи­мы, — такие, как холодная война. Могут быть режимы в жиз­ни социальных институтов и отдельных людей. Брак также можно считать неким режимом. Режимы не имеют фиксиро­ванных границ, они появляются, сосуществуют друг с другом, распадаются и сменяют друг друга. Они отличаются, на­пример, от машин, которые являются закрытыми системами. Режим можно рассматривать как попытку привнести опреде­ленный элемент закрытости в то, что по своей сути является открытой системой, определенный свод правил, который гос­подствует в данном месте на протяжении некоторого периода времени, достаточно долгого для того, чтобы быть заметным. Режимы связаны с управлением и правилами. Режимы имеют два аспекта: то, что люди думают, и то, как на самом деле обстоят дела. Эти два аспекта взаимодействуют рефлексив­ным образом: способ мышления влияет на реальное положе­ние дел, и наоборот, при этом соответствие между двумя ас­пектами не достигается.


Идеальные режимы


Около сорока лет назад, в начале 60-х годов, я разработал теоретические модели общества, которые я сейчас назвал бы режимами на основании различных отношений к историче­ским изменениям. Я выделил традиционный образ мышле­ния, игнорирующий возможность изменений и принимающий господствующее положение как единственно возможное; кри­тический образ мышления, который в полном объеме изучает возможности изменений, и догматический образ мышления, который не терпит никакой неопределенности. Я утверждал, что различные формы общественной организации соответству­ют этим образам мышления; я назвал их соответственно ор­ганическим обществом, открытым обществом и закрытым об­ществом. Не стоит говорить, что соответствие между образа­ми мышления и общественными структурами было далеко от совершенства. Как закрытое, так и открытое общество остав­ляло желать лучшего в отношении между реальностью и мыш­лением, и это лучшее могло быть найдено в другом обществе. Закрытое общество предлагало определенность и постоянство, отсутствующие в открытом обществе, а открытое общество предлагало свободу, которой был лишен человек в закрытом обществе. В результате эти два принципа общественной орга­низации находились в оппозиции друг к другу. Открытое об­щество признает нашу ошибочность; закрытое общество от­рицает ее. Невозможно сказать, какое общество право. Су­дить можно только по последствиям, но, учитывая вездесущность и влияние незапланированных последствий, даже этот критерий не является надежным. Необходимо было сделать настоящий выбор, и я уверенно принял сторону открытого общества¹³.


Открытое общество


В 1979 г. я основал фонд «Открытое общество», его мис­сия, как я ее сформулировал в то время, заключалась в оказа­нии помощи закрытым обществам в том, чтобы сделать их более открытыми, жизнеспособными и сформировать в них критический образ мышления. После неудачного старта в Юж­ной Африке я сосредоточил усилия на странах с коммунисти­ческим правлением, особенно на моей родине — Венгрии. Моя формула была проста — любая деятельность или объедине­ние, не находящиеся под надзором или контролем властей, создавали альтернативы и тем самым подрывали монополию догмы. Мой Фонд в Венгрии, созданный в 1984 г. как совме­стное предприятие с Венгерской Академией Наук, выступил спонсором гражданского общества. Он не только поддержи­вал гражданское общество, но и гражданское общество под­держивало его; в результате удалось избежать многих небла­гоприятных незапланированных последствий, от которых обычно страдают подобные фонды. Воодушевленный успехом, я занялся филантропией, несмотря на мое критическое отношение к ней. Когда начала разваливаться советская империя, я бросился в драку. Я понял, что в революционный период можно сделать то, что было невозможно в другие времена. Я осознавал, что с моей теорией цикла подъем — спад я пони­мал ситуацию лучше, чем кто-либо другой, мне были ясны цели, и у меня были финансовые средства. Это ставило меня в уникальное положение, и я не жалел усилий. Я в сто раз увеличил размер фонда на протяжении всего нескольких лет.

И только во время распада Советского Союза я осознал ошибку в структуре моей концепции. Согласно моей концеп­ции, открытое и закрытое общества выступают как альтерна­тивы. Эта дихотомия была верной в период холодной войны, когда друг другу были противопоставлены в жестком конф­ликте два противоположных принципа общественной орга­низации, но она перестала вписываться в условия, возник­шие после окончания холодной войны.

Я был вынужден признать, что распад закрытого общества не ведет автоматически к созданию открытого общества; он может привести к распадy руководящей верхушки и дезинтег­рации общества. Слабое государство может представлять для открытого общества такую же угрозу, как и авторитарное¹⁴. Вместо дихотомии — открытое и закрытое общество, откры­тое общество становится ведущей идеей, которой угрожают отнюдь не с одной стороны.

Появление расширяющейся мировой системы капитализ­ма в 90-е годы подтвердило этот вывод. Я почувствовал, что должен занятся трудоёмким повторным изучением проблем, и та структура концепции, которую я здесь излагаю, является результатом процесса пересмотра. Теперь я вижу, что откры­тое общество занимает опасное среднее положение, в кото­ром ему угрожают догматические идеи любого толка: и те, которые привели бы к закрытому обществу, и те, которые ве­дут к дезинтеграции общества. Открытые общества создают близкие к равновесию условия; альтернативы включают не только статическое неравновесие, сходное с закрытым обще­ством, но и динамическое неравновесие. Я осознавал опреде­ленные недостатки открытого общества, которые могли бы привести к его распаду, но я предполагал, что распад может привести только к созданию закрытого общества. Я не осоз­навал, что условия динамического неравновесия могут суще­ствовать бесконечно долго, или, более точно, что общество может балансировать на грани хаоса, не переходя эту грань. Это было любопытное наблюдение, поскольку я был знаком с утверждением теории эволюционных систем, согласно ко­торому жизнь происходит на грани хаоса. Новые структуры в концепции, которые я здесь предлагаю, должны исправить ошибку в моей ранней формулировке.