Предисловие

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 ... 26 27 28 29 30 31 32 33 ... 38

утверждают, что защититься нельзя.

Да, человек, который вступает в публичную политику, обязан знать, что

таковы правила игры, что он должен быть готов к потокам лжи. Но все-таки

очень хочется, чтобы игра была честной.

И вторая закономерность - в обществе еще существует тоска по "партии

старого типа". Эту тоску воплотил в жизнь Лужков в своем "Отечестве". Вдруг

по Москве зашагали дружными рядами люди в одинаковых синих куртках,

одинаковых кепках, зашагали стройными колоннами, поехали на хорошо

организованные митинги на бесплатных автобусах. Похоже, именно такую "новую

партию" готовили нам чиновники московской мэрии. Что это было? Фантом

"советской демократии", когда партия, комсомол и профсоюзы вот так

выстраивали людей "для свободного волеизъявления"? Или тоска по чему-то

хорошо организованному, управляемому, безгласному?

Не знаю. Но людей в синих куртках и коричневых кепках запомнил хорошо.

Что ж! Зато теперь у каждого есть по хорошей бесплатной куртке. И по

бесплатной кепке.

ОЧЕНЬ ЛИЧНОЕ

Написал название главы и задумался. Что такое личное в моей жизни? Есть

ли у президента личное? Остается ли в его жизни хоть один уголок для себя?

Сложный вопрос.

Я хочу рассказать об эпизоде, который полностью личным назвать трудно.

Со стороны, наверное, казалось, что это лишь часть моей работы. Но для меня

он был глубоко личным. Настолько остро я все это прочувствовал.

17 июля 1998 года, за месяц до кризиса, я прилетел в Петербург, чтобы

участвовать в церемонии захоронения останков царской семьи.

... Вообще судьба этих царских похорон была драматична и достаточно

печальна.

Примерно за год до восьмидесятилетия страшного знаменитого расстрела

(напомню, что Николай Второй, Александра Федоровна, все их дети и близкие

люди были расстреляны в подвале так называемого Ипатьевского дома в

Екатеринбурге) по инициативе Бориса Немцова начала работать официальная

государственная комиссия по идентификации останков, найденных на Урале, в

окрестностях города, в колодце заброшенной шахты.

Через столько лет установить подлинность останков, конечно, было крайне

нелегко. Наши ученые-криминалисты использовали все новейшие технологии, и в

частности анализ молекул ДНК. Провели десятки экспертиз. Отправляли образцы

и в Лондон, в специальную лабораторию, на спектральный анализ.

30 января комиссией был вынесен окончательный вердикт: останки

подлинные. 2 марта я утвердил решение о захоронении останков в

Петропавловском соборе. И тут началось странное.

Вокруг похорон разгорелась огромная и малопонятная для меня дискуссия.

Прежде всего в нее включились региональные лидеры: уральский губернатор

Эдуард Россель и московский мэр Юрий Лужков. Оба настаивали на том, что

хоронить царскую семью следует у них, соответственно или в Екатеринбурге,

где произошла трагедия, или в Москве, в храме Христа Спасителя, символе

нового российского возрождения. Для меня же как раз все было ясно: фамильный

склеп семьи Романовых находится в Петербурге, в Петропавловской крепости, в

кафедральном соборе Св. Петра и Павла. Тут двух мнений быть не могло: могилы

предков должны быть священны для любой семьи.

... Подлила масла в огонь и позиция иерархов Русской православной

церкви. Они продолжали упорно сомневаться в подлинности останков. Не

признавали метода идентификации по ДНК.

Но дело-то ведь не сугубо церковное. Дело общегражданское. Россия

должна отдать свой долг Николаю Второму, Александре Федоровне, их несчастным

детям. Этого требуют наша память, наша совесть. Это - дело международного

престижа России. И с обычной, человеческой точки зрения - когда-то они

должны наконец найти покой рядом со своими предками. Сколько это может

продолжаться...

7 мая в дело вмешался Лужков, неожиданно поменял свою позицию и

поддержал Алексия. Священный Синод предложил захоронить останки во временном

склепе - до святейшего решения. И настаивал на том, чтобы при отпевании не

называть имена убитых.

12 мая и 5 июня я встречался с Алексием, пытался понять его позицию.

Патриарх продолжал настаивать.

Как я узнал позднее, существовали и другие останки, вывезенные

белогвардейцами за границу сразу после гражданской войны. Тогда же их

захоронили как останки членов царской фамилии. И церковь до сих пор не может

решить для себя этот сложный вопрос, поскольку в отношениях русской и

зарубежной православной церкви и так слишком много острых углов.

Патриарх, не вдаваясь в детали, отказался принимать участие в

захоронении, настаивая на том, что анализ ДНК - слишком новое, не

апробированное в мире исследование далеко не везде признается законом.

А подготовка к захоронению тем не менее шла полным ходом.

Что делать? Необычная проблема для главы государства. И все-таки что-то

подсказало мне: я в эти церковные тонкости вникать не должен. Пресса каждый

день повторяла: похороны под вопросом, обстановка почти скандальная, все

зависит от того, какое решение примет президент, поедет он в Петербург или

нет.

... Ехать или не ехать?

Я к этому вопросу - к захоронению останков царя, его жены, детей,

близких - относился не только как президент. Был и личный момент.

Более двадцати лет назад, когда я еще работал в Свердловске первым

секретарем, ко мне поступило решение Политбюро о сносе Ипатьевского дома.

Это обусловливалось тем, что власти боялись приезда в Свердловск на

80-летний юбилей коронации Николая Второго большого количества эмигрантов,

диссидентов, иностранных журналистов. И советская власть в свойственной ей

манере решила этому помешать.

Сейчас по моей просьбе архивисты нашли этот документ. Читаешь его, и

даже не верится, что в этот стиль, в этот дух вся страна была погружена еще

совсем недавно.

ЦК КПСС. Секретно. О сносе особняка Ипатьева в городе Свердловске.

Антисоветскими кругами на Западе периодически инспирируются различного

рода пропагандистские кампании вокруг царской семьи Романовых, и в этой

связи нередко упоминается бывший особняк купца Ипатьева в г. Свердловске.

Дом Ипатьева продолжает стоять в центре города. В нем размещается

учебный пункт областного управления культуры. Архитектурной и иной ценности

особняк не представляет, к нему проявляет интерес лишь незначительная часть

горожан и туристов.

В последнее время Свердловск начали посещать зарубежные специалисты. В

дальнейшем круг иностранцев может значительно расшириться и дом Ипатьева

станет объектом их серьезного внимания.

В связи с этим представляется целесообразным поручить Свердловскому

обкому КПСС решить вопрос о сносе особняка в порядке плановой реконструкции

города.

Председатель Комитета госбезопасности при Совете Министров СССР Ю.

Андропов

26 июля 1975 года

А дальше все было как положено:

По записке КГБ при СМ СССР No 2004-А от 26 июля 1975 года Политбюро ЦК

КПСС приняло 4 августа 1975 года решение "О сносе особняка Ипатьева в г.

Свердловске", в котором одобрило предложение КГБ и поручило "Свердловскому

обкому КПСС решить вопрос о сносе особняка Ипатьева в порядке плановой

реконструкции города".

Сейчас читаешь эти сухие строки и не веришь глазам своим. Все абсолютно

цинично, даже нет попытки придумать внятное объяснение. Примитивные

формулировки: "в порядке плановой реконструкции", "архитектурной и иной

ценности не представляет"...

Но это мои эмоции и вопросы из сегодняшнего времени. А тогда, в

середине 70-х, я воспринял это решение достаточно спокойно. Просто как

хозяин города. Лишних скандалов тоже не хотел. К тому же помешать этому я не

мог - решение высшего органа страны, официальное, подписанное и оформленное

соответствующим образом.

Не выполнить постановление Политбюро? Я, как первый секретарь обкома,

даже представить себе этого не мог. Но если бы даже и ослушался - остался бы

без работы. Не говоря уж про все остальное. А новый первый секретарь обкома,

который бы пришел на освободившееся место, все равно выполнил бы приказ.

... Однако с тех пор, оказывается, заноза осталась. Любое упоминание о

расстреле бередило душу. Задевало.

Царские похороны я воспринимал не только как свой гражданский,

политический, но и как личный долг памяти.

Перед самым отъездом позвонил академику Дмитрию Сергеевичу Лихачеву.

Это фигура уникальная в нашей культуре, для меня его позиция была очень

важна. Его слова были простыми: "Борис Николаевич, вы обязательно должны

быть здесь, в Петербурге".

17 июля в 11.15 самолет приземлился в аэропорту "Пулково". Губернатор

Яковлев сел в мою машину. Поехали.

Было довольно жарко, но люди стояли на солнцепеке вдоль всей

Кронверкской протоки, опоясывающей крепость, толпились на пятачке у ее

восточных ворот со стороны Троицкой площади, заняли места даже на Троицком

мосту через Неву, движение по которому было перекрыто.

Я появился в соборе ровно в тот момент, когда колокола Петропавловской

крепости отбивали полдень.

Мое внезапное решение приехать в Питер было полной неожиданностью для

московского политического бомонда, застало его врасплох. Тем не менее здесь,

на панихиде, я увидел много знакомых лиц: Явлинский, Немцов, Лебедь...

В соборе Св. Петра и Павла я встретил члена британского королевского

дома принца Майкла Кентского - внука великого князя Владимира

Александровича, дяди Николая Второго...

И - вот это да! - сколько же еще людей здесь с такими неуловимо

романовскими лицами? Здесь собрались (впервые за очень долгое время!) члены

императорской фамилии. Всего 52 человека.

Лебедь, тогда еще только баллотировавшийся на пост губернатора, вдруг

встал среди Романовых. Я подумал: даже здесь, в храме, в такой момент, люди

продолжают заниматься политикой.

Вот передо мной моя речь. Приведу лишь короткий фрагмент того, что я

сказал 17 июля:

"Долгие годы мы замалчивали это чудовищное преступление, но надо

сказать правду: расправа в Екатеринбурге стала одной из самых постыдных

страниц нашей истории. Предавая земле останки невинно убиенных, мы хотим

искупить грехи своих предков. Виновны те, кто совершил это злодеяние, и те,

кто его десятилетиями оправдывал... Я склоняю голову перед жертвами

безжалостного смертоубийства. Любые попытки изменить жизнь путем насилия

обречены".

В церкви было светло, солнечно.

Расшитые белые ризы священников. Имен усопших не произносят. Но эти

имена знают здесь все. Эти имена в нашей душе.

Все время стоял рядом с Лихачевым, свою свечу зажег от его свечи. Наина

была рядом.

Короткий скорбный обряд. Здесь были семейные, а не государственные

похороны.

Потомки Романовых бросали по горсти земли. Этот сухой стук, солнечные

лучи, толпы людей - тяжкое, острое, сильное, разрывающее душу впечатление. Я

постоял немного у входа в придел с усыпальницей. По небу плывут облака,

воздух какой-то особенный, питерский, и мне кажется, что согласие и

примирение действительно у нас когда-нибудь наступят.

Как жаль, в сущности, что мы потеряли ощущение целостности,

непрерывности нашей истории. И как хочется, чтобы скорее это в нас

восстановилось.

... Вся Россия наблюдала по телевидению за этой траурной церемонией.

Похороны в Петербурге были для меня не только публичным, но и личным

событием. И событие это прозвучало на всю страну.

А о чем я могу рассказать, что вспомнить - сам для себя? Пожалуй, это

будет не очень просто. Я настолько привык к политической борьбе, что свое,

домашнее, незащищенное приучился прятать. Глубоко внутрь. Но вот настала

пора открыть забрало... И оказалось, совсем не легко рассказывать о самых

простых, человеческих вещах.

У каждого человека есть дом. То самое личное пространство, где он -

только сам для себя и своих близких. У меня уже давно этого дома как бы и

нет. Мы живем в основном на государственных дачах (сейчас в Горках-9), с

казенной мебелью, обстановкой. Начиная с 85-го года со мной всегда,

неотлучно дежурит охрана. Начиная с 91-го - два офицерас ядерным

чемоданчиком. На охоте, на рыбалке, в больнице, на прогулке - везде. Всегда

они были или в соседней лодке, или в соседнем шалаше, в соседней машине, в

соседней комнате.

Дом всегда был полон людей: охрана, доктора, обслуживающий персонал и

т. д. - никуда не спрячешься, не уйдешь. Даже двери в доме по неписаной

инструкции никогда не закрываются. Разве что в ванную запереться? Хотелось

иногда...

Постоянное напряжение, невозможность расслабиться. И тем не менее

справиться с этим постепенно удалось. Да, привычка. Но не только.

Постепенно дом стал наполняться: зятья, внуки. Теперь вот уже и правнук

есть. И у нашей большой семьи есть святые неписаные традиции.

Дни рождения, например. Каждый именинник знает, что в этот день

пробуждение будет ранним и торжественным. Часов в шесть утра бужу всех без

исключения. Мы собираемся вместе, входим в комнату, поздравляем, а на

тумбочке уже стоят цветы и подарки. Сначала зятья бурчали: зачем вставать в

такую рань? Потом привыкли.

... Таня на каждой даче упорно сажала газон. Видимо, ей хотелось

украсить наше казенное жилище. Вообще человек она чрезвычайно

целеустремленный. Как я. Если что-то решила - добьется обязательно. Чтобы

ездить на нашу "фазенду", купила машину - "Ниву" с прицепом. Прицеп - для

сельскохозяйственных нужд.

С этой "Нивой" тоже связан забавный случай. Таня сдавала экзамен на

водительские права, и ей попался очень неприятный инструктор. Мало того, что

во время занятий попробовал положить свою лапу ей на запястье, так, получив

отпор, переключился на политику и начал что есть мочи костерить меня! Таня

слушала, слушала, наконец не выдержала: "Перестаньте молоть чепуху. Все это

было не так". "А ты откуда знаешь?" - опешил мужик-инструктор. "Потому что

это мой папа", - ответила Таня. Взвизгнули тормоза. Инструктор совершенно

обалдел: "Ты шутишь?!" "Ничего я не шучу". И началось тихое интеллигентное

вождение. Так я защитил дочь своим авторитетом от "сексуальных

домогательств", как теперь говорят в Америке.

Так вот, с газоном этим Таня намучилась. Его же надо сажать по

инструкции. Всех мужчин в доме, помоложе, она заставляла копать, рыхлить...

Однажды, когда ее не было, я решил попить чаю на новой зеленой лужайке.

Вынесли столик, поставили самовар, кресло. И вдруг вся мебель ушла в землю

на полметра. Утрамбовать-то забыли! Тут приходит Таня. Начинает смеяться - я

уже почти лежу на газоне, вытянув ноги.

Как-то я спросил: "Ты зачем его сажаешь? Мы же все равно отсюда уедем".

Она говорит: "Ну и что? Пусть растет".

... Пусть растет.

Как у Тани газон, так и у меня есть неутоленная, но пламенная страсть -

автомобили. Когда-то в ранней юности я водил грузовик. А потом за баранкой

посидеть не получилось. Машина для меня - рабочее место. В машине,

оборудованной специальным каналом связи, довольно часто раздаются звонки.

Порой от президентов других государств, от премьер-министра, от секретаря

Совета безопасности, от министров. С кем-то связываюсь я. Так что машина для

меня - кабинет на колесах.

Но когда кончается привычный путь из Кремля на дачу и президентский

лимузин медленно-медленно подъезжает к дому, к машине бросаются внуки.

Раньше это были Машка, Борька, а теперь Глеб с маленьким Ванькой. "Дедушка,

прокати!" Мы садимся все вместе и делаем круг по дорожкам сада. Черная

бронированная машина осторожно едет мимо тюльпанов и шиповника. Мне очень

хорошо в эти минуты.

... Уже переехав в Москву, уже став опальным, я купил свою первую

машину - серебристый "Москвич". Это было еще в Госстрое. Решил, что буду

теперь на работу ездить сам. И вот - первый выезд.

Справа от меня сидит охранник, сзади - семья. Переполненная улица

Горького. Я постоянно оборачиваюсь, чтобы посмотреть на обстановку за моей

машиной. В зеркало заднего вида плохо разбираю, что там происходит. Таня

мне:

"Папа, смотри вперед! Я тебя умоляю!" Еду на приличной скорости.

Бледный охранник не спускает руку с ручного тормоза, чтобы в случае чего

рвануть, если не будет другого выхода. Доехали без происшествий, слава Богу!

С тех пор Наина стоит насмерть, не дает мне садиться за руль. "Боря, у

тебя в семье полно водителей - зятья, дочери, внуки. Все будут счастливы

отвезти тебя куда захочешь". Тем не менее недавно я прокатился по дорожкам

дачи на своем президентском лимузине. Теперь-то я пенсионер, мне все можно.

Но страсть к вождению все-таки компенсировал - езжу на электрокаре.

Причем гоняю будь здоров. Особенно люблю с горки и - прямиком в дерево. В

последний момент сворачиваю. Так расслабляюсь. Недавно "прикрепленный", то

есть охранник, который сопровождал меня в этом рискованном путешествии, во

время поворота не удержался, вывалился наружу. Пришлось мне извиняться перед

ним...

... Свою нереализованную любовь к вождению решил передать внучке. На

18-летие Кате подарил машину. Это был тот случай, когда с подарком я,

кажется, не совсем "попал". Обе дочери - и Лена, и Таня - отговаривали меня:

"Папа, зачем, это очень дорогой подарок, да у нее и прав нет, ездить не

сможет". Но я настоял. Совершеннолетие все-таки. Подарил красивую красную

машину - "шкоду".

Года два машина простояла на улице, Катя так за руль и не села. Но вот

теперь Шура, Катин муж, начал ездить, получил права. Так что хоть и через

два года, но подарок мой пригодился.

Думаю, дочери в детстве считали меня строгим папой. Если они подходили

с дневниками, я всегда задавал один вопрос: "Все пятерки?" Если не все,

дневник в руки не брал.

Лена и Таня - очень разные. Лена была душой большой школьной компании.

Они часто ходили в походы, в наши уральские леса, на все выходные. Наина

волновалась, но зря - друзья у Лены были просто замечательные. До сих пор

Лена встречается и переписывается с теми ребятами. В этом она похожа на нас

с Наиной. (Мы тоже связей с прошлым никогда не теряли.) Поступила в тот же

институт, что и родители, - Уральский политехнический. На тот же

строительный факультет. Это у нас родство душ, совершенно точно. Лена

училась прекрасно, любила книги, ходила в музыкальную школу. Классическая

натура. Цельная. Характер мой.

А Таня была фантазеркой. Сначала хотела стать капитаном дальнего

плавания: ходила в яхт-клуб, учила семафорную азбуку. Увлеклась волейболом,

играла серьезно, за сборную уральского "Локомотива". Потом, можно сказать,

сбежала из дома. Уехала учиться в Москву. У нас в Москве никого абсолютно не

было, кроме одной нашей однокурсницы. Но и та жила в коммуналке. Так что

жить Тане предстояло в общежитии. Наина была категорически против Таниного

отъезда. Но я сказал: "Раз решила, поезжай... "

Мне кажется, у нас вполне патриархальная, уральская семья. Такая же,

как у моего отца. В ней есть некая условная высшая инстанция - дед. Есть

человек, чье мнение авторитетно.

И если эта инстанция есть, всем становится очень удобно решать свои

проблемы, которые частенько возникают между детьми и родителями. Есть

проблема - иди к деду. Но все знают, что лучше решить проблему самому.

Обращаются в крайних случаях. Так уж повелось.

Например, у Тани с Борей какой-то конфликт. Борька упрямо жмет на маму:

а если я к деду пойду и он разрешит? Таня отвечает, подумав: ну, пойди. Но

Blog

Предисловие

Содержание