Предисловие

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 ... 24 25 26 27 28 29 30 31 ... 38

страны я просто не имел права.

Решение по его отставке было практически предрешено уже в середине

апреля.

Первым шагом в этом направлении было назначение Сергея Степашина

вице-премьером.

По Конституции исполняющим обязанности премьер-министра может быть

назначен только человек, занимающий вице-премьерскую должность. Ни один из

замов Примакова меня в этом качестве не устраивал.

К Сергею Степашину, министру внутренних дел, Евгений Максимович

относился спокойно, ровно, он был единственным человеком в правительстве,

который Примакова называл на ты. Евгений Максимович считал, что Степашин для

него не опасен. И дал согласие.

С этого момента в прессе начали спорить о том, кого видит президент в

качестве преемника Примакова - хозяйственника Аксененко или силовика

Степашина.

Ожидание перемен просто висело в воздухе. Все чего-то ждали. И я на

очередном заседании в Кремле (это было заседание Комитета по встрече

третьего тысячелетия) решил подыграть, еще больше разбередить ожидания. Я

посреди речи вдруг сделал паузу и попросил Степашина пересесть от меня по

правую руку, и перед зрачками телекамер состоялась непонятная для многих, но

важная в тот момент процедура пересадки Сергея Вадимовича из одного кресла в

другое, ближе ко мне.

Однако было тогда и раздражение от накопившегося чувства

неопределенности. Это чувство возникало по одной простой причине: я все еще

не мог принять решение, кто будет следующим премьер-министром! Причем не мог

принять до самого последнего дня...

Обсуждать этот вопрос я практически ни с кем не мог, это должно было

быть и неожиданное, и, самое главное, максимально точное решение.

Главный парадокс заключался в том, что выбор-то я уже сделал.

Это Владимир Путин, директор ФСБ. Но поставить его на должность

премьер-министра я не мог. Еще рано, рано, рано...

12 мая, в хороший солнечный день, я уезжал на работу в Кремль.

Завтракали вместе, как всегда. Я подумал: сегодня жена включит телевизор и

узнает об отставке Примакова.

Глядя ей прямо в глаза, уже у самого выхода, я неожиданно для себя

сказал: "Ты только не волнуйся, не переживай тут. Все будет хорошо... "

Расставание с Примаковым было чрезвычайно коротким Я сообщил ему об

отставке, сказал, что благодарен за его работу.

Примаков помедлил. "Принимаю ваше решение, - сказал он, - по

Конституции вы имеете на это право, но считаю его ошибкой".

Еще раз посмотрел на Евгения Максимовича. Жаль. Ужасно жаль.

Это была самая достойная отставка из всех, которые я видел. Самая

мужественная. Это был в политическом смысле очень сильный премьер

Масштабная, крупная фигура.

Примаков вышел, тяжело ступая, глядя под ноги. И я пригласил в кабинет

Степашина.

Прошло время. Но ничего не изменилось в той моей прежней оценке.

Несмотря на различные трудные моменты, которые были в наших отношениях, я

продолжаю относиться к Евгению Максимовичу с большим уважением.

Я очень рад, что теперь мы можем не обращать внимания на то, кто из нас

по какую сторону политических баррикад. Теперь вместе радуемся за нового

президента, переживаем за его первые шаги

... А при желании можем и рыбу поудить. Хотя тогда, 12 мая, это было

трудно себе представить.

"ПРЕМЬЕРСКИЙ ПОКЕР"

Подсчет голосов сопровождал всю мою политическую карьеру. Помню

прекрасно, как считали "по головам" в немыслимо огромном зале Дворца

съездов, как академик математики ходил по рядам с бумажкой и карандашом на

горбачевском съезде народных депутатов СССР. Это когда меня выбирали членом

Верховного Совета в 89-м году, а Политбюро этого очень не хотело.

Помню страсти уже в хасбулатовском российском Верховном Совете. Когда

мне пытались объявить недоверие, отправить в отставку весной 93-го. Все эти

крики из зала. Вытаращенные глаза депутатов, как всегда, с пафосом:

"обнищание народа", "разворовали Россию". Сколько лет одно и то же.

Я всегда себя убеждал: и это тоже демократия.

И вот, в самом конце моей политической карьеры, - импичмент. Сколько

лет шли к этому коммунисты? Почти восемь лет. Или шесть? Не знаю, с какого

момента считать. Я эти бесконечные попытки меня устранить, вычеркнуть помню

гораздо раньше 1991-го. Странно, что и они, и я прекрасно понимаем: это уже

ничего не решает. Это спектакль. И тем не менее...

И тем не менее в России мышление символическое у всех. Импичмент -

символ долгожданного для коммунистов конца ельцинской эпохи. Принудительного

конца. Преждевременного. Хоть на месяц, но раньше положенного срока.

Ради этого символа, ради очередного политического шоу ведется огромная,

напряженная работа.

Процедура импичмента - юридическая. В сущности, это суд. Меня судят

люди, никогда не принимавшие крупных политических решений. Не знакомые с

механизмом принятия этих решений. И тем не менее в их руках сегодня - судьба

президента России. Несмотря на то что голосование поименное, решение это

будет безличным: сотни депутатов прячутся за спины друг друга, в мелькающих

на синем экране цифрах нет живых лиц, глаз, голосов. Есть механика

политической интриги, вечная, как сама жизнь, переманивание на свою сторону

колеблющихся и неустойчивых.

Я столько лет тащу этот груз ответственности за все и за всех, что одно

это голосование не может, не должно изменить и не изменит итог всей моей

биографии.

Ну, так что там у нас на синем экране для цифр?

Противостояние с парламентом, с законодателями - моя боль. Нет, не моя.

Боль всей страны. Поэтому итоги парламентских выборов важны сейчас, в 99-м,

не менее, чем выборы президента. Парламент должен наконец представлять

реальные общественные интересы.

Все понимают, что эти коммунисты - не хозяева страны, не имеют они ни

поддержки в обществе, ни политической воли, ни интеллектуального ресурса. И

все-таки им удается консолидировать ту часть народа, которая не смогла найти

себя в новой жизни, находится в подавленном, неустроенном состоянии.

И благодаря этой "консолидации от противного", консолидации слабых,

обездоленных, неуверенных в себе и своей жизни людей, коммунисты получали до

1999-го стабильное большинство в парламенте. Другая, здоровая, более или

менее активная часть общества разобщена, разбита. Не видит своих лидеров.

Чубайс, Немцов, Кириенко, Хакамада, по сути дела, не стали еще

настоящими лидерами. Технологи, менеджеры, специалисты. Нет у молодого

поколения политиков общенациональной фигуры, способной сплотить целые

социальные слои. Наверное, кто-то из них может стать символом нового

поколения, лидером студенчества, молодежи, компьютерных мальчиков и девочек,

людей XXI века. Но и для этого нужно еще много работать, долго развиваться

их движению. Хотя, безусловно, это мои политические "крестники".

Явлинский долгое время казался мне хорошей, сильной фигурой, я думал,

настанет тот момент, когда он сможет собрать вокруг себя мощное

демократическое движение.

Однако "Яблоко" все больше и больше превращается в "раскольничью

секту". В кружок диссидентов, инакомыслящих, которые действуют по старому

шаблону советской эпохи: все, что от власти, - это зло. Все компромиссы -

зло. Любые договоренности - на наших условиях. Все, что происходит, -

осуждаем. Голосуем всегда против.

Такого подхода современная политика не приемлет. Вокруг давно другая,

реальная страна, другая, реальная жизнь. Лидеры "Яблока" этого признавать не

хотят.

Позиция Явлинского, его фракции такая - голосование по пункту обвинения

о Чечне будет свободным. Явлинский голосует против меня. Но члены его

фракции - по свободному выбору. Не вижу смысла в этой политической каше.

Давление? Демонстрация?

Мне кажется, Явлинский запутался в своей стратегии. Возглавлять

протестный, но при этом демократический электорат (знаю по себе, по

демократам конца 80-х) - значит, быть в необычайно сильном энергетическом

поле, иметь большое преимущество в инициативе и идеях.

Но как раз в этом у Явлинского есть огромный пробел. Молодежь,

интеллигенция хотят получить от "Яблока" позитивную программу. А ее нет.

... Сегодняшнее голосование в этом смысле чрезвычайно показательно.

"Предметный урок демократии", который хочет преподать всем Явлинский,

слишком дорого может стоить тем, у кого есть желание жить в нормальной,

демократической России.

Так кто же такие они, парламентарии, накопившие против меня столько

обвинений - в развале того, сего, в очередном "геноциде русского народа", в

чеченской трагедии?

В сущности, настоящих политических лидеров (кроме Зюганова, Явлинского,

Жириновского, которые жестко работают на свой электорат) среди них нет. Но

эти трое - лидеры, скажем так, специфические. А все остальные?

По сути дела, в российском парламенте образца 1995 года достаточно

много случайных людей. Наш политический спектр пока еще очень рыхл, в нем

нет настоящих партий, нет устоявшихся демократических традиций, нет этики

политической борьбы.

Поэтому в парламенте так мало профессионалов. И довольно много

примитивных лоббистов. Но я уверен, что это - дело поправимое. Когда-нибудь

будет у нас хороший, приличный парламент. Пока же нужно работать с таким,

какой есть.

Я не верю, что депутаты проголосуют за импичмент. Их болтовня о

принципах в очередной раз станет бесплатной рекламой в программах новостей.

Я знаю, что у них нет шансов противостоять моей политической воле.

Геннадий Селезнев, спикер Думы, после отставки Примакова твердо

пообещал: "Вот теперь импичмент действительно неизбежен". Я же был убежден в

обратном: после отставки Примакова отрицательного результата голосования уже

не будет. Я обезоружил депутатов, тех, кто еще в чем-

то сомневался, своей твердой решимостью.

... Иду дышать в сад. Смотреть на майское небо. Все равно голосов им не

хватит и на этот раз.

После отставки Примакова был один для меня очень важный, но почти никем

не замеченный психологический момент.

Несмотря на все угрозы стачек, демонстраций, несмотря на обещания

губернаторов пойти в атаку на президента, если он тронет правительство,

несмотря на устойчиво высокий рейтинг Примакова, его отставка была

воспринята всеми очень спокойно.

Внимание общества тут же переключилось на проблему импичмента.

Импичмент психологически "съел" отставку. И еще одна, самая главная причина:

общество категорически не хотело никаких политических потрясений, оно было

против любых слишком активных действий.

То есть мой расчет оказался точен. Ну а теперь все зависело от

результатов голосования.

Сам Евгений Максимович молчал, ничего не комментировал, ждал. Надо

отдать ему должное - очень не хотелось ему, опытному, мудрому политику,

втягиваться в опасные игры. Расчет у него был совершенно другой. Тем не

менее взрывоопасная ситуация с импичментом могла затянуть и его, со всей его

неспешностью и аккуратностью. Его пытались использовать, вовлечь в

политическую драку.

Очень многое зависело от того, какую кандидатуру премьер-министра

внесет президент после голосования. Ведь с этого момента, по сути, начинался

старт президентской кампании 2000 года.

Вариантов у меня было несколько. Точнее, всего три. И очень важно было

правильно их взвесить, соотнести, распределить на будущее.

... Хотя на самом деле существовала и четвертая кандидатура.

Но сейчас, в конце апреля - начале мая, я ее уже не рассматривал. Игорь

Иванов, министр иностранных дел. К Иванову долго и внимательно

присматривалась моя администрация, имея в виду то обстоятельство, что он

долго проработал вместе с Примаковым. С ним провели ряд предварительных

разговоров. "На президентские и парламентские выборы пойду только в тандеме

с Евгением Максимовичем, - говорил Иванов. - Пусть он возглавит

проправительственную партию на думских выборах. В этом случае мне будет

гораздо спокойнее работать премьером".

Нормальная цеховая солидарность дипломатов. Но политическая борьба

летом этого года обещает быть настолько жаркой, что тут уже не до

солидарности. Иванов из премьерского списка выпал. А жаль. Иметь такую

молодую сильную фигуру в запасе было бы хорошо.

Итак, кто у меня в списке сейчас? Николай Аксененко, министр путей

сообщения. Тоже хороший запасной игрок. Опять он в моей "премьерской

картотеке". Аксененко вроде бы по всем статьям подходит. Решительный,

твердый, обаятельный, знает, как с людьми говорить, прошел долгий трудовой

путь, поднялся, что называется, от земли. Сильный руководитель.

Однако Дума изначально относится к нему неприязненно, встретит в штыки.

Это хороший вариант, чтобы заранее разозлить, раздразнить Думу. Подготовить

ее к конфронтации. А потом выдать ей совсем другую кандидатуру.

Вот только какую? Степашина или Путина?

Путина или Степашина?

Министр внутренних дел и директор Федеральной службы безопасности. Оба

начинали в Петербурге, оба работали с Собчаком. Оба - интеллигентные

силовики. Люди нового поколения, молодые, энергичные, мыслящие. Но какая

огромная разница в характерах!

Степашин слишком мягок, немножко любит позировать, любит театральные

жесты. Я не уверен в том, что он будет идти до конца, если потребуется,

сможет проявить ту огромную волю, огромную решительность, которая нужна в

политической борьбе. Без этих черт характера я президента России себе не

представляю.

У Путина, наоборот, воля и решительность есть. Знаю, что есть. Но

интуиция подсказывает: выводить Путина на ринг политической борьбы еще

преждевременно.

Он должен появиться позже. Когда слишком мало времени для политического

разгона - плохо. Когда слишком много - может быть еще хуже. Общество не

должно за эти "ленивые" летние месяцы привыкнуть к Путину. Не должна

исчезнуть его загадка, не должен пропасть фактор неожиданности, внезапности.

Это так важно для выборов. Фактор ожиданий, связанных с новым сильным

политиком.

Чрезвычайно тяжелая ситуация. Путина ставить пока еще рано. Эту паузу

нужно кем-то заполнить. Заполнить чисто технически. Что называется, для

отвода глаз.

Ничего не поделаешь, эту роль придется доверить симпатичному,

порядочному Сергею Вадимовичу. Разумеется, я постараюсь объяснить ему, что

вопрос о будущем, о президентских выборах еще открыт. И у него тоже есть

шанс себя проявить.

А фамилию Путина называть не буду. Ни в коем случае!

Практически об этом варианте не знает еще никто. В том числе и сам

Путин. В этом сила. Огромная сила неожиданного политического хода. Такие

ходы всегда помогали мне выигрывать всю партию, порой даже безнадежную.

Реакция Думы и Совета Федерации после голосования по импичменту на фамилию

"Путин" непредсказуема. Они его плохо знают, не понимают, что это за фигура.

Но главная опасность заключена в другом.

Путин и Примаков - два бывших разведчика, два представителя спецслужб,

занимают в общественном сознании одну нишу, они как бы вытесняют друг друга.

Для Примакова фамилия "Путин" - мощнейший раздражитель. Реакция Евгения

Максимовича может быть тяжелой. Возможно, будет полное отторжение и даже,

это я тоже не могу исключать, ответная атака со стороны Примакова. А после

его отставки, после голосования по импичменту нужна хотя бы какая-то

предсказуемость. Передышка.

... Эту передышку может дать только Степашин. К нему Примаков относится

доброжелательно. (Позднее, летом, когда Евгений Максимович вплотную

задумался о президентстве, у него даже возникла идея внести изменения в

Конституцию, вновь ввести пост вице-президента, и все это для того, чтобы

предложить Сергею Вадимовичу вместе идти на выборы: Примаков - президент,

Степашин - вице-президент.)

Тем не менее тактический ход с "временным премьером" таит в себе

определенную угрозу. За несколько месяцев своего премьерства Степашин да и

многие другие наверняка поверят в то, что он - основной кандидат власти на

выборах-2000. Не слишком ли я усложняю ситуацию? Не закладываю ли мину

замедленного действия?

Короче говоря, стоит ли ждать с Путиным?

Возвращаясь теперь, почти год спустя, к событиям тех майских дней, не

могу не признать - внутреннее мое состояние было довольно тревожным. Слишком

долго, практически с начала 1998 года, продолжался в России

правительственный кризис. Почти полтора года. Такие случаи бывали, конечно,

в мировой практике. Бывали и в развитых странах - Италии, Японии, Франции.

Но даже в Италии 70-х годов, где премьер менялся несколько раз в год

(республика-то парламентская), в экономическом смысле была гораздо более

стабильная обстановка.

... В России каждый новый премьер порождал свою специфическую проблему.

Например, оставить у власти молодых реформаторов в августе 1998 года можно

было, только установив в стране чрезвычайное положение! Ни больше ни меньше.

Менеджерское, технократическое правительство Кириенко не имело никакого

политического ресурса (проще говоря, доверия, влияния на общество). Не могло

договориться ни с Думой, ни с профсоюзами, которые устроили нам "рельсовую

войну", ни с деловой элитой. И при этом для проведения в жизнь своего

жесткого курса ему была необходима полная, абсолютная поддержка общества.

Или - беспрекословное подчинение! Ну не мог я пойти на чрезвычайное

положение. Не те годы, не та эпоха. И Россия - это не Чили, не Аргентина.

Примаков, наоборот, обладал огромным политическим ресурсом. Но его

правление грозило полным откатом реформ. Полным крахом даже тех зачатков

экономической свободы, да и вообще демократических свобод, которые удалось

выпестовать и сохранить за эти годы. Не говоря уж о свободе слова,

сохранении нормальной политической конкуренции.

Казалось бы, у каждой отставки были свои веские причины...

Но тогда, в мае 1999-го, затянувшийся правительственный кризис висел

надо мной как дамоклов меч.

И все-таки после мучительных раздумий я пошел на то, чтобы растянуть

этот кризис еще на несколько месяцев. То есть предложил Думе кандидатуру

Степашина. Зная, что почти неминуемо буду с ним расставаться.

Идти на третье подряд политическое обострение (после отставки Примакова

и голосования по импичменту) было слишком рискованно. Степашин был

стопроцентно проходной кандидатурой в Думе, во многом благодаря лояльному

отношению Примакова.

Да, уже внося кандидатуру Степашина, я знал, что сниму его. И это

знание тяжелым грузом висело на мне.

Честно говоря, чувство страшноватое. Ведь люди воспринимают события

непосредственно, сегодня, сейчас. Они радуются и волнуются, негодуют и

страдают - в этой, нынешней, ситуации. А ты живешь и знаешь, что эта

ситуация изменится, причем ровно через два месяца или через месяц, причем

именно таким образом. И нет никакой радости от этого знания. Наоборот -

тяжесть. Приходится брать на себя ответственность за судьбы людей, за порой

трудно прогнозируемые последствия того или иного шага. Я знаю это чувство -

когда посреди разговора, посреди обычной встречи вдруг как черная тень по

комнате пробежит. Предрешенность того или иного поступка, той или иной

политической судьбы дает о себе знать постоянно. И ты вынужден крепко

держать эту ношу, не выпускать наружу свои мысли.

И вот еще что.

Путин должен появиться неожиданно. Когда наши политические оппоненты

проявятся до конца. Когда в разгаре будет настоящая предвыборная борьба.

Blog

Предисловие

Содержание