Предисловие

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 ... 30 31 32 33 34 35 36 37 38

отношения к крупной политической фигуре, сошедшей со сцены. Я постарался

сделать все, что мог, в этом направлении - это было нужно не для кого-то

лично, а для страны.

Горбачеву была предоставлена одна из государственных резиденций в

пожизненное пользование (президентская дача "Москва-река-5", га самая,

которую он любил и которую попросил). Охрана и служебный автотранспорт ему и

его семье. Медицинское обслуживание, пенсия.

Указ о гарантиях Горбачеву 91-го года имел еще несколько важных

пунктов.

Прежде всего он предоставлял Михаилу Сергеевичу возможность для новой

общественно-политической деятельности. "Горбачев-фонду" был предоставлен

огромный комплекс зданий в центре Москвы.

Позднее в прессе было сказано немало едких слов на тему о том, что

якобы я отобрал охрану, автомашину, дачу у Горбачева - за его своеволие.

Это неправда.

Часть площадей - их "Горбачев-фонд" сдавал в аренду - мы действительно

передали другому учреждению, гуманитарному университету, но не по

политическим соображениям. Сотрудники говорили, что аренда необходима, чтобы

зарабатывать деньги для фонда. Но коммерческое использование площадей

"Горбачев-фонда" противоречило сути указа.

Я знаю, что за прошедшие девять лет после своей отставки Михаил

Сергеевич укрепил в глазах мировой общественности свою репутацию мудрого

политика, свою популярность как человека, сломавшего "железный занавес".

Не раз и не два на мой стол ложились докладные записки: Горбачев вовсю

критикует за рубежом, в своих книгах и в поездках, политику новой России,

пытается набрать очки за счет критики Ельцина. Были люди, которые

подталкивали меня к тому, чтобы я "наказал" Горбачева. Но все подобные

разговоры я довольно жестко пресекал.

... Хотя первые несколько лет после его отставки, откровенно говоря,

справиться с собой было нелегко. Внутри все кипело, когда я слышал о том,

что говорит Горбачев за границей обо мне, о наших внутрироссийских делах.

Парадокс ситуации состоял в том, что единственным гарантом

неприкосновенности Горбачева был... только я. Сделать Михаила Сергеевича в

глазах общества козлом отпущения, политическим "преступником номер один"

было в то время легче легкого. Многие демократы "первой волны" не могли

простить Горбачеву его метаний, его шараханий из стороны в сторону. Тогда

казалось, что для народа он олицетворял номенклатурное партийное зло, в нем

видели средоточие всех наших бед, кризисов. Наконец, обычная аппаратная

логика заставляла свалить на предшественника грехи прошлого. Словом, внутри

страны это была одна из самых непопулярных фигур.

... И все-таки каждый раз я заставлял себя усилием воли справиться с

нахлынувшими чувствами, забыть о наших личных отношениях. (Не хочу здесь

касаться этой темы, поскольку о том, как Горбачев преследовал меня за

критику, как потом пытался помешать каждому моему политическому шагу, я уже

подробно говорил в предыдущих своих книгах.)

Я прекрасно понимал, что, несмотря на наши взаимные обиды, возможность

для Горбачева жить своей жизнью, говорить все, что он хочет, участвовать в

президентской кампании 96-го года для всей России, для новой демократии

важна не менее, чем для самого Михаила Сергеевича.

Когда после 96-го года мои помощники принесли мне на подпись

приглашение Михаилу Сергеевичу на очередное торжественное мероприятие в

Кремле, я вдруг впервые почувствовал, что привычного протеста в душе не

нахожу. Напротив, почувствовал облегчение, подумал, что нам будет о чем

поговорить.

Ближе к концу второго президентского срока я окончательно понял, что

был прав, когда сдерживал свою обиду, не давал волю эмоциям. Обида и эмоции

прошли, а цель была достигнута. Мы хотели создать прецедент открытой,

раскованной, спокойной жизни экс-главы государства - и мы его создали.

Впервые в российской истории. Создали, несмотря ни на что.

... Однако Михаил Сергеевич ни разу (до инаугурации Путина) не

откликнулся на мое приглашение. А ведь прошло почти восемь лет, как мы не

видели друг друга. Восемь лет!

Последний контакт нашей семьи с Горбачевым произошел при известных

печальных обстоятельствах. Умерла Раиса Максимовна...

Я не знал, стоит ли мне ехать на похороны. Очень хотелось выразить свое

сочувствие, но в то же время понимал - мое присутствие может вызвать лишние

эмоции, добавить горечи. На похороны поехала Наина. С Горбачевым она пробыла

почти час, и встреча эта после долгого перерыва была искренней, человечной.

Сегодня изменилось общественное мнение в отношении Михаила Сергеевича.

Горбачеву простили многое. Тем более после безвременной кончины Раисы

Максимовны, когда простые люди впервые за много лет испытали к бывшему главе

государства обычные, теплые чувства - сочувствие, понимание.

Наверное, естественно, что когда обдумывал свое решение об отставке,

пытался понять: что будет со мной после ухода?

Как будут относиться ко мне?

Иллюзий не было - любить, обожать не будут. Были даже такие сомнения: а

когда появлюсь после отставки на публике, в театре - не освищут ли?

Ясно, что через какое-то время многое из того, что я делал, будет

понято людьми. Но сразу после отставки, когда по старой русской традиции

обычно на ушедшего сваливают все беды, все грехи - как я буду чувствовать

себя, как жить?

Чем закончились те мои декабрьские сомнения, размышления, порой

мучительные, - вы уже знаете.

В первые недели и месяцы, пока Владимир Путин находился у власти, было,

с моей точки зрения, одно довольно спорное решение. О нем я хочу вспомнить

именно в связи с размышлениями об уходящем президенте. Я говорю о гарантиях,

которые он предоставил мне.

Я никогда никого не просил об этом. Всегда наотрез отказывался

обсуждать эту тему. Ко мне не раз приходили переговорщики из Думы, в том

числе представители компартии, просили "посоветоваться" по поводу закона о

гарантиях, предоставляемых ушедшему президенту, но я всегда

говорил: "Хотите принимать? Принимайте. Я здесь ни при чем".

Закон так и не был принят.

... Мне потом Волошин объяснил, что на срочном выпуске указа настояли

юристы из администрации; они считали, что ждать принятия закона в Госдуме

нельзя, ибо в правовом поле образуется дыра, а такое понятие, как

юридический статус ушедшего со своего поста президента, временных дыр не

терпит. Как это прописано в Конституции, в случае отсутствия закона

президент обязан заполнить правовой вакуум своим указом. 31 декабря

президент ушел в отставку, закон отсутствовал... Но тем не менее даже ради

этих высоких юридических материй не стоило торопиться. Хотя по-человечески я

Путина понять могу.

Кстати говоря, и у нас в стране, и в мире о содержании указа ходит

много нелепых слухов, толкований: будто бы все члены моей семьи освобождены

от любой юридической ответственности перед законом. Будто бы указ о

гарантиях предоставляет Ельцину какие-то немыслимые привилегии. Ну и главная

нелепость: будто указ - это сделка между Ельциным и Путиным. Он мне дает

неприкосновенность, а я ему за это освобождаю раньше времени Кремль.

Последний тезис про сделку комментировать не буду. Из-за его полной

абсурдности. Никакой указ никакой неприкосновенности обеспечить не может.

Только человек глубоко наивный, ничего не понимающий в политике может

поверить, что указы или законы могут что-то гарантировать бывшему лидеру

страны.

Будет общество нездоровым и озлобленным, оно обязательно найдет

виновного в своих бедах, и тогда Ельцина обвинят во всех смертных грехах. И

тут не то что указ - никакой закон не поможет.

Если же страна будет развиваться демократически, цивилизованно, а я

уверен, именно так и произойдет, само здоровое общество и будет главным

гарантом неприкосновенности президента, ушедшего в отставку.

Теперь о самом указе. Вот как звучит этот пункт о неприкосновенности:

"Президент Российской Федерации, прекративший исполнение своих полномочий,

обладает неприкосновенностью... не может быть привлечен к уголовной или

административной ответственности, задержан, арестован, подвергнут обыску,

допросу либо личному досмотру... "

На членов моей семьи иммунитет не распространяется. Никаких юридических

препятствий к тому, чтобы расследовать любое дело, относящееся к окружению

президента, не существует. Это миф, созданный прессой.

В указе речь идет о некоторых обычных, я бы сказал, служебных,

гарантиях, которые дает государство президенту.

Это право на автотранспорт и на охрану, право пользоваться специальными

залами для официальных лиц и делегаций на вокзалах и в аэропортах, право

пользоваться правительственной связью. Есть в указе пункт о государственной

даче, которая предоставляется президенту в пожизненное пользование. Есть

пункт о медицинском обслуживании. Словом, ничего сенсационного.

Впрочем, тогда, в конце декабря, я об этом указе ничего не знал и думал

совсем о другом.

Если говорить лаконично, я думал о том, что ждет меня и всех нас за той

датой - 31 декабря. Какая жизнь?

ДРУГАЯ ЖИЗНЬ

Первые дни января 2000 года меня сопровождало какое-то удивительное

настроение.

Как будто попал в другую жизнь.

Я почти физически ощущал: с плеч упала безумная тяжесть всех последних

недель, месяцев, лет. Передать это словами невозможно. Никакой депрессии,

пустоты, которой так боялся и к которой себя исподволь, заранее пытался

готовить, не было и в помине. Совсем наоборот - положительные эмоции,

хорошее, ровное настроение.

1 января к нам в гости пришли Владимир Путин с женой Людмилой.

... Я за все эти дни, которые прошли после отставки, услышал очень

много приятных слов. Даже слишком много. Столько мне сразу никогда не

говорили.

И новогодний тост Владимира Владимировича, конечно же, помню.

Мы с ним с удовольствием чокнулись шампанским. И не только по поводу

Нового года.

С этого дня Путин абсолютно свободен во всем: в выборе приоритетов,

экономической концепции, наконец, в выборе людей для своей новой команды. И

я, и он это прекрасно понимаем: у него началась абсолютно новая жизнь.

Ну а потом была и вовсе какая-то сказочная неделя.

После Нового года я улетал с Наиной и дочерьми в Израиль, в Вифлеем, на

празднование 2000-летия христианства. Летели в очень плохую погоду: то ли

дождь, то ли мокрый снег, ветер, гроза...

В аэропорту я спросил у одного из встречавших: а что, та самая звезда

над Вифлеемом уже взошла? Он смутился и ответил, что из-за дождя толком

ничего не видно. А мне казалось: я обязательно должен был увидеть эту звезду

над Вифлеемом. В конце концов, начало нового тысячелетия от Рождества

Христова было и моим вторым рождением.

Главное в нашей программе - богослужение в базилике Рождества Христова.

Но сначала мы посетили Иерусалим.

... Израиль поразил ощущением какого-то обыденного, простого чуда.

Голубой средиземноморский воздух пропитан мифами, тайнами, древностью.

Это сразу чувствуется, с первых шагов по израильской земле.

Я встречался с президентом Вейцманом, обсуждал вопросы двусторонних

отношений. Визит готовился заранее, еще до моей отставки, и все необходимые

документы я изучил заранее. И вдруг поймал себя на том, что вместо обычного

"хорошо, договорились" я заставляю себя (конечно, с некоторым усилием,

привычка есть привычка) произносить: "Обязательно передам ваши слова

Владимиру Владимировичу".

... По дороге в резиденцию Ясира Арафата нашу машину неожиданно

остановили. Прямо на шоссе. Четыре минуты происходило что-то непонятное. Я

не волновался, но Анатолий Кузнецов, руководитель охраны, тот все-таки был

напряжен - террористические акты в Израиле не редкость. И вдруг выяснилось,

что, пока мы стоим на дороге, к дворцу Арафата на страшной скорости везут в

автобусах палестинских гвардейцев: лидер автономии решил принять меня с

особыми почестями.

Я, конечно, был польщен таким радушием.

Кстати, Анатолий Кузнецов - из тех людей, которые все долгие годы моего

президентства практически неотлучно были со мной рядом. Веселый,

добродушный, большой умница. Как изменилось его самочувствие, когда он

охраняет уже не действующего президента? Внешне - никак. Все так же рядом со

мной его тяжелая борцовская фигура. Но думаю, и внутренне он ничуть не

изменился. Толя - удивительно преданный человек, надежный.

В Израиле произошла еще одна важная для меня встреча, с моими

однокурсниками, друзьями по Свердловску: Арнольдом Лавочкиным и Аней

Львовой, которых не видел бог знает сколько времени. Несколько лет назад они

переехали сюда, в Израиль. Наина заранее с ними созвонилась, и вот сидим

вместе в гостиничном номере. Нолик Лавочкин хлопает меня по колену и

восклицает: "Борька! Кто бы мог подумать!" Аня неторопливо, подробно

рассказывает нам о здешнем житье-бытье. Пенсионерам здесь, наверное,

неплохо: море, фрукты, солнце, прекрасное социальное обеспечение. Но я бы,

конечно, не смог. Во-первых, дикая жара летом. Во-вторых... дома все-таки

лучше. Однако Нолик не скучает, подрабатывает в разных местах понемножку.

Даже дворником. Мне показалось, что у дворников здесь, в Иерусалиме,

многовато работы. Нолик не жалуется. "Здесь все по-другому, Борька! -

говорит он. - Другая жизнь!"

... И еще одно впечатление: огромное постоянное многолюдье в

Иерусалиме. На каждой улице, на каждом перекрестке. Особенно остро я это

почувствовал во время визита в Иерусалимскую патриархию. Служба безопасности

буквально физически - локтями, телами - сдерживала толпу.

Здесь, в патриархии, президентам православных стран были вручены Звезды

кавалеров ордена Гроба Господня. Рядом со мной стояли Кучма, Лукашенко,

Шеварднадзе, Лучинский, мои давние коллеги. Я посмотрел на них, все они

выглядели немного растерянно в этой непривычной обстановке. В зале было

шумно, там собрались журналисты, политики, священники. Тихая Иерусалимская

патриархия в этот день была переполнена гостями.

Наконец подошло время моего выступления. Отложил заготовленную речь:

обстановка такая, что не мог выступать по бумажке. Сказал, что в этом городе

будет когда-нибудь подписан общий международный документ о мире. Новая

хартия мира. И отчетливо услышал, как в зале немного затихли и кто-то

негромко сказал по-русски: "Молодец, дед!"

А на следующий день после официальных визитов мы побывали в Вифлеемской

базилике Рождества Христова. Узкие проходы между домами. Какой-то безумный

выплеск эмоций на фоне застывших камней. Низкий, едва мне до пояса, вход...

Древние седые патриархи, как из Библии. Полумрак. Потрескивание свечей.

И страшно душно.

В храме было очень много людей, в алтаре на всех языках православных

народов пели славу Спасителю, а под алтарем, в пещере, где в свое время

укрылись Иосиф и его жена Мария, тихо молились. Прямо на земле спали

измученные, видимо, долгой дорогой паломники. Я почувствовал, как волнуюсь.

В свое время, в детстве, я был крещен, но обрядов, как и подавляющее

большинство советских людей, не соблюдал - просто некому было научить.

Нельзя было креститься, нельзя ходить в церковь, нельзя молиться. И только в

последние годы, мне кажется, люди у нас повернулись к Богу.

Вышел из храма, и ко мне обратилось множество паломников на русском

языке: "Здравствуйте, Борис Николаевич! Как вы себя чувствуете? Мы с вами,

мы за вас переживаем! С Рождеством!"

Не ожидал, что здесь, далеко от дома, услышу так много родной речи,

увижу столько родных лиц.

... Домой летел переполненный эмоциями. Это ведь был первый мой визит

после отставки.

7 января мы с Наиной и Таней пошли в Большой театр, на вручение

ежегодной премии "Триумф". Честно говоря, сначала я хотел сослаться на

здоровье и не пойти. Волновался. Это был мой следующий экзамен в новом

качестве. Первое публичное появление уже перед российской публикой.

Таня надо мной слегка подшучивала: "Папа, чего ты боишься? Я тебе

гарантирую - как минимум не освищут".

Знаменитая площадь перед Большим театром вся в свете прожекторов,

реклам, прозрачная снежная новогодняя Москва, колючий морозный воздух. Меня

ждут у служебного подъезда, я поднимаюсь в ложу, вхожу. Сначала

непроизвольно зажмуриваюсь.

И вдруг - зал встает, аплодирует. Честно говоря, не ожидал. Не ожидал,

что после всех этих восьми лет тяжелейшей политической борьбы - и последнего

года, самого кризисного, - реакция людей будет именно такой. Ошеломляюще

искренней.

... "Триумф" - заметное культурное событие в России. И кроме того,

великолепный рождественский праздник в Большом театре. Я видел перед собой

кумиров страны - поэтов Беллу Ахмадулину и Андрея Вознесенского, сатирика

Михаила Жванецкого и мима Вячеслава Полунина, драматурга Александра Володина

и многих, многих других. И то, что они подошли ко мне, поздравили с

праздником, сказали какие-то простые, но важные слова, - это была и честь

для меня, и, если хотите, важнейший психологический тест.

Поддерживать на высоте статус ушедшего в отставку президента - в этом,

как мне кажется, проявляется достоинство нации. В тот вечер впервые

по-настоящему почувствовал, что я справляюсь с работой - быть "первым

президентом России", как меня теперь называют. Почувствовал теплоту людей.

Прошел день или два. Я отдохнул, успокоился. И вдруг резко ощутил

чувство пустоты, о котором предполагал заранее, но не хотел верить, что

встречусь с ним.

Утром 10 января, проснувшись рано, я, как всегда, пришел в свой

кабинет.

Обычно здесь меня ждала гора документов. Много лет изо дня в день эта

стопка исписанных бумажных листов составляла мою жизнь, занимала мой мозг. Я

читал сухой текст, и за ним вставали сложные проблемы, отношения, весь

спектр государственной жизни.

Эта стопка бумаги разом вливала привычную порцию адреналина в кровь.

И вот - стол пуст.

Подошел к столу и взял с пульта трубку телефона специальной связи.

Гудков не было. Телефон не работал. Мне было совершенно нечего делать в этом

кабинете. Я немного посидел в кресле и вышел.

Целый день был под впечатлением этой нахлынувшей пустоты.

Было чувство одиночества и даже тоски. Очень не хотелось навязывать его

окружающим близким людям. То, что я более замкнут, чем все эти последние

дни, было, наверное, все-таки заметно. Лена, Таня и Наина присматривались ко

мне. Я погулял, пообедал, потом немного подремал. В конце дня все же решил

выяснить, что с пультом, почему он отключен. Мне ответили, что идет

переналаживание сети и что завтра утром все будет уже в порядке. Это была

чисто техническая пауза. Я просто сразу не понял.

Неужели каждая такая мелочь будет выводить меня из себя? Как же жить?

Как привыкать? Трудные вопросы. Тяжелые. Я смотрел в окно, думал. Но потом,

не сразу, постепенно, сумел все же в них разобраться, найти ответы.

Первое, что пришло в голову, - я действительно обязан вернуть себе все

то, чего был лишен эти последние годы: созерцание, размышления, покой,

радость каждой минуты, радость простых человеческих удовольствий, радость от

музыки, театра, чтения.

Кроме того, я отвечаю за всех, кого вырастил, с кем работал, я отвечаю

по-прежнему за все, что происходит. Да, не как президент, а как человек,

несущий ответственность за тот политический процесс, за тот путь, которым

пошла Россия. Каждый, включая нового президента, может сегодня прийти ко

Blog

Предисловие

Содержание