Предисловие

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 ... 28 29 30 31 32 33 34 35 ... 38

привык, столько стрелял из этого карабина, что даже когда ложе приклада у

него треснуло, попросил замотать изолентой и продолжал стрелять. Конечно,

заказал "чезет" новой модели, привезли мне его - нет, не те ощущения. И вот

хожу со старым. Удивительная штука - привычка.

Охота - дело коллективное. Но я не люблю собирать большие мужские

компании, езжу в Завидово чаще всего с Наиной. А охочусь с егерями, реже - в

обществе Леши или других гостей. В этом целительном охотничьем одиночестве

для меня есть что-то важное. Какая-то компенсация.

Мне нужно побыть одному.

На охоте царит особый, бодрый, здоровый дух. Никогда не забуду, как

один зарубежный гость, когда плыли на катере по озеру, все посматривал на

черный чемоданчик на дне лодки. Думал, что ядерный. Старался держаться от

чемоданчика подальше, все норовил на краешек лодки отсесть. Я его не

разубеждал. А когда на острове чемоданчик открыли и достали оттуда две

бутылки водки и соленые огурчики, гость долго смеялся. Ядерный же чемоданчик

"плыл" в соседнем катере, под охраной офицеров.

В свое время я, как и большинство людей, не считал зазорным поднять на

празднике рюмку-другую за здоровье. Но какой же вал слухов, сплетен,

политической возни поднимался в обществе, на страницах газет по этому

поводу! Теперь даже трудно в это поверить...

Традиционно русский образ жизни жестко диктовал: не пить на дне

рождения - нельзя, не пить на свадьбе друга - нельзя, не пить с товарищами

по работе - нельзя. Я к этой обязаловке всегда относился с тоской, пьяных

людей не выносил, но... в какой-то момент почувствовал, что алкоголь

действительно средство, которое быстро снимает стресс.

Кстати, в связи со всем этим в памяти всплывает одна история, 94-го

года. Тогда, во время поездки в Берлин, все телекомпании мира передали

кадры: нетрезвый Ельцин дирижирует военным оркестром.

Это были тяжелые для меня дни. Со стороны такое поведение могло

показаться диким, нелепым. Но я-то знал, чего не знали ни мои помощники, ни

журналисты, ни все яростные обличители. Стресс, пережитый в конце 93-го

года, во время путча и после него, был настолько сильным, что я до сих пор

не понимаю, как организм вышел из него, как справился. Напряжение и

усталость искали выхода. Там, в Берлине, когда вся Европа отмечала вывод

наших последних войск, я вдруг почувствовал, что не выдерживаю. Давила

ответственность, давила вся заряженная ожиданием исторического шага

атмосфера события. Неожиданно для себя не выдержал. Сорвался...

Что я чувствую сейчас, когда показывают ставшие уже журналистским

штампом кадры, на которых я дирижирую тем злополучным оркестром? Не стыд, не

безразличие, не раздражение, тут другое какое-то чувство. Я кожей начинаю

ощущать состояние тревоги, напряжения, безмерной тяжести, которая давила,

прижимала меня к земле.

Я помню, что тяжесть отступила после нескольких рюмок. И тогда, в этом

состоянии легкости, можно было и оркестром дирижировать.

После этого случая группа помощников президента обратилась ко мне с

письмом: я своим поведением, своими экспромтами наношу вред самому себе,

наношу вред всей нашей совместной работе.

Извиняться перед помощниками не стал. Вряд ли кто-то из них мог помочь

мне. Дистанция между нами была слишком велика. Я ходил по сочинскому пляжу и

думал: надо жить дальше. Надо восстанавливать силы. Постепенно пришел в

себя.

С тех пор все, что вызывало изменения в моем обычном состоянии -

бессонницу, простуду, обычную слабость, - списывали на влияние алкоголя. Я

знал об этих разговорах, но отвечать на них считал ниже своего достоинства.

... Ну а что было делать? Доказывать всем, что сердце и давление,

которые оказывают влияние на речь и походку, постоянные стрессы и

бессонница, лекарства, которые мне приходилось в связи с этим принимать, не

стоит путать с алкогольным синдромом? Бить себя в грудь?

Все это было унизительно и противно. И в какой-то момент я понял: что

бы я ни говорил по этому поводу - не поверят, сочтут за слабость.

Я понял главное: ненависть, истерику, клевету вызывают сама моя фигура,

моя упрямая воля, мой характер. Если бы не пресловутый алкоголь - били бы за

что-то другое. Нашли бы другую уязвимую точку. Но били бы все равно

обязательно.

Не лучше ли просто не замечать?

И я действительно перестал замечать эти разговоры.

Затем был тяжелейший 95-й год. Инфаркт. А после операции врачи сказали:

максимум, что вы можете себе позволить, - бокал вина. С тех пор я не нарушаю

этот запрет.

Мы с Наиной вместе вот уже больше сорока лет. Никогда не расставались.

Никогда не уезжали отдельно в отпуск. Никогда не делили пополам нашу

жизнь...

Я помню ее молоденькой восемнадцатилетней девчонкой, студенткой. Помню,

когда она работала в крупнейшем проектном институте Свердловска, успевала не

только позаниматься с девочками и приготовить ужин, но еще полночи гладила

мне костюм. Пока он не становился идеальным. Я же был первым секретарем.

Первым. И должен был выглядеть соответственно.

Наина отдала мне столько душевных и физических сил, что говорить об

этом - у меня не хватает слов. Без нее я никогда бы не выдержал стольких

политических бурь. Не выстоял. Ни тогда, в 87-м, ни в 91-м, ни позже. И до

сих пор, когда она уже счастливая бабушка, могла бы спокойно заниматься

внуками, ей приходится столько сил отдавать мне.

Наина - удивительно искренний, непосредственный человек. Она очень

своеобразно переживает наши политические драмы. Не раз обращалась ко мне с

такими словами: "Боря, может, поговорите с Лужковым? Может быть, он просто

ошибается? Ведь должен он прозреть!" Я улыбаюсь, обещаю: да, конечно,

встретимся, поговорим. Если бы политику делали такие люди, как Наина, другая

была бы у нас политика.

Кстати, с Лужковым связана одна интересная, даже смешная деталь. Долгое

время Юрий Михайлович, который живет с нами по соседству, присылал нам

молоко со своей фермы, от своей, так сказать, коровы. А потом перестал. Как

раз летом 98-го, когда возглавил свою партию. Такое вот совпадение.

Передал через нарочного, что, к сожалению, корова заболела. Наина до

сих пор удивляется, что корова заболела так сильно. И так надолго.

Интересно, что Наине пишут очень много писем (они попадают к нам либо

через почтовое отделение на Осенней улице, либо через Главпочтамт), и почта

эта совершенно другая, чем та, что я получал на свое имя как президент.

Принципиально другая!

С одной стороны, это легко объяснимо: на имя первого лица приходят

тысячи прошений, жалоб, бытовых просьб, проектов переустройства нашего

государства, проектов изобретений - словом, чего

только не пишут.

А вот у моей жены почта другая - личная. Теплая, искренняя, понимающая.

Люди чувствуют ее характер, ее глубокую порядочность. В этой почте

практически нет злобы, даже критики почти нет. Когда я объявил стране о

своей операции, Наина стала получать множество посланий с медицинскими

советами от тех, кто пережил инфаркт, - как лечиться, что принимать.

Пользуясь случаем, хочу сказать всем этим корреспондентам Наины Иосифовны:

огромнейшее вам спасибо.

Больше всего меня поражают эти письма своей добротой еще и потому, что

их авторы имеют полное право обижаться на жизнь: часто ведь за перо берутся

люди обездоленные, одинокие или просто больные. Однажды письмо такого рода

особенно поразило Наину. Поразило своим искренним, человеческим тоном,

скромностью. Писала женщина из Петербурга, мать девушки-инвалида.

Наина, узнав, что я отправляюсь в Петербург и беру с собой Таню,

попросила ее отвезти этой женщине подарок: телевизор и видеомагнитофон. В

Петербурге Таня целый день звонила, никто не отвечал, и она поехала по

указанному адресу, решив, что оставит подарок для нее хотя бы у соседей.

Но дверь открыли... Девушка, открывшая дверь, долго не могла понять, в

чем дело, поверить в то, что к ней пришли от Наины Иосифовны, принесли

подарок. К сожалению, мать девушки была на работе. Живут они, как рассказала

Таня, очень бедно. И телевизора у них действительно не было.

Вскоре Наина получила письмо из Питера: подарок попал в точку. Писала

мать. Девушка, практически не выходящая из дому, получила хоть какую-то

возможность общаться с миром.

Когда Наина едет в детский дом, или в детскую лечебницу, или в больницу

к любимой актрисе, она никогда никому об этом не рассказывает.

Она искренне считает благотворительность, добрые дела своим частным

делом.

С одной стороны, это абсолютно правильная позиция Я бы поступал точно

так же. С другой..

Наина очень много занималась детьми, которые страдают неизлечимой

болезнью, приводящей в раннем возрасте почти к полному распаду личности.

Если бы об этом знала страна, я думаю, и другие захотели бы последовать ее

примеру.

Но она всегда чуралась публичности.

Эти черты ее характера - скромность, такт, человечность - люди

чувствуют по тем немногочисленным и очень немногословным интервью, которые

она давала телевидению, по тем ее редким появлениям на публике, когда она

сопровождала меня.

Чувствуют - и тянутся к ней.

Мне всегда казалось совершенно уникальным ее общение с небольшим кругом

московских актрис: Галиной Волчек, Софьей Пилявской, Мариной Ладыниной,

Марией Мироновой, Верой Васильевой и другими. Это просто дружба, без тени

кокетства и рекламы.

Нет, все-таки личное у президента - есть. Это близкие люди. Это святые

традиции семьи. Это светлая радость от общения с детьми и внуками.

Это моя настоящая семья. А не та - придуманная, из телевизора.

... Когда я смотрю порой, как возятся где-то рядом с нами, взрослыми,

малыши Глеб и Ванька, стараюсь представить их будущее, их судьбы - им-то

достанется совсем другая Россия, совсем другой мир, другое тысячелетие. Вот

только какая Россия? Будут ли они гордиться тем, что выросли в нашей стране,

в нашем городе, в нашем доме?

Уверен - будут.

Иначе и быть не может.

"ЕЛЬЦИН СОШЕЛ С УМА"

4 августа, в среду, утром я встречался с Волошиным.

Хотел посоветоваться с Александром Стальевичем, когда все-таки решать

вопрос о новом премьере. В сентябре-октябре или сейчас - в августе.

Осенью, вполне возможно, внешние причины для отставки найдутся.

Понятные для всех. Но нужно ли ждать, пока ситуация дозреет сама?

Причина-то, в сущности, одна: Степашин не может быть политическим лидером на

парламентских и президентских выборах.

Да, сейчас отставка будет выглядеть совершенно нелогичной. Ну так и не

нужно искать для нее логичных причин: якобы не справляется с тем или с этим.

Нужно назвать реальную причину отставки: Путин! Путин - тот человек, с

которым я связываю свои главные надежды. Тот человек, в которого я верю и

которому могу доверить страну.

Август - самая отпускная пора. Назначение Путина будет как гром среди

ясного неба. Все мгновенно накалится. Но несколько амортизирующих недель,

когда людям так не хочется влезать в политику, выходить из благостного

настроения, у нас будут.

У Путина будет время, чтобы взять разгон.

... Вызвал секретаря и сообщил ему, что завтра две встречи. С кем -

скажу позже. Волошина попросил готовить документы.

5-го, рано утром, я встретился с Путиным.

Я объяснил положение вещей. Предстоит жестокая борьба. Прежде всего -

предвыборная. Но не только. Удержать ситуацию в стране под контролем будет

непросто во всех областях. Очень тревожно на Северном Кавказе. Возможны

какие-то политические провокации в Москве. Трудно понять, способен ли

нынешний состав правительства удержать инфляцию. От того, как новый премьер

поведет себя в течение ближайших не только месяцев, но и недель, зависит

буквально все. Зависит будущее страны.

"Я принял решение, Владимир Владимирович, и предлагаю вам пост

премьер-министра".

Путин смотрел на меня внимательно. Молчал.

"Но это еще не все, - продолжил я. - Вы примерно представляете, почему

я вынужден отставить вашего предшественника. Я знаю, что Степашин ваш друг,

тоже петербуржец, но сейчас нужно думать о другом. Ваша позиция должна быть

предельно корректной, выдержанной, но твердой. Только так вы достигнете и

авторитета в обществе, и успешного итога парламентских выборов".

"На кого будем опираться на выборах?" - спросил Путин. "Не знаю, -

честно ответил я. - Будем строить новую партию. Я, как человек, который

намучился с парламентом больше, чем кто бы то ни было в истории, знаю,

насколько вам необходима твердая опора в Думе. Но главное - это ваш

собственный политический ресурс, ваш образ. Создавать его искусственно не

надо. Но и забывать об этой проблеме нельзя".

Путин задумался.

"Предвыборной борьбы не люблю, - признался он. - Очень. Не умею ею

заниматься и не люблю".

"А вам и не придется ею заниматься. Главное - ваша воля, уверенность.

Ваши поступки. От этого все зависит. Политический авторитет либо приходит,

либо нет. Вы готовы?"

"Буду работать там, куда назначите", - немногословно ответил Путин.

По-военному...

"А на самый высокий пост?"

Путин замешкался с ответом. Чувствовалось, что он впервые по-настоящему

осознал, о чем идет разговор.

"Не знаю, Борис Николаевич. Не думаю, что я к этому готов". -

"Подумайте. Я верю в вас".

В кабинете висела напряженная тишина. Каждый мельчайший звук я слышал

очень отчетливо. Особенно ход часов.

У Путина очень интересные глаза. Кажется, что они говорят больше, чем

его слова.

Кстати, как вообще появилась на моем горизонте кандидатура Путина?

Существует такое ненавистное мне понятие: "доступ к телу". Противно

чувствовать себя "телом". Но это понятие обозначает, хотя и предельно

цинично, реальную проблему любой власти. Регулярность и открытость контактов

первого лица: с журналистами, творческой интеллигенцией, деловой элитой,

представителями самых разных социальных слоев и групп, наконец, со своими

помощниками. Этим определяются работоспособность и демократичность аппарата.

Не всегда работоспособный аппарат демократичен. И наоборот. В этом сложность

и тонкая грань, которую надо уметь чувствовать.

В бытность Сергея Филатова главой администрации, а Виктора Илюшина моим

первым помощником (потом эти две должности были совмещены) встречи с

Батуриным, Лившицем, Сатаровым, Пихоей, Красновым и другими помощниками были

регулярными - раз в месяц, иногда раз в два месяца. Именно Илюшин был

инициатором этих встреч. Иногда наступала длительная пауза. "Доступ к телу"

бдительно перекрывался службой безопасности. Коржаков ревновал к "гнилым

интеллигентам". Так продолжалось до начала президентских выборов 1996 года.

Потом наступил второй срок моего президентства. И Чубайс, и Юмашев, и

Волошин сделали встречи с заместителями главы администрации рутинным

ритуалом, обязательным еженедельным событием. Слушая, как новые молодые

ребята раз в неделю докладывают мне о своих делах, я не мог не отметить эти

разительные перемены. Знали бы они, какая борьба раньше шла за прием в этом

кабинете, какие кипели страсти. Только по контрасту с этой системой работы я

наконец осознал, в каких советских рамках мыслил общение с президентом мой

прежний аппарат, "ближний круг".

Путина я приметил, когда он возглавил главное контрольное управление

администрации, затем стал первым заместителем Юмашева (по региональной

работе). В Кремле он появился в марте 1997 года. Иногда Путин оставался за

старшего. И тогда встречаться нам приходилось чаще. Путинские доклады были

образцом ясности. Он старательно не хотел "общаться", как другие замы, то

есть излагать свои концепции, воззрения на мир и на Россию; казалось,

специально убирал из наших контактов какой бы то ни было личный элемент. Но

именно поэтому мне и хотелось с ним поговорить! Поразила меня и молниеносная

реакция Путина. Порой мои вопросы, даже самые незамысловатые, заставляли

людей краснеть и мучительно подыскивать слова. Путин отвечал настолько

спокойно и естественно, что было ощущение, будто этот молодой, по моим

меркам, человек готов абсолютно ко всему в жизни, причем ответит на любой

вызов ясно и четко.

Вначале меня это даже настораживало, но потом я понял - такой характер.

... Летом 1998-го нас застала практически врасплох "рельсовая война".

Бастующие шахтеры перегораживали железнодорожные магистрали, отрезая от

центра Сибирь и юг России. Это была катастрофическая ситуация, каждый такой

день приносил многомиллионные убытки, которые били по наименее обеспеченным

людям - пенсионерам и бюджетникам, но главное - это создавало реальную

угрозу массовых политических беспорядков. Во всероссийском масштабе. Я

встретился с Николаем Ковалевым, тогдашним директором ФСБ. Он был почти что

в панике, по разговору я понял, что ситуация для него новая и как с ней

быть, он не знает. Я мог его понять - вроде бы забастовки не по его

ведомству, но тем не менее угроза безопасности страны явно существовала.

Политическая борьба - это одно, перерезанные транспортные артерии - совсем

другое.

Ковалев, кадровый чекист, хороший профессионал, испытывал внутреннюю

огромную антипатию к бизнесу, к его представителям. Ничего не мог с собой

поделать, не любил людей с большими деньгами, и постепенно его ведомство

переключилось на поиск новых врагов: искало компромат на коммерческие банки,

на отдельных бизнесменов. Я не забыл и то, как в 1996-м следователи ФСБ

активно занялись выдуманным "делом Собчака". Все это была единая

политическая линия.

... Тогда, летом 1998-го, я задумался: кого ставить вместо Ковалева?

Ответ пришел мгновенно: Путина!

Во-первых, он немало лет проработал в органах. Во-вторых, прошел

огромную управленческую школу. Но главное, чем дольше я его знал, тем больше

убеждался: в этом человеке сочетаются огромная приверженность демократии,

рыночным реформам и твердый государственный патриотизм.

Путину сообщили о его назначении в момент вручения указа. Вот как это

было.

Я находился в отпуске в Шуйской Чупе. Туда ко мне прилетел Кириенко и

привез проект указа о назначении Путина. Я подписал его не колеблясь. 25

июля 1998 года Путин был назначен директором ФСБ.

После возвращения из отпуска я имел с ним большой разговор. Предложил

вернуться на военную службу, получить генеральское звание.

"А зачем? - неожиданно ответил Путин. - Я уволился из органов 20

августа 1991 года. Я гражданский человек. Важно, чтобы силовое ведомство

возглавил именно гражданский. Если позволите, останусь полковником запаса".

Довольно долго мы обсуждали кадровые проблемы ФСБ. Ситуация там была

сложная. Многие сильные профессионалы ушли в частные структуры, многие

готовы к увольнению в запас. Надо восстанавливать авторитет спецслужб,

который был так сильно подорван в обществе после 1991 года. Надо сохранить

традиции, оставшихся профессионалов и вместе с тем сделать их работу менее

политизированной.

Путин очень грамотно провел реорганизацию ФСБ. По-человечески поступил

с Ковалевым, не мешал ему решать какие-то свои бытовые проблемы. Мелочь, но

в военной среде очень важная. Составил новое штатное расписание. Новая

коллегия включала в себя, помимо замов, начальников Московского и

Ленинградского УФСБ. Несмотря на то что впоследствии пришлось вывести за

Blog

Предисловие

Содержание